Предстоящий понедельник не предвещал ничего хорошего, и назойливое пиликанье будильника, с которого по обыкновению начиналось утро, показалось сегодня особенно противным. Тонкая ладошка, как растревоженная птица, выпорхнув из-под одеяла, стукнула по макушке это пищащее чудо техники и снова спряталась.
Петербургские ночи уже не спешили уступать место рассвету, и просыпаться с каждым днем становилось все трудней.
Анна почувствовала, как Васька, обеспокоенный такой вопиющей недисциплинированностью, также предпринял попытку разбудить ее. Всякого рода мяуканье в его понимании считалось дурным тоном и применялось только в исключительных случаях, поэтому он использовал прием «переминание». Это означало настойчивое и размеренное переступание с одной лапы на другую на плече спящей хозяйки.
- Еще пять минут, - во сне пробормотала Анна, - ну, пожалуйста…
Но кот был неумолим. Он, конечно, мог ей позволить проспать работу, но ЕГО завтрак - никогда!
- Брыысь, – вяло возразила Анна.
Родное кошачье слово горячо откликнулось в сердце, в знак согласия Васька ткнулся холодным носом ей в щеку, и радостное громкое мурлыканье заполнило пространство до самого потолка. Мурлыкал он по-мужски покровительственно, басом, и Анне ничего не оставалось, как подчиниться.
- Ладно, убедил, – вздохнув, Анна вспомнила, кстати, что через полчаса в их коммунальной квартире попасть в туалет или в ванную будет очень сложно.
Иногда Анне казалось, что Васька не просто внимательно слушает, но и подсказывает правильные решения. Она, правда, не могла объяснить как, но после общения с нордически выдержанным котом почему-то успокаивалась, и ситуация уже не выглядела такой безвыходной. С тех пор как они остались одни, кот по какому-то только ему одному понятному праву стал считать себя главным в семье и добросовестно нес груз ответственности за них двоих.
- Васька-Васька, - с горечью произнесла Анна, втискивая ноги в домашние шлепанцы, - скоро наша с тобой жизнь может круто измениться. А если проще, выгонят меня сегодня с работы.
Кот слушал с недоверием, склонив голову набок и слегка постукивая кончиком хвоста о пол.
Анна усмехнулась:
- Не веришь? – и вдруг неожиданно для себя озвучила, - а не выгонят, сама уволюсь! Что мне там делать без Сергея Ивановича.
Произнесла и испугалась. Еще вчера вечером мысль о том, что она может потерять работу, приводила в неописуемый ужас. Проворочавшись пол ночи, Анна пыталась найти ответы на неотвязно преследующие вопросы, но ночь - лучшая советчица, как принято считать, предпочитала скорбно молчать. Анна совершенно не представляла, чем будет платить за лечение матери, за комнату, за адвоката.
Но если верить, что «утро вечера мудренее» и положиться на интуицию, то это, на первый взгляд, бредовое решение, только что рожденное спонтанно, может быть и есть единственно верное. И будь что будет!
Васька ходил по пятам в буквальном смысле этого слова, то есть попросту наступал Анне на пятки.
- Помню-помню, - успокоила она, - «мы в ответе за тех, кого приручили».
И кот наконец получил свой долгожданный завтрак.
За утренними хлопотами время пролетало быстро. Осталось решить, что надеть. И прежде чем мозг благодарно воскликнул: «Эврика!», рука сама нащупала в шкафу нужную вешалку. Брючный костюм! Это был инстинктивный, но психологически правильный выбор, и Анна осталась довольна собой.
Правила дресс-кода, в которых предпочтение отдавалось юбочному варианту, с сегодняшнего дня не действовали. Начиналась игра без правил. Теперь Анне в ситуации со многими неизвестными придется принимать совсем не женские решения, и такая деталь как брюки, придающая чувство уверенности и независимости, будет совсем не лишней.
Помутневшее от времени, но от этого не потерявшее своего первостепенного значения для желающего презентабельно выглядеть человека зеркало на дверце одряхлевшего шкафа отражало силуэт стройной деловой женщины в полный рост и в полной боевой готовности.
- За меня не волнуйся, - уже стоя в дверях и поглядывая на довольно облизывающегося кота, попрощалась Анна, - кофе выпью на работе. У нас там есть кофе машина.
Подумала и поправилась:
- Была…
Теперь многое в ее жизни можно было обозначить прошлым временем. Без Сергея Ивановича настоящее не имело значения.
В свете утренних сумеречных фонарей фигурка спешащей девушки выглядела потеряно и одиноко.
