Правда о войне. Жизнь в оккупации.
Часть – II.
В книгах и фильмах про войну – много вранья как про немцев так и про наших….
В данной главе: Июль 1941 – сентябрь 1943 годов.
Два года и два месяца жизни в оккупации семьи моего деда, отца, родных, близких и земляков.
Смоленская область, Починковский р-н, старинная (помнящая Наполеона и не только) деревня Грудинино.
Что есть история…? – правда победителей.
Вот только эта историческая правда – Истинной Правде у нас очень часто не соответствует.
Частички той Истинной Правды, неугодной и неудобной, а потому извращённой или откровенно запрещённой к какой бы то ни было огласке – я и поведаю вам в этом и последующих своих повествованиях.
Почти все мои корни по обеим родовым линиям глубоко уходят в историю славной Смоленской Земли.
Настрадались, эта землица и её добродушные и простодушные жители…,- натерпелись и нужды и горюшка….
Дед мой, по отцовской линии, Родченков Давыд Никифорович, родился в 1892 году, ещё при царе-батюшке. Повоевал в первую Мировую и в Гражданскую войны. Был он человеком верующим, строго соблюдал все посты и праздники, без вредных привычек (не пил и не курил, как впрочем, и все в моём роду по всем линиям), хорошо образован, общителен и обладал почти феноменальной памятью, с которой прожил без болезней девяносто один год!
У меня – память тоже… – Слава БОГУ! Многое из того, что мне пришлось слышать от деда, отца и его старших сестры и брата, а так же земляков – я и поведаю вам без прикрас и ретуши.
Правду и только Правду!!!
Войну ни кто не ожидал. Более того, как рассказывал дед, даже когда объявили об её начале, никто и не мыслил, что всего через три недели немцы займут Смоленск и Починок, и будут на этой земле властвовать более двух лет. Но перед приходом немцев – советская пропаганда изрядно постаралась, представляя их чуть ли не с рогами и копытами, едящими детей.
Местное население, и из нашей деревни в том числе, советские власти согнали на рытьё противотанковых рвов. Как раз между нашей деревней и Починком и проходила линия этой никому не нужной обороны. Починок сдали без боя, а немец шёл строго по дорогам, и ни одного танка в этих рвах так и не увязло. После войны почти все эти рвы снова заровняли, сейчас остались только два из них (в двух км. от нашей деревни) по старинной дороге на Починок. Время их почти не тронуло, они такие же глубокие с крутыми краями. В одном из этих рвов, лисицы понарыли очень много своих нор, этот ров практически превратился в лабиринт из лисьих нор, я ещё в детстве туда часто ходил на охоту, вечером взасидку на лисиц.
Ещё за неделю до прихода немцев, их самолёты, буквально как комары, висели в воздухе, постоянно атакуя отступающие колонны наших войск. Это, не столько отступление, сколько скорее бегство, было паническим. Наши войска и власти, уходя на восток, побросали всё…, и в числе прочего, продовольственные, вещевые и иные склады, в рай центре Починок, остались под замками, но без охраны. Хотя ни какого мародёрства не было,- иной тогда был народ, до чужого добра не охочий, но и своё, трудом нажитое – ценивший и сберегавший.
Когда шли бои под Смоленском, и тихими вечерами хорошо была слышна артиллерийская канонада – в нашей деревне уже никто не сомневался, что со дня на день немец придёт и к ним. И конечно же люди боялись их прихода.
Мои дед, и мой отец Родченков Иван Давыдович (1931 года рождения, самый младший в семье), очень хорошо помнили, как в деревню въехали первые немцы.
Первыми, ясным погожим июльским утром, въехали в деревню несколько мотоциклистов (видимо разведчики), а уже за ними боевая техника, грузовики с солдатами и легковые машины с офицерами.
В кино часто показывают, как немцы, войдя в деревню – начинают её грабить,- гоняются за курами, тащат свиней и коров из сараев…,- ничего подобного на самом деле не было! Немец вошёл культурно.
Большинство техники проследовало по деревне, даже не остановившись. В деревне остались только одна легковая машина с офицером и грузовик с несколькими солдатами, а так же мотоциклисты.
Как вспоминал дед, к нашему дому тоже подъехал мотоцикл. Немец постучал в окно и сказал,- хозяин, выходи. Дед вышел на улицу. Немец на плохом русском языке сказал, что комендант приглашает всех взрослых людей собраться на собрание у сельсовета через чес, сел на мотоцикл и уехал. Когда дед пришёл к сельсовету, там уже собралась почти вся деревня. На сельсовете уже развивался немецкий флаг, но вывеску «Сельсовет» - никто не трогал. На крыльцо вышел немецкий офицер и на хорошем русском языке обратился к собравшимся. Он сказал, что является комендантом и назвал свои звание и фамилию, но поскольку для русских, его имя будет не привычным,- сказал, что все могут называть его просто Рудик. Так все его в дальнейшем и звали. Внешность коменданта была довольно-таки добродушная, а в поведении, никакого высокомерия и гордыни не было и, как вспоминал дед, у многих сильный страх от сердца отошёл. Он сразу успокоил людей, сказав, что ни их дома, ни их хозяйства – ни кто не тронет, а более того,- все они теперь находятся под защитой немецких властей.
Далее он спросил,- кто является председателем колхоза? Но председатель, будучи партийным, со своей семьёй убежал с отступающими войсками, о чём и сказали немцу. Тогда он спросил, а есть ли здесь кто из бригадиров колхоза? Приятель моего деда Герасим (фамилию его называть не стану) по прозвищу Граська сказал,- я был бригадиром местной бригады. Немец сказал, - значит ты и будешь старостой колхоза. Он подошёл к Граське и спросил, как его зовут. Граська назвал свои имя и фамилию. Немец молча стал пристально всматриваться в лицо бригадира…. Все окружающие тоже насторожились, готовясь к худшему. Далее комендант спросил,- не воевал ли Герасим в Первую Мировую войну? Герасим растеряно ответил, что,- да, воевал, но попал в плен и до конца войны жил в плену в Германии в качестве работника у одного из немецких фермеров. Тут офицер произнёс название местности, имя фермера и спросил, - не знакомо ли это Герасиму? Граська ответил, что,- именно там он и прожил свой плен, и тихо поинтересовался, как офицер об этом догадался? Немец громко рассмеялся, обнял Граську даже приподнял над землёй, расцеловал его и сказал, что он сын того самого фермера, у которого Герасим жил в плену, и что это именно он научил его, Рудика, русскому языку, на котором он сейчас и говорит. Граська там вообще расплакался, и они начали вспоминать, как жили вместе, а Рудик про своего старого отца ему рассказывал.
