Лелик был моим другом. Не очень надежным, правда, потому что безудержно болтал.
Но без занудливой ахинеи, от которой хочется скрыться - да некуда.
Его непрерывная болтовня была яркой, насыщенной, образной. И главное - интересной. Сейчас это называют потоком сознания. Все, что Лелик видел и слышал, о чем читал или мечтал, приобретало неожиданные и непредсказуемые оттенки.
В его рассказах и я выглядел куда значительней, чем казался себе сам. Должен признаться - мне это нравилось.
Даже свести вничью шахматную партию с Леликом для меня было удачей. При этом он непрерывно говорил о чем-то постороннем и, казалось, даже не смотрел на доску.
Что-то в этой дружбе было не так. Возможно, не хватало доверия. Наступил день, когда между нами пробежала черная кошка.
Школьный завуч по кличке "Косой" провел доверительную беседу с активом, напомнив нам, будущим комсомольцам, о принадлежности к дружине имени Павлика Морозова, как известно, убиенного собственной родней, о том, что враг не дремлет и что "Болтун - находка для шпиона".
Насчет болтуна сомнений не было. Оставалось найти шпиона. Мученичество бедного Павлика ясно указывало, что вражеского агента следует искать в семье Лелика.
Елена Сергеевна, мама, явно была невиновна.
В отличие от сына, она была замкнутой женщиной, редко выходящей за пределы одного-двух кварталов в своей округе или еженедельного похода на рынок "Привоз".
Все-таки в ней было нечто несоветское. Последнее время блондинистая Елена Сергеевна потерянно бродила по комнате с абсолютно оголенной и немаленькой грудью, не обращая внимания на гостя, то есть на меня. Я честно пытался отвернуться, но без особого успеха.
Впрочем, этому было объяснение - кроме Лелика, в семье жили две новорожденные девочки-близнецы. Аппетит у младенцев был неуёмный, так что маме приходилось быть наготове.
Вероятно, вопросы внешних приличий Елену Сергеевну волновали в последнюю очередь.
Папа, Платон Юрьевич, был психиатром.
И, как большинство представителей этой славной профессии, не походил на известных мне нормальных взрослых.
Обращался на "Вы" ко всем, включая жену, сына и даже меня.
Причем именовал собственную хронически полуголую супругу исключительно по имени-отчеству.
Понятно, что такой патологически вежливый человек никак не мог принадлежать к шпионскому сословию.
Вся квартира семьи состояла из одной огромной высоченной комнаты и крошечной узкой кухни.
Две комнатные стены были заставлены снизу доверху книжными полками.
Чтобы добраться до верхних - приходилось пользоваться деревянной стремянкой.
Платон Юрьевич разрешал мне рыться в его сокровищах и даже брать их почитать домой. Конечно, при условии аккуратного возврата книги на обусловленное место.
Моим излюбленным чтивом были тома энциклопедий, которые я любил открывать на случайной странице.
Однажды, открыв наугад медицинскую энциклопедию, я увидел картинку со сносками, явно не предназначенную для моих глаз.
Запомнив текст под картинкой и сноски, я щеголял этой сомнительной эрудицией в своем дворе и классе еще года два-три.
На кухне, в крошечном промежутке между столом и большим фанерным ящиком для хранения лука, жил, вернее - приходил поспать на складном топчанчике, Толик - младший брат Елены Сергеевны.
Толик был студентом Института Связи, но постоянно подрабатывал.
То ночным сторожем в своем же институте, то разгружая вагоны. Но, в основном, на разноске телеграмм. И праздники были для него горячим временем - появляясь с поздравительной телеграммой за пять минут до Нового Года, Толик мог рассчитывать на особенно щедрые чаевые.
За исключением транзисторного рижского приемника "Селга", коленкоровой тетрадки и химического карандаша, имущества у Толика не было никакого.
"Селгу" Толик прикладывал к уху, чтобы, не беспокоя окружающих, слушать вражеские голоса. А в тетрадку что-то регулярно записывал.
Выражение лица у Толика было всегда потерянным и виноватым.
Вот он. Враг был найден. И расклад получился любопытным.
Толик получает из приемника зашифрованные инструкции. Сначала запоминает их, затем записывает в тетрадку. Запись ведется химическим карандашом, чтобы в случае опасности спрятать концы в воду самым буквальным образом - ведь запись таким карандашом мгновенно расплывается.
Свои сведения Толик добывает из секретных телеграмм, которые разносит по квартирам засекреченных граждан.
Результаты докладывает своим заокеанским хозяевам прямиком из Института Связи.
Мне было жаль Толика. Я решил дать ему шанс.
Рискнул, несмотря на возможную опасность.
Ведь кроме явного имущества у Толика мог быть бесшумный пистолет или даже финский нож, спрятанные в ящике для лука.
Ящик был проверен вплоть до шелухи. Ничего.
У меня возникли первые сомнения.
Но поиск врага следовало довести до конца.
Я строго спросил студента: "Толик, ты шпион?"
Толик совсем не удивился, и я воспрянул духом.
Он кротко смотрел на меня, а я объяснял на чем основаны мои подозрения.
Я обещал ничего не сообщать Косому, если Толик совершит добровольную явку с повинной в здание на улице Бебеля, в наш самый компетентный орган.
И самонадеянно предположил, что Толик не будет наказан, если будет откровенен до конца, сдаст свою коленкоровую тетрадь и согласится на перевербовку.
Толик вполне серьезно, но тихо ответил мне: "К сожалению, я не шпион".
"К сожалению" в момент и полностью развалило стройную логику моих изысканий.
Не шпион, но хочет стать шпионом?
Это уже ни в какие ворота не лезет.
Толик продолжал: "Ты уже большой, скоро будешь взрослым. Мой тебе совет - всегда думай о том где ты живешь, как ты живешь, и что ждет тебя и твоих близких".
Я задумался, следуя совету мудрого Толика. И думаю до сих пор...