Чернея обнаженными стволами деревьев, пожухлыми газонами и промокшим от частых дождей асфальтом, город словно застыл в тревожном ожидании. В этой грустной картине явно не хватало белого цвета. Земля уже не в силах впитать сырость осени, жадно ждала снега.
Анна вышла на проспект, смешалась с толпой людей, но чувство сиротства и незащищенности только усилилось.
В офис она приехала как всегда, задолго до начала работы.
Первое изменение, которое бросилось в глаза - незнакомый и какой-то слишком угрюмый охранник при входе. Он придирчиво разглядывал ее пропуск и как бы нехотя разрешил пройти.
«Ну, конечно, - мелькнула мысль, - если они сразу всех разгонят, кто будет работать?»
В приемной все, как обычно, аккуратно лежало на своих местах, только не было ключей от сейфа и печатей, которые у нее отобрали еще в пятницу. Анна села за стол и решила просто ждать. О кофе она и не вспомнила. Неприятный холодок пристроился где-то в желудке, блокируя чувство голода.
- Утро доброе! – внезапно скрипучий голос царапнул слух.
Она вздрогнула. Человек вошел крадучись, не слышно, словно просочился сквозь закрытую дверь. Их взгляды встретились. Анна постаралась уловить в его глазах суть, но нечто неопределенное, мутное, плавающее скользко пробежалось по ее лицу и остановилось где-то чуть ниже ямочки на шее.
Она сдержанно поздоровалась.
- Борис Валентинович Крючевский, - его рука инстинктивно полезла в нагрудный карман пиджака, извлекая оттуда очки с затемненными стеклами, - я ваш новый директор.
- Анна Дмитриевна Пупина, - как только чужак прикрыл «зеркало души», она с облегчением вздохнула и даже слегка повеселела, - я секретарь-референт Горюнова Сергея Ивановича.
Он уже открывал ключом дверь в кабинет, когда до него дошел смысл сказанного.
- Ааа…, - имя застряло где-то в зубах.
- Анна Дмитриевна, - прозвучало почти с вызовом.
- Кофе мне в кабинет! - неожиданно визгливым голосом скомандовал он.
Девушка вспыхнула.
Сергей сегодня чувствовал себя как никогда хорошо выспавшимся и отдохнувшим. Кофе, немилосердно обжигая, окончательно разогнал остатки сна. Адреналин закипал в жилах, требуя немедленных действий.
«С волками жить…», - всплыло в памяти. В душе все уверенней поднимал голову уже подзабытый зверь волк-одиночка, хорошо усвоивший когда-то, что дабы выжить, нельзя никому верить. Эта установка срабатывала в бандитские девяностые, она должна была помочь и сейчас.
Тогда, по молодости Сергей рисковал, не задумываясь. Он считал, что ставит на кон только то, что принадлежит ему: свою жизнь, бизнес, деньги. Теперь, с годами, острей начал ощущать, что у него есть слабые места: дочь и престарелые родители.
Их он не имел права подставлять, поэтому, прежде чем вступать в борьбу, первым делом нужно было обезопасить близких.
Уже был заказан билет на чартерный рейс в Тель-Авив для Софи, и со списком сувениров и покупок в дорогу ушла по магазинам Люся. Дочь улетала завтра, но если бы только представилась возможность, он отправил бы ее немедленно. Время работало против них. Сергей знал, как предприимчив и опасен Ажаев.
Осталось позаботиться о родителях...
Размышления прервала трель мобильного. На дисплее высветился номер личного адвоката Горюнова, Льва Семеновича Морина.
«Молодец, вовремя», - обрадовался звонку Сергей.
Иногда у него складывалось впечатление, что Лев читал его мысли и умел просчитывать события на шаг вперед. Впрочем, другого юриста он давно выгнал бы. Морина же ценил и щедро оплачивал его услуги. Несмотря на то, что рынки труда атаковали целые армии юристов, найти по-настоящему толкового было не так-то просто. Морин был один из лучших.
- Жду Вас у себя дома, сейчас, – после короткого взаимного приветствия пригласил Сергей.
Разговор предстоял серьезный, конфиденциальный. Горюнову необходимо было провести ревизию в своих делах, подсчитать материальные потери.
И это было еще не самое сложное.
Остатки совковой идеологии, того вбитого до мозга костей благородного мушкетерского духа, когда «один за всех и все за одного», казалось бы окончательно вытравленного новой моралью, иногда несмело, но упрямо выглядывали из него, недоуменно озираясь по сторонам. И теперь этот, почти задавленный дух, причудливо преломляясь в сознании, требовал не что иное, как месть. Ажаев предал их дружбу, предал его доверие, кинул на огромные деньги, и, самое главное, он угрожал благополучию дочери. За все это он должен был ответить, поплатиться по всем законам нового жестокого общества, которое они сами же и породили, и в котором не было отныне места им двоим.
