Абы что

 
(из записок пенсионера)

 
Дитя природы
(рассказ соседа Доминика)

Садимся за стол кушать. Сестра приготовила на первое супчику горохового, сальцем поджаренным заправила, а на второе смаженки. Рюмочку самогоночки само собой подняли. Едим. В хату без стука входит сосед Михась.
 
– День добрый, – говорит.
– Добрый день, – отвечаем хором.
– Проходи, гостем будешь, – говорит брат. – Можа присоединишься к нам? Ести хочешь?
- Не. Я снедал. Не хочу. Я по делу заглянул, – но за стол сел.
Михась некоторое время молча, задумчиво смотрел, как мы едим.
– У Ганны Михаловой свинья опоросилась, – обращаясь к брату, вдруг говорит Михась. – Шестерых порося!

И пока мы ели – все новости деревни узнали. А когда закончили есть, еще с целый час он нам их рассказывал. Мой брат его внимательно и с понимающим, деловым интересом слушал, согласно кивая головой. Потом Михась вдруг, что-то вспомнил, спохватился и вскочил:
– Ну,  пойду да дому, трэба на огороде работу закончить.
– А ты чего приходил? – спрашивает брат. – Поговорить?
– Не, я по делу. Но забыл, – и уже у порога, останавливается, хлопает себя по лбу. – Я ж за грабельками пришел! Мои зламалися.
 
Михась еще с полчаса рассказывал, как они, эти грабельки поломались. А потом незаметно перешел на своих детей, внуков. Если бы не брат, который, взяв Михася под руку и не вывел его на улицу, еще бы говорил.

Они все, какие - то в деревне заторможенные. Это жизнь, наверное, такая – размеренная, неторопливая, спокойная, вся в трудах и заботах.

Вот и брат мой. Задаю ему вопрос. Ну, например:
– Как ты думаешь? Дождь завтра будет?

Брат медленно и задумчиво поднимает голову, возводит глаза, подскрёбывая подбородок, кривит губы, сворачивает их трубочкой, наклоняет голову налево, потом направо. Тяжело вздыхает. И так минут десять.

– Ну, рожай скорей! – не выдерживаю я. – Чего ты, рожи корчишь?
– Я думаю, – начинает задумчиво брат – Вот не мешало бы к зиме крышу покрасить.
– Какую крышу!? Ты что, с дуба свалился? – нервно дергаюсь я. – Я тебя про дождь спрашиваю! Будет дождь завтра или не будет!

Он опять задумчиво возводит глаза, смотрит по сторонам, на небо и изрекает:
– Можа буде, – делает паузу, еще раз смотрит на небо. – А можа и не буде.
– Наконец - то выродил. Спасибо! – говорю. – Успокоил. Исчерпывающий ответ! Ходячий метеоролог. Дитя природы…


Алка «Автостоп»

–  Алка? Ты дома? Я к тебе еду. Что, по дороге, к чаю взять? Чего хочешь? – говорю по телефону Алке «Автостоп».
Почему «Автостоп»? В молодости она любила перемещаться в пространстве СССР с рюкзаком автостопом. Она, как и я, бывшая туристка.
–  Будешь ко мне ехать на автобусе или пешком? – интересуется.
–  На автобусе, от универсама «Беларусь».
–  Около моего дома магазинчик находится, как раз напротив остановки автобуса. Там, я видела, есть торт «Ленинградский»… Ещё бутылочку шампанского захвати, а можешь вина хорошего, марочного, лучше сухого. Еще к чаю, не мешало бы, коробочку конфет шоколадных.
– Ты чего? Озверела! Где я денег столько возьму?
– Ты же спрашиваешь: – «Чего хочешь»? Вот этого я и хочу! А если не можешь – не спрашивай! Возьми к чаю сухарей за 10 копеек и приезжай. Чайку попьем, поговорим. Обсудим предстоящую вылазку в лес.

Алла «Автостоп» шутница, но однажды я все-таки прихватил торт: именно «Ленинградский». Захотелось сладенького. Пол торта, думаю, мне в самый раз хватит.

– О! – обрадовалась она. – «Ленинградский»! Мой любимый! Я его для племяшки оставлю. Она как раз, сегодня вечером, придет. Ты проходи в комнату, а я тут чайку сварганю, – и запихивает мой торт в холодильник.
 
Ну, думаю, юмористка. Прохожу в комнату. Сижу, жду. Приходит. Как положено: две чашки чая и тарелка с сушками.

– А где торт?
– Какой торт?
– «Ленинградский», что я принес.
– Я его племяшке  Алене оставила.
– А не жирно ей будет  –  целый торт!
– Так их же много! Целая семья: брат, его жена, моя племянница Алена.
– Так пусть сами и покупают торты.
– Они ж ко мне в гости придут, а торт твой кстати!..

Так торт и не достала из холодильника. Больше я к ней в гости не приходил. Тридцать пять лет прошло, а забыть не могу. До сих пор не могу смотреть на сушки к травяному чаю…


***

…– Это я с виду такой старый, на самом деле я еще старше…– говорю я вахтерше на проходной завода, тоже не первой свежести даме.

– Ладно, – смеется она. – Вы еще даже и ничего: симпатичный мужчина. Жмите кнопку или забыли номер пропуска?
– Вот видите? Возраст внешним видом не скроешь. Склероз. Помню, что какое-то Г. А какое, забыл.
– Я помню. Г-31.
– Спасибо. Точно! Я тридцать первое Г.

Сзади  меня подошла женщина и возмущенно говорит:
– А у меня номер 25-Б. Так выходит я Б! И только двадцать пятая!
– А на этом заводе на такие зарплаты только одни Г и Б работают, – смеется, подходя, еще одна женщина. – У меня тоже буква на пропуске неприлично-дебильная  Д!

Я быстренько побежал на рабочее место. Подальше от проходной. А то могут спровоцировать. Там еще были пропуска с буквами Е и Ж!…


***

Иван приходит в гости на юбилей к другу с женой и сыном. Дарит подарок, произносит тост за столом самый первый, выпивает рюмочку коньяку и сразу начинает есть. Наевшись, смотрит по сторонам, толкает жену под бок локтем: – «Пошли домой». Жена удивленно: – «Ты чего? Только сели». А он: – «А что здесь больше делать? Я именинника поздравил? Поздравил! Поел, выпил? Чего еще?»


***
– К брату родному в Россию ездила. Я сама из Кургана. Мама была парализована. Она  с ним  жила – тяжело ему пришлось. Он за ней шесть лет ухаживал. Больше никого. Я далеко в Минске. Семья у меня. Мама умерла и ему наша квартира двухкомнатная осталась. Ну, думаю, приведет он в дом хозяйку, семью заведет. Мужик он видный – от женщин отбою нет. И он привел… Молоденького мальчика. С ним сейчас живет. И что мне делать? Я ему сестра родная все-таки. Боюсь к нему и приезжать. И что теперь делать, если приеду? Он-то мне брат родной. А этот мальчик?  Кто он мне?  – жаловалась сотрудница с моей работы.
А действительно, кем он ей приходится?..


***
Токарь и слесарь поженились. А кто из них мужчина? Если это в Голландии то все равно. А если в России или Беларуси?


***

Встречаю Митю. Он при «параде» с цветочками – три розы.
– Куда? – спрашиваю.
– На свадьбу, друга. Решил на старости, дурак, жениться!
– А чего так мало – три розы?
– Хватит. Одну невесте – две жениху…



Кризис

Как-то позвонила моя давняя знакомая, а тридцать лет назад, когда-то любимая женщина, на свой юбилей. Страшно сказать! 60 лет! А когда-то, тридцать лет назад у нас с ней была любовь! Решил я ей цветочки купить. Захожу в цветочный магазин.

– Девочки, мне самые дешевые, но самые красивые. Пару штук розочек.
– А зачем вам красивые, если пару? На могилку можно и некрасивые.
– Какую могилку? У моей бывшей любимой девушки день рождения.
– Ну, тогда надо три или пять розочек. А сколько ей лет?
– Шестьдесят… Вы правы, она может юмора не понять. Тогда три.
– А вы купите ей гвоздики, они дешевле.

Купил я три гвоздики и иду на именины. Иду и думаю. Что-то не то. А что, не могу понять. Потом вдруг до меня доходит. Ба! Продавщицы! Куда делись мои девочки – услада моих глаз. Я, всегда проходя мимо цветочного магазина, заглядывал внутрь павильона, чтоб полюбоваться ими. Где они? Куда подевались? Нет их. Какие-то бабы сорокалетние с опухшими, рябыми рожами.

Я бегом в другой магазин. А там еще страшнее – мордатые, толстые бабищи. Иду дальше, заглядываю в коммерческие киоски: и там тоже самое. Пропали, испарились мои девочки! Вот он, кризис мировой! Но почему и при чем тут продавщицы?

Не выгодно! Молоденькую, симпатичную девочку ставить за прилавок накладно: замуж выскочит, в декрет уйдет, денег платить больше надо, чем бабке из деревни или обремененной хозяйством многодетной городской тетке.
 
Обидно за капитализм! А так поначалу было здорово! Зарплата 500 баксов! Потом жаба моего директора заела. Квартиру в центре купил, евроремонт сделать надо. Временно урезал нам зарплату до 400 баксов. И это временно стало постоянным. Квартиры ремонт затянулся – с трех месяцев на два года. А потом надо было ему машину поменять с «Пежо» на «Лексус».

А потом и кризис подошел! И под эту марку стала зарплата 250. Где ты СССР? Иногда хочется обратно, но боязно. Сейчас всё в магазинах есть, все доступно. И по телевизору – всё! Только еще не какают. Даже за «бугром» побывал!

Никому сейчас ты не нужен! Ни парткому, ни профкому. Сам по себе. Живи-выживай, как хочешь и как умеешь! Иногда ностальгия, по былому мучает. Но! Как вспомню партийное собрание, где разбирали мой моральный облик ****уна-коммуниста…


Люсе 60!

«…Ах, ты пела – это дело,
                Так пойди и попляши…»
   
Ну, что? Допрыгалась? Дождалась?
Доскакала? Доползла?
Долюбилась? Доигралась?
А незаметно жизнь прошла.

Жизнь прошла? И нет просвета?
Где ты молодость? Ау!
И пришли приоритеты,
Что не пожелать врагу.

Душа все время молодеет,
А тело бедное дряхлеет.
И все время вновь и вновь,
Одни мысли – про ЛЮБОВЬ!