А ведь интересные порой у судьбы повороты бывают. Как я описал здесь – так всё тогда и было! Люди все тогда воспаряли духом, надеясь, что раз комендант с их земляком старые и добрые знакомые, то и других жителей немцы не обидят.
Граська рассказывал, что из лагеря военнопленных – его сразу же забрал к себе в хозяйство местный фермер, отец коменданта, что обращались с ним в семье немца – хорошо, он жил в их доме и ел с ними за одним столом.
Но недолго эти двое предавались воспоминаниям. Немец быстро пришёл в себя и приступил к обязанностям коменданта.
Он сразу объявил, что колхоз распускать никто не будет, а называться он будет «коллективное хозяйство». - Вы все, - сказал комендант, - как работали, так и работайте дальше, но уже шесть дней в неделю и воскресенье обязательный выходной день, только теперь платить за ваш труд вам будут не «палочками» на листе в тетрадке учёта трудодней, а немецкими деньгами. Далее он сказал старосте, что пришлёт к нему солдата, что бы они всё имущество колхозное описали и список отдали ему. Всё колхозное имущество,- сказал комендант,- и плуги и хомуты и бороны – должно оставаться в сараях на своих местах, а за воровство, будут суровые наказания.
Далее комендант сказал, что если у кого будут какие проблемы или вопросы – могут обращаться к старосте или к нему лично. Вопросов в тот день никто задавать не стал. Граська пошёл с немецким солдатом описывать колхозное имущество, а все остальные жителей разошлись по домам.
В тот же день, только успели пообедать, рассказывал дед, к дому подъехала машина. Солдат, вошедший в дом, спросил хозяина, и сказал деду, что в его доме с сегодняшнего дня будет проживать их комендант. Нет, согласия на это проживание – немец у деда не спрашивал, он вежливо но твёрдо проинформировал об этом как о неизбежном факте. Наш дом в деревне был одним из лучших, добротным, новым и просторным. Да и хозяйство у деда (до коллективизации) было крепким.
Сейчас, а особенно ранее, как и про войну, так и про первые годы жизни после революции – Правду скрывали. А вся суть той Правды в том, что Ленин, огласив лозунг «Земля - крестьянам, заводы - рабочим» – сдержал это обещание! Землю крестьяне (кто хотел на ней работать) получили в тех объёмах, которые они смогли обрабатывать. И каждый желающий мог завести такое хозяйство, на которое у него хватило сил содержать. Дед мой этим воспользовался, да вот пользовался своим трудом нажитым добром, недолго,- Ленин умер, а Сталин объявил коллективизацию,- всё отобрав – загнал всех в колхозы,- но эта тема уже совсем другого рассказа….
Мы же вернёмся в тот июльский день 1941 года. Немец, объявивший о дальнейшем проживании в нашем доме коменданта, вежливо попросил указать место, куда можно поставить кровать и тумбочку.
Должен так же отметить, что показанное в советских фильмах про войну то, что немцы выгоняли жителей из их домов, и те жили: кто в сараях, кто в банях – есть враньё!
Немцы, как солдаты так и офицеры, жили по домам («по хатам», как у нас говорили) местных жителей, но по рассказам моих земляков, не только в нашей деревне, но и во всей округе – ни одну семью из их дома не выкинули.
Солдат вышел и вскоре вернулся с другим солдатом,- они внесли в дом кровать, постельные принадлежности и шкафчик с тумбочкой, и установили всё на указанное дедом место. Сказав, что комендант будет к вечеру – ушли.
Мои отец и дед очень хорошо помнили, как вечером к дому подъехала легковая машина и в дом вошёл офицер. На плече у него висел автомат а в руке был портфель. Он поздоровался, положил портфель в тумбочку, а автомат повесил на спинку кровати. Дале он спросил у деда, какая у него семья. Дед сказал, что жена умерла несколько лет назад, а он живёт с престарелой матерью и тремя детьми. Немец спросил,- а где все остальные его домочадцы? Дед сказал, что мать и двое старших занимаются хозяйством, а младший (указав на моего отца) здесь. Немец улыбнулся моему отцу и подозвал его к себе. Отец вспоминал, что ему страшно было, но он подошёл к немцу. Тот погладил отца по голове и, указав пальцем на автомат, сказал,- не трогай это, посмотрев на деда – добавил, что бы и другие дети не трогали. Этот автомат, как вспоминал дед, так два года и провисел на спинки кровати, пока немцы не отступили. Затем немец достал свой портфель, вынул из него шоколадку и протянул ей моему отцу. - Бери это тебе, ешь,- сказал немец. Детская память очень хорошо хранит в себе все, даже порой мельчайшие, подробности ощущений и переживаний. Отец хорошо помнил ту пропаганду, в которой немцы выставлялись как лютые звери. Отец рассказывал, что у него в душе было чувство, будто эта шоколадка отравлена, и он отрицательно покачав головой, ели слышно сказал, что не хочет…. Немец видно был не глупым человеком и сразу понял, в чём причина отказа. Он рассмеялся, развернул шоколадку, отломил кусочек и, сунув его себе в рот - начал жевать. Далее улыбаясь, он снова протянул шоколадку отцу. Тут уже отец сообразил, что это не отрава и взял у немца его гостинец.
Разумеется, жизнь в оккупации сахаром не была, и как бы хорошо не относились оккупанты к мирному населению, а война – есть война…. От офицера много хлопот было в доме. Нет, он ничем жить не мешал и не докучал, питался он с немцами отдельно, не дома у нас, но продукты очень часто приносил и отдавал их матери моего деда, как хозяйке дома. Эти немцы, что жили в деревне, были судя по всему из тыловых частей, и они знали всю деревню и их все уже со временем знали в лицо. Но через деревню часто проходили строевые части вермахта, какие на передовую, какие обратно на отдых. И у коменданта часто допоздна засиживались офицеры этих частей. Когда у Рудика были такие гости (а были они довольно часто) он просил их не беспокоить…. По долгу они сидели за глотком коньяка и немыслимыми для русских людей бутербродами, и на немецком языке о чём-то разговаривали. Деда удивляло то, что плеснув в рюмку менее 50 грамм коньяка, они смаковали его весь вечер, закусывая многослойными толстыми бутербродами, в которых хлеба было только тоненькая полоска внизу. За все 2 года, дед вспоминал, он не видел никого из этих немцев пьяными. Их солдаты, притом всех проходящих через деревню частей, всегда были чистыми, опрятными и подтянутыми, деду казалось порою, что они какие-то холёные, даже идущие с фронта на отдых.