- Что это? – Крючевский уставился на лист бумаги, который Анна положила ему на стол, - заявление об уходе?
Над переносицей пролегла продольная морщина, обозначающая напряженный мыслительный процесс. Он предполагал, что вышвырнет некоторых сотрудников на улицу, но чтобы секретарша сама хотела уйти с теплого места?
Он изучающе посмотрел на Анну. В глазах мелькнуло нечто живое, человеческое. Скорее это было любопытство, с которым дети разглядывают жучка или бабочку, когда хотят узнать, что у них внутри.
Хорошенькая, пожалуй даже очень. Такая норовистая молодая кобылка. У Горюнова, конечно, вкус есть. Имел паразит-кровопийца все самое лучшее. Слюна неудержимо заполняла рот, подкатывая к горлу. Он неприлично громко сглотнул.
- Я, кажется, просил кофе, - смотрел нагло, словно оценивал, сколько может стоить она вся целиком и по отдельности. Он был уверен, что все имеет свою цену, и эта цаца тоже не за просто так тут получала деньги.
- Подпишите, пожалуйста, - Пупина продолжала проявлять настойчивость.
О! Да она его заводит. Борис почувствовал, как напряглась и загорелась желанием плоть, и что самое удивительное, без всякой там виагры и химии, к помощи которой давно уже приходилось прибегать. Посмотрим, что она заговорит, когда он окажется верхом! Или не ему теперь принадлежит бизнес Горюнова со всеми его потрохами и такими вот сладкими потрошками, как эта киска?
«Вот захочу и не буду его никому передавать, - мелькнула честолюбивая мысль, - хотя бы и спущу все на эту стервочку».
- Деточка, - он встал.
Боясь спугнуть накатившее вожделение, нарочито медленно подошел к двери.
- Придется отработать две недели, как положено по закону.
Плавно щелкнул замок, и Крючевский, уже не скрывая своих намерений, резко развернулся к ней:
- Отработка начинается!
Анна, не ожидавшая ничего подобного, оторопело попятилась. Она видела только, как неотвратимо надвигаются на нее бегающие масленые глазки и лоснящийся жирный лоб с высокими залысинами. Длинный худой, как жердь, он буквально завис над ней. Расстегнутый ремень, сползающие брюки и липкие руки, которые уже ощупывали пуговички на ее блузке, она скорее чувствовала, чем видела. И все это совершенно чудовищное происходило будто не с ней, а в каком-то низкопробном кино с замедленной съемкой.
- Нууу, кошечка, покажи, как ты Горюнова ублажала, – постоянно сглатывая слюну, похотливо бормотал он, - где ты любишь, ласковая моя? На полу, на сто…, - но договорить не успел. Анна сама не поняла откуда, из какого фильма, память выхватила не только прием, но и воспроизвела точность его исполнения. Ах, как пригодились брюки! Удар коленкой пришелся как раз между ног извращенца. А рукой она успела еще со всей страстью влепить пощечину, и пока он, проклиная все на свете, в одних трусах корчился от боли на полу, выбралась из кабинета и, не задерживаясь в приемной, выскочила в коридор.
Красная, с трясущимися губами, Анна не заметила, как налетела на Мельникова.
- Анночка Дмитриевна, что случилось? И вообще, что там делается? – сразу следом озвучил он вопрос, который больше всего волновал. – Кругом расставлена новая охрана. Говорят, что готовят массовые увольнения.
- Не знаю ничего, - Анна попыталась побыстрей проскочить мимо, в дамскую комнату, - я увольняюсь.
- Хорошо тебе, - прокричал он ей вслед, - а у меня семья, мать больная.
И когда она уже скрылась за дверью, процедил сквозь зубы:
- Секретутка.
Слово, однако, успело не только долететь до Анны, но и острым шилом пробить мозг.
В памяти всплыл парк психиатрической больницы, образ несчастного Георгия Васильевича и его горький рассказ о перевернутом оскотинившемся мире. Как же он был прав.., и теперь она имела возможность убедиться в этом.
Анна все еще чувствовала на себе грязный похотливый взгляд Крючевского, его потные бегающие пальцы, злорадство и презрение Мельникова, словно уличившего ее в чем-то непристойном. Хотелось просто залезть под душ и долго смывать с себя эту налипшую сальную мерзость. Она не помнила, когда достала мобильный, но обнаружив его в руках, подчиняясь какому-то безотчетному интуитивному порыву, набрала номер Горюнова.
