ЧАС УРОДОВ
Владислав не любил автобусы. В них царила атмосфера угрюмой обособленности людей друг от друга, которая в час пик сгущалась до агрессивности. Но по необходимости приходилось иногда дышать этой ядовитой смесью. Влад сел в проклинаемый долгожданный автобус и долго выбирал место поспокойней. С каждой остановкой, по мере заполнения пассажирами замкнутого пространства, его настроение падало всё ниже.
Особенно удручало полное отсутствие хоть сколько-нибудь привлекательных лиц. Ну просто взгляду не за что было зацепиться : убогие пенсионеры в зимних пальтах тоскливых расцветок ( зачем старухи так вызывающе красят губы - это же не просто глупо, это отвратительно!); девицы околошкольного возраста, прыщавые и с неправильными чертами лица ( а говорят, что юность всегда прекрасна - враньё!); мужчины из тех типажей, что не назовёшь ни мужчиной, ни мужиком - так, пролетарии ( серые квадраты, такое и Малевич не нарисует, умрёт от скуки); юнцы, надменно демонстрирующие абсолютную незамутнённость интеллектом в глазах ( смотрят на тебя, как оскорбляют - расстроился Влад); минотаврообразный качок с гладкой головой, гладкопереходящей в шею ( почему он не в джипе?); усталые женщины, одетые с претензией на элегантность, верней, пародией на неё - претезии есть, элегантности нет ( ничуть не интересно, от чего или от кого они так устали); женщины помоложе, так же безнадёжно пытающиеся выглядеть стильно ( ну, хоть это вот немного смешно!) - все с одинаково ущербными физиономиями, и... И всё.
"Да что же это?" - подумал Влад - "Время суток, что ли, такое? Ни одного луча света в тёмном царстве! У классиков был час дворников и час молочниц, а здесь *час уродов* какой-то!" Он даже поморщился.
Автобус катился всё дальше, а ничего не менялось - унылая очередь уродов, казалось, выходила из передних дверей, чтобы сразу же войти в задние, и так по кругу. Владу сделалось так тоскливо, беспросветно тоскливо, что он вышел, не доехав до своей остановки, на предыдущей, надеясь, что небольшая прогулка несколько развеет мрачный настрой.
На свежем воздухе было так же сумрачно. Ранее вышедшие из автобуса пассажиры то и дело, поодиночке, или группам настойчиво лезли на глаза, делая вид, что это не нарочно, не назло ему, и потому было ещё противнее. Влад, немного поколебавшись, свернул во дворы, чтобы избежать незаказанного им парада уродов. Здесь было немного получше - по крайней мере, люди во дворах не намеревались поганить ему настроение специально, иначе они непременно дефилировали бы там, на улице, вместе с остальными. И всё равно их присутствие рядом раздражало, да и не известно наверняка, не было ли всё это коварно подстроенной ловушкой.
Он было ускорил шаг, но вспомнил, что и дома его ничего хорошего не ждёт : ежедневно повторяющийся набор слов в перекличке с домашними, как тест на исправность системы, состоящий из одних и тех же вопросов и ответов; опостылевший ящик для идиотов; три начатые книжки, к которым не хотелось возвращаться; надоевшие уже давно родные стены; необходимость есть, пить, спать и сомнительное удовольствие общаться по телефону, дипломатично соблюдая заинтересованность в разговоре с друзьями.
Друг - это собственно кто? Чем он отличается от других? Тем, что он частично знает мою биографию и привычки, а я, соответственно, имею такие же поверхностные знания о нём? Какой-нибудь совершенно неизвестный мне Витя из соседнего дома точно так же, как и мой близкий друг имярек, замечательно пьёт водку, травит анекдоты и увлекается какой-
нибудь фигнёй, не важно какой. Ну и какая между ними разница? Никакой. Если бы я был знаком с Витей, он бы точно так же помогал мне перетаскивать мебель, натужно веселился в нашей тесной компании и подставлял мне плечо, а я бы тоже что-нибудь ему подставлял, если бы он просил. А воспоминания не обязательно должны быть общими. И вообще, не обязательно должны быть. В процессе проживания жизни получаешь жизненный опыт и делаешь выводы, если способен. Так ли необходимо помнить, как ты пришёл к тому или иному выводу?