И что для многих будет удивительно,- в конце лета Рудик объявил всем жителям, что бы те готовили детей в школу, так как первого сентября, как и прежде, начнётся учебный год. Заниматься дети будут в прежних школах с прежними учителями. Предметы изучались прежние, только добавился немецкий язык. Мой отец в этой школе 2 года и отучился. Более того, даже если чей-то отец воевал в красной армии, это в вину не вменялось, его дети могли полноценно посещать школу. Это не выдумка и не фантастика – это запертая за семь замков Правда! И мой отец и дяди с тётями как и все их сверстники, учившиеся в той оккупационной школе – рассказывали о том, что каждое утро перед занятиям – учителя и дежурные старшеклассники проверяли у учеников: чистоту одежды, ушей, и волос на наличие вшей, а в классе был журнал гигиены класса, где напротив каждого ученика – ежедневно делилась соответствующая отметка. В тех школах не только давали знания, но и приучали к Человеческому облику и порядку. Тут будет весьма к месту вспомнить сюжет из советского кинофильма о войне и оккупации, где старенькая учительница, у себя дома вечером при свете керосиновой лампы, почти шёпотом учила деревенских детей, а заслышав за окошком шаги – сразу испуганно гасила лампу. Для чего было нужно опускаться в сценарии фильма до такого откровенного и беспардонного вранья?! – вывод здесь может быть только один,- чтобы «белое» выдать за «чёрное».
И вот теперь, Я хочу обратиться с вопросом ко всем, ещё не растерявшим свои мозги, Людям,- если Гитлер и впрямь планировал уничтожить славянскую нацию, то какая немцам была нужда тратить солидные средства на обучение русских детей???!!! Они и школы содержали и учителям жалование платили. И очень мне хочется сравнить те годины с нынешним лихолетьем,- а вот и (живой ныне) пример для сравнения: в соседней деревне Поляны живёт паренёк, ему уже исполнилась семнадцать лет, НО (!) он не окончил ни одного класса ни какай школы!!! В ближайшую, Переснянскую среднюю школу (в которой и я заканчивал 9 и 10 классы) пешком не находишься, до неё около 10 километров. Раньше мы ездили туда местными четырёх вагонными дизель поездами, которые как раз ходили к началу и через час после окончания занятий. Но уже боле 15 лет почти все эти поезда отменены властями из-за ненадобности ИМ. Я спрашивал у Егора (отца этого паренька),- неужели невозможно было переправить сына к каким ни будь родственникам, где есть по близости школа, что бы парень получил образование? – А где взять деньги? - ответил мне вопросом Егор, - работу найти невозможно, так как её вообще нет, совхоз и все предприятия в округе развалили,- мы тут не живём а выживаем. Властям – на нас наплевать,- а на какие шиши я соберу парня в школу…???
Вот и сделайте вывод, Люди Честные и добрые, КТО Истинно преследует цель уничтожить Русских и русскую культуру на Руси?!! Кто-то из вас, возможно скажет, что это лирика местного значения…. Что ж – вернёмся к истории.
Время шло. Старики и взрослые всё, как и прежде с опаской откосились к оккупационному режиму, а вот молодёжь…, молодёжь быстро попривыкла…,- эти везде найдут повод для веселья и даже способ его реализовать. Такое понятие как «Комендантский час» в деревнях отсутствовал, можно было гулять всю ночь на пролёт. Деревня наша была большая, крестом четыре улицы. Были свои и школа и клуб и магазин. Но клуб с керосиновыми лампами молодёжь вскоре перестал привлекать. Возле деревни проходила, и проходит ныне железная дорога «Рига – Орёл». И недалеко есть место среди местных называемое «Котлован» - там находится железнодорожный мост. Во время войны немцы охраняли его, там базировался специальный отряд солдат, по окраинам стояли зенитки, но главное,- всю ночь на мосту горел электрический свет. Поезда ночью, из-за боязни партизан, почти не ходили. Вот там и собиралась местная молодёжь, устраивая танцы под гармошку. Немцы этому не препятствовали, а порою и сами принимали участие в этом веселье. Насколько всем местным было известно, за всю оккупацию никаких изнасилований в наших окрестностях не было. Хотя немцы жили по домам и даже у многих хозяек, у которых мужья были на фронте. Мораль в те годы в деревнях была на высоком уровне, но встречались и исключения…. И опять же не гадая о сути причины – но некоторые рожали от немцев детей. В нашей деревне была одна такая…, про которую все знали, что своего младшего, она родила от немца. Когда отступили немцы – частенько местные хлестали ей по глазам, спрашивая,- Маша, вот придёт твой мужик с фронта, как ты ему своего Витьку предъявишь…? Но её мужик – не вернулся с фронта,- и после освобождения она получала пособие от советской власти «по потере кормильца» и на этого Витьку в том числе.
Разумеется, дети в те нелёгкие для моих земляков годы, рождались не только от немцев,- это было скорее исключением. Жизнь человеческая протекала почти как обычно,- люди встречались, любили, и так же как и прежде справляли свадьбы. Но и без свадеб многие овдовевшие женщины, или даже солдатки, устраивали свою (хоть и не совсем семейную), семейную жизнь.
Вся суть этого дела в том, что почти сразу же, как немцы заняли рай центр Починок, на его окраине, как раз там, где сейчас находится воинская часть «Ёлки» немцы оборудовали лагерь для военнопленных. Комендант Рудик на очередном собрании объявил сельчанам, что, те могут сходить туда и если у кого в этом лагере обнаружится сын, муж или просто родственник – местный житель должен обратиться к нему с документом подтверждающим родство. Тогда он, комендант, напишет расписку, по которой этого пленного родственника отпустят из лагеря домой. Не удивляйтесь, но это было так!