Так мир устроен и не нам
Судить, хорош он или плох,
        Пусть все распределит судьба
Срок жизни установит бог.

Тихо мирно и спокойно,
Без волненья, суеты,
Благородно и достойно,
Отпустив свои грехи,

Без болезненных болезней
На своих двоих ногах,
Добрести до врат небесных,
Превратиться в тлен и прах.

Как прожили – так прожили,
Есть что вспомнить, что забыть,
Не вернут года, что были,
И не быть, чему не быть.

Дети есть, еда и хата
Даже, может, внуки будут.
Работа, пенсия и ладно.
О чем мечтать еще? Что думать?



Собачница
(Рассказ соседа Макарова)

– Тебе сколько лет?
– Двадцать с хвостиком.
 – Раньше женщины в твоем возрасте заводили детей, а сейчас собак. Дайте мне автомат и я этих сучек всех перестреляю?
– Вы что, так не любите животных? А с виду: такой порядочный, симпатичный, солидный седовласый мужчина. Вы злой человек! Как можно не любить собак!?
– Да нет! Я животных люблю.
– Но вы только что просили автомат, чтобы их перестрелять!
– Я имел ввиду не собак, а их хозяек.
– Вот вы как! Суки? Вы так ненавидите женщин?

– Наоборот! Я люблю женщин и не могу без них жить, и они меня любят. Но я не зоофил! Животное на то и животное. Его место на природе, на лужайке, на цепи у дома. Собака должна охранять жилище человека. Вы знаете, сколько болезней можно подцепить от животных? Я передачу смотрел. От ваших любимых собак меньше всего, чем от остальных – тридцать!  Самые страшные болезни от хомячков! Я ненавижу не женщин, а собачниц. Место того, чтобы любить мужчину, детей, они отдают всю свою ласку, нежность, тепло и любовь собакам, кошкам и... Даже крысам! Извращенки! Это они ненавидят весь мир, кроме своих собак. Загадили весь мой двор. Пройти невозможно, не наступив на собачьи какашки! В каждом подъезде моего многоэтажного дома по пять собачниц и кошатниц. А у одной усыпили овчарку, за то, что та изуродовала пятилетнего ребенка. Не с того ни с сего вдруг набросилась. За лицо ребенка кусала. Всем домом еле оторвали! Так ее хозяйка месяц страдала, мучилась, умирала. Нет! Не совесть ее мучила, что уродом на всю жизнь ее собака сделала мальчика, а жалела свою Басю, по ней, по своей собаке убивалась!... Кто она по вашему? Да я добряк. Люблю весь мир, все живое на земле. Правда, мух, тараканов, собачьих блох иногда давлю. Но,  поверь, жалею. А вот таких маниакально больных собачниц давил бы без сожаления. Собачку ей жалко! Не пустили в хату погреться. В августе! В частный дом! Конура для чего?

– Как я еще с вами разговариваю? Мне противно на вас смотреть, после ваших слов.
– А вам и не придется на меня смотреть. Я уже ушел. От греха подальше. Только перед именинницей извинюсь за уход. Она на улице как раз курит и хорошо, что нас не слышит. Пока! Собачница! Псинолюбка. Пить надо меньше…


Памперсы

Как-то зашел в аптеку ваты купить – мать попросила. Смотрю на витрине пакеты с ватой стоят и что-то на них на нерусском написано.

– Мне, пожалуйста, ваты вон в тех пакетах. Один пакетик, – прошу продавца.
– Это не вата, – отвечает продавец.
– А что?
– Памперсы детские.
– А что, и не детские бывают?
– И для взрослых есть.
– А что, есть разница? Чем они отличаются?
– Шириной обхвата талии. У вас какая талия, какой размер? Я подберу вам соответствующий номер, – терпеливо объяснял мне продавец.

Я не прикалывался, а действительно, впервые узнал, что есть, оказывается, памперсы для взрослых. Даже номер, в зависимости от ширины обхвата. Сразу представил, как на мне сидят памперсы и какую из этого можно извлечь пользу. Пришел домой, позвонил Генке Карамазову, и тут, действительно, стал прикалываться, импровизировать:

– Гена, какой у тебя размер обхвата талии?
– Не знаю. А зачем тебе моя талия? – удивляется Гена.
– У тебя такие же формы живота, как и у Мити. Я ему хочу сделать подарок на день рождения. Ну, тогда скажи номер своего памперса.
– Чего? Чего?
– Памперса!
– А на фига он мне?
– Как? Ты не носишь памперсы!?
– Ты знаешь, как-то не ношу.
– В твоем возрасте? Когда все протекает! И ночью спишь без памперсов?

– Да, без них, – сокрушается Гена, (его не проведешь!) и спрашивает, подыгрывая: – А что уже пора?
– А как, ты обходишься без них?
– Да, Серега. Трудно без них. Старость на подходе. Раза два среди ночи приходится подниматься. На холоде, с крылечка писать, если на даче. А в Минске в унитаз «мочиться», заметь не стоя, а сидя. Бывает, сижу на нем, родимом, и засыпаю. Надо будет на досуге подумать, насчет памперсов.

– О чем думать. Ну, ты даешь! Отстал от жизни! Сейчас все носят! Мода такая! Появились памперсы от Кардэна, полосатые, типа тельняшки, с этакими рюшечками. Изящные, тоненькие, легкие, а впитывают в себя! Целый день можно носить. А как удобно! Я вот как-то еду в подземке. Приспичило. Не надо выскакивать из метро, искать место или кустик, потом прыгать на одной ноге, мучаться: расстегивать негнущимися пальцами ширинку. А я, прикинь, сижу себе спокойно и писаю. Главное на девушку симпатичную смотрю и писаю. С такой умильной, счастливой улыбкой! А она засмущалась. Думает, я ей улыбаюсь! А мне в такой кайф!...


Как я стал коммунистом

Когда-то и я строил со всей страной под названием СССР коммунистическое общество. На полном серьезе строил! Правда, сам я под образ коммуниста поначалу никак не вписывался, но посредством проб и ошибок, пинков жизни, из циника и прагматика временно превратился в убежденного коммуниста. И сделали меня коммунистом сами коммунисты, да и я отчасти. Что мне не хватало в жизни, так это веры во что-то. В идеалы, в смысл жизни. Религии не хватало. А поскольку я с детства был убежденным атеистом, то коммунизм был как раз кстати. И я стал коммунистом. А как это было.

– Долгий, я к тебе давно присматриваюсь. Не прогульщик, не пьешь на работе, комсомольские взносы исправно платишь, рационализатор активный. Парень со всех сторон хороший. Мы тут посовещались и решили, что можем тебя рекомендовать в партию. Как ты на это смотришь? – спрашивает Кузьмин, парторг цеха, начальник ПРБ. – Не торопись, подумай. Скоро партийное бюро цеха. Я к тебе на днях подойду. Рекомендацию тебе даст Церковнов, твой учитель бывший и Вася Ракович, твой сосед по станку. Я уже с ними говорил на эту тему. Они обеими руками: за.

  Я расточник 1-го механического цеха МЗАЛ. Уже больше года. Про КПСС у меня было особое мнение. Там, думал я, что мне   пьянице, бабнику, полууголовнику, разгильдяю не место. В партии серьезные дядечки. Не каждого, оказывается, берут! Выбирают, присматриваются, чтобы, не дай бог, не запятнал их ряды. Мне и в армии намекали про КПСС, тоже понравился начальнику политуправления полковнику Чепику, но там я боялся, что они узнают про мои делишки на гражданке – из университетов просто так не выгоняют.

А тут я призадумался. А что если попробовать? Может, человеком стану? Стимул, тормоз будет, смысл появится в жизни. А тут Юра Чистов подошел: и ему предложили. Тоже сомневается. Вдвоем веселее. Решили попробовать. Выгод нам никаких партия не дает. Какая выгода от партии рабочему? Никакой! Но зато дисциплина внутренняя будет. Может, действительно, человеком стану.
 
Так думал тогда я. И вступил я в партию, вначале кандидатом побыл, а потом… Все было против того, что бы я вступил в партию. Пока был кандидатом я и в милицию попал, за то что «пометил» здание филармонии и за это мне начальник  тринадцатую зарплату на 50% облегчил. Еще один раз был задержан милицией в нетрезвом виде – экзамен в БПИ (я учился тогда на вечернем) «замачивали»…

 Начальник цеха Третьяков замял мои проступки. Партийная ячейка цеха об этом не знала. А почему? А потому, что Третьяков тоже хотел в партию, но ему поставили условие: если хочешь вступить в партию, нужно двух рабочих их цеха подготовить и принять в КПСС.

 Я об этом узнал лет через пять…


Про наркотики

Повезла меня, когда мне было лет двадцать пять, Таня Махова, кладовщица из 15-го цеха, на сельхозпоселок. Роман у нас с ней тогда был. Битая девка! Как-то в постели я увидел у неё руку с синяками на изгибе локтя, где вены. Она отмахнулась небрежно, мол, это она наркотики колола. И разговор повела, что, пробовала и не раз, что очень даже и приятная вещь. Балдела.
 
И я, дурень, захотел. Интересно было узнать: что это такое? Предубеждение против наркотиков у меня было страшное, но вот захотелось попробовать!

Собралось в комнате человек десять – парни и девушки. Один волосатый, наверное, «хиппи» или «битник» в рваных джинсах, в не первой свежести цветастой рубахе навыпуск достал шприц и стал его наполнять из ампулы морфием.

У всех присутствующих вожделенно загорелись глаза и затряслись губы. Волосатый обвел,  усмехаясь, мутным взором страждущих и остановил взгляд на мне.

– Вначале новенькому, – и бросил жгут Тане. – Подготовь клиента.
Таня быстро закатала рукав моей рубахи чуть выше локтя левой руки и, посмотрев на мои вены, убрала в сторону жгут. Вены у меня были в порядке. Я закрыл глаза…

Открываю глаза. Я сижу на кухне какой-то квартиры у окна. Пере до  мной стоит Таня и с беспокойством смотрит на меня.
– Привет! – говорю. – Где я?
– У меня дома.
– У тебя, на юго-западе? Это ж хрен знает как далеко от сельхозпоселка!
И вдруг боль! Дикая боль в висках!...

Оказывается я после укола превратился в зомби и Таня завезла меня на такси к себе. Ничего не помню! Мне она сказала, что это бывает после первого раза, что я поймаю «кайф» после второго укола.  Боль через часа два прошла, я лег и заснул: проспал почти весь день. Завтра надо было на работу и я укатил домой. По дороге домой я зарекся, что больше никаких уколов, никаких наркотиков.

