Наверное, каждый преподаватель запоминает свою первую лекцию. Это почти как первая любовь. Одни волнения, трепет от встречи с аудиторией, радость и страх одновременно. Эти состояния можно перечислять долго, и все они будут лишь в малой степени отражать состояние преподавателя, впервые выступающего перед большой аудиторией, в которой 300 пар молодых глаз, удивленно, настороженно, с интересом, скептически, сочувственно, недоверчиво, иронично смотрят на меня.
А кто я? Да просто начинающий преподаватель, чуть старше своих слушателей, чем уже вызываю любопытство мужской и предвзятость (подумаешь, тоже мне, лектор!) женской части аудитории.
Кажется, ничто не заставит меня подняться со студенческой скамьи и выйти на трибуну. Но вот по всем этажам институтского корпуса разносится трель звонка (и зачем он так рано прозвенел?).
Стремительно поднимаюсь на трибуну, словно кто-то меня толкнул, встаю за кафедру, где установлен микрофон, и, стараясь не заглядывать в приготовленный конспект, начинаю что-то говорить, пытаясь заинтересовать эти 300 пар таких разных глаз.
При этом сама, не понимая как, в неустоявшейся тишине чувствую, что надо каким-то чудом оторвать одного от премилой соседки, другого - от переписывания конспекта предыдущей лекции, молодого Ромео разбудить от сладкого сна после бессонной ночи, что вряд ли удастся. Пусть поспит. Продолжаю лекцию.
Но в этот момент открываются огромные двери аудитории, и все с интересом переключаются на приход опоздавших на лекцию. Мои же опоздавшие студенты, вместо того, чтобы тихо сесть на первые ряды, пригнувшись чуть ли не до самого пола, будто бы от этого они менее заметны, устремляются на самый верх высоченной аудитории, и с шумом рассаживаются. Легкий смешок ветерком пробегает по рядам слушателей, и затихает.
Притихли и студенты, почему-то с интересом переключившись на меня. Мне же надо дальше о чем-то говорить. Кажется, что сейчас, сию минуту все, что надо говорить, позабуду, потеряю нить. Страх уже где-то рядом.
Но постепенно удается справиться со своим волнением, потихоньку заинтересовать слушателей, начинать различать что-то наподобие интереса в глазах ставшей для тебя уже почти родной аудитории. Не бунтуют, не шумят, не уходят. Спасибо, милые мои студенты. Все хорошо, читай, читай (это я себя успокаиваю), не забывай про интересные примеры (заранее, конечно, приготовленные), не перепутай даты, имена, и не жди звонка, как спасения.
Читаю, увлекшись сама, постепенно забывая про свои страхи. Но что это? Что-то острое и мягкое одновременно вцепилось мне в ногу и ползет все выше и выше. Опускаю глаза вниз, незаметно (впереди кафедра) поднимаю юбку и вижу: о, ужас: крыса. Белая, большая крыса ползает по мне, то останавливаясь, принюхиваясь, попробовав мою ногу на вкус, то шустро пробираясь выше.
Что бы сделали Вы? И гадать нечего, обязательно закричали бы: «Мама! Мамочка»». И моим первым порывом было закричать на всю аудиторию. Но Бог мой, я же преподаватель, мне нельзя. С чего взяла? Кричала бы, и, сейчас полностью верю в то, что студенты меня поняли бы. Да еще и покричали бы вместе. Вот бы было весело. Но и лекция была бы сорвана. Смешно, но я еще подумала тогда, как будет выглядеть мое объяснение по поводу сорванной лекции в деканате: по мне ползала крыса.
Сдержалась. Продолжаю читать, Крыса ползет все выше. Мне противно и очень больно. Попытки стряхнуть ее приводят к тому, что это чудище только сильнее кусается, пытаясь удержаться на завоеванной высоте.
Не помню уже, как прошли первые сорок пять минут лекции, но трели звонка я обрадовалась, как первоклассница. После звонка все-таки нагнулась, пересилив себя, взяла крысу в руки, и высоко подняла ее перед моими милыми студентами, ринувшимися ко мне водопадом. Даже кто-то захлопал в ладоши. Я, право, заслужила своим терпением и больших аплодисментов.
На перерыве выясняю, что накануне в этой аудитории была лекция по нормальной физиологии, где обязательно проводят опыты на мышах или крысах. Видимо, одна крыса отбилась, и где-то спряталась. Конечно, ждала меня, чтобы порезвиться. Нет бы, как в рассказе Евгения Рейна «Крыса его мечты», это была бы крыса, приносившая червонцы. Но моя крыса, увы, нанесла мне одни убытки, и не только моральные, но и материальные.
С тех пор перед началом лекции в этой аудитории я всегда заранее искала, не спряталась ли где моя шалунья.
Но ее, видимо, забрала к себе старуха Шапокляк, сделала ручной и до сих пор водит на поводке, рассказывая Чебурашке, крокодилу Гене и всем встречным, какая у нее особенная крыса.
Но не расставаться же мне с дорогим читателем на этой ноте. Если вспомнила Евгения Рейна, то вспомню и другие строчки, ему посвященные:
Иосиф Бродский. Рождественский романс.
Евгению Рейну, с любовью.
«Плывет в тоске необъяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих…
Твой Новый год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необъяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево»1.
Так и наша жизнь. Как у И. Бродского: «Как будто жизнь качнется вправо, качнувшись влево». Так и плывем по волнам жизни, ее воспоминаниям, отдавая дань молодости и грустя о ней, помня все, даже писк крысы на первой лекции. Вот бы все повторилось, но… «плывет в тоске необъяснимой»….
1.И. Бродский. Рождественский романс (приведен в сокращении) - Р.К.