Все называли его чистоплюем, да таким он и был. Он никогда не хотел иметь дела с грязными и неприглядными сторонами человеческой жизни, не смотрел новостей, не интересовался политикой, ходил с поднятым подбородком и прищуренными глазами. Любил высказать свое «фе» и не любил выслушивать «фе» чужое.
Когда он постарел, терпеть его окружающим стало совершенно невозможно. Брюзжаще-дребезжащий старик, пусть и всегда аккуратно одет и чист, в своем районе был известен всем. Бывало, идет он по Авиамоторной улице, а местные жители переходят на другую сторону дороги. Чтоб не выслушивать нотации, в случае чего. К тому же завелась у него привычка под стать прозвищу. Он стал в подтверждение своего недовольства плевать под ноги. Нет, конечно, не конкретным людям, но этому миру в целом, где возможно такое непотребство.
Уж не знаю, когда это случилось и почему. Не знаю, заметил ли кто-то, кроме меня, связь, но стало происходить нечто интересное. Плевки эти его стали будто магическими. Например, идет он к магазину, а там, возле входа, около урны, бычки да наплевано. Прочитает он гневную отповедь, да плюнет. И тут же выйдет уборщица исправлять непорядок. Или плюнет он на аварию, перегородившую путь трамваям, как водители тут же договорятся полюбовно и разъедутся, не дожидаясь дорожной милиции. Или милиция эта приедет не через полчаса, а через минуту.
Прошло какое-то время, и Авиамоторная улица преобразилась. В институтской столовой стало вкуснее и дешевле, реклама стала менее навязчивой и более правдивой, пробки стали явлением до того редким, что сам мэр приезжал лишний раз сверкнуть лысиной и засвидетельствовать «свою», пусть и локальную, победу над транспортным коллапсом города. Чего уж говорить о чистоте улицы и вежливости пешеходов.
Журналисты, к сожалению, столь необычную активность в городе проморгали. Или пропустили специально. Негативные новости, к сожалению, лучше привлекают аудиторию. Кстати о новостях! Чуть стоило появиться на экране криминальной хронике, изображение начинало рябить, а звук скрежетать. Газеты с самыми желтыми материалами плохо завозились, а по радио вещали только грамотные и образованные ведущие.
Лишний раз я убедился в том, что это заслуги Чистоплюя, зимой. Стариковские хрупкие косточки мерзли, и он чаще отсиживался дома, игнорируя свою странную вахту. Тогда я первый раз за полгода наткнулся на брошенный посреди тротуара бычок, а потом повалило как из чаши: первая пробка на два часа, отключение электричества на восемь, кортеж премьер-министра, ограбление соседа... Чуть только весенние дни при вялом участии районных коммунальщиков растопили зимние наслоения льда, ситуация стала меняться в уже так полюбившуюся лучшую сторону.
Это было, как помнится, в конце июля, необычно чистого от пуха при наших тополях. Не знаю, как такое могло случиться, при нашем-то плюющем ангеле-хранителе. На улицу забрел хам. Самый настоящий, неприкрытый. Обматерил мороженщицу. Наступил на ногу почтальону, толкнул неимоверное количество прохожих, и даже с комментариями по поводу их ходовых качеств и габаритов. Привыкший к вежливости и покою народ столбенел или спешил убраться с дороги.
И, видимо, наши общие беззвучные молитвы были услышаны. Из проулка вышел он. Его серый плащ развевался на легком теплом ветру, трость блестела в лучах солнца подобно мечу, а цепочка карманных часов, свисавшая из жилетки, напоминала элемент кольчуги. Узкие щелки глаз выискивали жертву, подбородок, а при учете возраста – целых три, были как никогда высоко подняты. Он подошел к парню и высказал все, что думает о его поведении. На этом катастрофа кончилась.
Рассказывают, что парень долго еще сидел на лавочке в одном из дворов и жаловался каждому встречному, что у него такое ощущение, будто плюнули в душу.