Белая тропа

               

               
.
   Ноябрь не был, как в прошлые годы, щедр на снег. Проплешины, заполненные  опавшими пожухшими листьями, побегами вечнозелёного брусничника и лиственничной хвоей ещё часто рвали лёгкое белое одеяло.  Обходя намёты, по лесу можно было пройти и пешком.

   Но Михаил Васильевич приладил к валенкам широкие охотничьи лыжи и не спеша, часто останавливаясь, потропил по хорошо знакомому таёжному распадку. Возраст охотника выдавали выбившиеся из-под шапки давно поседевшие волосы и сложный узор из глубоких и мелких морщин на лице - отпечатки не простой, полной испытаний человеческой жизни. Большие и полные глубокого понимания глаза охотника светились добротой и свидетельствовали, что все испытания, выпавшие на его долю, он  выдержал достойно.
 
  Охотник был не один. Лыжника сопровождала собака, каких промысловики обычно списывают по возрасту и с собой в тайгу не берут.  Лайка с тусклым мехом и давно стёртыми клыками не убегала далеко и старалась держаться поближе к хозяину. С трудом взобравшись на первую возвышенность, человек остановился, чтобы слегка отдышаться, а когда увидел открывшуюся с естественной высоты природную панораму, долго удивлённо и восторженно переводил взгляд с одной картины на другую.
                *   *   *               
   Много пар обуви изношено, много длинных вёрст пройдено  опытным охотником, богато добыто соболей, белок, другого пушного зверя в щедрых таёжных угодьях. Но годы, как не хорохорился и не хотел признавать Васильич,  взяли своё, сердце не позволяло давать организму былые высокие физические нагрузки, и вот уже несколько лет охотник не выходил регулярно на промысел в тайгу. Хорошо если на несколько дней заглянет в лес, проведает охотничьи избушки, а повезет - возьмёт одного-другого соболя. В прошлом году в самую охотничью пору провалялся в больнице и так ни разу не выбрался в лес. А как стонало охотничье нутро…

   И в этом году весь период листопада не находил себе место, беспокоился, суетился, выполняя обычные, а теперь казавшиеся ему ненужными дела. Выбился из привычного жизненного распорядка, а с первыми морозами не выдержал и засобирался. А как здесь не засобираться, в это золотое для охотника время, когда уже даже во сне так явственно сладко тянет дымком, зовя к себе, таёжная избушка, спрятанная у подножья безымянной сопки под мохнатыми ветками елей; когда даже во сне встаёшь на таёжную тропу, распутывая следы вылинявшей к зиме огненно-красной лисы; а то пытаешься перехитрить прячущуюся в ледяных коростах речек норку… Наверное, испытывая те же самые чувства, а может, и как-то читая мысли хозяина, начала беспокоится Верба, лайка, верой и правдой служившая последние промысловые сезоны охотнику и вместе с ним состарившаяся. Часто поскуливая, собака с немой просьбой, какую могла доверить только охотнику, заглядывала в глаза Васильича.

 Супруга охотника Марья Петровна, посчитавшая было, что её постоянным долгим зимним ожиданиям настал конец, и раньше времени успокоившаяся, на этот раз не на шутку переполошилась, когда застала мужа за хорошо знакомыми ей по прежним годам совместной жизни занятиями. Осмотрев и удалив старую смазку из ружья, тот, достав небольшой растрескавшийся чурбачок, уселся на кухне рубить войлок на пыжи…

   - Ты чего это опять удумал? – находившаяся всё время поблизости и долго не сумев выдержать неопределённости тревожно спросила хозяйка.

   - Выберусь на недельку в лес, - сделав вид, что ничего необычного в своём решении не видит, ответил Васильич.

    - Пора уже бы угомониться. Что за напасть такая - эта охота? Что за необходимость? А если опять сердце прихватит? В лесу докторов нет,–   пыталась отговорить мужа от путешествия Марья Петровна.

     - Тайга - лучший доктор. Она не подведёт. Зато шапку тебе из соболей справим, Петровна. У  прежней-то уже мех поизносился, - бодро говорил, пытаясь избежать острых углов разговора, Васильич.

    - Да на кой она мне, твоя шапка, денег подкопим и попроще чего можно в магазине взять. А в соболях пусть молодые красуются.

     - Ты у меня, Марья, самая красивая, тебе и носить, - не скупился на комплименты супруг, добиваясь своего, и приводил дополнительные аргументы в защиту принятого решения, - я же не один, с собакой, мы потихоньку, надобно нам…

    - Собака, одно слово. Обуза это, - ворчала, уже более сговорчиво Петровна.

    - Не, Верба - это живая душа. Гляди, какие у неё глаза, говорить только вот не научилась, - охотник никогда не давал в обиду свою собаку.

