Автор предупреждает модераторов и читателей о том, что рассказ содержит ненормативную лексику.
1
…Так уж вышло, что я ни разу в жизни не объяснялся в любви. И не потому, что был застенчивым или косноязычным и по этой причине не ухаживал за дамами, нет; наоборот, и у десяти человек не хватило бы пальцев на руках и ногах, если б они вздумали подсчитать количество женщин, с которыми я крутил романы. Скорее, внутренняя чуткость к сердечному ритму и честность перед собой не давали мне сказать очередной любовнице те ласковые и нежные слова, которые мечтает услышать каждая женщина. Ибо я твердо знал, что у нормального человека настоящая любовь бывает в жизни только раз. Что же касается влюбленности… тупиковая ветвь. Из нее никогда не вызреет большой и полезный для общества плод в виде семейной пары, про которую скажут: они жили долго и счастливо и умерли в один день.
Посудите сами: откуда мне было знать, что, может, та девушка, которая в то время владела всеми моими помыслами, всего лишь эфемерный мотылек, образовавшийся подле меня по прихоти Судьбы; каприз Случая, возникший только на мгновение для какой-то высшей и, следовательно, совершенно непонятной мне цели; проверка Темных сил с целью сбить меня с пути истинного, ибо – я в этом нисколько не сомневался – стоило бы мне признаться очередной пассии в любви, как на горизонте непременно показалась бы ОНА, а у меня уже, к сожалению, были бы связаны руки, поскольку, если любовь – якобы Настоящая! – найдена, то поиск завершен, и теперь надлежит плодиться и размножаться (с соблюдением всех предписываемых обществом в таких случаях формальностей или же без оных).
* * *
Я знакомился с женщинами запросто. Приятная улыбка, ничего не значащие фразы, глубокий взгляд в самую сердечную мякоть женской души. И – самое главное – в процессе знакомства показать, что женщина тебе интересна. Как человек. Но не переборщить. Представительницы прекрасного пола сразу чувствуют фальшь, вызванную похотью. И при первом же подозрении скрываются в своей раковине, как устрицы в момент опасности.
Конечно, женщины тоже любят секс, но подход мужчины к изготовлению детей обязательно должен быть творческим, то есть непременно кружным и интересным для женщины. Иначе у соискателя дамской благосклонности ничего не получится. Или получится, но как-нибудь потом.
* * *
Мой старший брат в юности любил читать фантастику. В те времена – это был конец семидесятых – найти хорошую книжку было непросто. Но у брата было множество знакомых, которые охотно давали ему почитать и Стругацких, и Лема, и прочих известных авторов потому, что брат отлично разбирался в радиоэлектронике и запросто чинил всевозможные проигрыватели, магнитофоны и усилители. Но если романы Саймака или Бредбери были все-таки напечатаны в государственной типографии (как правило, это были типографии братских республик типа Киргизии или Узбекистана), то Стругацких приходилось читать, портя глаза: мало того, что это был самиздат, это был зачитанный до последней степени самиздат, в котором не только некоторые буквы, но и целые слова невозможно было прочесть и об их смысле приходилось догадываться по контексту, настолько они были затерты, и бумага, на которой когда-то был напечатан роман, на каком-то этапе своего существования становилась не толще папиросной, а углы страниц уже давно скрутились и приобрели форму миниатюрных «козьих ножек».
В общем, брат, не ударив для этого палец о палец, привил мне тягу к чтению. Потому что брат - непререкаемый авторитет во всех областях жизни. К тому же он обладал хорошим литературным вкусом. И разрешал читать свои книжки. Если еще не подошло время отдать их законному владельцу.
Иной раз мне приходилось буквально за ночь глотать книгу – под одеялом, при свете фонаря (родители запрещали нам читать по ночам, беспокоясь за наше зрение (?!)) – если утром ее нужно было возвращать хозяину.
Годам к четырнадцати я стал законченным книжным наркоманом. Плотно «подсел» на допинг из беллетристики. Не находил себе места, если в течение дня не прочитывал страничек двести какого-нибудь нового произведения, ибо мне обязательно нужно было себе что-нибудь представить. Чужую планету. Безвыходную ситуацию в космосе. Пришельцев. Войну роботов. Коварных пиратов-инопланетян. Если прочитать что-нибудь свеженькое не получалось, этот день можно было вычеркивать из жизни.