Не знаю точно почему, но скорее всего они делали это по той причине, что уже через месяц, после начала войны – наших пленных у них было уже около четырёхсот тысяч,- прокормить и ещё охранять такую массу людей было не просто, вот и избавлялись они от них под всякими благовидными предлогами, да и работать на оккупированной земле кому то было нужно, хотя я здесь могу и ошибаться. А может так они поступали потому, что тоже были людьми и в русских видели таких же людей. Сложная штука – Жизнь…, и Человек – далеко не прост.
Но в расписках от комендантов не всегда была нужда – порою женщины обходились и без них. Именно об одном из таких случаев, часто, с весёлой иронией, рассказывали у нас в деревне на посиделках.
Была у нас, тогда молодая солдатка, мужа её ещё перед самой войной в армию забрали. Я её уже взрослой помню…. Ох и разбитная, огонь-баба даже в зрелых годах была.
Вообще же в те, довоенные времена, до армии почти никто из ребят не женился, к семейной жизни относились очень серьёзно, оттого и разводов не было, во всяком случае, я таковых не припомню. А сейчас же – среди моих сверстников только один (нет, это не я) с первой и единственной женой прожил жизнь.
В общем – окрутила Катерина паренька из соседней деревни, да и женила его на себе. И года не пожили – призвали мужа в армию.
Как я уже писал ранее – жизнь в оккупации мало чем отличалась от прежней, люди жили и работали. По воскресеньям, в выходные дни в Починке, как и прежде, был рыночный день, устраивались и ярмарки. Сельчане ездили туда,- кто продать чего из садово-огородного урожая или иного…, а кто – чего прикупить…. И вот в один такой воскресный осенний день, эта солдатка Катерина, взяла у старосты подводу (лошадь с телегой) и отправилась поутру в Починок на рынок. Набрала овощей разных и корзинку куриных яиц для продажи. Да только не заладился торг в тот день у Катерины, и картошку мало покупали а к яйцам (которые сами немцы первыми охотно раскупали) – вообще никто не подошёл,- может не повезло, но скорее – судьба…!
Рынок тогда не далеко от лагеря военнопленных находился. Возвращалась Катерина домой мимо лагеря проезжая. Уж не знаю как и почему, но засмотрелась она на одного пленного солдатика, и остановила лошадь. Может жалость в сердце пробудилась, а может натура бабья взыграла, - не ведомо мне – но только подошла она к колючей проволоке, за которой сидел этот пленный и заговорила с ним. Немецкий солдат охранник, увидев это – подошёл к ней. Русского языка он не знал и заговорив на своём, начал пальцами указывать то на неё, то на пленного, ну и Катерине ничего не оставалась, как общаться таким же образом. Видимо каждый из них там понимал то, что хотел понять. Только немец, посмотрев на телегу где лежала корзина яиц, сделал пленному знак рукой, что бы тот вставал и шёл к воротам лагеря, которые находились рядом, сам немец пошёл в ту же сторону. Затем он вывел пленного из лагеря и, подведя к Катерине – указал рукой на корзину с яйцами. Здесь Катерина поняла немца так – как и нужно было. Она взяла корзину и протянула её немцу, а тот слегка толкнув пленного на телегу, принял корзину и ушёл один восвояси. По словам самой Катерины – всё было именно так. Хотя и другие жители на посиделках часто это вспоминали, только уже с продолжением,- и вот как это продолжение звучало. Видим (рассказывали бабы) едет на подводе Катерина, а рядом с нею: худой, заросший, весь в лохмотьях паренёк сидит. Бабы, как известно, никогда не упустят момента, кого бы то ни было поддеть, а уж при таком раскладе….
- Ты, где это, Кать, такого захудалого попутчика подобрала? - сострила громко одна молодуха.
- Да в лагере, у немца на корзину яиц выменяла, будет у меня по хозяйству помогать, - не замедлила ответить Катерина.
- Эх, Катька, не похожа ты что-то сегодня на себя – явно продешевила, корзину отборных яиц – на два тощих променять…, - съехидничала в ответ молодуха.
- Погоди уж…, – вот отмою, откормлю…, – вы все мне ещё не раз позавидуете…, - смеясь ответила Катерина, увозя домой не принявшего участия в бабьей перепалке, паренька.
И ведь верно,- отмыла, откормила и даже через год сына от него родила. Но как только наши, в сентябре 1943 года, освободили Починок – этого Катькиного сожителя сразу же забрали в армию. И больше в деревне – ни его самого, ни весточки его – никто никогда не видел и не слышал,- толи погиб на фронте, а толи…. Законный муж Катерины – тоже с войны не вернулся, и хоть была она бойкая да весёлая – никто на ней уже не женился,- так одна сына и растила. В глаза паренька-сироту никто не обижал, но за глаза в деревне – частенько по прозвищу «Катькин байстрюк» называли, но это – не со зла….
И таких случаев, когда немцы просто отпускали пленных – было у нас не мало.
В быту немцы вели себя по нашим меркам – более чем воспитано. И дед, и другие сельчане рассказывались, что они как будто придерживались принципа: «Если человек работает – не мешай ему». Дед вспоминал,- много раз они приходили покупать у нас молоко,- придёт немец с котелком, а мать ещё корову доит,- он не мешает, не торопит. Удивительно, что у них почти у всех были губные гармошки, которые они постоянно не только носили с собою, но и при каждом удобном случае играли на них. Видя, что хозяйка ещё не закончила доить корову – он сядет на лавочке, вынет из кармана гимнастёрки губную гармошку и наигрывает на ней разные мелодии. Помню в детстве, я с одной такой гармошкой игрался, её моему отцу один немец подарил, да вот запропастилась она куда-то. Как только хозяйка подоит корову, немец убирал свою гармошку, подойдя к хозяйке говорил,- матка млеко битте. Она наливала ему в котелок молока, он непременно говорил,- денке, и вручал ей денежку, стоимость этого молока. У деда была своя пасека, и когда он качал мёд, то немцы, прознав про это, тоже приезжали к нему покупать мёд. Так же, дед рассказывал,- сколько бы я ни занимался с пчёлами или медогонкой – пока не закончил свою работу, ни один немец меня не потревожил, не отвлекал и не помешал в работе.