…– Смотрите, товарищ сержант, как надо, – рядовой Тучиев налил в чайную ложечку чефир, поднес ко рту и начал с силой вдыхать сквозь зубы капельки круто заваренного чая.

Я тоже взял ложечку, налил в нее чефирчику и тоже попытался, как и Тучиев вдыхать чай, но у меня ничего не получилось. Только захлебнулся и закашлялся. Я бросил это дурное дело и взял очередную ложечку, заваренного в полулитровой кружке целой пачки чая, и выпил! Через минуту мое сердце бешено заколотилось так, что я испугался. Я лег на траву, положил руки на сердце и стал ждать, когда оно успокоится. Через некоторое время это случилось, и я обратил свой взор на Тучиева.

Он сидел, облокотившись спиной о ствол сосны, полузакрыв стеклянные глаза, весь потный со счастливой улыбкой на губах. На движение моей руки перед его лицом он не реагировал. Тучиев был в полной «отключке»: он балдел. Я оставил его и пошел в расположение роты. Вот значит, куда он часто отлучался, пропадал в своё личное время перед отбоем. Часа через два появится, еле волоча ноги, как раз к отбою. Еще ни разу не опоздал.

Наркотики. Что я о них знаю? Да ничего. Только в армии и попробовал впервые. Первый раз мне их подсунул ефрейтор Родниченко из Ленинграда. План. Так, кажется, называется. Скрутил он самокрутку и дал мне попробовать. А потом и сам не рад был, что дал мне пару раз затянуться.
 
Я как раз дежурным по роте был. Говорят, что прямо с порога нашей казармы, я шел согнувшись, и все правой рукой проволоку заграждения поднимал. А до заграждения было метров сто – короткий путь до столовой. Еле затащили меня в роту и уложили в койку. Ничего не помню. Больше я попыток не совершал, хоть и знал, у кого есть анаша, гашиш, план.
 
Молдаван, не помню фамилию, не только на лапочку дул, когда его попросили её погасить, но и зубной эликсир пил. Они там в горах молдаванских без вина жить не могут. А в армии где вино? Зубная паста, крем обувной, эликсир зубной, одеколон: всё шло в употребление. Короче из армии он вышел инвалидом по почкам.


***

Все революции делают недоучки, неудачники, демагоги. Все сразу и сейчас! Немедленно! Недоучившийся студент Ленин. Выгнанный из духовной семинарии Сталин. Все давно уже исследовано, изучено, рассказано. Записано в толстом журнале, пронумеровано и прошнуровано. Не делай резких движений. Сядь, почитай, изучи, пойми. Правда на это надо терпение и время. Но их нету!
 
Нет, он не может ждать! Ему все и сразу! Немедленно! На тарелочке, с голубой каемочкой. Он сам уже все, что ему надо, знает. Ну, вот еще, сиди, штаны протирай, грызи гранит науки!  Жди когда придет признание и успех, достаток и благополучие. Некогда!

И они идут напролом и за собой тянут таких же нетерпеливых, голодных, убогих умом. А те хватаются за шашки, за винтовки. Мы академий не кончали, но тоже кое-что «могем». И еще как «могем»! – «Только «рыпнись»! Иди сюда, умник, чистоплюй!»

 Эта показная бравада своей ущербности. Своего рода зависть: – «Мне не дано, я в говне и вас в говно рылом!» Опошлить, обгадить, унизить…


Грезы наяву

Миллион. Как его найти? Где? Миллион – это много? Сколько? Миллион долларов или евро? Не белорусские «зайчики»! Если купюра  сто долларов, это сколько в пачке? 100 х100 = 10 000.  Миллион соответственно 100 пачек. А сколько пачек я могу рассовать по карманам? Четыре кармана в пиджаке – 8 пачек и нагрудный – 1 пачка. Два нагрудных кармана в рубашке – 4 пачки, (для такого случая можно одеть и такую рубашку). Еще брюки, нет джинсы. Спереди два и сзади два кармана – 8 пачек. Сколько получается? 21 пачка. 21 х 10 000 = 210 000.

Неплохо, но чувствую, не хватит. Или хватит? А сколько надо? Сыну на квартиру – 100 000. Дочери тоже 100 000. По машине хорошей – 40 000. А себе с матушкой? Минимум 400 000. А это 40 пачек. Куда еще 19 пачек всунуть? Придется одевать куртку или плащ. Это еще шесть пачек.  А 13 пачек куда? Придется брать еще сумку непрозрачную плотную из полиэтилена, а лучше из материи. Если куртка или плащ, то это весна или осень.

Идет человек в плаще, в руке сумка. А в другой руке? Зонт! Значит дождь. Это хорошо – меньше любопытных глаз. И как  он все это донесет в укромное место, желательно домой? Берет такси? Ни в коем случае! Надо в такси садиться, а вдруг из карманов вывалится ненароком. Да и таксист может запомнить, где ты живешь. Мало ли что. С такими деньгами! В метро? Тем более нельзя. Своя машина? Откуда у бывшего инвалида, у рядового инженера? Вызвать по сотовому телефону сына? Нет. Надо пешком. Значит это должно произойти недалеко от дома.

Итак. Весна или осень. Дождь. Я в плаще, с сумочкой иду домой пешком с работы. Откуда я иду пешком? Ага от универсама «Беларусь», что в районе ГПЗ. Перешел через подземный переход и двигаюсь в сторону поликлиники № 21, по ул. Филатовой, чтобы заказать талон к хирургу. Улица тихая – никого и вдруг…
 
Что вдруг? Откуда деньги появились? Автомобильная катастрофа! Машина вдребезги. Лобовое столкновение на большой скорости с фонарным столбом.  И открывшейся от удара дверцы «Шетисотого» вылетает дипломат и падает прямо тебе под ноги. Хватаешь дипломат и к машине. А водитель мертв. Откуда-то появляются люди, окружают машину, оттесняют тебя в сторону. Приезжает милиция, скорая помощь. А ты с дипломатом потихонечку топаешь в сторону своего дома. Рядом больничный комплекс, дипломат это компромат, надо от него избавиться. Выпотрошить и переложить деньги… Черт! А хозяин дипломата? Живой? Пусть живет. Придет в сознание и… Нет трупов не надо.

А что тогда. Откуда деньги появятся? Только лотерея! Выигрыш. Джек пот, машина и квартира … Не интересно. Сто раз мечтал. Уже прокрутил все варианты. Промечтал. А что новое придумать, сочинить? В казино? Тоже сто раз мечтал. Скучно. А с трупами сколько вариантов перепробовал! Но хочется без них. И вашим и нашим, и других обидеть не хочется. А без криминала никак! А может роман написать и продать за миллион? А что? А вдруг? Надо помечтать на эту тему. Пойду набросаю сценарий, на что этот миллион потрачу. Возраст уже не тот, даже помечтать по-человечески нельзя! Себя – то не обманешь! И здоровье не то, и потребности, и желания. Халявные деньги! Их легко тратить, но куда, на что?...


Неприличное слово

– Сережа, можно тебя на минуточку – отзывает меня в сторону Ира, виновато улыбаясь.
– Можно – говорю – А в чем дело?
– Ты, пожалуйста, не смейся. Вопрос деликатный.
– Так спрашивай.
– Здесь народу много. Услышат, не поймут. Меня не поймут. Подумают, что дура.

Мы в гостях у Лены, моей первой невесты. День рождения отмечаем за столом. Народу порядочно. Встали. Подошли к книжному шкафу. Для конспирации книги разглядываем.

– Спрашивай.
– Боюсь. Страшно.
– Чего так?
– Вообще-то я тебя выбрала, как человека без комплексов. Думаю, ты мне поможешь. Тебя я не стесняюсь.
– Короче, Склефасовский.
– Я как-то, уже давно, прочитала на заборе надпись. Слово. Знаю, что слово неприличное, но что оно означает, не знаю.
– Из трех букв или из пяти?
– Нет, не то, что ты  подумал. Эти слова я знаю. А это слово из шести букв.
– Говори, слушаю.
Она посмотрела по сторонам, наклонилась ко мне и прошептала на ухо по слогам:
– За…Лу…Па… Залупа.

Я прыснул в кулак, но от смеха сдержался.

– Слово, как слово. По-моему из уголовного жаргона. В литературе я его не встречал, но в детстве, в юности от ребят постоянно слышал. А что оно означает? Знаю.  Могу даже показать. Но спохватился. Мне стало стыдно. Ира серьезная женщина, не из «тех» – врачиха. Недавно закончила медицинский.

– Пошли на кухню, покажешь, – предложила Ира.
Я испугался. Была бы не Ира – показал. А так, даже покраснел от смущения.
– Ты извини, я пошутил, – быстро забормотал я.
– Не тяни.
– Ты, как медик должна понять значение слова. Это одно из названий частей интимных мест.
– Интересно какого? Сзади или спереди?
– Спереди у мужика.
– Интересно, какая? Я анатомию изучила, особенно мужчин.
– Это часть пениса, головка члена. Когда шкурку, если не обрезанный еврей, залупливают, появляется головка члена. Вот она и называется залупой.

– И все. А я, дура, два года боялась спросить. Спасибо, –  вдруг засмеялась Ира. – Я когда на практике была, меня отправили, (меня восемнадцатилетнюю девочку!) на паховую грыжу! Так что ты, Сереженька, зря испугался показать свою «эту самую». Я в клинике на такие члены насмотрелась! Даже приходилась в руках держать! Целых три месяца, каждый день. На утренних обходах особенно. Так что меня уже никаким членом не удивишь.



***

У Витьки Никитина день рождения в Акинчицах будет. Народу собирается ехать много, а я не могу. Холод в палатке меня не страшит, дорога в пять километров от электрички тоже, но… Без унитаза, если припрет по большому, не смогу! Колени не гнуться! А если на корточках? Не присяду за кустиком!

Я предложил Гурьяну меня на ручках держать, но он, подумав и прикинув мой вес, согласился со мною, что я останусь дома и попросил написать Витьке поздравление в стихах. Я написал. Никитину я уже лет десять пишу поздравления в стихах. Как только я его не обзывал, как только и в чем не полоскал и не вымазывал! В шутку конечно. И стихи мои толпа принимала на ура. Витька юмор понимает и любит. И я написал.  Вот они:

Жить и не скучать!
Твою мать!

