Одесса... Что с них возьмёшь... К юбилею события..

Борис Цыганский
В этом году исполняется юбилей события, которое внесло живые и разнообразные оттенки в тягучее, размеренное, но совершенно неупорядоченное существование если не всего нашего веселого города, то по крайней мере нескольких окрестных кварталов.
Началось с траншеи. Многие знают как быстро и споро выкапывали (и копают по сей день) траншеи для газовых труб, водопровода, канализации и чего угодно еще.
Но, к сожалению, это просто начало длительного и жутковатого перманентного процесса вроде мировой революции. Причем - с таким же толком. Исключений не припомню.
Траншеи остаются разрытыми, гниющие трубы остаются годами нетронутыми. Вырытая земля либо по лягушачьи чавкает, превращаясь в грязь под осадками и без таковых, либо её бугры покрываются наледью при малейшем морозце, а траншея приобретает вид рва, непреодолимого для вражеской пехоты по типу "враг не пройдет".

Этой пехотой были мы - мирные и не совсем мирные жители окрестностей.
Мне лично кажется, что в Одессе число не совсем мирных жителей несколько превышало усредненную статистику как советской системы, так и предшествующих и последующих политических систем.
Когда я говорю о не совсем мирных жителях, я вовсе не имею ввиду людей с преступными намерениями. Конечно, нет. Просто в Одессе всегда было множество женщин (единственный советский город, где обращение "мадам" было общепринятым) и мужчин не только с продвинутым чувством юмора и тонкой самоиронией, но и с весьма развитым пониманием собственного достоинства плюс умением за него постоять.

Всё плохое когда-нибудь заканчивается. Хорошее - тоже, но, к несчастью, гораздо быстрей. Так, по крайней мере, нам кажется.
Трубы всё-таки меняют на новые (но от этого не менее дефектные), землю когда-нибудь засыпают обратно, покалеченное пространство заливают асфальтом, из которого украли или недовложили всё, что только можно украсть или недовложить. И гораздо скорей чем мы можем предположить, начинают копать новую траншею.

Дело происходило летом, часов в шесть вечера. Рядом с дворовыми воротами на табуретке сидела моя бабушка и непрерывно оценивала ситуацию внутри и вокруг коляски, в которой находился трехмесячный младенец - моя сестра.
Должен сказать, что бабушки в те времена и в этом городе были таковы, что им можно было поручить охрану чего угодно и кого угодно, включая государственную границу и членов Политбюро, сэкономив тем самым на погранвойсках и компетентных (так для приличия именовали Контору Глубокого Бурения) органах.
Но для этого одесских бабушек надлежало вооружить. На это Политбюро не могло пойти, так как в отличие от грудничков совершенно не доверяло себя нашим бабушкам. Оно не ошибалось. Недоверие было взаимным.

Некий глубоко поддатый (накуренных тогда, по-моему, не было) до агрессивности бездельник тридцати с лишком лет вдруг решил атаковать мою бабулю и захватить трофей в виде коляски и младенца с целью отправить таковых в траншею. Бабушка не только не сдалась, но и укусила гада, пнув его в пах ногой с одновременной подачей звукового сигнала опасности по мощи совместимой с системой ПВО.


Мой отец и его приятель, только что пришедшие с работы, в считанные секунды оказались на улице, заняв позиции перед и за агрессором.
Надо сказать, что и мой отец, прошедший войну, и его друг были красавцами в возрасте где-то между тридцатью и сорока.
Однако, хотя друг отца и обладал несколько замедленной реакцией по сравнению с папой, у него было таки замечательное качество, приводившее меня в полный восторг - он был совершенно невероятным заикой.

Понятно всякому, что к огромному удовольствию набежавших зрителей, отец отправил агрессора в траншею.
Заика был невероятно разочарован. "Ч-ч-что ж-ж-же т-т-ты с-с-сделал? Э-т-то не-ч-ч-честно" - сказал он отцу.
Папа никогда не шёл против друзей когда вопрос касался справедливости и удовольствий, а если уж справедливых удовольствий, то и подавно.
Когда агрессор вылез из канавы, заика лично повторил папину процедуру. И, как последний аккорд, схватив гада за руки и за ноги, они вдвоем сбросили его вниз в третий раз.
Враг был разбит и посрамлён. Толпа предлагала присыпать его землей, однако папа был не только справедлив, но и гуманен, правда только до некоторой степени.
Друзья вернулись в квартиру, где и распили бутылочку по поводу приятно проведенного вечера.

Через три дня отца вызвали к народному судье нашего района. Судья оказалась женщиной и, как папа потом рассказывал, вполне аппетитной.
Она молча протянула ему медицинское свидетельство о побоях, доставшихся на долю гада, и спросила папу: "Ну что же будем делать?"
Отец ответил: "А что бы сделал ваш муж на моём месте?"
-"Ну да, конечно, то же самое. Правда мужа у меня нет", судья ласково посмотрела на папу, хотя он всегда вёл себя скромно с работниками правоохранительных органов.
-"Я должна реагировать, поэтому передам ваше дело в товарищеский суд домоуправления".

Ещё через несколько дней, при огромном стечении любопытствующих и добровольных свидетелей, товарищеский суд вынес свой справедливый приговор - по 10 рублей штрафа с папы и его друга, и 25 рублей - с побитого гада.

И тут произошёл настоящий апофигей. Заика-друг, обращаясь к отцу, воскликнул: "С-с-слуш-ш-шай, к-к-класс, д-д-давай в-в-всего з-з-за д-д-десять р-р-руб-б-блей его о-п-п-пять п-п-побьём!!!"
Все - публика, суд, свидетели и, похоже, даже родня агрессора зашлись в таком пароксизме смеха, что можно уже было справляться об их здоровье.

Одесса...Что с них возьмёшь...


На фотографии:
папа, который был и воином-победителем, и обаятельным парнем, любимцем всех вокруг и всех подруг, мог подраться, выпить, и, вообще мог всё,
мама, которая была очень нежной и обаятельной, но держалась подальше от драк и скандалов,
я, который, всё это наблюдал, чтобы описать через много-много лет.

На фото нет:
моей младшей сестры, которая родилась позже, как раз за три месяца до описываемых грандиозных событий,
бабушки, на которой держалось всё, что должно держаться в хорошем одесском доме и которая так любила нас всех и меня в особенности,
соседей, зевак, судей и, конечно, друга-заики - они просто не уместились на фотографии

Здесь нет и пострадавшего гада. Его фото по-прежнему висит на милицейском стенде "Они позорят наш город" и оно нам ни к чему, правда?