Глава 1
У каждого из нас в душе есть потаённое местечко, в котором хранятся самые светлые и нежные воспоминания. Как правило, мы не отпускаем от себя детство и всё, что связано с ним. Мы прячем своё прошлое от глаз чужих в укромных уголках сердца; а в тяжелые минуты память переносит нас в то время, когда мы были так наивны, веселы и счастливы.
Часто с детством у людей ассоциируется какой-то предмет, например, игрушечный мишка или кукла с взъерошенными и запутанными волосами. Иногда музыка, веселая песенка, стих, который мы еще в младенчестве зазубрили на новогодний утренник и так и не смогли его забыть. Для меня же детство-это рыба, вернее, её запах. Стоит мне где-то его учуять, как я в один миг переношусь в то далекое беззаботное время…
Отец мой, Дмитрий Ильич, человеком был положительным, семейным и непьющим. Эти качества были очень почитаемые в то время, когда наша страна всеми силами строила своё коммунистическое будущее. Нас у родителей было двое: я, Верочка, как меня ласково называли родные, и моя сестра, младше меня на год, - Ниночка. Мама наша была строгая, а вот папа в нас души не чаял. Он постоянно возился с нами, ведь время-то было советское, не было ни мультфильмов с утра до ночи по телевизору, ни компьютерных игр, ни такого разнообразия игрушек, как сейчас, и детей, кроме как собой, занять было нечем. Отцу было всего лишь двадцать пять, а у него была уже я, пятилетняя, да моя четырехлетняя сестрёнка. Я и Ниночка больше походили на двойняшек. Обе пухленькие, светловолосые, с вьющимися, стриженными под каре волосами, с огромными серыми глазами и миленькими личиками; мы чем-то смахивали на немецких кукол, которых в то время доставали только по большому блату, и которые были мечтой всех девочек нашего возраста. Папа был высокого роста красивым мужчиной, волосы его были очень густые, русые, жесткие и слегка волнистые. Я помню его руки, они были такие огромные, что на одной его ладони помещались наши с сестрой четыре, и еще было свободное место. Любимым занятием отца была рыбная ловля. А главным блюдом в нашей семье, конечно, была рыба. На балконе на нитке у нас сушилась таранька, в холодильнике мариновался карп, а кошка Мурзилка то и дело играла с головой карася, которую она тайком вытаскивала из мусорного ведра. Запах рыбы был повсюду, он въелся в шторы, обои, диван и никаким образом от него нельзя было избавиться.
После работы отец часто садился чинить снасти, мастерить новые; высыпал из коробочки крючки, а их у него было с полсотни, отбирал нужные, сам из свинца делал грузила необходимых ему размеров; из перьев птиц, пробки, коры деревьев мастерил поплавки, рисовал на них посередине узенькую полоску красного цвета и покрывал всё лаком. Ближе к выходным отец готовил приманку и прикормку для рыбы; бывало, целый вечер проводил на кухне, всё месил тесто из кукурузной муки, катал шарики из хлебного мякиша, добавляя туда мед, картофель, плавленый сырок, ванилин. Впрок у отца готовилась и наживка, хранились черви в пластмассовой баночке с землей, из которой они были выкопаны. А в воскресенье чуть свет он отправлялся на рыбалку. Если погода была ненастная, то удить рыбу он уходил сам, а если погода обещала быть хорошей, то обязательно брал меня и сестру с собой.
Помню, начинался июльский жаркий день. Мы полусонные брели с сестрой следом за отцом, в руках у нас были тяжеленные, как нам тогда казалось, авоськи с завтраком, обедом, ужином, еда была аккуратно завернута в газету, чтобы на неё не садилась пыль. У отца за плечами был огромный рюкзак с надувной резиновой лодкой, а в руках - спортивная сумка со снастями, удочки и весла. Город еще спал, наши шаги отдавали эхом на весь район, мы шли, не проронив ни слова, это был такой ритуал – перед рыбной ловлей нужно было молчать. Дворами, вскоре, мы вышли за город, пройдя сотню метров, миновали гаражи и очутились возле озера. Оно появилось относительно недавно на месте бывшего карьера. Несмотря на свою затхлость и зловоние, оно стало излюбленным местом отдыха рыбаков, ведь рыбы там водилась множество, как она туда попала, и кто её запустил – неизвестно. Мы были не первыми, на берегу уже сидели рыбаки, закинув свои удочки в воду, и ждали первой поклёвки. Отец достал из рюкзака резиновую лодку и принялся насосом закачивать в неё воздух. Мы, как завороженные, смотрели на этот процесс, ведь на наших глазах болотного цвета резиновая лепешка превращалась в настоящую красавицу-лодку. Потом отец осторожно спустил её на воду, усадил нас сестрой в неё, сел сам, и, плавно взмахивая вёслами, поплыл на середину озера, где, по его мнению, водилась самая крупная рыба. Закинув удочки в разные стороны от лодки, мы все дружно приступили к рыбной ловле. Время шло, но клёва не было. Мы с сестрой тихонько хныкали, чем нервировали отца. Не выдержав, он решил нырнуть, чтобы посмотреть, как там, на глубине рыба, а нам приказал строго-настрого не перегибаться через борт лодки и глаз не спускать с поплавков.
