1.
Режиссёр Арахниди впервые в жизни испытывал на себе творческий кризис. Раньше он испытывал его только на других людях, более или менее знакомых, что порой приносило удовольствие. Более того — некоторую тайную радость чувствовал режиссёр Арахниди, когда в кулуарах собрат по шезлонгу и мегафону тихо признавался: «А у меня, представьте себе, творческий кризис». Конечно, режиссёр Арахниди в таких ситуациях сочувственно хлопал собрата по плечу и говорил, что всё пройдёт и муза непременно вернётся, но в глубине души чувствовал себя невероятно счастливым — не из злорадства, конечно, а просто потому, что его, режиссёра Арахниди, до сих пор этот кризис обходил стороной. И теперь, словно в расплату за ту нечаянную радость, это проклятье всех художников пришло и к нему.
Ощущать кризис на себе оказалось делом не таким уж приятным. А самое неприятное заключалось в том, что пришел он не во время съемок фильма, а после — когда наступило время монтажа.
Тут надо сказать, что режиссёр Арахниди считал монтаж наиважнейшей частью кинопроизводственного процесса, и никому это дело не доверял, предпочитая самолично кромсать километры с таким трудом отснятых кадров. «Снимать можно что угодно и как угодно, — говаривал он интервьюерам, охочим до красивых цитат. — А вот от того, как нарежешь и завернёшь, зависит, будет ли пипл хавать — это вам любая домохозяйка скажет».
И интервьюеры кивали с умным видом и прилежно записывали всё в блокноты, не решаясь спорить с авторитетом домохозяек.
О том, что к нему пожаловал именно кризис, режиссёр догадался, когда в его голове неожиданно появилась мысль сделать некоторые кадры фильма чёрно-белыми, как в старом кино. Мысль сначала показалась ему хорошей, но подумав минуту, он счёл её отвратительной, так как до него этот приём использовался многими режиссёрами, а он, Арахниди, всегда считался новатором и даже авангардистом, чего в жанре ужасов, в котором он работал, добиться было непросто. И всё же на какой-то миг мысль о чёрно-белом кино показалась ему стоящей внимания, а это, увы, означало одно — творческий кризис.
Режиссёр Арахниди внутренне собрался и морально подготовился к гнетущей волне уныния, которая, как он неоднократно слышал, всегда сопровождает настигший его кошмар — и волна эта не заставила себя ждать. Режиссёр взвыл, как дитя, схваченное завучем за ухо, а затем заплакал, как раненый зверь, оказавшийся в западне. Такое собственное поведение показалось ему недостойным, и он попытался успокоить себя в форме внутреннего диалога со своим подсознанием.
— Я великий режиссёр, — строго сказал он про себя. — Я знаю всё о кино.
«А вот и не всё», — ответило коварное подсознание, будто дразнясь.
— И чего же я, по-твоему, не знаю? — спросил он.
«Ты не знаешь, каково оно на вкус», — ответило подсознание, теперь словно бы издеваясь.
— Издеваешься? — уточнил у своего подсознания режиссёр Арахниди, но, получив утвердительный ответ, не успокоился, а принялся шарить взглядом по монтажному помещению. И взгляд его упал на стол, где в некотором беспорядке лежали куски плёнки с запечатлённой на них кульминационной сценой фильма, уже нарезанной для последующего монтажа.
— А ведь и вправду — не знаю я, каково оно на вкус, — глубокомысленно заметил режиссёр. И уже в следующий миг он набрал полные горсти фрагментов плёнки, которые затем отправил в рот и принялся вдумчиво жевать.
На вкус плёнка более всего напоминала полиэтилен, но обострившиеся чувства режиссёра без труда различали и металлический привкус крови, и горький — страданий, и сладкий — греха... Вся палитра эмоций, которую он желал передать зрителю, развернулась на его языке, и так ярко, словно сам он был всего лишь одним из посетителей кинотеатра в день премьеры, а не режиссером, собственноручно снявшим этот фильм. Жёваные кусочки он аккуратно сплёвывал на пол, а когда пережевал все, улыбнулся улыбкой просветлённого и взялся за тюбик клея. Теперь можно было приступать к монтажу.
2.
Фильм режиссёра Арахниди «Резцы Хаоса» прогремел на весь мир, став хитом сезона. Люди толпами валили в кинотеатры, а после просмотра выходили совсем другими людьми. Критики соревновались в возвышенности и льстивости эпитетов, вознося хвалу гению режиссёра (и монтажёра — как он сам указывал в многочисленных интервью).