  Побурчав ещё для порядка и зная, что, уж если Васильич чего удумал, ни за что не отступится, Марья Петровна стала готовить мужа в дорогу, добавив к былому содержимому поклажи основательно укомплектованную медицинскую аптечку.

    - Забирай свою доходягу и убирайтесь с моих глаз, - говорила она без злобы и серчала для видимости. Васильич знал, что уже на следующий день супруга, ожидая их возвращения, будет высматривать в окошко знакомые силуэты, а потом вздрагивать от каждого шороха на лестничной площадке, надеясь, что это вернулись они. Знал он, что и ревнует она его к собаке, принимавшей и разделявшей  его увлечение охотой, которое, как ни старалась, Петровна не могла понять…
 
Знакомый водитель - дальнобойщик подбросил к участку центральной дороги, откуда до ближайшего зимовья около двух часов ходу.
               
                *   *   *               
      После долгой разлуки охотник и собака с жадностью дышали таёжной свободой. Сейчас как никогда понимаешь цену жизни, радуешься каждому подаренному тебе дню и делаешь новые неожиданные открытия, мысленно проходя мимо тех прошлых, теперь исторических событий и прозорливо замечая в окружающем ранее не видимое и недоступное для понимания…

   По склонам сопок ещё больше налились силой красноствольные великаны - лиственницы и с высоты своих ровных стволов дружно качали ветвями, приветствуя знакомых странников. Бывший брусничник закрыла молодая пихтовая поросль. На макушках сопок зеленели не успевшие спрятаться под снег лапы кедрового стланика. По распадку, через который бежал звонкий не застывший ручей, ночью «жировал» заяц - беляк, погрыз торчавшие из-под снега молодые побеги ивы и вернулся на лёжку. Встретился старый петляющий след мышкующей лисы,  поползень под восторженное пение сопровождающей его свиты, состоящей из звонких синиц, акробатом лазал по деревьям…

  Старик свернул в сторону  и, преодолев небольшую возвышенность, спустился в соседний распадок. Через сотню метров показалось зимовьё. Пока проверив сохранность избушки, заделал имеющимся в запасе куском толи повреждённый участок крыши, заготовил дровишки, вскипятил чай, короткий осенний день иссяк.  Уже сидя у потрескивающей смоляными сучьями печки и наблюдая за безостановочной, подчиненной какому-то смыслу игрой языков пламени, заглянул куда-то далеко - далеко…
                *   *   *
   Навсегда остались в памяти Васильича те счастливые минуты охоты, когда, позабыв про всё на свете, стремительно бежал, крепко сжимая в руках ружьё, на голос  собаки, туда, к скорому открытию, к чарующей неизвестности,  к охотничьему счастью. Не знали ноги усталости, и, преследуя зверя, он мог несколько дней идти по следу. С интересом осваивал он секреты промысла и различные виды охоты: учился новым способам постановки капканов и ловушек, ходил «на стон» за сохатым, поднимал из берлоги медведя. Серебристая белка и дорогой соболь становились его трофеями. С каждым годом узнавал всё новое и старательно листал таёжную книгу дальше, тщательно вчитываясь в каждое новое слово и строчку. Стремясь испытать свои возможности, порой необдуманно и неоправданно рисковал. С жадностью он пил тогда их охотничьей чаши.

  Прошло много лет после  первых лесных троп.  Но стал замечать Васильич, что постепенно научился он испытывать то же чувство восторга, как при охоте на зверя, от увиденного нового красивого места: светлого таёжного озера, купающегося в сахарных завитушках небесного облака,  опустившегося отдохнуть к земле, после дальних странствий; вырывающегося из под земли весёлого родника; обрывистого перевала, с которого тропинка по которой ты недавно шёл, кажется лишь маленькой ниткой…  Иной раз бросал все охотничьи дела и, преодолевая ограды из ершистых ельников и переплетённого кедрового стланика, шёл по новым местам, забирался в самые дальние уголки, ночевал где придется на ворохе лапника, у горного ключа, на обдуваемом ветрами каменистом гольце, возвращался исхудавший, оборванный, но счастливый, как будто нашёл он свою мечту, какую не каждый человек и за две  жизни отыщет.   Не рассказывал никому о таких походах Васильич, боясь, что не поймут и будут смеяться, а то и запишут в «свихнутые»…

                *   *   *
  За прошедшую неделю так и не встретил ни одного свежего следа соболя.
- Не видать нашей хозяйке новой шапки. А куда деваться? Не те мы с тобой уже, Верба. Да и тайга беднеет от порубок. Со всех сторон наш участок лесорубы обложили. И так во многих местах. Сейчас  охотник себя и семью в лесу не может прокормить. Молодых сюда никакой коврижкой теперь не заманишь. Из настоящих охотников остались одни старики, что сроднились со своими угодьями, – разговаривал с собакой Васильич.