А вот за покупками к деревенским жителям, немцы приходили и приезжали почти каждый день и далеко не только свои местные. Дело в том, что немецким солдатам и офицерам часто давали отпуска, и они перед отпуском ездили по деревням, скупать куриные яйца и увозили их с собою в Германию. У нас в стране пред войной были в дефиците обычные швейные иголки, как для машинок, так и простые. Немцы знали об этом, и им из Германии присылали эти иголки, а они их обменивали у местного населения на яйца. Хотя выбор был всегда за продавцом, он мог взять плату иголками, а если иголки ему были не нужны – немец рассчитывался деньгами.
Никаких грабежей и воровства от немцев у нас никто припомнить не мог.
Летом, когда было жарко, немцы по деревне ходили полураздетыми, в трусах (так местные жители называли шорты) и пилотке. Винтовки с собою не носили (они, как и автомат коменданта, лежали в домах по месту проживания солдат), только пистолет на ремне, и часто, по насколько раз в день купались с ребятишками в озере, видимо непривычной для них наша летняя жара была. И у всех простых солдат были велосипеды, которым деревенские ребятишки сильно завидовали.
У меня в доме на чердаке ещё лежат остатки того самого велосипеда, с блестящим хромированными щитками и такой же хромированной динамкой на передней вилке колеса, а так же пластиковой фарой сиреневого цвета,- особенность этой фары в том, что в ней находились две лампочки и сверху переключатель, на ближний и дальний свет. В детстве я эту фару на свои велосипеды устанавливал, на завись другим ребятам, а вот динамка – не работала, она отцу долго послужила, а до меня не дожила, свои отечественные ставить приходилось.
Очень уж они, немцы, во всём любили порядок. Не любили грязнуль,- то что человек бедно и простенько одет – они не порицали,- пусть у тебя будут старые, застиранные брюки и рубашка, но что бы они всегда были чистыми.
И очень уж они не любили, если кто пытался куда-то проскользнуть без очереди. Мой отец и дед часто рассказывали про один случай, присутствовать при котором им довелось. Я уже выше писал, что наши отступая – побросали всё. В Починке были большие продовольственные, вещевые и иные склады.
Выросшим на советской пропаганде и не знавшим Истиной жизни в оккупации, возможно покажется неправдоподобным и даже диким тот фат, что ничего из этих складов немцы не разворовали. Тем не менее – это факт!!!
Комендант Рудик собрав людей на очередное собрание, объявил,- в райцентре от советских властей осталось в складах много товара. Всё это вами заработано и принадлежит вам,- сказал он,- а стало быть всё будет разделено подушно, по семьям и каждый из вас получит свою долю от всего. Вам дополнительно будет объявлено, когда подойдёт очередь вашей деревни, и вы сможете получить и вывезти свою долю добра. Для этого вам будут выделены подводы.
Всё так и сложилось, немцы сдержали это заверение. Отцу довелось поехать вместе с дедом, и они рассказывали, когда пришла очередь отовариваться нашей деревне,- староста с утра приготовил подводы, на которых от каждой семьи поехали люди за своей долей. Уж как высчитывали немцы эту долю – никто не знал, но люди действительно получали на складах муку, крупы, мануфактуру и прочие товары по спискам, которые были у немцев к их приезду.
Очередь у складов, где отоваривались жители не только одной нашей деревни – была большая. Дед и отец рассказывали, что вдоль очереди ходил солдат с винтовкой, как видно следил за порядком. Один из мужиков решил пролезть без очереди. Немец это увидел и за руку отвёл в сторону этого наглеца. Тот, немного подождав, снова повторил прежнюю попытку,- немец это снова заметил и уже схватив за шиворот телогрейки – отшвырнул мужика прочь от очереди. Но и мужик был видимо упёртым, и решил добиться своего. Выждав пока немец отойдёт – он снова влез впереди очереди. Немец, подойдя в очередной раз к голове очереди – узнал этого наглеца и тут же сняв с плеча винтовку – со всего маху ударил мужика прикладом в спину. Мужи, громко крякнув – упал лицом в грязь, но через несколько секунд начал подниматься. Немец, наблюдавший за ним, что-то выкрикнул на своём языке, и ещё с размаху ударил мужика уже ногой в зад, тот снова споткнувшись, почти на четвереньках поковылял к своей телеге. Взобравшись на телегу, он видимо понял, что дальше может быть намного хуже – дёрнул вожжами и ни с чем, уехал восвояси.
В этом абзаца, как вы уже наверняка поняли, я поведал вам не только о приверженности немцев к их знаменитому на весь мир порядку, но главное, рассказал о том, что они не только не разграбили склады, но бесплатно раздали местному населению всё то, что по совести немцам не принадлежало.
Если у кого-то сложилось мнение, что в нашей деревне немцы устроили рай, то спешу разуверить его. Война – это всегда и везде война. Были у нас и те, кто ушёл в партизаны и воевал в отрядах до прихода наших. У деда была родная сестра Ульяна. Замуж она вышла за местного Василия Гришкина, дом их был как раз напротив нашего, только через дорогу, было у них двое сыновей. Её мужа, Василия, перед самым приходом немцев, ещё успели призвать в красную армию, а старший сын Николай, как только пришли немцы – почти сразу ушёл к партизанам. Здесь я должен сделать одно важное пояснение. Как-то недавно в одной из теле передач, с темой о трагическом начале войны, относительно громадного числа наших пленных в первые месяцы войны – один исследователь заявил, что это число было столь высоким ещё и из за того, что в лагеря военнопленных попадали и мирные жители – молодые парни. Да, это действительный факт, который я готов подтвердить! К чему я здесь о нём…? – да к тому, что и этого моего дядю Николая (двоюродного брата отца ушедшего в партизаны) постигла та же участь, и даже дважды постигла. Вся суть этого в том, что в 1941 году у красноармейцев не было никакой причёски и все они были стрижены (под Котовского) на лысо. Стоило немцам увидеть лысого молодого парня – и дорога в лагерь для военнопленных ему была гарантирована. Июль 1941 года был жарким и Николая, перед самым приходом немцев, угораздило постричься на лысо. Парень он был крепкий и рослый, и в свои 17 лет выглядел значительно старше. Как только пришедшие немцы его увидели – тут же с возгласом «Рус солдат» под конвоем отвели в комендатуру. Там на счастье вместе с комендантом находился и староста Граська, который объяснил Рудику, что это не солдат а местный парень, и Рудик приказал своим солдатам его больше не трогать. Но чрез каких-то 2-3 дня через деревню проезжала колонна немцев а Николай в это время шёл по улице. Первый же грузовик остановился возле него и солдаты, затащив Николая в кузов – увезли с собою. Хорошо что одна деревенская женщина это увидела и рассказала о случившемся его матери Ульяне. Ульяна сражу же нашла моего деда а тот поспешил к Рудику. Рудик выслушав суть беспокойства – сразу понял в чём дело. Он написал записку и дав им подводу – направил их в Починковсикий лагерь для военнопленных. Именно там Ульяна с дедом и отыскали Николая, и по записке коменданта – забрали его домой. Не прошло и недели, как ситуация с «пленом» у Николая повторилась один в один. Он с ребятами купался в озере к которому подъехала машина с не местными немцами,- и снова с возгласом «Рус солдат» его затащили в машину и увезли. Ребята рассказали его матери о случившемся, и та снова побежала к Рудику, и вновь с запиской от него поехала в лагерь военнопленных где Николай и дожидался её. Как вы уже наверняка догадались – для Николая это было сильным потрясением и, не дожидаясь пока его так же по ошибке снова заберут или чего хуже, пристрелят – он и ушёл к партизанам.