Тут Влад ещё больше замедлил ход. Стало как-то уж совсем хреново. И в довершение всего, - последней каплей, контрольным выстрелом - "Через неделю же Новый Год!" Он вообще остановился, - "Да засуньте вы его в ...!!!" - и первый раз за день улыбнулся.
ЗЕЛЁНАЯ КРОВЬ
Было жарко и душно, и мне это нравилось. Нравилось по нескольким причинам. Во-первых, потому, что распаренные женщины в автобусе производили сильное эротическое впечатление : легко можно было представить себе, что их раскрасневшиеся лица, вспотевшая кожа (причём на любой вкус - горький шоколад, молочный шоколад,белый шоколад),затумане-нные глаза - следствие не удушающей жары, а чего-то более романтического; как-будто бы они какие-то минуты назад занимались любовью - яростно и самоотверженно, а теперь ещё только выходят из полуобморочного состояния. А ещё кажется, что они готовы сорвать с себя то немногое, что на них есть из одежды, без стыда и без церемоний, потому что действительно очень жарко и чёрт с ними, приличиями, когда всё это, хоть и лёгкое и короткое, уже промокло, и тело рвётся на свободу!
Эта горячая волна от их тел бьёт мне в голову, тяжёлый фимиам парфюма дополняет этот угар обрядовым языческим смыслом; я благоговейно касаюсь или почти касаюсь их тел, сочащихся потом, как некие созревшие плоды соком, и запах пота мне приятен и будоражит меня, и представляется, что любая из них... ну, впрочем, в такую спеку покажется
что угодно.
Во-вторых, мне действительно нравится, когда жарко. Холод - это смерть, а тепло - это жизнь. Кто-то умный говорил, что горящие костры и кипящие котлы - это не Ад. Ад - пронизывающая холодом ледяная пустота, когда ты мучительно замерзаешь и никак не можешь замёрзнуть окончательно.
Наконец, в-третьих. Сколько драгоценных подарков щедро раздаёт знойное лето : освежающий дождь, неизвестно откуда взявшийся ветерок, мягкий летний вечер, радостное солнечное утро - и всё вокруг яркое, тёплое, полное жизни : цветы, трава, кусты, деревья, опять цветы, девушки. Бездушные стены зданий будто ожили и тоже источают тепло, внося свой вклад во всеобщий праздник лета. Даже мужчины и юноши, до которых мне нету дела, радуют глаз загорелыми лицами и лёгким беспорядком на голове - а чё там, лето же!
Я так захотел окунуться во всё это, что вышел раньше своей остановки и теперь наслаждаюсь тем, что можно идти по теневой стороне и здесь, ну не то чтобы прохладно, а просто не слишком жарко. Шныряющая под ногами детячья мелюзга не раздражает меня, даже когда приходится притормаживать или обходить, наоборот, словно оголтело чирикающие шайки воробьёв, ещё больше добавляют жизни на улицах. Вывески магазинов и рекламные щиты не зазывают и не навязывают, а весело украшают город яркими цветными пятнами. Группа парней в скверике пьёт пиво из горлышек, попеременно запрокидывая бутылки, они взблёскивают на солнце и это напоминает стаю длинноклювых птиц на мелководье, исполняющих торжественный ритуал то ли кормления, то ли моления своему птичьему богу серьёзностью процедуры и одинаково повторяющимися движениями.
