Утро превосходное… Это я определил, когда ко мне в постель через открытое окно, пробрался солнечный луч. Он пробирался не торопливо, размеренно, от моих ног к голове, словно жалея меня и давая мне еще понежиться с полчасика. И я ждал, когда он доберется до глаз - тогда встану. Упорно ждал, даже время засек. Через десять минут, луч ударил в глаза. Я зажмурился. Пора. Самого себя обманывать, это как у самого себя шапку украсть и себе же продать. По привычке пощупал лоб ладонью - не горячий… голова не болит, сушняка нет, в памяти только: разрисованный и расписанный молодежью подъезд, номер своей квартиры, хмурый, пронизывающий взгляд жены, всё остальное ночь. Жена попозже всё расскажет и выскажет, а сейчас ей не до меня, она гремит посудой на кухне - там что-то потрескивая и шипя - жарится - по запаху картошка. Мне не до еды - со вчерашнего сыт. Я бодро вылез из постели и сам себе удивился: в выходные, а тем более после встреч с друзьями, я встаю в великих муках и после третьего зева жены, - здесь добровольно, без принуждений.
Пора погулять! Пора погулять! Ходил я по комнатам, «на кухню к жене не пошел, не хотелось сразу и с разбегу получать втык, хотелось спокойствия, с остальным успеется» и бубнил себе под нос эти два слова с мелодией, которую сам и придумал. Не сразу конечно я это придумал. Втемяшилось это мне, когда я пошел в ванную умываться. Сначала я осмотрел свой небритый, помятый и ещё сонный портрет в зазеркалье. Потом решил побриться. Побрился. Лосьоном жены, обильно, не жалея, смочил лицо, - могу и её духами; я умышленно так делаю, когда у меня кончается одеколон. На зло, делаю. Делаю до тех пор, пока она не изволит купить мне, что ни будь после бритья. Она про меня всегда забывает, «Память-то женская, когда это касается меня», однако «парфюмерию» навещает каждый день. Это у них не отнять. И когда вдруг замечает, что её дорогая французская жидкость быстро испаряется, память у неё моментально восстанавливается и у меня появляется одеколон или лосьон». И вот… я осмотрел свое прекрасное, бритое лицо, немножко конечно помятое, но это уже не в счет, настроение поднялось, стало лирическим, мне и пришли в голову эти два слова и мелодия.
…Хожу я в семейных трусах из спальни в зал, из зала в прихожую, заглядываю под кровать, диван, кресла, собираю свои разбросанные вещи, «бывает после дружеских встреч, не часто правда, - но бывает, жена ворчит, что-то пытается мне вдолбить. Я перевожу всё в шутку, и это действует. Она быстро успокаивается, и жизнь протекает мирно, полноводно, как «Волга». Хожу я не спеша, шоркаю тапочками по паркету, бубню свою выдуманную мелодию, не громко, но слышно, и как тетерев на токовище, ни чего не замечая, слышу, нарочито - грубоватое:
- Не поняла?!
Я даже вздрогнул от неожиданности, будто меня за взломом чужого сейфа застукали, где хранятся монеты, достоинством, один грош - резко обернулся. В проеме двери, прислонясь к косяку плечом, стояла жена: стройная, аппетитная, её красивый изгиб бедер и выпуклостей, даже домашний халат не в силах скрыть. На уровне подбородка, артистично, двумя пальчиками, мизинец изысканно оттопырен в сторону и вверх, держит чашку дымящегося пахучего кофе и исподлобья, с любопытством, наблюдает за мной.
- Не понял? Что это ты не поняла?! - с усмешкой переспросил я.
- С кем это он собрался погулять?!
- Ни с кем… Просто погулять и всё! А ты что подумала?
- Ещё не подумала. Думаю вот…
- Надо ж! Как богат наш русский язык. Одно слово «погулять», а сколько значений, сколько аллюзий! - все так же улыбаясь, сказал я. - Можно погулять на свадьбе, можно по улице бесцельно погулять, а можно и с дамой под ручку, - шутливо бросил я, заводя жену. Мне нравилось её злить. Когда она злилась, становилась ещё красивее и как-то даже умней что ли! Меня это забавляло, даже возбуждало.