Самое удивительное, что партизанский лагерь поначалу находился не так уж и далеко от деревни. Я хорошо знаю то место,- там ещё хорошо видны остатки землянок и окопы вокруг лагеря. Хотя окопами, в военном смысле этого слова, эту канаву сложно назвать. По военным правилам окопы роются не прямыми, а зигзагами, что я так же видел в местах нашей обороны, где проходили сильные бои. Эти же – были просто четыре прямые канавы, составляющие сплошной квадрат вокруг лагеря из землянок. Непонятно почему, но как только наши войска освободили Смоленщину от немцев – приехали наши сапёры и взорвали все землянки, как в этом, так и в двух других известных мне таких же лагерях. Не сделай они этого – сейчас там мог бы находиться подлинный музей партизанской славы.
Как я уже сказал – лагерь был недалеко и партизаны по ночам не редко приходили проведать своих родных. Знали об этом и немцы. И не только знали, но и устраивали весьма частые засады, в ожидании ночных гостей из леса. Как рассказывали старики, местные немцы в этих засадах участия не принимали, а ближе к ночи немецкие солдаты приезжали из гарнизона, что стоял в Починке. Немцы уже хорошо были осведомлены о том, кто и из каких домов (семей) находится в партизанах. Именно у этих домов они и устраивали засады на всю ночь, а утром уезжали. Дед рассказывал, как однажды уже в сумерках к нашему дому подошли несколько незнакомых немцев с автоматами, которые разошлись по саду, а один из них залез на старую ветвистую яблоню. Когда пришёл Рудик, дед спросил его, - что это какой-то солдат у нас в соду на яблоне сидит. Комендант прямо ответил деду, что сегодня облава на партизан, а поскольку дом его сестры, сын которой находится в партизанах, расположен напротив – то возможно, что партизан будет идти домой с другой стороны улицы, а стлало быть как раз через наш сад, где его и поджидает засада. Но за всё время оккупации эти засады ни разу не увенчались успехом. Ни одного партизана (из местных деревенских) немцы так и не поймали.
А вот один трагический случай – произошёл. И коснулся он как раз нашей семьи, точнее сестры деда – Ульяны. Поздней осенью 1941 года была очередная облава на партизан. Причём приходили ненцы всегда без предупреждений, очень тихо и почти незаметно, в густых сумерках, так что жители тех домов, у которых устраивались засады – порою о них и не знали. Так случилось и в то роковое утро. Возле дома Ульяны стоял сарай с сеном (пуня по местному) и возле сарая ещё стожок. Немец устроил свою засаду как раз на этом стожке. Поздней осенью светает поздно, а встают в деревне всегда рано, ибо нужно справиться с хозяйством, подоить корову и накормить скотину. Ульяна залезла на сенной сарай, что бы набрать сена для коровы. Немец сидевший возле сарая на стожке, услышал шорох в сенном сарае и подумав, что это пришёл партизан – дал очередь из автомата и застрелил Ульяну. Рудик деду сказал, что этот солдат застрелил его сестру по ошибке, приняв за партизана. Ульяну похоронили, а с немецким солдатом, убившем её, никаких разбирательств не было, во всяком случае, нам о них до сих про ничего не известно. Это был единственный случай у нас в деревне, когда немцы убили местного мирного жителя. Но вот то (как часто показывают в кино), что немцы преследовали родственников партизан и сжигали их дома – самое настоящее враньё. Младший сын Ульяны Пётр, двоюродный брат моего отца, благополучно дожил до прихода наших. В 1943 ему как раз исполнилось семнадцать лет и его уже перед зимой призвали в армию. Войну он, Гришкин Петр Васильевич, закончил в восточной Пруссии, вернулся с тремя ранениями, орденом Славы III степени и орденом Отечественной войны I степени, а так же с медалями. Он не только мой двоюродный дядя, но ещё и мой крёстный, крестивший меня в Смоленском Успенском Соборе. Вернулся с фронта он в свой родной дом, который немцы не сжигали. К слову сказать – это самый старый дом в нашей деревне, он построен был в 1914 году, ещё до революции, без фундамента, на дубовых сваях.
Красноречивым доказательством мною здесь изложенного – являются остатки того самого дядиного дома, рухнувшего от времени всего три года назад,- совсем немного не дожил этот дом до своего столетия.
Если здесь у кого-то сложилось впечатление, что партизаны у нас просто отсиживались в лесах – то это не так. Сиди они там безвредно – кто бы их стал ловить и устраивать на них засады…? Они как могли, воевали с оккупантами. У нас на железной дороге, между станциями Грудинино и Починок есть место называемое «Исаченкова труба» (это километра три от деревни), там под железной дорогой проложена труба, для стока вешних вод, и весьма высокий откос. Так вот именно там партизаны ещё в начале войны пустили под откос немецкий воинский эшелон, вагоны убрали быстро, а паровоз ещё долго в кювете валялся. Правда эта была единственная крупная партизанская диверсия в районе нашей деревни против немцев за два года оккупации. Ничего другого мои земляки припомнить не смогли.