А еще у нас дома были подшивки журналов. Но это был НЗ. Я пользовался им только в крайнем случае. Отец выписывал «Науку и жизнь», «Изобретатель и рационализатор», «Иностранную литературу». Брат уговорил родителей, и отец выписал специально для нас «Юный техник», «Радио» и «Техника – молодежи». Обычно я не мелочился, а читал сразу всю подшивку журналов за год, потому, что рассказы в них были, как правило, короткие, так, на один зубок.
* * *
И вот однажды, открыв журнал, – это был один из номеров «Техника – молодежи» за восемьдесят четвертый год – я увидел ЕЁ глаза. На развороте журнала над названием рассказа был нарисован – в несколько штрихов – набросок женского лица: зеленые-презеленые глаза и несколько прядей светлых волнистых волос, хаотично причесанных ветром.
Художник по фамилии Авотин смог в своем наброске передать – по крайней мере, мне так показалось – взгляд по-настоящему любящей женщины. И не просто любящей женщины, но женщины, для которой смысл жизни состоит в том, чтобы всегда быть рядом с любимым человеком и никогда с ним не расставаться. Что бы ни случилось. Радоваться его радостям. Грустить, когда ему грустно. Охранять его покой. Жить им одним. Постоянно. Всегда.
…Я тогда долго смотрел в ЕЁ глаза и все никак не мог досыта насмотреться.
* * *
Я совершенно не понимаю тех людей, которые восторгаются Моной Лизой. Ах-ах, какая красота! Ах-ах, какая неуловимая улыбка! И как только эти знатоки-ценители не замечают, – будто на них шоры надеты! – что Мона Лиза как женщина совершенно ничего собой не представляет. Тонкие губы, маленький рот. Некрасивый нос. Высокий лоб мыслителя, но ведь когда мужчина с женщиной остаются наедине, они вряд ли будут рассчитывать круговую орбиту искусственного спутника Земли или решать задачки по химии. Большое и круглое, как блин, лицо, какие-то пьяные глаза. Гепатитная желтизна белков. И в теле. Просто кошмар какой-то, а не женщина!
По моему мнению, иллюстратор Авотин уделал гениального Леонардо как ребенка. По крайней мере, его набросок был в тысячу раз живее и выразительнее достояния человечества, висящего в одной из галерей Лувра.
* * *
Скоро ежедневный просмотр того рисунка стал привычкой. Я приходил из школы, бросал в коридоре сумку с учебниками, доставал журнал, всегда открытый на нужной странице, клал его на стол и смотрел в её зеленые очи. Мысли мои сразу куда-то исчезали, будто они были тактичными людьми, которые чувствуют, что в данной ситуации они лишние, и оставляли меня с ней наедине. Я мог просидеть, глядя ей в глаза, целый день и не заметить этого, поскольку в те моменты времени просто не существовало.
Я не влюбился в этот рисунок, нет, но он меня странным образом притягивал. Глядя в её зеленые глаза, я чувствовал, что нахожусь в одном шаге от разгадки Великой и Древней Женской Тайны. Но знание, которое раз за разом открывалось мне, к сожалению, невозможно было выразить словами. И, следовательно, воспользоваться им.
Так продолжалось до выпускного вечера. На следующий день в шесть утра я улетел в столицу поступать в МГУ. А журнал с собой взять забыл, поскольку был в изрядном подпитии, за что впоследствии ругал себя последними словами. Но через какие-то полгода я напрочь забыл об ЕЁ зеленом взгляде, потому что в Москве было достаточно обыкновенных живых женщин. С глазами и всеми остальными органами чувств.
2
Я не отношу себя к меломанам. Музыку, конечно, слушаю, но без фанатизма. Так, изредка включаю радио, когда еду куда-нибудь или работаю в гараже. Все радиостанции передают, в основном, одинаковую популярную музыку. Если б не болтовня ди-джеев, то складывалось бы впечатление, что по радио гоняют длиннющее попурри какого-нибудь Димы Билана.