Я прочитал по телефону свое поздравление Гурьяну, которое он записал, раз десять переспросил, перепроверил – правильно ли записал. Уверен, что Гурьян мои вирши на публике не прочитает – постесняется. Уже семьдесят лет прожил!  Чего только в его жизни не бывало: и мата, и говна, и блевотины. А как он не стесняясь площадного мата, публично на всю «Ивановскую», «поливал» Чубайса, Ельцина, «дерьмократов», акул империализма, нашу родимую, продажную, по его мнению, гнилую оппозицию и прочую «шушеру»! Даже я иногда зябко ежился от его откровенно и от души громогласно возвещенных матерных проклятий. А стишки прочитать Никитину – постесняется.

Сколько уже я насочинял поздравлений на день рождения – не счесть! И кому только не сочинял! Лет тридцать! Целые поэмы! И теперь я решил, что буду сочинять короткие четверостишья или двустишья, как Губерман. И потихоньку начал. Вроде ничего получается. Некоторым даже нравиться.
 
Скоро дни рождения у Корчика и Мишки Стернинсона. Надо и им чего-нибудь сочинить. С Мишкой всё ясно – я ему стишки сочиню, но прочитать их ему дам Мите. Он не побоится! Митя к Никитину поехать в Акинчицы не смог, а к Мишке, тоже в Акинчицы под Столбцами, поедет.

Живи без горечи и страха,
Без сожалений и нуды
А если что, пошли всё на фиг,
А что осталось – до… звезды!

Прочитал я, что сочинил Мишке и подумал: – «Наверное, я переборщил». Надо помягче. Подумал, подумал и придумал:

Мишке

Живи с размахом!
Наталью «трахай»,
Детей расти
И не грусти.

А Корчику я, почему-то, всегда писал порядочные стихи – не буду нарушать традицию. Но почему я так относился к Корчику? Наверное, это мое подсознание меня оберегало от гнева его гражданской жены Вали «Кнопы». С виду простенькая, безобидный ягненочек, но с принципами и может превратится в разъяренного тигра…

Корчику

Жизнь идет хорошо интересно,
Есть что вспомнить, о чем пожалеть
Над костром развевается песня,
И душа все стремиться взлететь.

По горам, по дороге, воде
И по жизни мы смело ходили,
Воспитала нас «Встреча», УМ.
Корчик, главный был там заводила.

Командир, капитан, адмирал.
Наш Сусанин, наш компас земной.
Он туризма РБ генерал -
Уважаемый и дорогой.

Коле Корчику прямо скажу!
Уважал я тебя всегда!
Приглашаю я всю толпу
В честь его проорать: – «УРА!!!»


***

Сидел у компьютера. Просмотрел все фотографии моей внучки Даши. Что её ждет, когда подрастет? Становится страшно. В телевизоре по всем каналам пугают – то апокалипсисом, то экологической катастрофой, то всемирным голодом, то вирусами, то глобальным потеплением, то ледниковым периодом, то нехваткой воды, то наступающим исламом, то всемирной войной, то…
 
Всего не перечесть.   А почему? Народу много расплодилось –  жизненного пространства не хватает. Но жить то надо, пока еще живем и не плохо живем. Голодают где-то там далеко… Не хочется думать о будущем – живем настоящим. Чтобы как-то скрасить тяжелые думы, отвлечься, я, услышав за окном карканье ворон, задумался: «А почему ворона каркает, воробей чирикает, человек говорит?» Думал, думал и ничего не придумал. Посмотрел записи, что я делал в блокноте о звуках некоторых животных и решил для внучки написать стихи об этих звуках. И написал:

Звуки животных

Воет волк
Зимой холодной -
Он как волк
Всегда голодный.

Грозно тигр и лев рычат,
Коровы грустные мычат,
Собака гавкает,
Лисица тявкает.

Кабанчик хрюкает,
Все ест, лишь пукает.
А кот мяукает.
Всех убаюкает,
Когда мурлыкает,
В грудь носом тыкает.

Лошадка ржет
Овес жует.
Кудахчет курица,
Когда волнуется.

Утенок крякает,
Лягушка квакает.
Кукушка кукует,
Голубка воркует.

Аист клацает
Слон трубит.
Филин ахает,
Ночью бдит.

Сверчок верещит
Мышонок пищит,
Кузнечик стрекочет,
Гусыня гогочет.

Пчела жужжит,
Поросенок визжит,
Собака скулит,
Когда что болит.

Барашек бее…
Овечка мее..

Верблюд плюется
Когда неймется.
Ворона каркает тогда,
Когда на нас идет беда.

Кукарекает петух
И ласкает нежный слух
Царь лесов, кустов, полей
Кудесник трелей соловей.

Рулады птицы выдают
Чирикают, щебечут и поют.
Змея ужалит и шипит,
А рыба, та вообще молчит.
 
А человек он говорит,
Но звуки зверские все повторит.
Ведь человеку все дано –
Гортань такая у него.

А если Дашу разозлить,
Когда захочет пошалить.
Такие звуки извлекает!
Что птицы, звери отдыхают
И в удивлении замирают:
Их звуки Даша повторяет.


***
Рай на земле. Откуда появилось у человечества такая красивая легенда? Мне кажется, что это воспоминание о допотопной и до наступившего на земле ледникового периода жизни человека. Жил себе человек занимался собирательством и охотой, как посчитали ученые, на это у него уходило часа четыре в день. Остальные двадцать часов он был предоставлен самому себе. Еды было кругом навалом, климат был теплый, одежда была не нужна.

Но случился потоп и сразу вслед за ним наступил ледниковый период. И человеку пришлось, чтобы выжить, приспосабливаться к новым условиям. Чтоб не замерзнуть – пришлось одеться, использовать огонь, строить жилища. Чтоб не умереть зимой от голода, пришлось все лето заниматься земледелием, чтобы запастись продуктами, изобретать орудия и прочее. Короче, чтобы выжить пришлось ежедневно, круглый год работать. Что мы делаем и сейчас.

Значит рай – это когда не надо работать? Выходит так. Можно поработать немножко в свое удовольствие – часа четыре в сутки. А какая работа? Банан, финик или ещё что съедобное сорвать с дерева.

Четыре часа работы в сутки – это,  как я помню одно из условий коммунизма. Там еще одно условие было: от каждого по способностям – каждому по потребностям. А какие нужны способности: сорвать плод с дерева, вырыть съедобный корень из земли, чтобы удовлетворить свои потребности?
 
Не знаю, как в раю насчет секса, но при коммунизме все общее, в том числе и женщины. Всё вокруг народное, все вокруг мое.

Значит рай – это коммунизм, который мы семьдесят лет строили! Постойте!

Так я сейчас живу при коммунизме, для отдельно взятого гражданина – Долгого Сергея Ивановича! Я не работаю – даже четыре часа! Я вообще не работаю – есть пенсия! Мое дерево с плодами – магазин. Мне не нужны даже мои способности – только потребности, которые удовлетворены сполна!  А секс? Какой секс в мои годы? Так, абы как – как сказал мой друг Митя.

Вот где рай! Я до него добрался! Я его сам себе построил, не без помощи нашего государства, но построил.  Дожил! Я в нем живу! Какой вывод? Рай есть! Старость и детство – это тоже рай.


***

Пищат, кричат, орут, визжат, нечленораздельно бормочут, шепелявят, скулят – еще много сравнений можно подобрать на «пение» наших, так называемых, «звезд» белорусского песенного бомонда. Ну, никто из них не поет!

Собрались в кучку, пристроились к кормушке на белорусском телевидении и друг друга хвалят, рекламируют, показывают. Суют нам, конфетку, а конфетка не вкусная, горькая, на блевотину тянет. Поневоле ностальгируешь по Советскому Союзу, где хоть и … но пропускали на сцену, действительно певцов и с голосом, и с хоризмой.

А сейчас? Все поют, кому не лень! При первой возможности лезут к микрофону. Даже Лущик Люся попробовала! Ужас! Дожили! Боже мой! Любой солист группы «Марш Турецкого» заткнет в задницу любого нашего, объявившегося после перестройки, так называемого «певца».

Есть тот, кто поет
И тот, кто орет.
И думает тот,
Кто орет,
Что тоже поет.

А кто-то блюёт,
Услышав, как тот,
Который орет,
И глотку дерет.

И хочет тот,
Который блюёт,
Взять пулемет
И заткнуть ему рот.
      Вот!


***

В кинотеатре «Центральный»  В 8-55 был первый сеанс. Кинотеатр рядом с университетом, напротив Главпочтамта г. Минска. Когда лень идти на первую пару, а лень мне было всегда, я  выделенный мне полтинник, тратил на кино. Особенно когда новый кинофильм показывали. А новый кинофильм, как правило, шел в понедельник.
 
И вот как-то раз стою в очереди в кассу кинотеатра. Народу много – фильм новый. И тут подходит ко мне Самусик, преподаватель по математическому анализу. Пошли Долгий, мол, пульку распишем, человечка не хватает. Какие спрашиваю ставки и какую пульку. По одной десятой «сочинку», говорит преподаватель. Я так в уме прикинул, если по одной десятой, то при худшем раскладе я проиграю самое большое червонец. А у меня пару червонцев «на кармане» было. Согласился я.

Прямо в этом же здании, где кинотеатр, на третьем этаже привел он меня на квартиру. А там уже ждут: столик с пепельницей, минералка, стаканы, стулья  и мужики. Солидные такие, ухоженные, при галстуках: как минимум доценты. Познакомились. Сели. Договорились, что играем до одиннадцати и расчет. У них там семинар или коллоквиум: надо время скоротать до двенадцати. Самусик сбежал.

Надо сказать, что Самусик был обо мне очень высокого мнения в части женщин и прочего, считал меня золотой молодежью. Я и вел при нем себя соответственно, да и говорили про меня разное. Он сам не мог, но очень хотел. Несграбный он был. Стеснительный. Ему нужен был поводырь, наставник, чтобы насладится пороками нашей жизни.

Сидим, играем: я не рискую – играл по карте без прикупа. Играли почти молча: только вист, два виста, пас и на сколько шли. В одиннадцать подбили бабки. У соседа справа выиграл вистов пятьдесят, у соседа слева сорок шесть, с мужиком напротив вышло по нулям. Я так прикинул, что даже в выигрыше оказался, если по одной десятой то около червонца – девять рублей шестьдесят копеек.

Сосед справа и сосед слева полезли в карманы, достали кошельки и стали отсчитывать купюры. Положили передо мной деньги. Один пятьдесят рублей – другой сорок шесть. Что у меня в душе творилось! Но я виду не подал, а сгреб небрежно деньги. Поблагодарив друг друга за игру – разошлись.