Прошло несколько минут, отец не выныривал. Наверно, ищет рыбу, думали мы. Но через полчаса он тоже не появился на поверхности воды. Какое-то внутреннее беспокойство овладело нами. Несмотря на безжалостно палящее солнце, мы с сестрой съежились, словно от холода, нам почему-то стало страшно. Я захотела пить, вытянула из воды авоську с бутылкой молока, привязанную к борту лодки; мои дрожащие руки не удержали мокрую бутылку, она выскользнула, и молоко разлилось по днищу лодки…
Тело отца искали до наступления темноты, из нас старались добиться каких-то подробностей, спрашивали фамилию, где мы живем и кто наши родители. Мы тихо плакали, ведь нам сказали, что отец наш утонул, но тогда мы еще плохо понимали, что всё это значит…
Спустя два года после похорон отца, мама опять вышла замуж. Наш новый отчим, Николай Васильевич, рыбаком не был. И рыбой в нашем доме больше не пахло. Я всегда была уверена, что ничего подобного со мной в жизни уже больше никогда не произойдет…
Глава 2
…Тридцать лет для женщины возраст какой-то неопределенный. В том смысле, что она сама не может определиться старая она уже или еще молодая. Это уже потом, когда ей стукнет сорок, она поймёт, что в тридцать жизнь только начинается…
Мне на днях исполнилось тридцать лет. Игорь Иванович, мой директор, поздравил меня с днем рождения и подарил мне огромный букет оранжевых роз. Я в последнее время ходила на работу в одежде оранжевых оттенков, такой цвет очень шёл к моим светлым каштановым волосам; Игорь, вероятно, тоже это заметил. Цветы я оставила в приёмной у себя на столе. Работала я секретарём в строительной фирме, а с директором меня связывали не только деловые отношения. Отпуск я планировала провести вместе с ним где-то в тёплых южных краях. Но в последние минуты Игорь сказал, что всё отменяется и он вынужден лететь на отдых с женой. Почему вынужден, я так и не поняла. Его жена была маленькой голубоглазой блондинкой одного с нами возраста, домоседкой и домохозяйкой, тихой, ленивой и никогда не устраивающей скандалов по поводу любовных похождений своего мужа, о которых она, по всей вероятности, догадывалась. Мне не оставалось ничего, как отправиться погостить к родным, ведь я не видела своих уже несколько лет.
Билет на поезд взять не удалось, лето пора отпусков, все места бронировались заранее. Пришлось расщедриться и купить билет на самолёт. Хотя, как только его приобрела, я тут же стала себя винить в транжирстве. Но правильнее было обвинить себя в первую очередь в глупости. "Одинокая женщина, вроде меня, должна думать, как устроить свою личную жизнь". И отпуск – самое подходящее для этого время. Это я уже говорю словами Розы Ивановны, нашей бухгалтерши. Ей было сорок шесть лет, она была давно и успешно замужем. А на мои любовные искания смотрела скорее с грустью, чем осуждающе. Она не одобряла связь с Игорем, потому что знала, что ни к чему хорошему это не приведет. Под словом «хороший» у неё подразумевался брак. Я и сама понимала, что марш Мендельсона нам не сыграют, но замуж за него мне не хотелось. Роза Ивановна старалась мне объяснить, что наступит время, когда женщине уже не захочется даже жить вместе с мужчиной. И причиной тому не возраст, женщина может прекрасно выглядеть, быть любимой и желанной, а жить вместе с мужчиной в одном доме ей уже хотеться не будет. Я как-то не совсем осознавала, к чему она вела, но Розу Ивановну редко кто понимал.
Самолёт, на котором я летела, был наполовину пуст. Моё место было у окна. Целую дорогу я смотрела из иллюминатора на облака, совершенно не обращая никакого внимания на попутчика. Хотя, очень даже стоило к нему приглядеться, у него не было обручального кольца на безымянном пальце. Возле меня сидел красивый пятидесятилетний мужчина, плотного телосложения, кареглазый, смуглолицый, очень аккуратный. Пару раз я все же искоса взглянула на него. Что-то странное было в нём. Не во внешности, нет, какая-то тяжелая, давящая энергетика шла от него, и мне рядом было как-то некомфортно.