У меня совершенно не держатся в памяти названия различных групп и фамилии популярных певцов. Да и зачем? Разве изменится музыка и содержание песен какого-нибудь дуэта «Чай вдвоем», если поменять его название на, скажем, «Пепел и ковыль»? Думаю, нет. Да и голоса современных исполнителей похожи между собой, как однояйцовые близнецы.
И кого нам навязывает шоу-бизнес? Приятных полудохлых тенорков или высоких альтов, в крайнем случае, меццо-сопрано, будто в природе других голосов просто не существует.
Мне нравится слушать эстрадных исполнителей, которые действительно умеют петь. То есть, тех людей, у которых есть полный набор необходимых для певца качеств, а именно: красивый тембр (окрас голоса, набор шумов), мощность (интенсивность звучания, Ватт на квадратный метр), диапазон (хотя бы октава с квинтой), полётность (ну, это для оперных певцов). Про слух и музыкальную память я даже не упоминаю. Потому что если ты уж взялся зарабатывать деньги подобным образом, то ты должен быть лучшим.
* * *
Прогуливаясь летним вечером по Морскому проспекту, я встретил приятеля брата, которого я тоже неплохо знал. Последний раз мы с ним виделись лет около семи назад. Семь лет – немалый срок, много чего произошло за это время и у него в жизни, и у меня, и об этом, конечно, следовало поговорить, поэтому мы присели на одну из лавочек, что стоят напротив Дома Ученых, закурили и начали беседовать.
Рассказав друг другу обо всех достойных упоминания событиях, на закуску мы поговорили немного о политике, о женщинах, о нравах, царящих в современном обществе и, в конце концов, заговорили о музыке, потому что знакомый неплохо играл на гитаре и пел, и эта тема была ему близка. Я спросил у него, появились ли на музыкальном небосклоне какие-нибудь новые имена. Он назвал несколько человек, которые, по его мнению, были настоящими профессионалами. Особенно он рекомендовал послушать одну певицу, объяснив это тем, что своими песнями она «берет за живое», «трогает за душу».
* * *
В семидесятые годы прошлого столетия я еще застал, хоть и был совсем ребенком, драки патлатых, одетых в яркие рубашки с огромными воротниками и клёши-тридцатитрёхсантиметровки и обутых в сабо юношей, одна часть которых была поклонниками группы «Deep Purple», а другая – группы «Led Zeppelin». Драки были страшными. В ход шло все: колы, кастеты, цепи. Это кажется нелепицей, ведь, как говорится, о вкусах не спорят, но попробовал бы кто-нибудь из вас заявить поклоннику «Led Zeppelin», что Блэкмор лучше Пейджа играет на гитаре, вам бы мало не показалось.
«Цеповцы» были твердым монолитом. Сторонники «Deep Purple» были не так сплочены, поскольку они, в свою очередь, делились на три группы: первые признавали творчество любимой команды лишь с 1968 по 1969 год, вторые – с 1970 по 1972, третьи – с 1973 по 1975, поскольку состав «Deep Purple» менялся как раз в 1970 и 1972 годах.
Особенно непримиримы между собой были две последние группировки: в 1972 году из «Deep Purple» ушел Гиллан, а на его место пришел доселе неизвестный Ковердейл. Поклонники творчества «дипов» с 70-го по 72-й год презрительно говорили, что по сравнению с Гилланом, у которого диапазон голоса был около трех октав, Ковердейл как вокалист просто тьфу. И добавляли: а ты помнишь, как он в «Sail away» обосрался? Все высокие места за него Хьюз вытягивал! В ответ поклонники Ковердейла говорили: да чё ваш Гиллан. Он сухарь. Только визжать умеет. А Ковердейл душевно поет. Вы послушайте «Soldier of fortune»! Сколько эмоций! Даже не зная английского, по одним интонациям можно понять, о чем он поет! И чё тут понимать, нетактично возражали поклонники Гиллана, и так понятно, что он ****острадалец. Чё, чё? - багровели поклонники Ковердейла, - ну-ка, повтори!
И кто-то с размаху бил кому-то кулаком по лицу.
Горе было «цеповцам», которые в тот момент мирно проходили мимо.
