25 января 2013 года Высоцкому исполняется 75. Отчётливо вспомнился такой же день в те не слишком далёкие годы, когда процветала цензура, любители поэзии собирались слушать (не бесплатно!), поэтов и бардов в мастерской художника МОСХа Гены Доброва. В Столешниковом переулке, тоесть в двух шагах от теперешней мэрии и рядом!! с прокуратурой СССР, присутствовло человек 100. Там же некогда состоялись поминки по Леониду Губанову – знаменитому в узких литературных кругах и КГБ, поэту- бунтарю и скандалисту. Он умер в 37 лет, как предсказал в стихотворении. Казалось, будто тогда на поминки сбежалась вся литературная Москва.
Теперь в огромной мастерской на третьем этаже старинного особняка любители запретного молча внимали очередному модному барду. Холеный, упитанный юноша, в дефицитных закордонных одеждах, с модным прямым пробором, со значительным выражением на юном прыщавом лице, под трепетным взглядом своей содержательницы, необъятной одесситки, исполнял песни запрещённого Высоцкого, запивая куплеты, заготовленным на этот случай, вином из простого граненого стакана. Примерно через час, протянув руку за очередным стаканом вина, бард резко прекратил играть и петь, потрясённый пустым стаканом. Лицо его покрылось красными пятнами, и он возмущённо, пулемётной строчкой разразился скверным матом, брызгая слюной.
Все молча, с пониманием, начали поспешно выворачивать карманы, выгребая остатки денег. Тут же нашёлся гонец, который помчался в винный рядом, и вскоре доставил очередную бутылку вина. Юный бард залил в глотку, как бензин в заглохшую машину, стакан портвейна и, как ни в чём не бывало, продолжил петь с того же места.
Больше я ничего не слышала. Бил озноб. Дрожащей рукой я машинально вынула из сумочки альбомчик и ручку и начала писать.
После окончания вечера, я всю дорогу записывала стихотворение - как бы некий разговор с Высоцком. Оно непрерывно потекло на бумагу. Поначалу строчки ложились на бумагу находу, затем в троллейбусе.
Пробило полночь. Добежав до квартиры, я сунула куда-то тетрадь, и свалилась, обессиленная потрясённая, в постель.
Через несколько дней, неожиданно наткнувшись на запись, переписала начисто каракули и прочла по телефону знакомой поэтессе.
- Видно тебя поцеловала Муза, - позавидовала она .Возможно, так и случилось... Стихотворение не переписывалось с тех пор и существует в первозданном виде.
ВЫСОЦКОМУ
Владимир Высоцкий, цикорием славы осыпан,
Под тяжестью трупов-цветов, источающих запах рыданий,
И склеп почитаний и славы ему неуютен и тесен,
И душит петлёю морскою слюнявая мода признаний.
*
Хрипит, надрываясь, с пластинок заезженных, каждого,
Безусого мальца, одетого в стиле модерна,
И в чёрных рубахах, гитарами перепоясаны,
Салонные барды - поганками зреют на дёрне!
*
То барды из тех, что несут свою сущность из баров,
Пресыщенной плотью в заморских одёжках колышат,
И матово тренькают, сладко и складно, с пробором,
Головкой трясут и собою, как воздухом, дышат!
*
О чём же поётся детьми инкубатора нервного времени?
Влачащих цветами бумажными песни к застолью?
И жизнь, коротая за муторной склянкой портвейна,
Не любят! Не сеют! Детей не рожают, тем более!
*
- Где, брат мой, твоя нетерпимость к искусному ханжеству?
Где правдоюжизни ни веет, ни каплет, не дышится?
Восстанешь ли ливнем, грозою, сермяжною правдою.,
Когда эта патока трелей постылых послышится?
*
Рассыпь всё Загробье с высот, вознесённый, Высоцкий!
Ты весь был как факел, что светит в ночи жизни!
И в песнях твоих, что берём мы с собою в дорогу,
Натянутым нервом, звенящем струною, Ж И В Т Ы !