Ночь еще сторожила царство Морфея. Через четверть часа его спугнут первые петухи. Двое расслабленно лежали на железной кровати. Страсть выплеснулась и затихла.
– Чёй-то ты, Фролушка, все реже ко мне приходишь? Может - охладел? – женщина первой нарушила сонливую тишину.
– Работы в последнее время много.
– Какая работа у военного?
– Воевать учимся.
– А может, разлюбил ты меня? – допытывалась женщина.
Панцирная сетка кровати заскрипела под мужчиной. Он отвернулся от горячего женского тела. Рядом стоял табурет. Кажется, вчера он оставлял папиросы и спички.
– Какая любовь, Нюра? О чем ты? – спросил он, шаря в темноте в поисках курева.
– Неужели совсем не любишь, а, Фролушка? - донимала Нюра.
– Чё ты пристала, любишь-не любишь? Обещал я тебя любить, что ли? – неожиданно разозлился Фрол.
– Ой, обещал, обещал сначала! Говорил, что будешь любить! Что для тебя любовь?
– Любовь – это когда от женщины детей хочется! – твердо ответил Фрол, вскочив и присев на край кровати.
– Так будет…уже будет, - запнулась и притихла она. Потом приподнялась и прижалась к еще влажной спине Фрола. Потерлась щекой и вдруг, обхватив руками, зацеловала всю спину, бормоча:
– Беременная я. Третий месяц пошел. Люблю тебя. Ребеночек у нас будет.
– Ты чего придумала? Какой ребеночек? – возмутился он. Нашарил курево и торопливо чиркнув спичкой, прикурил. На минуту осветилось красивое сердитое лицо. Темный чуб волной прикрыл левый глаз. Затягиваясь дымом и щуря глаза, зло спросил:
- Привязать меня хочешь?
– Хочу! Хочу, Фролушка! Навсегда привязать и детей от тебя рожать хочу! – отчаянно выкрикнула Нюра.
– Не дури, Нюрка! Ты хоть знаешь – чей он, ребенок этот? Тебя с Кириллом Пузановым видели! Любезничала с ним возле ставка! – он сплюнул на пол и вновь чиркнул спичкой. Поднялся и пошел за пепельницей к столу.
– Что ты, Фролушка? Что ты такое придумал? Да я с ним только двумя словами перекинулась! – заплакала от обиды и упала в подушку.
– Не реви! Терпеть не могу! – присел на кровать и громыхнул по табурету пепельницей. – В Киев меня переводят. Уеду я сегодня. Здесь служба моя закончена.
– А я? – всхлипнув, спросила женщина, оторвавшись от подушки. – Меня батяня убьет, с пузом-то!
– Дам тебе денег. Сходишь к врачу женскому. Поговоришь. Они знают, как помочь в таком деле.
– Откупаешься?
– Чего ты ко мне пристала? Ты у меня спрашивала – нужен мне ребенок или нет? – нервно затушив папиросу, ответил Фрол и стал натягивать трусы и подштанники.
– Кто же такое спрашивает? Куда ты, Фрол? Петухи еще не пели! – вцепилась в него женщина, увидав, что он спешно одевается.
– Другие спрашивают! – раздраженно бросил он, обувая сапоги. – Значит, поняла, да? Врачи тебе помогут.
– Не буду я скидывать ребеночка. Грех это, - заявила уверенно Нюра.
– А окольцовывать меня не грех? – он разъярился и заходил по комнате, стуча каблуками по дощатому полу.
– Я думала, любишь ты меня, - тихо обронила женщина. Встала. Прошла к столу и взяла подсвечник со свечой. Нащупала на табуретке спички и зажгла ее. – Ты хоть знаешь, что такое – любовь?
– Знаю. И люблю, Нюра, люблю так, что сдохнуть за неё готов прямо сейчас! Дышать перестаю, когда вижу ее! Руки так и тянутся – схватить на руки, прижать, как дитя и нести, куда глаза глядят! – он осекся, понимая, что откровенностью причиняет боль. Махнул рукой. Вскочил и быстро натянул гимнастерку. Дрожащими руками накинул и застегнул портупею.
– Не обессудь, Нюрка, и прости меня. Ты - девка ладная, найдешь себе мужа, - хмуро пошел к двери. Она сорвалась за ним. Преградила путь и упала в ноги. Обняла и, не глядя на грязные сапоги, стала целовать и молить не бросать одну. Но Фрол ожесточенно оттолкнул женщину и вырвался в густой холодный туман, прячущий его следы…
Пять лет спустя. Вечером с поезда «Киев – Москва» спешно сняли роженицу. Благо, фельдшер близлежащей станции ехал в одном вагоне с молодой черноволосой женщиной, у которой уже отошли воды. На белом лице покрасневшие от слез голубые глаза выражали страдание, но не портили аристократическую красоту. Она придерживала опустившийся живот и едва сдерживала стоны. Крупненького здорового мальчика приняли прямо в медпункте вокзала на дырявом топчане.
Крик новорожденного огласил старое привокзальное здание, заставив вздрогнуть уборщицу, сонно возившую грязной тряпкой по полу. На одутловатом лице с оспинами, отобразилось удивление, сменившееся равнодушием. Перекошенная дверь медпункта давно сквозняками жаловалась на большие щели. Утром в здание вокзала ворвались несколько веселых военных. Один из них держал роскошный букет кремовых роз.
– Где тут герои-путешественники?
Нетрезвая уборщица мыла пол, потряхивая хмельной головой. Вчера они с фельдшером обмывали родившегося младенца. Для этого развели пол - литра медицинского спирта, который списали на стерилизацию для родов и полночи, по-очереди, отвечали на телефонный звонок служебного телефона. Возбужденный мужской голос требовал отличного ухода за женой и сыном, заверяя отблагодарить.
Тупо уставившись на вошедших, женщина со шваброй замерла. В затуманенных глазах вспыхнул радостный свет. Она впилась глазами в красавца с букетом.
– Фролушка! - приглушенно вскрикнула.
Он уставился на неряшливую женщину, пытаясь ее узнать. Напряженную паузу нарушил хриплый голос:
– Не признал?
– Нюрка? – он растерянно отступил назад. Брезгливость скользнула по лицу. – Что ты тут…делаешь?
– Вот значит как? Нашел свою любимую? – она горящими глазами разглядывала Фрола и вдруг остановила на розах.
– Это жене, - твердо сказал он, давая понять, что дальнейший разговор не уместен. – Она вчера родила здесь мальчика.
– А у меня дочка – Танечка. Ей четыре годика, - тихо сообщила она и глубоко вздохнула, не сводя с него глаз. – На папку очень похожа...
Из медпункта спешно вышел фельдшер и прервал разговор:
- А! Как хорошо, что вы приехали! Срочно едем в областную больницу! У вашей жены кровотечение!
В суете никто не расслышал горечи в Нюркиных словах:
– От любимых женщин хочется детей...