И зрители, и критики были единодушны в одном — венцом фильма стала кульминационная сцена, в которой сыграла дива жанра ужасов Ксения Слонофф, знаменитая своим непревзойдённым талантом к изображению страха всех видов — от лёгкого испуга до панического ужаса, сопровождающегося истошными воплями. Мало кто знал — а вернее, об этом знали только люди, имевшие честь работать с ней на съёмочной площадке, — что такая реалистичная игра Ксении достигалась при помощи одного простейшего приёма: всего-то требовалось, чтобы кто-нибудь из съёмочной группы, кто был не слишком занят, в нужный момент показал актрисе из-за кадра живую мышь. Степень страха, изображаемого Ксенией Слонофф, была обратно пропорциональна расстоянию между нею и грызуном.
Все, кому был известен этот секрет актрисы, подозревали, что, должно быть, режиссёр Арахниди ради удачного дубля показал ей не одну, а целый выводок мышей — потому что в этой сцене она была чудо как хороша. И если на протяжении первых пяти минут кульминации зрители ещё надеялись на появление Бастера Краба с огромной бормашиной, спешащего спасти мир, то всё оставшееся время (а сцена длилась двадцать три минуты и семнадцать секунд) они, уже смирившись с неизбежным финалом, молча слушали вопли Ксении, невообразимо прекрасной в длинном серебристом платье, и смотрели на то, как невидимый монстр методично поедает пространство вокруг неё, постепенно приближаясь.
Этот невидимый пожиратель был, как заявлял каждый первый критик, самой гениальной находкой режиссёра. И действительно — несмотря на свою невидимость, монстр словно физически присутствовал в кинозалах, и многие зрители клялись, что видели следы его невидимых зубов на полотне киноэкрана даже во время финальных титров. А после того, как фильм показали по федеральному телевидению, у сервисных центров стали выстраиваться очереди из граждан, принесших на ремонт свои телевизоры, кинескопы которых, по их словам, были изувечены резцами хаоса.
Когда режиссёра Арахниди спрашивали, как он добился такого необычайного эффекта присутствия, он отшучивался в том духе, что хорошая домохозяйка никогда не поставит на стол перед гостями того, что не пробовала сама — и, несмотря на очевидное несоответствие такого ответа заданному вопросу, интервьюеры, окончательно подавленные авторитетом домохозяек, кивали головами и записывали всё в блокноты.
После «Резцов Хаоса» режиссёр Арахниди ушёл из мира кино, справедливо посчитав, что достиг пика своей славы. Заработанные им гонорары позволяли ему отныне и всю оставшуюся жизнь заниматься чем угодно — и он выбрал развлечение. Всегда весёлый и открытый всему, он разъезжал по миру, и везде развлекался, как мог. Вскоре он умер на одном из островов Индонезии, неудачно поперхнувшись во время весёлого состязания по поеданию пауков на время, в финале которого соревновался со Святейшим Папой Новой Гвинеи. Спешно вызванный племенной лекарь сразу оторвался от своих племенных занятий и со всей возможной скоростью прибыл на место происшествия — но было поздно. Он сделал всё, что мог — осмотрел тело, констатировал смерть и вписал в графу «Заключение врача» своё, врача, заключение: «Съедобен».
Так заканчивается история режиссёра Арахниди (отвратительного, если откровенно, человечишки, матерщинника и деспота, который однажды ударил монашку, а ещё заставил актёра, игравшего вампира, принять сильное седативное средство, чтобы сердце билось как можно медленнее, хотя зритель этого всё равно не видит — теперь, когда он умер, мы можем всё рассказать об этом мерзавце) и начинается история Ксении Слонофф.
3.
Ксения Слонофф (и это не псевдоним) всегда играла в фильмах ужасов и всегда вопила. Первой её ролью была эпизодическая роль новорожденной, а точнее — новорождающейся. Фильм назывался «Ужас родового поместья Каспервилей», но, из-за весьма натуралистичной сцены появления младенца на свет, критики в своих рецензиях смело сократили название фильма до «Ужас родов». Кроме всего прочего, это был единственный фильм с нею в одной из ролей, который она после съёмок посмотрела в кинотеатре; впрочем, её никто не спрашивал, хочет ли она видеть этот фильм — малышку в кинотеатр просто принесли.
Однако при просмотре «Ужаса родов» (давайте будем называть его так) маленькая Ксения так развопилась, что её решили вынести из зала, дабы она не мешала другим. С той поры на просмотры её не брали, а она и не рвалась.
Так и дожила она до самой старости, не увидев ни одного фильма ужасов, но снявшись почти во всех. К восьмидесяти годам она уже совершенно не помнила подробностей своей карьеры, а редких корреспондентов, вспоминавших о её былой славе, потчевала байками, которые сочиняла на ходу.