У выхода из магазина я вижу девушку, которая кого-то или чего-то ждёт, и почти прохожу мимо, но в какой-то момент, взглянув в её лицо, непроизвольно приостанавливаюсь - меня чуть ли не парализуют её глаза, юные, лучащиеся хрустальной чистотой. Наши взгляды столкнулись, я долгую секунду не могу оторваться, пауза неприлично затягивается, и я, не придумав ничего лучше, захожу в открытые двери магазина, чтобы выйдя, опять увидеть эти разрушительные глаза.
Внутри людей немного : молодой человек и женщина с ребёнком покупают мороженое. Я тоже. И, пока выбираю себе с шоколадной крошкой, приходят слова, которые, как всегда, безнадёжно отстали от чувств. Когда мы снова встретимся глазами, я - восхищённо, а она, наверное, с некоторым недоумением, я ей скажу : "Милая девушка, мне от вас ничего не
надо (неужели?), только не смотрите пренебрежительно с высоты вашего юного возраста на мой изгрызенный жизненным опытом фасад! Я такой же юный, как и вы, это я просто играю роль очень взрослого, на самом деле, скажу вам по секрету, я мальчишка, к тому же слегка сумасшедший. Скажите же мне, что мы с вами одной крови - вы и я! Она у нас вами зелёная, как трава и листва на деревьях. А хотите мороженое с шоколадной крошкой?"
Но когда я вышел, её уже не было, то есть она была, но уже не очень близко; я увидел стройнуюс фигурку в обтягивающих джинсах и светлые волосы, но что всё это по сравнению с её глазами! Рядом с ней шёл молодой человек, купивший мороженое раньше меня.
Мне мороженного расхотелось, рука уже потянулась было бросить его в урну, но я подумал, что до дому недалеко, и я успею донести его до холодильника.
Похоже кровь у меня не такая уж зелёная...
ЖЁЛТЫЕ ЛИСТЬЯ
Влад возвращался с дачи в настроении, которое обычно называют "светлая печаль". Как странно, как непредсказуемо прорастает в нас иногда то или иное настроение! Какие неявные предпосылки толкают стрелку нашего внутреннего барометра то в одну, то в другую сторону! Сегодня Влад ходил прогуляться к реке, верней, речушке, с удовольствием искупался, и, сидя на берегу, вовсю наслаждался природой.
Вокруг жужжало, стрекотало, звенело, летало, скакало и ползало. Легкомысленные стрекозы составляли контраст серьёзным лесным клопам, сосредоточенно спаривающимся на высоких травинках; вокруг влюблённых клопов с интересом суетились мухи, муравьи тоже суетились, но по-деловому. В речке играла рыбья мелочь, там-сям поднимая микроскопичес-
кие волны. Конец июля, самый разгар лета, а на воде уже видны жёлтые берёзовые листочки и зеленовато-синие стрекозьи крылышки.
Ему стало грустно - это ведь осень подаёт свои сигналы, хоть и издалека, и пока ещё еле заметные. Если приглядеться, то и трава уже не такого интенсивно-изумрудного цвета, кое-где торчат высохшие былинки, на ивняке листва как-то посерела, мелких, ювелирно исполненных полевых цветов гораздо меньше, а дальше-то всё пойдёт по убывающей!
Он очередной раз посетовал, что живёт здесь, а не в стране вечного лета. Хотя, есть ли вообще такие страны? Конечно, есть, не сомневался Влад, и пусть ему никогда не доведётся там жить, само сознание того, что они где-то есть, почему-то не раздражало, а поддерживало его. А здесь было красиво, но безнадёжно, и поэтому очень грустно.
Он ехал в автобусе, смотрел в окно, но образ плывущих по воде жёлтых листьев не отпускал его. Кто-то садился рядом с ним, вставал, опять кто-то садился, слегка его толкая, он даже не смотрел кто - неинтересно. В очередной раз, когда его потревожили чуть больше, Влад всё-таки переключился на осмотр пассажиров.