* * *
Я доверял мнению приятеля, потому что наши вкусы на музыку совпадали на сто процентов, поэтому постарался запомнить имя той исполнительницы, чтобы при случае послушать и оценить ее вокальные данные.
* * *
Телевизор я смотрю регулярно - два раза в неделю. В среду и воскресенье. И только новости. В среду просто новости, в воскресенье итоговую программу новостей.
В одно из воскресений февраля, без причины умаявшись и напившись пива после бани, я задремал перед телевизором. Когда я проснулся, шел какой-то концерт. Время было уже позднее, завтра утром нужно было идти на работу, поэтому я решил выключить стеклянный глаз и отправиться спать.
Я нажал на кнопку на пульте, отключающую телевизор, но экран не погас. Наверно, слабо нажал. И только я приготовился еще раз ткнуть пальцем непослушную кнопку, как в этот момент ведущий объявил: музыка такого-то, слова такого-то. Поет – и он назвал её. Ту самую певицу, о которой говорил знакомый.
На сцену вышла стройная темноволосая женщина. Заиграл оркестр, и она запела. Камера оператора, поначалу взявшая ее в фокус из самой дальней точки зрительного зала, медленно приближалась к ней, и, не знаю, по какой причине, я начал пристально рассматривать её.
Лет тридцати, не больше. Довольно высокая. Симпатичная. Наконец камера приблизилась к ней настолько, что я увидел цвет ее глаз. Он оказался зеленым. ЗЕЛЕНЫМ!!!
И тут меня будто ударило; в глазах помутилось, и мне показалось, что я перенесся назад во времени в свою юность, потому что я сидел за столом и смотрел в открытый журнал. А ЕЁ глаза смотрели на меня.
…Стояло лето. Окна на улицу были открыты. По речке, неспешно несущей свои воды мимо наших окон, прошла моторка, и волны начали плескать о деревянные сходни причала.
Стоп, стоп, стоп! Какая еще, к черту, река?! Какие сходни?! И только я задумался об этом, как река свернулась в клубок и превратилась в сверкающий экран телевизора, а плескание волн – в аплодисменты. Но взгляд зеленых глаз никуда не исчез: только теперь его обладателем стала обыкновенная живая женщина, а не лист бумаги, которая улыбалась и, глядя в камеру, посылала воздушные поцелуи.
* * *
Память сердца. Мгновенно всплывающие и вновь ярко переживаемые воспоминания, связанные с людьми и событиями, которые по тем или иным причинам были очень дороги тебе. И до сих пор остаются таковыми. Воспоминания не деформируются от прожитых лет, а остаются всё такими же свежими и насыщенными счастьем. Их не мусолят чужие жадные пальцы. И никто не издевается над ними. Потому что они только для тебя. И ни для кого другого. Ведь о них не говорят никому. Никогда.
3
Все люди носят маски. Их великое множество, но в основном это маски уверенности в себе, финансового благополучия и здоровья, ибо для реализации основного инстинкта именно эти маски играют главную роль. Кому нужен нищий, неуверенный в себе, больной человек?
Особенно много масок в арсенале женщин. Действительно, ведь на них лежит обязанность рождения и воспитания детей, а делать это абы с кем душа не велит. Поэтому, чем больше масок в арсенале дочери Евы, тем легче ей будет поймать в свои сети того мужчину, на котором остановился ее выбор.
* * *
Закончив петь, она не ушла со сцены. Ведущий объявил очередную песню, и она снова запела. Не могу сказать, что меня поразил ее голос. Как говорится, самый что ни на есть обыкновенный. Но тембр мне понравился. Было в нем что-то настоящее, неподдельное, живое, без привкуса пластмассы, как у остальных эстрадных див.
Песня, которую она пела, была написана давным-давно, поэтому я имел возможность сравнить ее исполнение с исполнением тех певиц, которые пели эту песню до нее. Различий я не обнаружил. Там, где должно быть крещендо, она делала крещендо, а там, где должно быть диминуэндо, она делала диминуэндо. Четвертные паузы у нее не превращались в четвертинки с точкой. В общем, это было исполнение настоящего профессионала. Что и утверждал знакомый.
