Мария Васильевна

Анатолий Потопаав
Как интересно устроена жизнь. Вдруг начинают всплывать отдельные моменты из прожитой жизни. Так вот и меня начали мучить воспоминания. Сегодня хочу рассказать о музыкальной школе, в которой я много лет проучился.
Директором музыкальной школы был замечательный пианист и педагог Иосиф Зиновьевич Кац. Его беззаветно любили в школе с одинаковой силой и ученики и преподаватели. Но речь пойдет не о нем, хотя и о нем тоже. О его жене Марии Васильевне, которая была моложе его на 10 лет, а было ей тогда 65. И находила себя еще ничего. Будучи совсем еще мальчишкой, я странным образом представлял себе как она  встает в девятом  часу утра. Идет легким шагом на кухню. Несмотря на всю свою полноту, она  кажется мне, даже невесомой, раздвигая воздух с неожиданным наслаждением и даже с любовью и каким-то кокетством. Проходит  мимо открытой крышки рояля и левой рукой пробегает по клавишам, как бы говоря, - я здесь.
Мария Васильевна пьет с наслаждением утренний кофе и садится за рояль. Играет она довольно плохо, но только потому, что ей не хватает терпения. Она часто ошибается и вместо того, чтобы начать сначала, бросает и начинает новую мелодию.  Однако  по воскресеньям она с удовольствием играет и Шопена, и  Листа, и даже от «К Элизе» и до «Погони за грошом» из Лунной сонаты Бетховена. На этом воскресный концерт обычно заканчивается. Я устала - говорит она всему окружению, которое состоит меня и моей младшей сестры, еще  по воскресным дням у нее бывала моя мама. Мама была директором школы по соседству с музыкальной и дружила с Марией  Васильевной. Пойдемте лучше обедать. Иосиф Зиновьевич скоро будет и он наверняка голоден.
 Моя младшая сестра училась играть на виолончели  дома. Из-за того  что в школе не было соответствующего преподавателя. Мама нашла  учителя, который должен был давать уроки. Помню, как он впервые пришел к нам домой, и мама сказала, что это учитель для сестры. Сестра испугалась, увидев его и заплакала.  Это был человек без лица – оно было полностью покрыто рубцами от ожога. Мама сказала, что он чуть не сгорел в танке в бою.  В тот день мы узнали, что он фронтовик, и успокоились. Позже он стал самым желанным  в нашем доме. Он был добр и был очень хорошим педагогом. Потом к нам домой стал приходить еще один его ученик на занятия и звали его Валерий Найденов.  У него в доме не было места для уроков музыки, а у нас была просторная квартира.  В последствие он стал первым виолончелистом в ленинградской филармонии.
Мария Васильевна по окончании учебного года приглашала всех учеников и угощала печеньем с какао. Мы полюбили ее так, что нам казалось, что это наша вторая мама, добрее которой не было. Вот так и проходили мои годы музыкальной школы.
А еще я вспоминаю, как я учил играть кошку на рояле. Было мне лет пять. Я открывал крышку рояля и сажал туда кошку, которая полная страха с шумом выпрыгивала оттуда, так и не научившись играть.
 Когда умер мой отец, мне было 16 лет. Дом Иосифа Зиновьевича  стал мне еще ближе. Но в музыкальную школу я больше не вернулся. Мария Васильевна понимала меня. Со временем  я стал реже посещать этот дом, но окончательно расстаться с ним уже не мог.
Однажды, холодным зимним вечером, когда я уже был взрослым, успел  окончить институт и начал работать врачом, раздался телефонный звонок. Я поднял трубку и услышал голос Марии Васильевны – у меня большое горе, приходите. Я  даже не успел ответить, она положила трубку.