В тот день я устроил себе праздник. Почти сто рублей! Три стипендии! Я не думал о том, что бы делал, если бы проиграл. Это ж что же за такая одна десятая? Чего? Я играл по одной десятой копейки! Живут же люди! И я решил, что я тоже буду так жить. Стал думать, как это сделать? И придумал и сделал и чуть не «сел», но успел призваться в Советскую Армию.
 
А в армии, поразмыслив, решил: а на хера! И стал пофигистом. Человеком довольствующимся малым и тем что сейчас есть. Живущим одним днем и не ропщущим на судьбу. А ежели что – ну, не повезло, с кем не бывает! Завтра будет завтра, может все утрясется. «Прыгай» не «прыгай», а конец у всех один.


***

– Я смотрю у тебя и шевелюра, и зубы на месте, и ни одного седого волоса. Сколько тебе лет?
– О! Столько не живут. Скоро семьдесят. А тебе?
– Уже на пенсии.
– У тебя тоже волосы все и седых не видно. Красишься?
– Нет. Не крашусь. А ты?
– Тоже нет. Ты, наверное, как и я – «пофигист»?
– В некотором смысле… В смысле, что само слово «погифист» в моей жизни присутствовало, но что оно означает – не знаю.
– Я тоже не знаю, но догадываюсь.
– И что оно означает?
– Терпимость к жизни. Человек, который принимает жизнь такой, какой она есть. Примерно так.
– Поясни на своем примере.
– И волосы и зубы у меня все, и седины нету, и морда лица красная, хоть прикуривай. Не курю. Не пью.
– Не пьешь!
– Почти. И к женщинам пока еще хожу раз в неделю. Моя философия жизни проста. Кода-то лет сорок пять назад, я определил рамки дозволенного, для себя и для других. Условный коридор, очерченный границами, за которые я стараюсь не переступать и не позволяю  это делать другим. Я всех, кто меня обижает или пытается обидеть, оправдываю, жалею. Несчастные люди! Ну, не повезло им с социальной средой, где воспитывались и выросли. Пускай выплескивают свой негатив на меня – я выдержу. Я могу слушать и умею слушать. Меня за это качество, очень женщины любили и любят.
– А если перебор?
– Нет, оппонент, как правило, вначале недоумевает, не понимает, куда попал, натыкаясь на непробиваемую стену и это, иногда, выводит его из себя, но через некоторое время  он успокаивается. Главное не испугаться! Я спокоен и не знаю страха. Если появляется страх, то дело «труба» и распаленный оппонент может «оборзеть» и нарваться на неприятности.
– И что ты ему сделаешь?
– Лучше об этом не говорить, потому что до такого не доходило. А если становится «горячо», то я, если есть возможность, просто ухожу. Как там: угол падения равен углу отражения, как аукнется, так и откликнется – это не для меня.
– Для тебя: как об стенку горох?
– О! Похоже. Это мое.
– Но ты же живешь в обществе! Неужели ты не сопереживаешь? Ты посмотри, что вокруг твориться!
– Конечно, переживаю – у меня есть свои моральные и другие принципы. Мне многое не нравиться, но жить то надо. Если я могу что - то изменить, что-то сделать – то я и делаю. Если я не могу – то не делаю. Я трезво оцениваю ситуацию. Я не геройствую и не лезу на рожон.
– Ну, разве ты не видишь разницу между тобой и, например, Абрамовичем. Тебя это не бесит?
– У меня нет чувство зависти. У меня тоже когда-то были очень неплохие деньги, но мне они радости не принесли. Есть люди, которые живут хорошо, шикуют, ездят по миру… На здоровье! Пусть живут! Мне до них нет дела. Только меня не трогайте!
– Но всё же, если вдруг, кто-то перейдет твою тобой придуманную условную границу, что ты будешь делать?
– По отношению ко мне пусть переходят, я стерплю.  Но если кто переступит мною очерченные рамки и границы по отношению к моим близким, к дорогим и любимым мною людям… Берегись! Медленно, методично, безжалостно буду уничтожать. Они даже не будут знать, кто их уничтожает. Но, слава богу, такого еще не случилось.
– Не может быть! Так ли? Столько лет прожил! Неужели у тебя, как у каждого нормального человека, хоть маленького, скелета в шкафу не было?
– Гм… Один раз было… Очень давно... Сорок пять лет назад… Но это моя личная страшная тайна. Её никто не узнает! Даже там: на небе, на страшном суде! Но я атеист и в разные религиозные страшилки не верю.
– А если страшный суд есть?
– Как-нибудь отбрешемся, а если не отбрешемся, то… что тут сделаешь – что будет, то и будет. А у тебя есть скелет?
– А кто признается? 


*
Как-то, с тревогой поглядывая в глубь салона вагона электрички, где могли появиться контролеры, мы с Чикиным стояли с рюкзаками в тамбуре. На первой станции к  выходу из вагона подбежал молодой мужчина в очках, с портфелем в руках и при галстуке. Он опаздывал. Уже объявили, что двери закрываются. И только он сунул голову внутрь тамбура, как двери сомкнулись на его шее. Лицо его посинело и он отчаянно прохрипел:

– Все, ****ец!
 
Но двери сразу раздвинулись. Он, бросив портфельчик на пол, вскочил в тамбур. Отдышавшись, поправил вначале галстук, а потом очки и, виновато глядя на нас с Чикиным, произнес:

– Извините, товарищи! Погорячился!


Старуха

– Ты, почему меня замуж не взяла? Ведь могла! Папа у тебя был «шишка», а я был в то время карьеристом. Мы даже с тобой целовались и даже…
– Мама не разрешила.
– Почему?
– Она сказала, что ты, общественное достояние нашего завода, что люди общественные – плохие мужья, а ей надо работник на даче, но с высшим образованием.
– А в результате, ты так замуж и не вышла.
– Я стала общественницей: все бегала, суетилась, устраивала жизнь другим. О себе не думала…
– Неужели никто из мужиков?.. Ты же была очень симпатичной!
– По сравнению с тобой, все остальные мужчины были бледными тенями. Ты единственный мужчина, который у меня был в жизни и который мне нравился.
– И вспомнила об этом через сорок лет и позвонила.
– Я поняла, что кроме тебя, у меня ничего не было в жизни хорошего.
– И когда ты это поняла?
– Когда посмотрела в зеркало и увидела, что я уже старуха…


Футбол

Смотрел футбол по «Евроспорту», как играет  Реал с кем-то. Приятно посмотреть! Какое поле! Как пасуют! Как мяч принимают! А как показывают!  Потом переключил на наш спортивный канал. А там!..

На поле цвета «каки», размазанной по земле, носятся футболисты… Какой прием мяча! Как от стенки отскакивает мяч от игроков, пытающихся его остановить! Бегают за мячом кучей с одной стороны поля на другую. Если б не посмотрел, как играют на Западе, то может и ничего играют. Но уж больно разница большая. Может это наши телевизионщики не умеют показывать? Не тот ракурс выбирают?

Вспомнил, как тридцать лет назад, мой дружок Петя Громик (Царство ему небесное!) выдвинул гипотезу: почему наши футболисты не умеют играть в футбол. У себя наше Минское Динамо играет здорово – чемпион СССР! А стоит только поехать на запад – становятся там беспомощными мальчиками для битья. Вот Пети Громика гипотеза, поведанная мне после проигрыша минского Динамо какому-то  третьеразрядному клубу из Бундеслиги, за бутылочкой «пшеничной»:

– Все очень просто: они играют в футбол, а наши просто бегают за мячом. Я думаю, они бутсы и майки на груди мажут клеем. Ты видел, как они мяч принимают? Он как приклеенный прилипает к ним! А от наших как отскакивает! А какие точные пасы выдают! Потому что у них  обувь другая – импортная! А у нас бутсы фабрики «Скороход»! И ноги у наших не парные – одна левая, другая правая! А как у них развита техника! Бутсы у них, я так думаю, с оптическим прицелом: как не ударят по мячу, так он летит в наши ворота! А наши привыкли пугать мячом ворон и палить по воробьям! А если у них мяч срезается, то в чужие ворота, а наши защитники срезают в свои. Почему? Надо подумать: в чем тут хитрость. А головой как играют! Оказывается все дело в строении черепа! У них головы круглые, как шар, а у наших футболистов квадратные! Вот почему от их голов так мяч отскакивает. Как биллиардные шары, по закону физики: угол падения равен углу отражения. А от наших голов, если мяч попадает на ребро? Летит, хрен знает куда, не подчиняясь ни каким законам физики. Кроме этого они по мячу головой бьют, а наши голову под мяч подставляют! Они когда по мячу бьют, то смотрят куда бить, а наши головы под мяч подставляют с закрытыми глазами!..

Что-то еще он мне говорил про разницу наших футболов, я уже не помню. Но Петю Громика – никак не могу забыть.


Против лома нет приема

– Слышь, Сирена, я тебя сделаю! Разделаю, как бог черепаху! Снимайся пока не поздно! А то побегаешь у меня по корту, как паршивая собачонка за обглоданной костью! Пока, не высунув свой поганый язык, не свалишься бездыханная, на эту площадку.
– Вика, ты чего, с дерева упала? Да я тебя размажу по этому корту… Мокрого места не останется! Или ты со страха несешь эту ахинею? Гавнючка! Да я тебя одной левой!.. Голова закружилась от успехов? Выскочка! Ты стала первой, потому, что меня не было! Я была, буду и навсегда останусь первой ракеткой мира!
– Я знаю, что ты первая, что ты сильней меня. Ты была моим кумиром,  но я хочу остаться первой и, поэтому, вынуждена прибегнуть к недозволенным методам. Так что, извини. По-другому тебя не обыграть! Знаешь кто ты? Корова! Нет, жирный боров! Тебе не в теннис играть, а молотобойцем в кузницу идти работать. Играть ты не умеешь, потому, что мозгов нету. Сила есть – ума не надо! Знаешь ты кто? Конь с яйцами!
– Девочки вы чего? Я сейчас полицию позову. Кончайте немедленно! Вика, ты что выбираешь  – подачу?..

Этот диалог мне приснился, после того, как в новостях показали перепалку, перешедшую в драку, между боксерами, накануне боя. Помню, знаменитый Кассиус Клей когда-то в еще моей юности такое проделывал. Как говорится: фильм навеял. А что? Можно посоветовать Вике Азаренка такое сотворить с Сиреной  Вильямс: вывести из себя и взять тепленькой. А иначе – Вике ничего не светит. Против лома – нет приема!