Спустя час самолёт приземлился в моем родном городе. А еще через некоторое время я стояла у двери квартиры, в которой прошло все моё детство, и нажимала на кнопку звонка. Мне открыл отчим. Он заметно сдал с тех пор, как я его видела в последний раз. Пополнел, подурнел; увидев меня, ничуть не обрадовался, но рот его скривился в неискренней улыбке. Вышла мама, она, наоборот, совсем не изменилась, все такая же маленькая, худенькая, изящная брюнетка с бойкими, живыми глазами. Я зашла, поцеловала родных, потом исследовала все комнаты квартиры, заметив, что ничего в них не поменялось. Стали накрывать на стол, я вытащила из своего красного чемодана бутылку сладкого испанского вина, которое всегда любила моя мама.
- Ну что, Верка, как дела на личном фронте?- бесцеремонно начал отчим. – Замуж не берут или не за кого идти?
- Не берут, - сухо ответила я. – Кому мы нужны – старые бесприданницы?
- А я вот, дурак, в свое время женился на твоей матери, а ведь приданое у неё и в самом деле было богатое, - шутил Николай Васильевич.
- Ой, Коленька, - тут же вмешалась мать, - неужто ты не знаешь какая нынче молодежь? Кстати, на днях звонила Ниночка. С мужем и сынишкой Петенькой собираются на Азовское море съездить. Говорят, там климат подходящий, очень оздоровительный, к тому же недорого, не то, что в Турции да Египте. А ведь семейному человеку в первую очередь следует думать об экономии, это наша Вера привыкла разъезжать по заграницам да отдыхать на курортах, словно звезда кинематографа. А вот что ты, Верунь, будешь делать в старости-то?
- Что и все: вязать носки, - безразлично ответила я. – А что нового в городе, кого-нибудь из наших видела?
- Да все время встречаю твою учительницу, Ирину Федоровну, она болеет, мужа схоронила недавно, к дочке не едет, не хочет навязываться, ведь у той семья, думает, что только мешать там всем будет.
- А из одноклассников видно кого-нибудь в городе?
- Да какие тут остались одноклассники-то твои, все нормальные уехали учиться сразу после окончания школы и назад в родной город больше не вернулись. Хотя, как-то встретила я Алёшку вашего, спился, с женой развелся.
- У нас в городе, Вера, сама знаешь, остались одни пенсионеры и неудачники, - сказал отчим.
- Ну почему же неудачники? – удивилась я. – Город-то вон как расстроился, разросся, сколько новых магазинов открылось, кафе, офисов.
- Да тут не город, а гнилое болото,- продолжал Николай Васильевич. – Одни деньги у всех на уме, куда ни приди, везде с тебя три шкуры содрать готовы: в поликлинике - плати, у зубного тоже, даже за справку в ЖЭКе и то требуют денег.
- Молодежи делать тут нечего, работы никакой, - добавила мать.
– Эх, Вера, бесперспективный у нас город-то.
- Мама, но люди-то живут и здесь, - ответила я, будто собралась тут остаться навеки.
- Люди живут, коли жить негде, хотя, какая тут жизнь…- задумчиво произнёс отчим.
Мне что-то не по себе стало от этого разговора да от такого приёма, и я решила немного пройтись по родному городу. Жаркий июльский день клонился к вечеру, становилось прохладнее. Ноги меня медленно несли по знакомым с детства дорожкам, я не торопясь брела по старым улочкам, все хотелось встретить кого-нибудь, чтобы просто поговорить и отвести душу.
Сама не замечая как, я очутилась за городом, на берегу того самого озера, в котором много лет назад утонул мой отец. Кругом не было ни души. От озера шёл прелый и противный запах, вода в нём была грязная и мутная, водоём зарос тиной и стал напоминать болото. Сумерки сгущались, и на душе становилось немного жутко. Но уходить не хотелось, сказывалась усталость. Я поискала место, где бы присесть. На берегу росли кусты ежевики, малины, угрюмо свесила свои ветки в воду ива. Я села под деревом, прислонившись спиной к его гладкому стволу. Воспоминания окутали меня, словно дымкой, я чуть было не заснула. Пора было уходить, а не хотелось. Вдруг послышался звук голосов. Кто-то ругался. Я насторожилась и пригнулась к земле, мало ли кто мог быть здесь в такое время суток. Отчетливо, о чём говорили, услышать было невозможно. Слишком далеко я находилась от места событий. Хорошо помню женский визгливый голос, еще слышались резкие мужские голоса, потом - непонятный шум, похожий на какую-то возню, всплеск воды, и враз все затихло. Я подождала еще час и решила выйти из укрытия и вернуться домой. Мне предстояло пройти мимо того места, где совсем недавно что-то происходило непонятное. На небе ярко светил месяц и вокруг всё было видно, словно днём. В нескольких шагах от воды лежала чья-то одежда. Увидев её, я испугалась, сама не понимая чего, и со всех ног понеслась домой. Мои родные уже спали, мне пришлось с полчаса барабанить в дверь, пока не открыли. Я быстро прошмыгнула в свою комнату, легла в постель и через пять минут уснула.