Мария Васильевна встретила меня без слез, но сообщив мне, что ее муж, наш любимый директор, умер вчера в больнице – разрыдалась.  Я обнял ее и долго-долго молчал, да и что можно было сказать в этот момент -  я чувствовал себя виноватым, потому что не знал о том, что он болен и находился в больнице. Я спросил – чем я могу помочь? …
Шло время и, как в жизни часто бывает, Мария Васильевна приходила постепенно в себя. Однако, исчезла ее легкость,  шаги стали медленными и грузными, она подолгу молча сидела в кресле. Я же старался навещать ее каждый день сразу после работы. Моя мама старалась как можно чаще приходить к ней и, как могла, помогала ей. Однажды, когда я стоял у двери и уже хотел позвонить,  услышал, как она играет на рояле. Я стоял, слушал и долго не решался нажать на кнопку звонка. Открыв дверь, она предстала передо мной иной. Я впервые после смерти Иосифа Зиновьевича  увидел в ее глазах что-то обнадеживающее, что-то другое, что порадовало меня. Я слышал, что Вы не забыли рояля, это так хорошо, и я чувствую,  что Вы постепенно начинаете возвращаться к жизни – осторожно, будто боясь что-то нарушить, сказал я. И  получил долгожданный ответ. Мария Васильевна,  словно извиняясь, объяснила, что ей уже не обойтись без инструмента, так как она почувствовала тягу к нему и самое главное необходимость играть. Это же здорово,  Мария Васильевна! – воскликнул я и продолжил - давайте хотя бы каждый день по часочку работать.
Ах,  если бы не левая рука – она быстро устает - медленно и как-то обреченно сказала она.
Вспомните, как Скрябин после инсульта играл только правой рукой и специально для правой сочинял. А у Вас две руки и божественные к тому же, а слабость можно исправить тренировкой. Давайте я Вам помогу.
На мгновение я увидел в ее глазах искру вдохновения. Я увидел ту Марию Васильевну, которую знал раньше.
Да, конечно же, я с Вами согласна, но не могу же полагаться только на Вас. Вы работаете и времени в Вас мало – посетовала она.
Но я был настойчив - забудьте, это уже моя забота, время я найду, да и моя мама будет следить за Вашей тренировкой.
Так проходили недели. Мария  Васильевна  переменилась. Ее походка стала легкой, как и прежде. Она садилась за рояль со светящимися глазами. Если ошибалась, повторяла вновь и вновь пока ей это не удавалось.
Однажды я зашел в мою музыкальную школу. Казалось, все было, как и прежде, без изменений. Однако, новый директор молодой энергичный, новые, уже мне незнакомые преподаватели. И ощущение было не то – не было того духа и святости, той витающей в классах музыкальности, которые царили здесь прежде. Видно это всегда так, когда покидаешь Альма Матер. Встретившись с молодым директором, я узнал, что он готовит концерт в память об Иосифе Зиновьевиче.  Меня эта весть очень обрадовала.  Я поспешил сообщить эту новость Марии Васильевне.
Ну что я могу сказать по этому поводу – я рада, что чтут моего мужа,  но какая роль моя при этом – услышал я в ответ на свое известие.
А когда я ей сказал, что она  приглашена принять непосредственное участие в этом концерте, Мария Васильевна только и произнесла – да Бог с Вами, я никогда не участвовала в концертах.
Мне пришлось убедить ее принять участие в этом концерте, концерте памяти ее мужа, объяснить, что есть немало времени для подготовки, так как выступление планируется в конце учебного года – в мае. Она была поражена и глаза ее сияли от радости.
Свое обещание помочь ей подготовится к концерту, я сдержал. Мы определились с программой. Да и как можно было не выбрать произведение при наличии такого огромного количества нотных тетрадей, которые были собраны  в этом доме. Я тут же начал разбирать  тетради, их было так много, что понадобилось 3 дня.  И вот взял в руки ноты, которые меня удивили, т.к. они были помечены свежими замечаниями – такими,  как un poco allegro, presto, вопросительными знаками, vivace и многими другими настолько свежими, что я осведомился у Марии Васильевны,  не знает ли она о них больше. Она не знала, но предположила, что ее муж готовил нечто удивительное, но исполнить задуманное  не успел.
 Вы и будете играть одну из этих сонат в память о вашем муже – предложил я.  И так соната Muzio  Clementi  фа мажор. Мария Васильевна обняла меня, мы долго молчали, она была благодарна мне за Иосифа Зиновьевича.
На концерте памяти Иосифа Зиновьевича Каца весь зал был заполнен, и свободных мест не было. Стояли даже в проходах. Начинали концерт молодые исполнители, каждый из них старался исполнить лучшие произведения, затем выступили более зрелые ученики и выпускники.  И вот за рояль села Мария Васильевна – зал замер, даже дыхания в нем не было слышно до конца исполнения сонаты. На концертах, посвященных памяти кого-то,  не принято аплодировать, но удержать зал от аплодисментов никто уже не мог. Все стояли и у многих были слезы на глазах, сознавая, что вернулось в их души то прошлое, что любили. Это был триумф прошлого и триумф будущего поколений. Все обнимали Марию Васильевну. Она была безмерно счастлива. Это был и ее триумф.