   В последний день их пребывания в тайге охотник наметил маршрут в верховье незамерзающего ключа, откуда открывался вид на дальний хребет, где в молодые годы охотник не раз бывал.  Они продвигались вдоль небольшой таёжной речки, когда за одним из поворотов  Верба, обогнав хозяина, пошла на несколько шагов впереди лыжника. Метров через двадцать Васильич обнаружил  след.

  Соболь перебежал по стволу упавшего дерева через речку. След соболя  петлял по склону сопки, где  зверёк искал мышей и пищух, и косой парой по белому  искристому снегу направлялся к вершине гольца. Лайка, срезая петли и выбирая более короткий путь, отправилась в погоню. «Ишь ты, резвости-то еще сколько в Вербе», - удивившись собачьей активности, Васильич поспешил вдогонку. След был совсем свежий, и метров через сто охотник услышал лай Вербы. Собака держала соболя на одиноко стоящей ели, в азарте корябая ствол передними лапами.

 Старик, прислонившись к соседнему дереву, стараясь привести сбитое дыхание в порядок, немного успокоился, а затем медленно поднял ружьё. Симпатичная мордочка соболя, похожего на молодого котёнка-подростка, то ли с любопытством, то ли с удивлением выглядывала из-за пушистой ветки ёлки  Был этот тёмношерстный зверёк будто с новогодней открытки, какую дарят на праздник с пожеланием добра и счастья и какую нельзя ни рвать на кусочки, ни резать ножницами.  Не тобою рисована.

   Зверёк сначала пытался спрятаться в густой хвое ели, но, поняв, что это ему не удалось недовольно заурчал и зафыркал на собаку. Так как преследователи не предпринимали активных действий, соболь, осмелев, спустился по стволу ниже к земле и, выбрав момент, прыгнул вниз, пытаясь уйти от охотников по снегу. Напрягшись всем телом, собака рванулась за добычей, попыталась перехватить зверька в полёте,  но  не смогла удержать в зубах. Васильич так и не выстрелил и, опустив ружьё, теперь счастливо улыбался, наблюдая, как стремительно, большими прыжками убегает чёрный блестящий соболь.  Охотник простоял бы так ещё долго, но услышал повизгивание собаки. Верба лежала в снегу и, несмотря на самостоятельно предпринимаемые попытки встать, не могла этого сделать.

   - Ты что ж это, обезножила? Вставай, Верба, вставай родная!

 Васильич испугался за четвероногого друга. Охотник опустился рядом и с жалостью поглаживал собаку. Верба поскуливала и виновато лизала  заскорузлые, но такие тёплые руки человека. Выждав немного времени, старик стал поднимать собаку, помогая удержать животному равновесие, поддерживал за рёбра.  Черпая валенками снег, охотник полз на четвереньках рядом, помогая сделать Вербе первые шаги. После долгих попыток к собаке, наконец, вернулась возможность передвигаться самостоятельно. Старик шёл и, веря, что Верба понимает, поддерживал собаку разговором.

  Они уже подходили к дороге, когда у старика «потяжелело» в груди – сказались недавняя пробежка и волнение за собаку. Васильич с трудом доплёлся до ближайшей лиственницы и прислонился  спиной к её высокому стволу. Ему не было больно и страшно. Сердце напряжённо стучало, словно брало куда-то разбег, перед глазами мутнело, кружилась голова, и он улетал  в бездонное небо. Такое в последние годы случалось часто, но, видно ещё было рано преодолевать земное притяжение, и он возвращался.  Но сейчас ему хотелось лететь всё дальше и дальше…


   Упираясь  лапами в снег, собака, ухватив зубами за штанину, не отпускала хозяина. Верба из всех сил, которые у неё оставались, тянула старика  к себе. Васильич медленно, но пришёл в себя.  Потирая грудь рукой и проглотив пару таблеток, хранившихся в нагрудном кармане, обратился к собаке:

   - Прости, Верба, прости, дорогая.  Сейчас пойдём домой, 
Уже по дороге к избушке он рассказывал собаке.

   - Вот подожди, дочка из Москвы пришлёт лекарства. Сейчас, знаешь, какие таблетки есть? Любого старика молодым делают. Тебе с пенсии косточек куплю или этого, в блестящих пакетах, сейчас во всех магазинах им торгуют, специальный собачий корм,  не по-русски как-то называют.  Там всякие витамины есть. На любой выставке, Верба, медаль возьмешь! Ты ж у меня самая лучшая лайка! Подожди, мы с тобой ещё собольков погоняем!

    Утренний мороз посеребрил ветки деревьев, и таёжная королева, обрадовавшись новым украшениям своих подопечных,  объявила бал. Мягкие снежинки зарождались в небе, раскачивались в дружном танце под пение быстрых чистых рек и неторопливо опускались на землю. Прокладывая новый путь, по светлой и белой земной дорожке шли охотник с собакой, шли медленно, часто останавливаясь и любуясь теми картинами, которые нарисовала ранняя зима.