Отечественная война моей матери. Поездом на Урал и обратно
Комната выходит на юг. Окно выход на лоджию, небольшую в ширину комнаты и в глубину точно один метр. Комната заполнена и картинами на стенах и фотографиями в простых деревянных рамках. И все шкафы в комнате открыты и представляют собой просто большие ячейки, в которые все вложено и все можно видеть. Там стоят коробки разноцветные, просто в один цвет, и коробки с рисунками бабочек, таких больших, что видишь только одно крылышко, а второе с другой стороны круглой, как цилиндр коробки. Крылышко нарисованной бабочки придумано, и все его полосочки четкие, и цветов, таких как здесь, по всей видимости, не сочетаемых в природе, не существует, но выполнены крылышки четко тонкой кисточкой.
- Молодец, что зашла.
- К своим родным заехала, день свободный.
- Какие у тебя новости?
- Пока без изменений.
- Я вот опять бабушкой стала.
- Не говори бабушкой. Просто у сына еще родился сын.
- Так лучше.
На круглом прозрачном столе лежат журналы, и стоит швейная машинка. Это не подольская, что была всегда, а новая, беленькая миниатюрная. Лида уловила мой взгляд, что остановился на этой машинке.
- Этот новый год были в Египте. Сшила себе вечернее платье, но не темное, а блестящее желтое, не совсем желтое, с бежевым оттенком платье с широкой, длинной юбкой. Так было чудесно, делали там такой огромный шатер, как наш двор, а он больше футбольного поля. Рай, а не праздник. И лошадей вводили, и музыка, танцы, обслуживание.
- Поздравляю.
- Только день, как вернулись.
- Смотрю, у тебя прибавилось фотографий. Еще одну стену заняла.
- Из молодости давней фотографии. Вот после школы, когда поступала в техникум.
На фотографии были личики двух девушек, головка к головке. Смотрят вдаль, а не фотографу в глаза. Видны и воротнички кофточек, беленьких, и волосы у девушек светлые, и где здесь Лидия и не понять сейчас. И глазки светлые, фотографии черно-белые, но четкие.
- Как похожа?
- Похожа, - сказала неуверенно.
- Да я слева, а это моя подруга. Потом уже и не встречались.
Тушино, теперь район, а тогда это был город, и в центре города был авиационный завод, на котором все и работали, а те, кто учился, тоже собирался там работать. И отец Лидии там работал и до войны, и после войны, и в войну. Потом после войны на заводе стала работать мать Лидии. И заключенные и до войны и в войну там работали. Некоторые заключенные были и начальниками на этом авиационном заводе, как говорил отец. Подпускали врагов народа к самолетам, потом они исправлялись, правда, не ясно отчего, и как исправлялись. Лидия об этом не думала тогда, и потом, совсем об этом не думала.
Родилась Лидия до войны, и в это время вместо деревни уже, как год, был город Тушино. Родилась она в городе Тушино, от деревни оставались низкие дома, и яблони, и цветы мальвы, что тесными рядами примыкали к кривым палисадникам.
- Началась война и началась и эвакуация. Поехали к родным отца, в Новокузнецк. Я помню и поезд, и вагон, когда ехала вместе с матерью. Но, наверное, это было, когда возвращались, не могла помнить, когда мне только два года. Значит, когда уже было больше четырех лет.
Когда поезд останавливался, то мать Лидии бегала за продуктами. И за водой. Ехали долго. Лидия и ее старшая сестра оставались в поезде, ждали. Поезд шел к Москве, ехали домой.
- Вот раз мать принесла молоко. И я его выпила. И, со мной что-то случилось. У меня так заболела голова, что казалось, что ее разрезали на две части. И мы еще ехали, а голова была разломана. Я потом никогда не пила молоко. У меня все связано – молоко, голова, боль.
В эвакуацию мать увозила двух дочерей из комнаты в доме заводском, но когда вернулись, то комната уже была занята другими и они все семьёй стали жить в бараках. Отец жил на заводе, там и ночевали и там, в столовой и питались. Приходил редко, и за эвакуацию и за это время Лидия стала от него отвыкать.
- Бараки еще долго стояли. Их было много, наверное, когда канал строили тогда и их поставили. Там жили рабочие с завода, и их семьи там жили.
Потом, после войны, родители и Лидия вместе с ними, вернулись в свою комнату, и бараки были забыты, но они не пустовали, жизнь в них продолжалась.
- В нашей комнате стоял большой резной шкаф, но жильцов уже не было, и все равно шкаф трогать не разрешали. Он стоял долго, но потом исчез.
Вернулись в свои комнаты и соседи. Можно было приходить к ним в гости. В центре комнаты у Софьи Петровны стоял большой круглый стол, на столе в центре на вязанной белой салфетке стояла вазочка, но в ней ничего не было. Стояла просто и стояла. У края стола стояла большая плоская тарелка, и Лидия долго смотрела на эту тарелку.
- Сидела на стуле, руки держала за спиной. На тарелке лежали картофелины вареные. Совсем синие, мелкие. Не удержалась, взяла одну, и спрятал в карманчик платья. Но съесть боялась. Потом мать стала стирать платье и нашла эту картошку уже давленную и отлупила мокрым платьем с синей картошкой.
Вся жизнь вокруг проходила здесь рядом с домом и заводом. И действительно, завод, что стоял недалеко от дома был всем. Там делали трибуны, и мы в форме и с цветами ходили мимо трибун и кричали и махали цветами, а чаще ветками берёз, на которых были клейкие листочки размером с монетку.
Сразу после войны был голод, но не совсем голод в городе, но продуктов не хватало. Вот раз отцу Лидии на работе выдали бидончик с супом, и он принес этот бидончик домой. Мать вылила суп в кастрюлю и поставила на керосинку, суп грелся на кругленьком видимом огне. Дети бегали вокруг, ждали еду.
- Не знаю как, - говорит Лидия, - но все уронили и суп и керосинку, керосин разлился и стал гореть уже на полу, тонким синим пламенем. Огонь потушили, пол вымыли, про суп забыли.
Потом Лидия после техникума начала работать на завод чертежницей. И записываться ходила в парашютный кружок, рядом было летное поле. Но ее не взяли, веса не хватало.
- Привесить можем к тебе мешки с песком для веса, - сказали ей.
- Нет, лучше не буду прыгать, - решила Лидия.
В войну, все в семье Лидии остались живы, и дети, и мать и отец. У всех была работа. И огороды всем дали на стадионе, для всех вспахали прямо в городе все поле, и была пища. Но потом отец ушёл из семьи, хотелось свободы, так и жил один, сам себе был хозяином. Может то, что проработал на заводе всю войну, не выходя почти за проходную. Может сил не стало хватать на всех, и на жизнь. Но ушел. Но мать сама смогла поднять всех троих детей.
- Давно было. Одну фотографию повесила, и вспомнила то, что ушло.
- Но фотография хорошая, теперь и с дочкой сходство видно. Присмотрелась.
Под столом через стеленную поверхность был виден толстый бок бежевого цвета спящего пса. Чуть в стороне, почти у самой открытой двери, спал маленький полосатый кот. Тихий разговор не отвлекал их от глубоко сна, только изредка кто-то из домашних питомцев подергивал, то лапой, то ухом.