Но у партизанской медали, Истины раде, была и другая сторона. Как жители нашей деревни, так и соседних деревень, почти в один голос говорили,- что тем деревням, где стояли немецкие подразделения – повезло многократно больше, чем тем (малым деревушкам) где немцев не было. У нас в окрестностях были такие деревни Морги и Хлыстовка, так там люди в постоянном страхе жили и слезами умывались. Они рассказывали, что их постоянно грабили,- днём полицаи а ночью партизаны, причём повадками и нахальством своими, одни от других почти ничем не отличались. Жители этих деревень сами просили немцев, что бы те свои гарнизоны у них обустроили.
Люди в оккупацию, как и прежде работали в колхозе на полевых работах, но многие и на лесозаготовках. В наших местах были старые сосновые боры и леса, и немец вырезал всё и составами вывозил в Германию. Сосновые боры он уничтожил до основания, так что сейчас они даже не возродились. Старые местные охотники рассказывали мне, что до войны у нас вокруг водились глухари и медведи. Сейчас во всём районе, глухарь – большая редкость, а медведи только в августе - сентябре с медвежатами проходные появляются и то не каждый год. В общем, пограбили немцы лесные ресурсы Смоленской области основательно.
Но больше всего опасностей и хлопот прибавилось у жителей нашего района когда немцы стали отступать и наши войска с боями приближались к Починку. Наши самолёты стали всё чаще появляться в небе над деревней и не просто появляться, но бомбить все те места, где были замечены фортификации противника. Лётчики наши, особо не разбирались, и не церемонились с жителями деревень, если там находились немцы – бомбили всех подряд и немцев и своих. Поначалу налёты наша авиация совершала преимущественно ночью, и уже была примета – если днём пролетел самолёт-разведчик – значит ночью жди бомбардировщиков.
Возле каждого дома жители выкапывали окопы и как только заслышат гул самолётов – сразу всей семьёй выскакивали из дома и прятались в окоп, пока те не пролетят или не отбомбятся. Я уже писал выше, что у деревни находился железнодорожный мост, на котором стояли лёгкие зенитки, но с приближением наших войск, немцы усилили оборонцу этого моста ещё двумя батареями тяжёлых зенитных орудий, одна из которых располагалась на другом конце деревни, возле железнодорожной станции, которую она так же прикрывала. Жителям той стороны деревни пришлось не сладко…. Наши постоянно старались разбомбить и уничтожить эти зенитки, но бомбы сыпались куда попало, только не на зенитки. Край деревни основательно разбомбили свои же, а невредимые зенитки немцы убрали только когда отступали. На том краю деревни есть место под названием «Мошек», там осталось около двух десятков глубоченных воронок от наших тяжёлых бом, в которых мы ещё в детстве купались и ловили карасей. Местные старики с той стороны рассказывали, что зенитки стояли именно там, но перед заходом солнца, немцы перетащили их на другое место, а ночью прилетели бомбардировщики как раз с этими самыми тяжёлыми бомбами и кроме пустого участка поля – разбомбили и край деревни.
Но и когда уже немцев выгнали – бомбёжки, теперь уже с немецкой стороны, ещё долго продолжались, и деду ещё много раз приходилось выскакивать всей семьёй из дома и вжиматься в земляной пол окопа, ощущая, как содрогается земля под бомбовыми разрывами. Хотя немцы не всегда сбрасывали бомбы, случалось что бросали просто листовки. В основном это было уже через неделю, после того как наши войска освободили Починок и подошли к Смоленску. За Смоленск – как в 41, никаких боёв не было. С самолетов немцы даже у нас сбрасывали листовки с таким текстом: «Орша, Витебск будут ваши – а Смоленску – будет каша». Смоленск очень сильно разбомбили, но какой смысл было немцам писать такое и сбрасывать над нашими позициями – ума не приложу. Одну из тех листовок, я как то в детстве на чердаке нашёл, но дед увидев её – отобрал и бросил в печь.
Авиационные (воздушные) бои возле нашей деревни, как в 41 так и в 43 годах были, но наземных боёв за неё, как и за Починок, никогда не было. Как наши в 1941, так и немцы в1943, отдали нашу деревню и сам Починок без боя. Они просто уехали. Но перед этим Рудик в последний раз собрал жителей на собрание. Дед и отец помнили его слова очень хорошо. Он сказал всем,- сегодня я собрал вас и говорю с вами в последний раз. Скорее всего уже завтра здесь будут ваши…. Предупреждаю вас сразу, что жечь вашу деревню и ваши дома мы не будем. Этой ночью планируется вывод последних остатков наших войск и техники, который пройдёт через вашу деревню, поэтому ночью находитесь в своих домах и на улицу не выходите. На этом собрание и закончилось.
Когда уже к вечеру он пришёл в наш дом забрать свои вещи, то поблагодарив деда – сказал ему,- если так же просто мы оставим Смоленск – то эту войну мы проиграли. Техника уже вовсю шла по деревне, когда Рудик сел в свою легковую машину и навсегда уехал.
Ночью, как рассказывал дед, он спать никому не дал и все просто прилегли одетыми. Он опасался, что отступая, какой ни будь немец сунет факел под крышу…. Техника и машины грохотала где то до полуночи, потом резко всё стихло. От этой тишины, говорил дед, было тяжело на душе. Все, почти молча, сидели дома, как вдруг на рассвете послышался характерный и знакомый гул мотоцикла, который остановился у нашего дома. Деду подумалось, что какой-то запоздавший немец сейчас зайдёт чего ни будь спросить…. Но в дом вошёл не немец.
Интересно устроена жизнь. Как первыми в 1941 в деревню на мотоциклах въехали немцы, так же и первые русские въехали в неё на мотоциклах. В эту ночь двери на засов дед не запирал,- от немцев – это было бесполезно, а если вдруг какая опасность, вспоминал он, то сразу можно было выбежать всей семьёй на улицу.
Двери в дом распахнулись и в полумраке дед увидел силуэт мужчины, который сразу же метнулся к печке, откинув заслонку – он начал шарить в ней руками ища чугунки.
– Что у вас тут есть пожрать, - услышали все чистую русскую речь…. Дед встал и зажёг керосиновую лампу. Все увидели нашего солдата, небритого, грязного в каких-то портянках, торчащих из кирзовых ботинок, почти до колен перемотанных верёвками. Видя такой контраст после холёных, одетых с иголочки, опрятных и сытых немецких солдат – у меня сердце защемило (вспоминал дед) от обиды за отношение нашей власти к свом собственным солдатам.