Она жила спокойно и счастливо, пока в один прекрасный день в её дверь не постучался представитель известной сети кинотеатров. Он рассказал ей, что в ближайшее время планируется показ фильмов с её участием и его компании очень хотелось бы, чтобы она почтила своим присутствием один показ — всего один, и не ради рекламы, а ради неё самой и тех зрителей, которые ещё помнят, на какие вопли была способна её молодая глотка. Фильм, который мисс Слонофф решится посетить, она вольна выбрать сама, но вот место, где она будет сидеть во время просмотра, определят организаторы.
Досконально неизвестно, чего ещё наплёл Ксении Слонофф умелый подхалим, но уже на следующее утро она позвонила ему и сообщила, что была бы не против взглянуть, наконец, на тот фильм, которым все когда-то восхищались... как же его... дайте вспомнить, память уже не девичья... «Клыки Беспорядка».
— Вы имеете в виду «Резцы Хаоса»? — уточнил представитель, и, получив утвердительный ответ, предупредил:
— Мы уважаем ваш выбор, но тут такая неприятность случилась... В общем, за время хранения бобин с фильмом в национальном архиве с ними что-то произошло, и пленка, на которой заснята последняя сцена, оказалась изрядно пожёванной. Впрочем, мы сделали всё, что могли, чтобы восстановить фильм, и уверены, что никто не заметит разницы, но тем не менее...
Он ещё что-то говорил, но Ксения Слонофф уже не слушала его, а думала о том, что бы ей надеть в честь такого знаменательного события.
4.
В тот вечер за ней приехал лимузин — и иначе не могло быть, ведь она на предстоящем празднике была королевой. Её привезли к самому роскошному кинотеатру города, и сам президент кинокомпании (которого она когда-то знала, как осветителя — ах, эта непредсказуемая жизнь!) открыл дверцу автомобиля и галантно подал руку.
Толпа ахнула, когда она вышла из машины — и побежал шёпот: смотрите, она в том же самом серебристом платье! Да, одно и то же платье в двух экземплярах будет украшать сегодняшний вечер, ведь иначе и быть не могло.
Ксения Слонофф с некоторым неудовольствием приняла тот факт, что её место для просмотра располагалось прямо перед экраном, на специальном возвышении, но, поразмыслив, она решила, что ей, с её близорукостью, так будет даже лучше.
Зрители тоже не возражали — почти все они были того поколения, которое помнило её лучшие роли, и пришли смотреть не фильм, а на неё.
Она же глядела на экран, не отрываясь, вспоминая бурную молодость и забывая о скучной старости, и первые полтора часа фильма пролетели для неё, как мгновение.
А потом была кульминация. Тут уже и зрители перевели свои взоры на экран, желая вновь насладиться волшебством режиссёра Арахниди, но... волшебства не произошло. Как ни вглядывались они, невидимый монстр не ожил, не грыз полотно экрана, и, в общем, даже не пугал. В зале стали раздаваться недоуменные возгласы, они становились всё громче, и вдруг чей-то голос громко выкрикнул:
— Видали? Микрофон попал в кадр!
И действительно — что-то мелькнуло в углу экрана, и это было замечено почти всеми.
— Да этот Арахниди был просто дилетантом, — сказал кто-то. — Не понимаю, почему в молодости мне так нравился этот фильм. Я ухожу.
И он неспешно направился к выходу, а за ним, сначала тонкой струйкой, а затем потоком — все остальные. Все, кроме старой женщины, которая одиноко сидела на возвышении, повернувшись мокрым лицом к экрану.
— Мисс Слонофф, — окликнул её один из зрителей. — Мы нисколько не хотим вас обидеть, вы прекрасно сыграли в этом фильме. Просто у режиссёра в тот момент был, наверное, творческий кризис.
Ксения Слонофф ничего не ответила. Она была мертва.
ЭПИЛОГ
На следующий день после смерти знаменитой актрисы жанра ужасов Ксении Слонофф все газеты практически слово в слово написали о том, что во время ретроспективного показа фильма «Резцы Хаоса» невидимый монстр сошёл с экрана, чтобы незаметно довершить своё чёрное дело.
Спустя неделю представители киноконцерна, организовавшего этот трагический показ, выступили с заявлением о том, что группа экспертов просмотрела в замедленном повторе эпизод, в котором в кадре якобы виден микрофон, и пришла к неожиданному заключению: это не микрофон, а рука режиссёра Арахниди, держащая за хвост извивающуюся живую мышь.
КОНЕЦ.
09.02.2013 г.