Патриот

Раньше, когда я был молодым и здоровым, у меня не было проблем со «стулом». Я исправно ходил в туалет каждый день, как правило, утром. А сейчас? Раз в неделю! Приземляюсь только на стульчак, а на корточки уже не могу.
 
Я турист. «Облазил» всю Беларусь: на байдарке, пешком, на машине. И всегда меня доставали комары и мошкара. Особенно, когда «припрет» по «большому».
 
Но когда я пошел в поход 2 – й категории сложности  на Приполярный Урал... Вот там я и вспомнил наших белорусских комаров. У нас в Беларуси комары, хоть и «достают», но мы к ним привыкли. У нас комар интеллигентный. Пока он сядет пить кровь на оголенное место, все «жилы достанет» своим надоедливым жужжанием. Особенно если залетит в палатку ночью.

На приполярном Урале не комар, а торпеда! Не раздумывая, не выбирая места, куда бы сесть получше, как выпущенный снаряд из катапульты врезается в незащищенное место.
 
Вспоминаю свою, облепленную, комарами кровавую жопу на Приполярном Урале. Вся задница становится мгновенно черной от кровососов, едва только снимешь  штаны. Они уже тут как тут! Сходить в туалет «по большому» это целый ритуал. Процесс, требующий большой подготовительной работы и проворности в снимании штанов. Без тренировки совершать поход в туалет на Приполярном Урале нельзя.

Вначале ходишь высматриваешь еловую ветку погуще и побольше и ищешь место будущего «приземления»: подальше от лагеря, желательно открытое пространство, где дует хороший ветерок.  Потом перед тем, как сесть на корточки, ждешь момента, когда уже «невмоготу».

Главное успеть снять штаны в как можно короткий срок перед процессом опорожнения. Успеть снять штаны так, чтобы в них не «наделать» и, схватив приготовленную ветку, яростно и быстро обмахивать оголенное место. Самое главное сделать процесс опорожнения, как можно короче.

Не повезло Виткову: у него случился запор. Какие стоны и вопли оглашали Приполярный Урал, когда он пытался оправлять свои естественные надобности!

В этом походе я вспоминал своего родного, милого интеллигентного белорусского комара с умилением и любовью. Даже всплакнул! Все-таки родина с её недостатками – дороже. Ни на что и ни за что её не променяю!



Слезы неудачника

Каждое утро, подходя к своему родному заводу, я с надеждой, выходя из-за угла, выглядываю. Ну? Нет! Не сгорел! Не развалился! Стоит, гад! Зовет. Проходная открыта, словно пасть все пожирающего чудовища.
 
          Так все живут. Без работы нельзя. Надо. Должен. Обязан. Ещё какие можно слова найти синонимы? Как кролик в пасть удава – пищит, но сам лезет в эту пасть. Так и я. Ну почему я должен выполнять все условности принятые так называемым обществом: правила, нормы поведения, законы?  Хорошие они или плохие – не знаю. Но любые принятые правила это насилие над личностью. А самое главное насилие – работа. Восемь часов. Отдай, даже если…

На кого я работаю? На этих хозяев жизни, которыми заполнены все экраны, вся пресса, литература, все окружающее пространство? Это же скрытый призыв к революции! Всем хочется жить, как в кино или хотя бы, как твой сосед-«бизнесмен»! У них есть жизнь! А у тебя? Какая жизнь? Не дурак, не инвалид, а все равно быдло.

Может опять в СССР, где все были равны в бедности? Зато не так обидно. Зато все как все. Но и там были люди жившие очень даже не плохо. Что это? Закон природы? Закон единства и борьбы противоположностей? Нет! Это закон сохранения количества благосостояния: если у одних мало, то у других  на это количество больше. И чем больше тех, у кого меньше - тем меньше тех, у кого очень много. А все поровну не получается. Если все поровну, то общество деградирует, остановится в своем развитии. А хотелось бы поровну. Где ты СССР?

«Мы не так богаты, чтобы покупать дешевые вещи»… Какое емкое, образное, крылатое, знаменитое выражение из СССР. Но мы покупаем дешевые вещи, (и я в их числе) потому что мы не богаты. Мы бедные и на хорошие вещи сейчас в данный момент денег нет. Мы живем сегодняшним днем. Прожить день и хорошо. А завтра? А завтра - будет завтра.

Хорошо еще, что у меня дети уже выросли и самодостаточны. Клювы свои голодные закрыли, «каши»  не просят. Самое время пожить бы самому, для себя, да не получается. Старость подходит. Силы уже не те. Да и деньги уже не такие (что бывало раньше) платят. Да и вкус притупился и цвет: и еда безвкусная, и краски поблекли. И девочки-подружки мои – уже старенькие, морщинистые. На подъем стал уже тяжеловат.

Утром вставать неохота, но и лежать долго тоже неохота. Но лежать, ничего не делая, лучше. Ну, когда ты придешь – пенсия? Если бы не деньги, которые мне платят за мою не бог весть какую работу, я бы давно уволился. А на что потом жить? Ведь мне немного надо. Я бы и пить бросил, и курить, и жрать без разбору и меры, только дайте мне самому выбирать себе жизнь.

Я хочу быть журналистом, а работаю инженером-механиком. Я хочу жить у теплого моря в большом доме с колоннами, а живу в «хрущебе» с низкими потолками и совмещенным санузлом, в экологически грязном районе близ огромного смердящего завода. Я, атеист, но свечку бы поставил, в бога бы поверил – если бы вдруг, неожиданно получил наследство или  выпал выигрыш в какую-нибудь лотерею.

Сколько их этих лотерей! Даже все не перечислю. Но халява, в лице выигрыша в лотерею, не для меня. Кому-то везет, но не мне. Я, как человек, близко побывавший у математики, поучивший теорию вероятности, знаю, что вероятность выигрыша стремиться к нулю. И тем не менее постоянно покупаю какую-либо лотерею, типа  «лохо-лото», или зачеркиваю цифры для «лохотрона».  А вдруг?

Я знаю, что без труда и рыбки не поймаешь, что  ничего даром не дается. За все надо, опять же, платить. Я бы заплатил, но не чем. Не вскочил я вовремя в свой экспресс успеха. Не повезло. Обидела меня жизнь. Как говориться: на обиженных, воду возят. Вот я свой воз и везу. Я мул. А если есть мул - есть и погоняло. Что это за стимул такой, что меня заставляет двигаться? Деньги, голод, надуманные лицемерным обществом обязанности, мои естественные физические потребности, включая сон.

Сон единственное, что на время спасает от всего: скуки, безысходности, унылой тоски, от обязанностей, от депрессии, от бездарной жизни. Какая от меня польза? Для чего я еще живу. Для себя? Выходит только я себе одному и нужен. Мне отовсюду говорят, что живи – радуйся, каждой минуте, каждой секунде, каждому мгновению, каждому глотку воздуха. Легко сказать. Всё это слова. Оправдание бессмысленности бытия.

Не получается радоваться! Пытаюсь, но лишь хмурая ухмылка возникает на лице. А глоток воздуха не лезет в легкие: дышится тяжело, с хрипом, присвистом, не носом, а ртом. Нос заложен непонятно чем – насморка нет, простуды тоже. Так чему радоваться?

Единственная радость – телевизор. Жить чужой жизнью, смотреть другие миры, побывать в прошлом. А чаще НЛО, «Невероятно, но Факт», Новости. Пришельцы. Но и это надоедает. Всё надоедает. Нет, пожалуй, не все. Спорт. Динамика борьбы, непредсказуемость, нетерпеливое ожидание результата.
 
Вот и все, а больше всего «достает» болезненное состояние организма. То там, то здесь, периодически возникают воспаленные очаги боли. И не слабой боли! То колено, то стопа, то живот, то голова, а чаще боль в груди, внутри. Ноет и так противно! Что это? Может не сердце, а душа?

Поневоле мысли разные нехорошие в голову лезут. Украсть, убить? Но здоровья нет, да и воспитание не позволяет. Страх – а вдруг и на самом деле этот рай и ад существуют? А вдруг «он» есть? А ты с грехами?

Единственный способ избавиться от всего – вовремя умереть. Но и умереть надо уметь, надо иметь мужество. Неизвестно – что «там». А неизвестность самая ужасная субстанция, для мыслящего, не забитого догмами и постулатами существа, именуемого человеком. А вдруг «там» моя вечная душа тоже попадет в такой же переплет: не устроится и будет вечно мыкаться в новой душевной жизни. Тупик. Что делать?  Продолжать «коптить» небо?


Мент

– Витя. А что на могиле погибшего при исполнении милиционера пишут? У меня рассказ: надо надпись на памятнике написать. «Геройски погиб при исполнении…» или как?
– Что? «Спи спокойно – мент поганый». «Так тебе и надо – мусор вонючий». «Собаке – собачья смерть», «Скатертью дорога». «Кстати и вовремя».
– Ты чего? Пьян, что ли?
– На подходе.
– Я серьезно. Мне надо.
– И я серьезно.
– Ну, ты же сам мент бывший.
– Поэтому знаю, что говорю. На моей могиле напишите нейтральное: «Как был «ментом», так и издох, как «мент».


«Ядерная кнопка»

Ракетные войска стратегического назначения – так назывались войска, в которых я служил. Петлицы у нас были как у летчиков. Дежурный по части всегда получал чемоданчик на случай боевой тревоги, войны, ЧП международного. Своего рода ядерная кнопка. Что там было? Неизвестно. И как-то капитан Иванов пошутил в приватной беседе на репетиции, когда его одна дамочка спросила про чемоданчик: что там?  Иванов сказал, что он не знает, но ему самому интересно, не то что в чемоданчике, а то, сколько за содержимое чемоданчика заплатит  ЦРУ.  Через месяц капитана Иванова – технаря, перевели служить куда-то на север в строевую часть.


***

Моя мать на всю жизнь запомнила наказ своей старшей сестры: – «Запомни Тосенька главный женский постулат красоты и привлекательности. Главное, что на голове и на ногах. Шикарное, богатое, дорогое платье не будет смотреться, если на голове стог сена, если нет прически, и если на ногах грязные сапоги, или валенки. Женщина с прической, модной современной и с модными туфельками на ножках, даже в скромном платьице будет смотреться…» 


***

– Долгий роман написал, хочешь почитать? – предложил Митя Гурьяну.
– Склоки! – ответил с отвращением Гурьян.