Глава 3
О происшедшем ночью я никому ничего не сказала. А день спустя увидела на столбе объявление с фотографией о смерти мужчины по фамилии Глущенко, сообщалось также, что он трагически ушел из жизни. Каково же было моё удивление, когда в погибшем я узнала своего попутчика, с которым вместе летела в самолете домой. От местных сплетниц я выведала некоторые подробности, оказывается, он вечером пошел купаться на заброшенное озеро и утонул. А произошло это именно в тот вечер, когда там была я. Сомнений быть не могло никаких: мужчину убили, но кто и зачем… Я решила о подозрениях своих особо не распространяться. Чувствовала, что это опасно. Покойник при жизни хоть и был директором рыбоперерабатывающего предприятия, но очень любил сам удить рыбу. Я почему-то вспомнила своего отца. Во всем этом было что-то мистическое: самые заядлые рыбаки находили свою смерть в воде, словно, в конце концов, попадали в невидимую ловушку, которую им в отмщение расставили рыбы.
До конца отпуска оставалось еще десять дней. И делать совершенно было нечего. Все мои мысли постоянно витали вокруг этого загадочного убийства. Мне даже стало странно, что никому и в голову не пришло, что эта смерть может быть не следствием несчастного случая, а предумышленным убийством. Я часто заходила в магазины, где продавали рыбу с того предприятия, директором которого был Глущенко, но рыбы не хотелось, а почему-то хотелось холодного молока…
В конце концов, я решила под любым предлогом проникнуть на предприятие, где когда-то работал Глущенко и выведать хоть что-то, что бы меня приблизило к разгадке страшной тайны. «Скажу, что я по поводу сотрудничества и мне нужно лично переговорить с руководством», - придумала я, подходя к пропускному пункту. И как же я удивилась, когда увидела, что охранником там работал мой одноклассник Алёшка.
- Привет, сто лет не виделись! - не скрывая радости, начала я.
- А, Вера, привет, а ты каким ветром здесь? – ответил удивленный Алексей.
- Да вот, приехала в гости к родителям и дай, думаю, тебя проведаю, - соврала я.
- А, так я тут работаю. Заходи, начальства и так нету. Рыбки копченой хочешь? Только без пива, нам на работе алкоголь пить не положено.
- Ой, жуть как хочу! Аромат то какой! Так она еще даже тёплая! – воскликнула я, пробуя предложенного мне толстолобика.
- Конечно, тёплая, - согласился Алёшка. – Только что из коптильни. Может, хочешь селёдки или икры? Чего у нас только нет.
- Слушай, у тебя тут не жизнь, а рай настоящий. А зарплата-то как? Жить можно?
- Мне хватает, но жене вечно мало. То есть, бывшей жене. Мы с Людой развелись, у нас сын, вот она и подала на алименты, но все время пилит меня, что денег мало. А я больше, чем положено по закону не даю – нечего было уходить да еще ребенка от отца забирать, ведь мальчик у нас.
- Да, понятно. Но ты не расстраивайся, еще одумается и на коленях приползет, ты ведь мужик хороший, где она ещё такого найдет.
- Конечно, приползет, кому она еще нужна-то.
- Слушай, Алёша, а ты говоришь, начальства нет, а не страшно тебе тут оставаться на хозяйстве, ведь случись что, одному придется отвечать?
- Ой, да тут, похоже, уже никто ни за что не отвечает. Когда был жив директор, всё держалось в строгости и сохранности, а теперь воруют все, кому не лень: и технолог, и главный бухгалтер, и сами рабочие. А вдова Глущенко, Алёна Семёновна, даже не попыталась вникнуть в суть дела, ведь я докладывал. Муж недавно умер, а она сделала вид, что уехала в командировку, а сама вместе с любовником, Матвеем, лучшим другом покойного, укатила в Турцию. Ну и не трогает никого на предприятии, мол, делайте, что хотите, главное, чтобы слухи по городу никакие не ходили. А сплетен она боится, в депутаты баллотироваться собирается этой осенью - любовник настаивает. Все они бабы такие, есть деньги, значит, идут в загул или в пьянство. А у моей нету ни копейки лишней, вот и сидит, гроши считает, зато, хоть не изменяет.
- Да, ты прав, - ответила я. – Пожалуй, мне пора уходить, дома ждут. Ну, всего доброго и передавай привет Людке своей, когда увидишь.
- До скорого, как говорится, - улыбаясь, сказал на прощание Алексей.
Всё неожиданным образом стало на свои места. Я, сама того не подозревая, расследовала настоящее преступление, узнала, как мне показалось, мотив, и даже была в состоянии предположить, кто мог оказаться убийцей, но также хорошо осознавала, что я никогда и никому об этом не расскажу…