- Значений! - с вызовом сказала она: - Как ты, это слово не ворочай, оно для вас, одно значит… - Ужратъся до чертиков!
- Ну, уж, не скажите, не скажите… мадам! - перебил я. – В данный момент я направляюсь в киоск за газетой. Хочу взять « Спорт», про футбол почитать. Узнать, как там наши «Крылья» себя чувствуют.
Она отхлебнула кофе и по - лисьи хитро щурясь, сказала:
- Хорошо чувствуют! - И еще отхлебнув, добавила. – Лучше чем некоторые! Которые, свои шмотки с утра по углам собирают. Есть будешь или как всегда?
- Как всегда… - Почёсывая затылок, ответил я. - Как всегда, это у меня ближе к обеду, пока дурь не выветрится.
Я отыскал в шкафу спортивный костюм - носки искать не стал и без них жарко, посмотрел через прозрачную, шелковую, ажурную занавеску в окно, выходившее на центральную улицу - народу немного, не все жаворонки, как я. Все одеты легко, в рубашках, платьях, шортах. Я оторвался от окна, повернулся к жене, спросил:
- Сколько у нас там градусов?
- У вас не знай, а на градуснике двадцать семь… - с ехидцей ответила она и, кокетливо, развернувшись на одной ноге, пошла на кухню.
«Удивительно… Сегодня, наверное, с той ноги встала, - подумалось мне. – Что-то ночью было между нами, а что? Убей, не помню! Однако, она, в мажоре и это радует. Есть надежда, что штрафных санкций с её стороны не предвидится».
- Рубликов сто не подкинете, случайно?! – крикнул я ей вдогонку.
- У самого есть! – не оборачиваясь и отмахнувшись, как от мухи, ответила она.
- Вчера были, а сегодня я на подсосе… Денег, как у латыша… Я её обманул. В заначке у меня три сотни завалялось, на всякий случай. Случаи, бывают неожиданные, а порой заманчивые до чёртиков.
Она, нехотя пошла в прихожую, также нехотя порылась в карманах своего плаща, в сумочке и, отыскав мелочью сто рублей, все также нехотя, высыпала мне мелочь, в ладонь, - напутственно сказав:
- Программу возьми на следующую неделю.
- Понял. Не дурак! – и чмокнув её в щечку, высыпал мелочь в карман олимпийки.
Надев сланцы на босу ногу, и открыв дверь, я издевательски, но уже с площадки, пропел, ожидая её реакцию. - Пора погулять! Пора погулять.
- Ну-ка вернись! Давай карманы! Заныкал поди, себе на пиво?!
Я хлопнул дверью у неё перед носом и, перепрыгивая через две ступеньки, как орел вылетел на улицу. У подъезда на лавочке в тени тополя, кроме рыжего кота, никого не было и тот, увидев распахнутую дверь, юркнул в подъезд. Я неторопливо обошел дом, и вышел на тротуар центральной улице под палящее солнце; с Африкой, конечно, не сравнить, но было нестерпимо душно, пахло разогретым асфальтом и выхлопными выбросами машин. Спокойно, ни кого не обходя, и ни с кем не толкаясь как в рабочие дни, пошел к киоску, стоявшему у железной остроконечной ограды, на углу сквера. Гул троллейбусов, машин и метла дворника, поднимавшая к небесам пыль, не мешали моему спокойному и бодрому настроению.
У центральных ворот сквера постоял в тени могучего клена, подышал свежим, прохладным воздухом, впал в ностальгию по - прошлому, вспомнил бурную молодость, проходившую в этом сквере: встречу с моей половиной на танцах, первые поцелуи на лавочке, подумал: «Давно я в нем не был, надо будет зайти с газеткой, посидеть в тенечке, почитать на свежем воздухе с бутылочкой пивка», решил и пошел дальше.