Слово емкое, не ругательное, но нехорошее. В его стиле. Мы с Митей, через день забыли это слово. Склеротики! А потом оно мне понадобилось. В этом слове было выражено все негативное, по отношению к ненавидевшим СССР диссидентам, переродившегося в коммуниста из сиониста Гурьяна. И вот мы стали вспоминать это слово…
Измышления,   дрязги,  бредни,   галиматья,   дебилизм,   ерунда,   кляуза,   клевета,   лабуда,   лицемерие,  трепотня,   фигня,   херня,   чушь,   юродство,   эпигонство, бормотание, блеяние, чушь собачая…

Богатый русский язык! Но что сказал Гурьян, так и не вспомнили.


Червяк

Это было близ Яченки – родины Саныча. Леха ловил рыбу. А мы, сидя на противоположном берегу на обрыве, свесив ноги, наблюдали за ним. Мы человек десять – я, Ермолаев и «гарем» Лехи. «Гарем» состоял из девушек из ИВЦ, где Леха работал художником.

Сидели мы довольно долго, комментируя действия Лехи  и лениво переговариваясь. Скоро идти домой, а это километров восемь.  До Столбцов. Лагерь свернут, рюкзаки собраны. Ждем команду нашего «командора»  и по совместительству хозяина «гарема» Лехи.

Вдруг поплавок задрожал и утонул. Леха выдернул из воды крючок. Пусто. Голый крючок. Леха полез в банку с червями. Достал здоровенного – сантиметров 15 жирного червя и стал его наживлять на крючок. Поплевал. Приподнял с наживленным на крючок червем  руку. Задумался.
– Леша. – Кричит ему Тома Рыженкова. – Оторви. Очень длинный. Рыбу распугает.

Все весело смеются. Леха, согласно кивая головой, ничего не говоря, приподнимает голову, засовывает в рот, как шпагоглотатель клинок, червя, откусывает и смачно сплевывает.
 
В гробовой тишине все наблюдают за полетом половины червя. Потом разом всех, сидящих на обрыве, передернуло так, что задрожал берег. Одновременно смеясь и плюясь от омерзения, все вдруг вскочили с обрыва и, держась за животы, побежали к своим рюкзакам, поминая всеми нехорошими словами Леху.


Выбор старосты барака

Первый и единственный раз в жизни я сидел в тюрьме. Тюрьме для «суточников». Почти целый день, пока батька меня не нашел и как малолетку меня  оттуда выпустили. Это было до знаменитого Указа  по усилению борьбы с хулиганством в СССР, когда ввели дубинки. Мне тогда через неделю исполнилось 14, а я выглядел на все 18. Выездной судья всем нам не глядя в документы дал по 15 суток. За песню, что мы ночью в беседке орали. Даже помню за какую: – «Гепи… Гепи… Гепи… Шейк!» Приехали два милицейских газона и сгребли все пятерых, скопом, в участок.

В районе Крупской на велозаводе была как бы тюрьма, где отбывали наказание за мелкое хулиганство со сроком отсидки до 15 суток. Барак с нарами в три этажа. Человек 50. Вот туда я и попал. Там я и присутствовал при выборе старосты барака.  «Плетя» - его кличка. Забыл уже, как его зовут. Все чин чином: собрание, голосование. Осталось два претендента набравшие большинство голосов.

На стол один из арестантов ставит два прижатых друг к другу локтя. Между локтями зажаты спички (одна из них короткая, поломанная). Надо было претенденту на должность старосты с завязанными глазами, перегибаясь через стол, вытянуть зубами одну, желательно короткую.

Как в цирке. Вокруг узкого стола, поставленного в середине прохода, между нарами,  все 50 арестантов, заполнив нары, приготовились к зрелищу. Подводят к столу «Плетю», показывают ему две спички. Одну обламывают и вставляют их между локтями уже готового к процессу голосования, раздетого до пояса, одного  из «суточников». Завязывают «Плете» глаза.

В мертвой тишине «Плетя», заведя руки за спину, перегибается через столик и, вытянув губы, шевеля ими, стал искать губами спички. В это время держащий зажатые спички арестант, становится на стул и под общий хохот, снимает штаны и подставляет свое анальное отверстие, в смысле жопу, под губы «Плети».

«Плетя» пройдя губами по заднице, наверное, что-то сообразил, вырвался из рук, придерживавших его руки «суточников», сорвал повязку и, вскочив на стол, изо всей силы ударил ногой, обутой в сапог, по заднице выставленной перед ним. Вызвав бурную реакцию всех присутствующих, выразившейся в диком гоготе и даже овации…


***

– Доченька, что надо сказать дяде? Какое волшебное слово? – Спрашивает мама у малютки, после того как я угостил ее дочку шоколадной конфетой. Девочка, радостно жуя конфету, отвечает:
– Вкусно!


***

Папа зовет дочурку, лет пяти:
– Таня, иди-ка сюда!
– Уже идикаю.

***

Мой пятилетний сын носится по квартире как угорелый.
– Чуть по носу  дверью не попал! – говорит дед внуку. После того как тот открыл  неожиданно перед самым его носом дверь.
– Извини, что промахнулся, – отвечает  деду внук.
– Ах, ты сорванец! Чуть деда не убил! – говорит, улыбаясь дед.
– Извини, деда, что не убил, – и побежал дальше.


***
На Немиге в конце восьмидесятых годов сносили старые дома. Дружок мой Халимоненко Володя пристроился туда подсобником-грузчиком. Ломать – не строить. А там работа простая – разгребать завалы и грузить на самосвалы. Работа пыльная, тяжелая – не для, вечно пьяного, Володи.

А тут каждый день на работу бегом, и с работы поздно стал приходить, и трезвый. Приоделся, человеком стал. А потом и машину «Жигули» приобрел. Откуда деньги у подсобника?

А потом через пять лет, открыл он нам секрет. Оказывается на улице Немиге, во время войны, Гетто было еврейское. Евреи до войны в Белоруссии не бедные были и от фашистов свои сбережения: золото, «камушки», припрятывали до лучших времен – замуровывали в стены. Но лучшие времена не настали  и всем им, оставшимся в живых, немцы устроили «Бабий Яр». Сейчас это район улицы Мельникайте .

 И вот через сорок лет, разбирая развалины на Немиге, стали находить…



Коровья «лепешка»

Мы стояли лагерем на берегу Ислочи близ поворота на Тресковщизну. Это недалеко от Ракова. По – моему, был день рождения Чебурашки – Гены Ростовцева. После бурного празднования почти всю ночь, утром, сама себя назначившая дежурной по лагерю Люба Винник, собрала и помыла в речке всю посуду. Тарелки в стопку, а ложки в пустую литровую банку, веером воткнув, сложила. Всё положила на, сложенный из тонких стволов сосняка импровизированный стол, сделанный Витковым.
 
Человек нас было двадцать пять. Половина уже вылезла из палаток и собрались у костра. Я тихонько «выл» под гитару, остальные наблюдали как Люба, помыв посуду, готовит завтрак.
 
Неожиданно метров в десяти из кустов появилось стадо коров и, лениво погоняемая мужичком, стало мимо нас проходить. Но одна, любопытная корова, отделилась от стада и наваляла коровью лепешку прямо у выхода из палатки Гурьяна. Все дружно хором на нее заорали и она, напуганная, вернулась в стадо.

Услышав шум, из палатки показался Марат Гурьян и, уткнувшись носом в, еще дымившуюся свеженькую жидкую «лепешку», скривился. Ничего не говоря, он вылез из палатки, молча натянул сапоги и уставился на лепешку. Задумчиво оглянувшись по сторонам, что-то увидев, радостно вскрикнул.
 
Вскочил, подбежал к столу с посудой и вытащил из банки одну алюминиевую столовую ложку. Залез за пазуху, достал рулон газет, предназначенных для известно чего, и, подойдя к лепешке, опустился на колени. И, постелив рядом с лепешкой газету, стал методично, сосредоточенно соскребывать ложкой с травы навоз, оставленный коровой.

К этому времени уже все проснулись и, брезгливо скривившись, молча наблюдали за действиями Гурьяна. А Марат не обращая внимания на присутствующих, продолжал свою работу по зачистке территории. Набрав ложку коровьего «оно», аккуратно его стряхивал на газету. А когда «оно» не стряхивалось, помогал пальцем. Мелкий озноб омерзения волной пробегал по телам наблюдавших.

Сколько это продолжалось не помню, но, наконец, Гурьян закончил. Он свернул всю убранную лепешку в газету и, аккуратно неся перед собой на вытянуты руках, выбросил в выгребную яму, которую вырыл, тот же Гена Витков.
 
Марат видя, что мы за ним наблюдаем, долго смотрел на ложку, потом поднес ее к открытому рту, высунув язык, сделал попытку ее облизать. Всех дружно передернуло. Скосил свои косые глаза в нашу сторону и рассмеялся. Подошел к речке, слегка сполоснул в воде ложку и, подойдя к столу, воткнул ее в банку. Перемешал все ложки и, довольный, полез в свою палатку.
 
В это время поступила команда от Любы: притупить к завтраку. Никто не пошевелился. Все молча смотрели на банку с ложками. Из палатки с веселым воплем вылез Гурьян: с двумя бутылками водки в руках, заранее оставленной на опохмелку. Марат подошел к столу взял первую попавшуюся миску и ложку сел у костра и стал «хавать» еду, что ему положила Люба.

Вторым был я. Но я долго выбирал ложку, попеременно доставая и нюхая то одну, то другую. Но потом, махнув рукой, взял наугад и, спустившись к реке, стал тщательно ее мыть. Понюхав и протерев полой штормовки, присоединился к Гурьяну. За что получил от Марата премию в сто грамм водки.
 
Посмотрев на мою опохмеленную «рожу», все ринулись расхватывать ложки и, с шумом толкаясь, стали дружно мыть их в реке…


Индюк

Это было недалеко от Столбцов около деревни Яченка, где мы крестный ход устроили. Я, Сергей Приходченко, Стас и кто-то еще пошли в деревню за «пойлом», в смысле алкоголем. Нас сопровождал на мотороллере Боня Василевский  с пневматическим гарпунным ружьем для ловли рыбы.

Не доходя до деревни, в лесу на поляне, увидели стаю индюков – штук семь. Здоровенные такие  – мне по пояс. У Стаса загорелись глаза:
– Дичь! Бесхозная! В лесу! – Полез в сумочку, в которую он собирался складывать «пойло», за бечевкой. Стал мастерить петлю.