* * *
Она закончила петь. Раздались аплодисменты, и какой-то поклонник подарил ей огромный букет красных роз. В тот момент, когда она прижала цветы к груди, камера крупно взяла ее лицо, с которого отчего-то, на долю секунды, – наверное, из-за цветов – спала защитная маска, обнажив ее человеческую сущность.
* * *
…В ее глазах я увидел тоску. Не светлую грусть-печаль, а именно ТОСКУ. Безысходность. Беспросветность. Бесполезность существования. Неверие в себя. Тщательно скрываемое недоверие ко всем остальным людям. И полное смирение с этим.
В ее глазах я увидел боль. Ту боль, которая вызывается ложью, предательством и изменой близкого человека. Я увидел, что силы ее постепенно тают от постоянного внутреннего диалога с собой, который рвет ей оставшиеся нервы. Я увидел бесконечную усталость и то, что сердце у нее сплошь в рубцах, которые уже одели его в непроницаемый для искренних чувств кожух.
Я увидел пустоту ее богатой жизни, я увидел ее одиночество. Я увидел, как она устала от людей, как ее тошнит от блюдолизов, в обилии окружающих ее. Я увидел, как она плачет ночами, уткнув залитое слезами лицо в подушку, чтобы самой не слышать своих рыданий. Я увидел, как она, подняв глаза к небу, повторяет: Господи, почему я? Но небо презрительно хранит молчание.
Я увидел, как она частенько подумывает о самоубийстве, и через знакомого дилера давно уже купила грамм героина, который лежит в ее ночном столике. Впрочем, для более полного выбора орудий смерти там же находятся снотворные таблетки и миниатюрный пистолет. Но самоубийство кажется ей проявлением малодушия, и она постоянно откладывает его.
Я увидел, как она боится признаться себе в том, что до сих пор мечтает встретить любовь. А боится потому, что ее столько раз обманывали и предавали. И еще одно предательство она просто не выдержит. Сопьется и, в конце концов, наложит на себя руки.
Я увидел ее чистоту, ее искренность. Ее непосредственность. Ее внутреннюю гармонию и красоту. И еще много чего, о чем я не могу сказать, потому что не знаю таких слов, которые бы смогли передать то, что я тогда почувствовал.
* * *
Это длилось доли секунды. Но вот маска снова была надета, и на сцене стояла не потерявшая надежду женщина, а Марина Бражникова, известная эстрадная певица. Прижимая цветы к груди, она поклонилась и ушла за кулисы.
Пару минут я еще сидел перед выключенным телевизором, приходя в себя. Вот так штука! Все ее тревоги, радости, заботы я читал в ее глазах так легко, будто передо мной лежала раскрытая книга.
Да ладно, если б только читал! Через секунду после того, как контакт с ее глазами закончился, груз ее эмоций обрушился на меня, и я едва не застонал от почти что физической боли, которую, как оказалось, могут причинить чужие чувства.
* * *
Такое было со мной первый раз в жизни. И то, что я испытал при контакте с глазами Марины, казалось мне чудом. Ведь сколько раз я смотрел в глаза женщин, но ни с одной из них у меня не было такого взаимодействия. Я даже не представлял, что такое возможно.
Я, в общем-то, никогда особо и не старался смотреть в глаза своих подруг потому, что меня интересовали их формы, а не их взгляды. И не понимал высказывания, типа: я утонул в твоих глазах, я в плену твоих глаз и так далее. Как оказалось, эти фразы действительно отражают правду жизни, хоть и звучат по-восточному цветисто.
* * *
Ночью мне снилась какая-то черно-белая ерунда. Я забирался по наружной лестнице на крышу жилой четырехэтажки, каких полно в Городке, а потом прыгал в болото, которое окружало здание.
Оказавшись в болоте, я понимал, что умею дышать под водой. Но это открытие почему-то нисколько не радовало меня, и я снова залезал на четырехэтажку и прыгал вниз.
Потом мне пришло на ум, что за Золотодолинской №19 болота-то на самом деле нет, его давно засыпали. Видать, эти рассуждения что-то сбили в механизме сновидения, потому что в следующий момент я оказался в квартире какого-то полногабаритного дома по Морскому проспекту. Квартира была большая, с множеством комнат, но страшно захламленная какими-то пузатыми дерюжными мешками, валяющимися где попало. Полуоторванные обои свисали со стен. Под ногами хрустела осыпавшаяся с потолка побелка.