Рядом с киоском, у черного железного ограждения, стояли две дамы и о чем-то беседовали. Одна стройная, с распущенными кудрявыми волосами, в черной, обтягивающей её бедра, короткой юбочке, в легкой блузке и с сумочкой на плече. Вторая, пухленькая, с крашеными каштановыми волосами, в белоснежных брюках, в красной кофточке и с собакой на поводке. Её красная сумочка, сливалась с её кофточкой. Обе не обделены золотыми цацками. « Наверное, новые русские - подумал я, иронично». Меня больше привлек пес, - овчарка немецкой породы, с умными, грустными глазами. Отроду ему, месяца три - определил я по его росту и, судя по его поведению, дамы здесь стоят не меньше получаса. Кобель все время нервничал не находя себе места, поскуливал и тащил хозяйку в сквер. Она дергала поводок и истерично, покрикивала:
- Сидеть! Свалился на мою голову! Шляйся тут с тобой!
Я подошёл к киоску и, постучав в окошечко, спросил «Спорт». Следом за мной к киоску, подошёл шустрый мужичок, очкарик. «Химик», - с усмешкой подумал я: голова продолговатая, бородка клинышком, на макушке круглая блестящая плешина, будто при опытах реактивами сжег. Чем-то напоминал моего школьного учителя: веселого, дотошного, с такой же плешиной, тот, всё время с собой запасные рубашки носил в коричневом кожаном, замусоленном портфеле, - часто прожигал их. Шутил: «Кто без дырок, тот не химик»! Халат, как другие, почему-то никогда не одевал. Мы его уважали. Таких юморных, без комплексов учителей, сейчас нет, наверное, а может и есть, но Бог с ними…
- «Спорта» нет… - ответила, каким-то извиняющимся голосом, бабушка, киоскер. Уже разобрали.
- Ну, на нет, и суда нет… - улыбнулся я ей и, взяв программу и кроссворд, освободил газетную амбразуру «Химику». Достал сигарету, прикурил и услышал:
- Что это, ты, сегодня сама выгуливаешь? – спросила стройная, указав на кобеля.
Пухленькая вся встрепенулась и с остервенением выпалила:
- Да вчера, мой козел! Этот баран безрогий! Ужрался как свинья! Теперь дрыхнет, как сурок. А, этот крокодил, - дернула она поводок, - все обои и дерматин у двери ободрал. Пришлось вывести.
- Вот это выдала… - удивился я, - а с виду приятная женщина и не подумаешь. Тупой американец, как выражается Задорнов, решил бы, что она живет в зоопарке или в хлеву с перечисленными, животными.
Грустный кобель сидел в сторонке и будто бы, что-то поняв, наклонил голову сначала влево, потом вправо, посмотрел на хозяйку жалобными, усталыми глазами, зашел к ней с боку и, задрав левую заднюю ногу, пустил желтую струю на её белоснежные брюки.
С визгом испуганной кошки, и с такой же прытью, хозяйка боком отскочила в сторону. Осмотрев с отвращением свои брюки, и зыркнув на кобеля голодной волчицей, попыталась поддеть его своей остроносой туфелькой. Прижав к голове уши и поджав хвост, пес, испуганно взвизгнув, увернулся. Повторила и опять промах… Не попав в обидчика, со злости закричала: кричала громко, с выражением, перекрикивая шум мчавшихся автомобилей и автобусов, «кинорежиссер в рупор орёт тише», не обращая на прохожих - с некоторыми были дети; видно моральный устой и нравственность ей были чужды.
- Сука! Весь в хозяина, тварь! Прилично одевшись, с вами тварями и на люди выйти нельзя!
Её подруга покраснела, видно ей стало неудобно от такой тирады, и в недоумении стояла в стороне. Молчала.
Слушать такое от женщины, не только противно, но и до омерзения неловко, словно ты сам это произнес. Но меня раздирало от смеха. Её интонация, её жестикуляция руками и как она это выдала, рисовали картину, будто бы муж и кобель, периодически, с ней это проделывают и у неё лопнуло терпение. Дамы посмотрели в мою сторону и о чем-то тихо заговорили. « Химик», отошёл от окошка, гневно посмотрел на пухленькую, зачем-то снял очки, тщательно их протер платочком и, снова нацепив на острый, с горбинкой, грузинский нос, презрительно вполголоса, сказал:
- Баба базарная! Хамка! Распустились! Привлекать, таких надо! - Он, строго посмотрел на меня сверкнув стеклами очков и не найдя поддержки с моей стороны, взяв в окошке газету и заложив руки с газетой за спину, как-то по хозяйски, гордо, размеренно вышагивая, зашмыгал по асфальту домашними тапочками на пешеходный переход, будто выполнил свою миссию перед народом.