То ли жёлтые листья и синие крылышки, то ли солнце, ещё не в закате, но уже приближающееся к нему, то ли что-то тому подобное, вызревшее внутри самого Влада, заставило его посмотреть на попутчиков совсем другими глазами, чем прежде. Ему почему-то малоинтересны были сейчас молодые и средних лет окружающие его люди. Напротив, старики притягивали его взгляд. Он пытался соединить трудно поддающиеся соединению части одного целого. Нетрудно было вообразить, что вот эта, например, старушка - божий одуванчик в юности была весьма смазлива и весьма сексапильна, и крутила парнями, как хотела, разбила вдребезги не одно мужское сердце и, вполне возможно, вела не самый праведный образ жизни
со всеми присущими ему атрибутами : бурными страстями, романтическими встречами, трагическими расставаниями, клятвами и проклятьями, не очень умными, но яркими поступками. И она жила, жила в полную силу, обжигаемая горящими в ней и вокруг неё чувствами. Также несложно было представить, что вон тот хилый дедок, во время оно орёл и геройский парень, натворил в далёкой молодости немало подвигов. И как знать, может, другой, такой же увядший дедулька, ну разве что чуть помоложе, был когда-то ... Да кем угодно, не главное. Главное, что он был полон энергии, азарта, нерастраченных сил. Как, впрочем, и его соседка, которая, вполне вероятно, блистала когда-то красотой, утончённостью и бог знает ещё чем.
Через какие взлёты и падения они прошли, какие шторма и штили преодолели? Помнит ли это кто-нибудь? Вспоминают ли они сами себя - тех, других? Куда всё ушло? Неужели время растворяет прожитое человеком без следа, без жалости? И никак не стыкуется славное прошлое с ныне обветшавшими плотью и духом.
Жёлтые листья, бывшие когда-то почками, а потом трепетавшие на ветру и вздрагивавшие под дождём, уплывают тихо вниз по течению. Влад больше не мог на них смотреть и опять отвернулся к окну.
Всё то же, теряющее силу солнце, удлинняющиеся тени, медленно остывающий пейзаж. Серый покосившийся забор, такой же серый покосившийся то ли дачный домик, то ли сарай, до омерзения заржавевший металлический кунг, тропинка, протоптанная вдоль всего этого безобразия, заброшенный давным-давно огород с рваными останками проволочного заграждения,
пустырь, перевёрнутый кузов легковушки (какого он был цвета уже не определить). Тропинка убегает от дороги в сосновый перелесок и там прихотливо виляет между деревьев, уходя всё дальше, в сторону заходящего солнца.
И вдруг всё меняется. Как вспышка, как взрыв, как озарение : "Идиот! Это же всё для тебя и ради тебя : и приближающийся закат, и унылый забор, и разваливающийся сарай, и всё-всё-всё - этот трясущийся пыльный автобус, этот пацан, сидящий напротив и корчащий самому себе гримасы, эти старики, вызывающие мысли о несправедливости жизни, эти жёлтые
листья и синие крылья, эта молодая пара, влюблённо не разнимающая рук, этот овод, безуспешно пытающийся преодолеть стекло, этот яблочный запах из корзины рядом с мальчиком, эта кондукторша в нелепых штанах в цветочек, эта тропинка за окном, уходящая к солнцу. И макияж на женщинах помоложе, и показавшаяся впереди мрачная бетонная стена из плит (что там за ними?), и потянувшиеся по небу перистые облака, и сигнал машины, обгоняющей велосипедиста, и сам велосипедист, натужно нажимающий на педали, и вскользь брошенный взгляд девочки-подростка."
Влад чуть не задохнулся от острого приступа ничем не обоснованного счастья. Ему нестерпимо захотелось вернуться к серому дощатому забору, пройти вдоль него, прикасаясь рукой к неровной его поверхности, свернуть по тропинке и посмотреть, что же там, на другом её конце. Ехать было ещё далеко, и этот рейс - предпоследний, но Влад вышел на следующей же остановке и пошёл назад.
2000г.