И вдруг я осознал, что нахожусь во сне. Так-так, интересно, подумал я, а предметы во сне твердые или нет? И ладонью дотронулся до стены.
Ощущение было совершенно такое же, будто я не спал, а бодрствовал. Стена была прохладной и шероховатой. И грязной, потому что ладонь, когда я посмотрел на нее, оказалась выпачканной чем-то желтым.
После этого я проснулся. С больной головой и сильно бьющимся сердцем.
4
Через некоторое время я начал за собой замечать, что частенько думаю об этой Бражниковой. Представляю ее лицо, волосы, походку. Как она кланяется публике, прижимая цветы к груди. И уходит за кулисы.
Однажды в субботу я даже съездил на общественном транспорте – для меня это был настоящий эпический подвиг – на ярмарку в «Чеколду», где купил после часа поисков огромный постер с ее изображением. И все ее концерты, записанные на компакт-дисках.
Что меня подтолкнуло на этот шаг, до сих пор остаётся загадкой. Непонятная сила, обретающаяся, оказывается, где-то внутри, подняла меня ни свет, ни заря и погнала в город, который я терпеть не мог из-за толчеи и вони выхлопных газов.
О глазах ее я старался не думать потому, что однажды вызвав в памяти ее взгляд, я получил такой же удар, что и в тот вечер, когда я первый раз увидел ее на сцене.
Мужика, подарившего ей цветы, я был готов убить. Как посмел этот мерзавец подарить ей красные розы! Он что, яйца к ней подкатывает?! Доподкатывается, совсем без них останется – вырву к такой матери! А в букете наверняка была записка! Известный способ! Б…дь, прямо какое-то средневековье! Дуэньи в церкви. Ужас!
Ловя себя на этих мыслях, я понимал, что думаю о ерунде. Ну какое отношение эта Бражникова имеет ко мне? Никакого. Тогда чего я злюсь? На этот вопрос я почему-то боялся себе ответить.
* * *
Я повесил постер на самое видное место в квартире – на стену над кроватью, сняв для этого висящую там мою любимую карту звездного неба. Таня, девушка, с которой я тогда дружил, обнаружив перемены в моей квартире, перестала ко мне приходить на «палку чая» и не отвечала на телефонные звонки. Это меня обрадовало, потому что я давно хотел распрощаться с ней, но никак не мог найти для этого веской причины.
* * *
Вскоре я заметил еще одну странность: у меня изменился вкус на женщин. Если раньше мне нравились темноглазые блондинки с осиной талией, попкой червовым сердечком и пышным бюстом, то теперь стали нравиться стройные длинноволосые и зеленоглазые брюнетки, своей статью похожие на Бражникову.
Зеленоглазые брюнетки! Раньше мне это показалось бы верхом безвкусия. Мало того, что у всех зеленоглазых женщин выраженный в большей или меньшей степени ****ский взгляд, и это еще в сочетании с темными волосами! Брр!
* * *
На Новый год я купил билет на самую большую городскую «ёлку» и приехал туда самым первым, за час до начала. Занял удобную позицию напротив входа, достал специально захваченный из дома бинокль и начал рассматривать прибывающих гостей, пытаясь увидеть среди них женщину, максимально похожую на Бражникову, для того, чтобы познакомиться с ней. Вот до чего я дошел!
* * *
Купив все концерты Бражниковой, я в тот же день их все бегло прослушал. Несколько песен оказались вполне съедобными, даже вкусными, а одна поразила меня в самое сердце, настолько она была хороша. «Случайная любовь» – так, кажется, она называлась.
В этой песне Бражникова выложилась полностью. Она не пела, она жила. Каждое слово в песне имело такой мощный эмоциональный окрас, что на глазах у меня навернулись слезы; не дослушав, я выключил воспроизведение и сел на кровати, обхватив голову руками.
Наверно, с того момента я и заболел Мариной Бражниковой.