Мне, как и «Химику» было противно и в тоже время, смотреть на даму без смеха, я не мог. Прикрыв рот газетой, чтобы не раздражать дам своей саркастической ухмылкой, я прошел мимо и боковым зрением уловил: пухленькая, вызывающе посмотрела на меня и покрутив у виска пальцем, зло прошипела:
- Смешно! Все вы твари!
Она судорожно, достала из сумочки пачку сигарет и зажигалку. Прикурила. С жадностью затянувшись, резко выдохнула сизый дым в пространство и снова медленно затянулась.
Я понимаю… обидно… с мужем ссоры. Но зачем - же вот так, проносить его на всю вселенную, с кобелем сравнивать? Дети ходят… А дети как губка, мигом всё впитывают. В конце-то концов, женщина все же! И у самой, наверное, дети есть? Правильно моя бабушка говорила: «У хорошей жены и плохой муж будет молодцом». У меня было желание подойти и сказать ей. «Как пошло с вашей стороны, сударыня»! Не ругаться, ни спорить, а просто сказать спокойно. Просто без злобы сказать и уйти. Пусть потом ломает голову. Может совесть заест. И в тоже время я знал, говорить с ней в данный момент, себе в ущерб. Не став вступать в дискуссию и портить себе настроение, молча, пошел дальше. Они мне были уже не интересны, а кобель свое дело сделал и сейчас преспокойно наблюдал сидя в сторонке, как его хозяйка, взяв двумя пальчиками платочек, нежно водит по мокрым брюкам, будто бы боясь протереть их до дыр, пытается очистить. В парк заходить раздумал, за пивом не пошел, лень было через дорогу переходить, да и сушняк не мучил. Шел и думал: « Если бы я свою жену вот так одевал, как одеты эти дамы, да золотом баловал, «с моей зарплатой это конечно не реально», а она меня, вот так… - по пустякам?! Как бы я поступил? Что предпринял? Ссора? Развод? Ни что меня не прельщало, не удовлетворяло. А может и моя также на стороне, за глаза… чёрт их знает! - женщина загадка. Не хотелось бы в это верить - но это жизнь! А жизнь сейчас, дерьмо! Всё вверх ногами! Грядет матриархат. Женщины верховодят. Они сейчас и фирмы открывают и мужей и семьи обеспечивают. Большинство мужиков пьют и на их шее сидят. Мне эту пухленькую стало жаль, хоть и сама виновата. Выгуляй ты кобеля и все были бы счастливы! А так, вон оно как получилось»!
- Вот вам и погулял! - сказал я вполголоса. - Хорошо хоть, за ухмылки, физиономию не набили. А могли б! Этой жизнью все озлоблены. - Стараясь не думать о грустном, поспешил домой, рассказать жене увиденное и услышанное. Она, подобные истории любит. Скучает, наверное, сейчас без меня? Я шел по малолюдному тротуару, шлепая по - разогретому асфальту сланцами и рассуждал как умалишенный сам с собою, вслух. «Заела пластинка-то»! - Моя, тоже на меня, как кобра шипит, когда я опаздываю, а тем более поддатый, но не до такой - же степени! Меру-то знать надо! Да и мне тревожно, когда её долго нет. Какая-то злость или ревность накатывает, сразу и не понять. Как мне кажется: подобное происходит во всех семьях. Правильно говорят: «Вместе тошно, врозь нам скучно»! - Подумал я так - и мне вдруг стало легко, свободно, и отчего-то весело. Может от того что кобелю полегчало. А может от того, что действительно все мы твари - Божьи твари. И у каждой твари свои причуды и замашки и это не опровергнуть. И эта дама тварь, только не понимает этого. А где - то глубоко в подсознании звучала новая мелодия, но только с другим словом. Пора домой! Пора домой! Пора, пора, домой…