Собачка сторожила двор.
Сказать не скажешь, что богатый –
сарай, хатёнка да забор,
десяток кур, да кошка Ната,
с козой козёл, тройко козлят,
а из хозяев – муж с женой,
да двое маленьких ребят,
и дед с плешивой головой,
согнутый, с палкою кривой.
Работы пёсику хватало,
он вора чуял за версту,
трудился честно, хоть бывало,
спать приходилось на ходу.
Терпенья у него с запасом,
он, правда, этого не знал...
Скулил, когда кормили мясом,
а не кормили, то молчал,
и лишь на вора и на зверя,
как лев кидался и рычал.
Все пса по-своему «любили»;
когда он лаял, дед ворчал:
«Вы шумом здесь меня сгубили», –
и палкой о забор стучал.
Его сынок ещё покруче –
если с похмелья тосковал,
ходил-бродил чернее тучи
и псу под зад пинка давал.
Он полоумный был детина –
собаку мучил и скотину...
Неплохо пёсик ладил с кошкой,
но та задача нелегка:
бывало, ссорились немножко,
да так, что шерсть летела с кошки,
а пёс зализывал бока.
С козлом случалась «напряжёнка» –
козёл же он и есть козёл!
За то лишь, что лизнул козлёнка –
рог в бок, а там – силёнка!
Если б не будка – «лапти б сплёл».
Но дни плохие были редки:
хозяйка трижды со стола
давала вкусные объедки,
носила сласти детвора,
и он от радости катался,
и, если б мог, то б и смеялся,
кричал бы даже и «Ура!»
А что собачке ещё надо?
Еда и ласка – вся награда.
Но у собак, как у господ,
решает случай их исход.
...Был жаркий день. Так много пуха
летело с древних тополей,
хозяин был весьма не в духе,
жене кричал: – Воды налей!
Не мне, а курам и козлятам…
Ах, чтоб я умер, не воскрес, –
и вдруг прямёхонько до хаты
подъехал чёрный мерседес.
...Семья выходит: муж с женою
и сын, уж папе до плеча;
и просят напоить живою
водою свежей из ключа.
А пёс им за спины заходит
и с них свой гневный взгляд не сводит;
хозяин хмурится, молчит,
а пёс то лает, то рычит,
как будто пёсьею душою
почуял поворот в судьбе.
Хозяин пнул его ногою,
тот камнем к будке отлетел.
Гость молодой воскликнул гневно:
– Вы – страшный варвар. Вы – дикарь!
Ведь Вы же знаете, наверно,
что Богом дана эта тварь
для услуженья Человеку?
И так и было во все веки!
Вы – друг собаке и хозяин…
Затем к отцу: – Мы покупаем
эту псину… Конечно, знаю…
Обыкновенная дворняжка…
Какие умные глаза. Бедняжка,
здесь нелегко тебе жилось,
тепла и ласки не нашлось…
Он к псу шагнул и шерсть погладил,
и вновь к отцу: –Я с ней поладил.
Отец на сына покосился,
но вдруг взял быстро согласился...
Слегка помялись, походили,
назначить цену попросили:
– Скажи, хозяин, что возьмёшь
За эту бедную скотину?
В базарный день цена ей грош,
а в не базарный – половину.
Но тот, хотя не протрезвел,
чужое взять всегда был смел:
– Полста зеленых! И в придачу –
пол литра водки. На удачу!
Пропустим то, как сторговались,
за сколько – тоже не вопрос,
как страсти гасли, разгорались,
нам главное: был продан пёс.
Причём, он понял: жизнь богата,
вдруг отворяется пред ним;
но и подумал: «Как же хата?
и всё хозяйство? Кошка Ната?
И дед с плешивой головой,
согнутый, с палкою кривой?
А куры? А козёл? Козлята?
Сарай? Забор? И как ребята?
Как без него они смогут?
Да здесь же воры всё сопрут!»
И он, сколь было сил, рванулся,
ошейник старенький сорвал;
хозяин задержать метнулся,
но пёс, как призрак, с глаз пропал.
Три дня носился он по полю,
валялся в спеющих хлебах,
безумно сладки были воля
и сила в собственных ногах.
Питался мышками, жуками,
гонял и зайцев, и лису,
скулил от скуки вечерами,
а утром пил с стеблей росу.
В нём начиналось раздвоенье,
теперь оно решало долю:
идти назад без промедленья
или вперёд, на вольну волю.
Ещё неделю он метался,
то в лес далёкий убегал,
то к дому робко приближался,
но в нём себя не узнавал.
Сейчас понять уже нельзя,
как пёсик выбор сделал свой.
Возможно, то судьбы стезя…
Что ж, он пришёл к себе домой.
Хозяин, упустив дурницу,
был зол и беспробудно пил;
в час роковой этот тупица,
рыча, как бешеная львица,
собачку до смерти забил.
* * *
К чему здесь гнев и возмущенье?
Таков хозяина каприз.
Но точит сердце червь сомненья:
«Зачем тебе собачья жизнь?»