* * *
Вскоре у меня стали появляться клинические симптомы. Я начал с ней разговаривать. И делал это, стоило мне лишь оказаться в одиночестве или уйти глубоко в свои мысли, которые были, конечно, о ней, о Марине. А она отвечала мне откуда-то изнутри моего тела приятным, чуть хриплым, голосом. А дальше не было голосов. Ни её голоса, ни моего. Только неизвестные мне доселе ощущения. Слияние потоков? Растворение друг в друге? Лучистые взгляды? Что же это? Что?
Тысячу раз мы романтично и каждый раз по-новому знакомились с ней. Тысячу раз, обнявшись, гуляли по ночному Городку. Тысячу раз я встречал её в Толмачевском аэропорту. Тысячу раз я нежно целовал ее. И видел ее любящие – как на том наброске – зеленые глаза.
Вечерами, лежа в кровати, если рядом не было очередного женского тела, я представлял себе Марину. Плутовски – прищурив один глаз – улыбающуюся мне. Грустную, потому что третий день идет дождь. Потягивающуюся после сна в моей холостяцкой постели. Негромко напевающую на кухне.
Но в мечтах моих не было ничего эротического. Ни разу, даже в самых смелых фантазиях, я не занимался с ней любовью. Потому что Марина не имела ничего общего с вульгарным елозеньем на горячих простынях – она была выше этого. Разве дева Мария сексуальна? То-то и оно. Идеал не создан для секса.
Такая целомудренность была мне несвойственна, и я понял, что со мной что-то случилось. Что-то очень серьезное.
* * *
Интересный случай – один раз я назвал женщину, которая была донельзя похожа на Бражникову, Мариной. И сделал это в постели. После того самого.
Слово не воробей, вылетит - не поймаешь. Мгновенно осознав свою оплошность, я закрыл глаза и уж, было, приготовился почувствовать огонь пощечины. Но ощутил нежный поцелуй в щеку и услышал слова благодарности.
После этого случая я перестал понимать женщин и утратил способность с ними знакомиться и крутить быстротечные романы.
5
Потом случилось то, что, наверное, должно было рано или поздно случиться. В 19…г. в наш город приезжала с гастролями Марина Бражникова. Разумеется, я купил билет. На последний концерт, другого достать не смог.
Я все продумал. Я купил перед выступлением Марины большой букет красных роз. И спрятал в неё записку, но так, чтобы она была видна и привлекала внимание. В записке я в вежливой форме написал, что я такой-то такой-то, что был бы рад, если б она уделила мне всего пять минут своего времени. Чем безмерно бы меня осчастливила. И указал, что буду ждать её после концерта там-то и там-то.
* * *
Я уже не надеялся на то, что она придет.
…Азиатский город где-то за Уралом. Нужно накосить деньжат. Население большое, значит, что-то слышали. И какой-то местный фан. Или не фан, непонятно. Написано вежливо. Время до отъезда еще есть. Выпить, что ли, джина с тоником? Так. Может, сходить? К тому вежливому джентльмену. Взять с собой Сережу, охранника, пусть откуда-нибудь с укромного места понаблюдает. Если какой-нибудь маньяк, Сережа его скрутит. Пожалуй, схожу. Может, даже развлекусь. Эх, помню, в Питере…
* * *
Я увидел ее фигурку, закутанную в плащ с капюшоном, как в средневековье. Что это она, я узнал сразу. Почувствовал. Просто почувствовал.
Она медленно приблизилась ко мне и сбросила капюшон. Наши взгляды встретились…
6
Шушпанов Олег Викторович был врачом. Доктор - так называли его друзья. И действительно, едва взглянув на него, сразу было понятно, что он – доктор.
Точнее, он был патологоанатомом. И не простым, а кандидатом медицинских наук.
Впрочем, он не кичился степенью. Был обыкновенным российским Айболитом. У которого бесплатно лечатся все его друзья и знакомые.
Жизнь его не пощадила, намертво привязав к бутылке. Поэтому у Доктора было два состояния: до и уже. И он искусно лавировал, чтобы находиться посередине. Что – временами – ему удавалось.
Олег Викторович не уважал спиртные напитки, произведенные многочисленными виноводочными предприятиями, будь то государственные винокуренные заводы или близкие к ним полулегальные, водой из-под крана разбавляющие китайский спирт кустарные производства. Он любил самогон. Настоянный на различных вкусных вещах. На кедровых орешках, на шиповнике, на можжевельнике, на чабреце, на дубе, на березовых почках и прочем растительном сырье.