Но тут подкатил Боня со своим гарпунным ружьем наизготовку. Вынимает гарпун, обрезает леску и заряжает по-новой.  Прицеливается и стреляет. Гарпун прошивает насквозь одного индюка и застревает в другом. Индюки с гоготом скрываются в лесу, а индюк с гарпуном в теле замешкался и Стас его сгреб в охапку. Что он с ним сделал – не смотрел. Только услышал, как заурчал мотороллер, и  увидел, удаляющуюся спину Бони, с лапами индюка торчащими из рюкзака, отъезжающего назад в лагерь.

В деревне мы всё, что нам надо было нашли. По дороге из деревни Приходченко залез в заброшенную церковь и «грабанул» её. (Приходченко работал художником и ему нравились разные старинные «штучки.) Вынес он из церкви старые еще не потерявшие блеск хоругви, деревянный крест и медную табличку, что церковь построена на деньги какого-то купца, в честь спасения царской семьи во время железнодорожной катастрофы и дата катастрофы. Даты не помню, но еще до революции.
 
С этими хоругвями, с табличкой и крестом подошли к лагерю. Стас все организовал. Построились, немного прорепетировали и пошли.  Впереди Стас с крестом и импровизированным кадилом, позади Приходченко с табличкой и остальные сзади с хоругвями, громко напевая, вошли в лагерь. Примерно так:

Впереди Стас солировал, пытаясь басом:
– А монашечки святые! Пьют наливочки густые. – Протяжно – Опъя… ни… тель… на.
Мы все хором подхватывали, быстро-быстро:
– Опъянительно, опьянительно, – протяжно –  Опья… ни … тель… на!

И так куплетов пять, с различными юморными инсинуациями  на церковную тему. 
И последний куплет уже в лагере, окруженные «толпой», Стас, махая кадилом:
– А тетка Федора, лежала под забором и рыгала с перепою. – Протяжно, на полном серьёзе. – Амер… зи… тель… но.
И мы быстро-быстро хором под дружны хохот «толпы»:
– Омерзительно, омерзительно. – протяжно, сложив руки на груди и воздев очи к небу. – Амер… зи… тель… на!
 И Стас громогласно, тоже прижав крест к груди и воздев очи к небу, закончил :
– «Во имя овса и сена и свиного уха, армянин».

До сих пор у меня сохранились фотографии сделанные Жанной Кутиловой. Мы тогда все были воинствующими атеистами. Мы выросли в СССР.

Пришли мы как раз вовремя. Нас ждали. Вернее не нас, а то, что мы принесли. Индюк уже был приготовлен и хорошо пошел под  «чернило» «Волжское».

Догрызаем мы индейку, обсасываем косточки, как появляется мужичок. И так прищурившись, идет целенаправленно к выгребной яме, где лежат перья общипанной индейки, её голова и лапы.

Все притихли. Неудобно! Но Боня Василевский не растерялся и к мужичку с бутылкой «Волжского». Наливает ему полную пол литровую кружку. Потом вторую.

– В чем дело, папаша?
– У меня индюшка пропала, вы ее случаем не брали?
– Нет, – отрицательно машет головой Боня.
– А это, что? –  и мужичок  пальцем на перья показывает. – Что это?
– Тетерка, здоровая такая!
– Какая тетерка? Это ж индюшка!
– А я думал тетерки в лесу на поляне пасутся – «вешает лапшу» Боня Василевский, – И из гарпунного ружья одну подстрелил.
– Эх, вы! Городские! Ничего вы не знаете в жизни деревенской. Спутать индейку с тетеревом! – сокрушенно-неодобрительно произносит мужик и выпивает третью кружку заботливо налитого Боней «чернила».

На этом разборки по поводу индейки закончились, и мужик стал рассказывать, как он при панах и немцах жил. А потом тихо у костра «закимарил». Мы быстро собрали рюкзаки и двинулись, от греха подальше, в сторону Столбцов на электричку.
 

Спичечный коробок

От Столбцов до деревни Новый Свержень если идти вдоль железнодорожного пути по мосту через реку Неман километра три. По дороге – все семь. Какой-то туристский слет был около Нового Сверженя.

 Была пятница, а я работал во вторую смену и поэтому на последней электричке поехал. Пройдя по электричке, я наткнулся на группу туристов  с Интеграла, которые тоже туда ехали. Знакомых я среди них не нашел, но из разговоров между ними, узнал, что они тоже через железнодорожный мост будут идти. Впоследствии мне знание  этого очень пригодилось, а так не знаю, чтобы было и как бы я себя повел.

В Столбцах я, накинув на плечи свой рюкзак, рванул на слет по железнодорожным путям. Была уже поздняя осень и я одет был соответственно: поверх фуфайки штормовка, кальсоны, трико, штаны, сапоги, на голове зимняя шапка - ушанка, с завязанными на подбородке клапанами.
 
Пока мои попутчики собирались, я уже далеко от них ушел. И вот иду. Темень страшная, но пути видно. Похожу к мосту и вдруг…

– Эй, валацуга, притормози. Куда путь держим? – слышу приблатненный голос.
От моста отделяются четыре зловещие тени и обходят меня со всех сторон.
– На слет. Завтра соревнования.
– Спортсмен? Это хорошо! Может рекорд установит? – И все  весело ржут.
– Не понял, в чем дело?
– Не бойся парень. Все будет хорошо, если вести себя будешь хорошо.
 – А что надо делать?
 – Молодец! – говорит тот же голос и обращаясь к свом товарищам. – Понятливый парень. Ну, что начнем? – что-то кидает к моим ногам и фонариком светит.

Смотрю: коробок спичечный.

– И что?
– Надо его носом до конца моста прокатить.
– Вы что? Это почти километр!
– Ты не первый это расстояние преодолеешь, а какой?
– Восьмой, – говорит, кто-то из его товарищей и я даже почувствовал, как он злорадно ухмыляется.
– Это ж статья – десять лет. Садизм.
– Во, во. Он самый! Но у нас не статья, у нас все сами, добровольно, по своей воле… в книгу рекордов Гиннеса хотят попасть… Ну, давай вперед!

Я быстро стал соображать: что делать? Зная своих уголовников их отношение к власти, их патологическую боязнь лозунгов, призывов, демагогии коммунизма я избрал тактику:
 
– Коммунисты не сдаются, – подняв гордо голову, начинаю орать дрожащим голосом. – Вихри враждебные веют над нами… Вставай проклятьем заклейменных…
– Ну, его, на фиг! Этого идейного придурка, может пусть идет, – говорит один.
– Нет, – слышу голос блатного.

Меня сбивают с ног, и бьют по телу ногами. И хорошо бьют! Особенно когда попадают по ногам,  удары по телу смягчает ватник и рюкзак.

Я ору диким голосом «Интернационал» с надеждой, что уже ребята с Интеграла подходят. Потом, когда получил чувствительный удар по голове,  кричу:
– Не надо, не бейте, уговорили!  – удары прекратились. Я, шатаясь, встаю. – Я сейчас. Дайте рюкзак снять!
Ко мне подходит, наверное, их главный, светит фонариком в лицо.

Я делаю вид, что пытаюсь снять рюкзак, резко обнимаю его шею правой рукой, что есть силы прижимая к себе, повалив на настил железнодорожного моста, наваливаюсь на него всем телом и ору. Видимо я его хорошо придушил, что он даже не трепыхался. Вначале они пытались высвободить своего товарища из моих объятий, потом стали бить ногами, старались бить  в лицо.
 
Мне повезло, что я был в зимней шапке, в фуфайке и что лежал я между рельсами и пешеходной дорожкой, вдоль перил моста. Ко мне подобраться было неудобно, чтобы ударить хорошо ногой. Они нашлись, и прыгали на меня с пешеходной дорожки.

Не знаю, сколько я его держал, но удары прекратились. На мои крики прибежали ребята с Интеграла. Еле меня от него оторвали. Остальные убежали. А этого гада мы и сдали в участок в Новом Свержене. А потом через полгода был суд.

Я был не восьмая жертва, а двадцатая. Дали им по десять лет за садизм. Избивали до полусмерти и заставляли коробок носом толкать, мочу свою пить и пр. но не убивали – издевались.

Почему я об этом вспомнил через почти сорок лет? Челюсть у меня заболела. Сломали мне её тогда на мосту, второй раз и в том же месте, когда ногами били. Молодой был, заживало на мне все быстро, срослась она у меня неправильно. Если раньше не так заметно было: прикус неправильный, то сейчас чувствуется. Как говорится: старые раны дают о себе знать…


Ностальгия по СССР

Всю жизнь «сношали» нас
И профиль, и в анфас
Во все интимные места
И в уши, и в уста.

И как нам чистили мозги,
Вынимали, содой мыли,
Чтобы думать не могли,
А, в основном, дурили.

Как на бравурный парад
Стригли под одну гребенку
Ставили в шеренгу, в ряд,
И за ручку, как ребенка.
Нас водили, как в потемках.

Если двигались то строем,
Если ставили то в позу
И фальшивые  герои
Заменяли жизни прозу.

А иногда, когда бывало,
Нас это сильно доставало
Лебезили невпопад,
И без мыла лезли в зад.

Но мы жили, не тужили,
Даже жизнь свою любили.
Усё нам было до звезды!
Потому, что мы – рабы.


Резюме

Доставучая жизнь – достала! Ничего не хочется! Всё надоело! Даже вспоминать (а ведь есть что!) – не хочется. И писать надоело. Никому моя писанина не нужна! И даже мне самому! Я не Чехов. (Он, кстати, уже устарел и не актуален). И Лев Толстой из меня не вышел. (И он никому не нужен).  Как тот татарин говорю о том, что вижу, что на данный момент взбрело в голову.
 
Что держит меня в этой жизни?  Пора уже дать дуба, сыграть в ящик, отдать концы, отбросить сандалии, приказать долго жить, склеить ласты, отбросить копыта, преставиться, прижмуриться. Так, погано! Депрессия? Как говорится – дело труба!

Саша Демьянков успокаивает, что это временно. Перетрудился. Пройдет. Получим премию от Опель Астра и придет новая волна творчества. А если премию не получим, и волна не придет?

Ладно, еще немного поживем. А пока – пока!

220021, БЕЛАРУСЬ, г. Минск, ул. Центральная, 4-17, тел. 242-96-60, Велком 3931703,Сергей Иванович Долгий.       
Serega.dolgi@yandex.by