Чугунок с картошкой солдат уже достал из печи сам. Нет, он не грабил, не угрожал расправой или оружием – он просто был очень голоден. Дед открыл стол и достав оттуда хлеб и кусок сала, сказал парню, - садись поешь! - Некогда, отец, - ответил парень, засовывая в рот уже не первую картошку. - Дай мне с собою…- сказал солдат. Дед отрезал ему хлеба и сала,- солдат всё это, вместе с картошкой, рассовал по карманам штанов и вышел из дома. Мотоцикл завёлся и укатил….
Это был первый русский солдат, после двух с лишним лет немецкой оккупации, который даже имени своего не назвал, а исчез так же неожиданно, как и появился.
А утором, как весьма точно предсказал Рудик, уже приехали и другие наши….
И снова в наш дом вошёл офицер и несколько солдат. Первым его вопросом было,- где дом старосты? Дед сказал, что на другой улице за перекрёстком. Офицер ушёл, а где-то часа через два, по деревне прошли солдаты, созывая всех к перекрёстку на собрание. Дед сразу же пошёл туда. Там солдаты уже сколотили виселицу. В отличие от немецкого прихода – здесь никто не молчал, а все буро обсуждали последние события, да и своих то уже никто не боялся. Тут же все увидели, как несколько солдат ведут связанного старосту Граську. Офицер громко объявил, что сейчас все жители будут сами судить этого немецкого прихвостня и изменника родины…. Но люди не дали ему продолжить его речь, ибо хорошо знали того, с кем прожили в оккупации два с лишним года и видели все ДЕЛА его. - Никакой он не изменник и не прислужник…, - почти хором заголосила вся деревня. - Он не сам напросился на эту должность, но комендант его назначил, а так же всё время оккупации – постоянно посильно помогал местным жителям. Главное, когда немцы угоняли молодёжь в Германию – он ночью, за день до приезда немецкой команды, осуществлявшей эту отправку, обошёл все дома, ибо списки подлежащих вывозу ребят и девчат были у него, и всем сказал,- спрячет своих детей как минимум на четыре дня, пусть отсидятся в лесу, а когда эта команда проедет – можно будет вернуться домой. Кстати, и мой крёстный дядя Пётр, был в их числе. Он и от полицаев, с их продовольственными набегами, неоднократно спасал жителей и деревню. - Не дадим казнить невиноватого,- голосила деревня. Я должен отметит, что люди у нас всегда были хорошие, честные, открытые и главное дружные. Тот офицер тоже был нормальным человеком. Он сказал, - коли так – пусть суд решает его дальнейшую судьбу, а на суд будут приглашены и жители деревни. Суд не заставил себя ждать, в те времена долго не церемонились и не разбирались…. В Починке, куда дед и многие жители деревни были приглашены как свидетели, состоялся суд над теми, кто занимал подобные должности у немцев. На суде – все жители деревни, как и прежде настаивали на том, что Граська ни в чём не виноват. Но суд реши иначе,- восемь лет тюрьмы – был его приговор Граське. Все эти восемь лет Граська отсидел и вернулся в родную деревню, в свой дом. Люди к нему относились по человечески, никто не упрекал его ни в глаза, ни за глаза, ибо все знали его как хорошего и честного человека. Но это – было потом….
А пока что вернёмся в тот первый освободительный день…. Я не смею себя уважать, не рассказав всей Правды того и последующих дней, когда была освобождена наша деревня.
Как я уже писал выше, у деда была своя пасека. И перед приходном наших, дед опасаясь беспредела со стороны отступающих немецких войск, нарубил веток и лапника и укрыл ими пчелиные улья, дабы в глаза не бросались…. Но, как показала жизнь, немцев он опасался зря!
К концу дня наших солдат в деревне уже было много. И к сожалению они были не так хорошо воспитаны как немцы…. Они зайдя в сад за яблоками – увидели кучи веток, которыми как видно заинтересовались. Найдя там улья – решили полакомиться мёдом. Нет, они не просили у деда дать им мёда,- они – поступили по варварски. Колодец был рядом и они, набрав ведро воды – открывали улей и, что бы не быть покусанными пчёлами, заливали его водой, после чего вынимали рамки с мёдом. Так уже через час все пчелиные семьи были полностью уничтожены.
Но это было ещё пол беды…. Без пчёл можно было прожить….
А вот уже на другой день к дому подъехала машина с незнакомым доселе офицером и тремя солдатами. Офицер сказал деду, что он должен предъявить ему всех животных и кур в хозяйстве и имеющиеся в погребе съестные припасы. Дед повёл их к погребу. Офицер, увидев там кучу картошки – объявил деду,- восемь мешков оставляешь себе, а остальное сдашь прямо сейчас! И отправил солдат в грузовик за мешками. Дед сказал, что его семье с этими восьмью мешками и двух месяцев не прожить, а чем дальше питаться…. Но офицер его тут же поправил,- нет, ты не понял меня,- сказал он,- эту картошку мы оставляем вам не для того, что бы вы её ели, но с той лишь целью, что бы ты веной посадил её на поле под будущий урожай, это только на семена. А если не посадишь весной поле и не сдашь осенью продналог – пойдёшь под суд как враг народа. - А как же нам жить? – спросил дед офицера. - При немцах не подохли и дальше выживите,- резко ответил деду офицер. Как будто это не такие как он в 41 драпали впереди своих подразделений, бросая своих же соотечественников на произвол вражеских оккупантов. Вывезли тогда не только картошку, но и львиную долю остальных продуктов. Курей и корову, Истины раде, они не отобрали, но пересчитав курей – тут же объявляли число яиц, а так же литры молока, которые нужно было сдавать,- молоко каждый день, а яйца – раз в неделю.
И попробовал бы кто не сдать установленную норму…. Показные суды не церемонились и были скоры на расправу. (но это тема совсем другого повествования…)
Вот и дождались освободителей… – с горечью вспоминал дед, - вот когда отведали что такое лепёшки из мякины и ташнотики из оставшейся в полях загнившей и мёрзлой картошки поджаренные на солидоле,- кое-как ту зиму пережили.
Вот такова она, спрятанная за семь замков, горькая и колючая Правда-матка….
Владимир РОДЧЕНКОВ.
22/01 – 2013 г.
На фото: Я возле ДОТа второй Мировой войны.
Часть I здесь: http://www.proza.ru/2013/01/11/1712