Он ставил флягу каждые две недели. Восемь килограммов сахара, восемьсот граммов дрожжей.
Тесть его гнал самогон. Первую перегонку подкислял марганцовкой, добавлял воду и гнал по новой. Перегнав второй раз, добавлял раскаленную соду, потом аккуратно сливал очищенную. После чего пропускал через активный уголь, извлеченный из противогазов. Самогон становился чистый, как слеза, и совершенно не имел запаха сивухи. Восемь литров крепкого алкоголя. Которые Олег Викторович настаивал на вышеперечисленных вещах. И пил.
Доктор пришел на работу к восьми. Вчера он себе позволил сто граммов к ужину. Сейчас ему было нехорошо.
Он нырнул в свой закуток и открыл холодильник, в котором стояла его батарея. Выпив стакан самогона и съев два бутерброда, Доктор пошел в прозекторскую.
Где и проработал до обеда.
В час он вышел из помещения, стены которого были выложены белым кафелем, и пошел к приятелю, работавшему по соседству.
- Шабаш, Петр Николаевич, - сказал он, потрясая перед коллегой литровой бутылкой настойки приятного красного цвета. – Довольно работать, давай немного отдохнем.
Его приятель снял перчатки и пошел мыть руки.
Доктор налил напиток в граненые стаканы.
Они выпили не чокаясь.
Коллега его, Петр Николаевич, полный лысеющий мужчина, побагровел.
- Крепкая, - кашлянул он, показывая на бутылку.
Доктор только хмыкнул.
Они выпили по второй.
Петр Николаевич начал есть зеленый лук, макая его в соль. Шушпанов закусывал бутербродом с сыром.
Разогрели кастюльку борща.
Выпили еще.
Неспешно потекла беседа. Поговорили о погоде, рыбалке, отдыхе, женщинах, нравах, музыке, работе.
Выпили.
- Знаешь, какая штука получается, Петя, - Доктор был ближе к состоянию «уже». – Три года назад, примерно в это же время дежурил я, как сегодня. Утром пришел на работу: труп. Вечером привезли. Провел вскрытие. Сердце. Все чисто. Никакого криминала. Инфаркт, обширный.
Несмотря на перманентное пьянство, память у Шушпанова был отменной. Особенно относительно того, что касалось работы.
- Привезли откуда-то не из нашего района. Было выступление этой дивы, как ее, Бражниковой. Я почему запомнил: у меня холодильник на даче загорелся. Холодильник загорелся! Можешь себе такое представить! А по телевизору как раз об этой Бражниковой вещали. Вот я и запомнил.
Два года назад то же самое. Дежурю я вечером, и к нам привозят покойника. Чистый. И снова сердце. Нестарый еще мужик. И опять-таки после выступления этой Бражниковой! Точнее, с ее выступления.
В прошлом году она не приезжала. А нынче приехала. И на тебе: еще один.
Я сейчас у тебя газетку прочел. Что Бражникова вчера выступала. "Подарочек" со стадиона «Сибирь», и она в «Сибири» выступала. Эта женщина опасна для мужчин, вот что я тебе скажу, Петя.
- Не тебе и не мне с ней жить, Олег, - ответил раскрасневшийся Петр Николаевич. – Так что забей на нее. Выкинь эту чушь из головы.
- Статистика – великая вещь, - сказал Доктор, наливая еще по одной, - все совпадает: нестарые мужики, обширный инфаркт.
- Ты ничего не докажешь, старик, - сказал Петр Николаевич, - это всего лишь совпадение. Не больше.
Они выпили.
- Я ничего не хочу никому доказывать, - сказал Доктор, - надо предупредить мужчин. Чтоб не связывались с ней. И на ее концерты не ходили.
- И как?
- Написать рассказ и выложить его в интернет.
- А ты сможешь?
- Конечно, смогу. Я для школьной газеты рассказы писал.
Петр Николаевич отправился в туалет, а когда вернулся, то увидел, что Доктор спит, привалившись плечом к стене. Он был в состоянии «уже». И, наверно, по-своему счастлив.