Лев Семенович, даже не пытался скрыть своего огорчения. Глядя на крутого бизнесмена, как на неразумное дитя, он безостановочно сокрушался:
- Сергей Иванович, помните, я говорил Вам, что просьбу губернатора лучше всего удовлетворить?
Сергей хотел ответить, но внезапно ожил его мобильный.
Звонок был некстати, и он собрался было уже скинуть вызов, когда с удивлением увидел, что звонит Анна.
- Извините, Лев Семенович, это важно.
Тот только недоуменно пожал плечами, провожая взглядом опрометью выскочившего из кабинета Сергея.
- Аня! – взволнованный странным звонком, цепляясь за звук ее голоса, срываясь, закричал он, - Аня! Ты где?
- Алло, - это было все, что она смогла произнести членораздельно, дальше Сергей не мог разобрать ничего. Она плакала…
Анна дала волю слезам, благо что рядом никого не было.
- Анна Дмитриевна, - изводясь догадками, Сергей наконец нашел нужный тон, - берите такси и немедленно приезжайте ко мне, адрес Вы знаете. Все, жду.
- Неет! – успела в каком-то отчаянии закричать она.
Он замер.
- Почему, что случилось? Мне надо увидеться с тобой! Слышишь? – путаясь между «ты» и «вы», как можно убедительней и спокойней произнес он.
- Да, только давайте не у Вас.
- Не понимаю. Ну, ладно, давай, где скажешь.
Она растерялась сильней. В голове прокручивались какие-то самые нелепые варианты, пока не пришло то самое, подходящее:
- Кафе «Сундук» на Фурштадской.
- Хорошо, Аня, буду там через полтора часа. А сейчас извини, у меня человек, – сказал так, словно ничего не изменилось в их жизни, и она по-прежнему была его секретарем, а он хозяином корпорации.
- Ну, вот, - как ни в чем не бывало продолжил Морин, хотя от него не укрылся тот факт, что Сергей чем-то обеспокоен и не в меру оживлен, - вот я и говорю, что по всему выходит, не выборы Ажаева надо было спонсировать, а город.
- Вы мне откровенно только скажите, Лев Семенович, что думаете, есть надежда отбить бизнес?
- Откровенно? – Лев снова с горечью посмотрел на него, как на безнадежно больного, - сейчас, думаю, нет. Ажаев, настроив против Вас власти города, губернатора, сам же этим воспользовался. Рейдерство стопроцентно совершено с участием государственных структур. Думаю, там от пирога достанется всем, поэтому Вас, Сергей, сейчас никто не поддержит, а вот неприятности можно нажить большие.
- Помню, в девяностых я еще и не из таких переделок выкарабкивался, - Сергей все пытался уцепиться хоть за какую-то ниточку, которая вывела бы его к нужному решению.
- Нельзя сбрасывать со счетов, что сейчас коррупция приняла совершенно другой размах. Сейчас не выкарабкаться, - Лев продолжал давить на пессимистичную ноту. – Если хотите знать мое мнение, Вам надо на время совсем уехать из страны. Просто вспомните Ходорковского. Лучше учиться на ошибках других.
Сергей, не ожидавший, что прогноз уважаемого им юриста, окажется столь мрачным, плачевным, молчал. Привыкнуть и принять ситуацию такой, как она есть, для этого тоже нужны были мужество и силы.
- Вы мне только еще одну вещь скажите, - озвучил он мучающий его вопрос, - Вы по-прежнему со мной?
- Если коротко, то да. – Лев совсем не удивился, - а если хотите развернуто, то поясню. Ваши гонорары спасли жизнь моей матери.
- Но Вы никогда не рассказывали…
- И не сказал бы, не люблю жаловаться. Почти все заработанное отнес в онкологический диспансер. Теперь она дома. Диагноз - здорова.
- Но если бы Вы сказали, - Сергей испытывал неловкость, - я бы...
- Спасибо! Вы и без того были щедры, я нигде не получал бы больше. Теперь значит, будем считать, моя очередь. Как там говорится? Долг?..
- Платежом красен, - закончил Сергей. И что-то зазвенело в его душе чистой ноткой. Уж не шевельнулся ли вновь мушкетерский дух?.. Жив?..
Софи с утра откровенно бездельничала. Завтрак Люся принесла в комнату, и она, поняв, что отец занят какими-то делами, влезла в наушники и под песню Димы Билана «Я просто люблю тебя» включила компьютер. В почтовом ящике нетерпеливым красным высветилось: «одно новое письмо». Конечно, оно было от Дени.
- Замуж? – она, тут же выключив музыку, произнесла слово вслух. Оно показалось совершенно безвкусным чужим, не из ее жизни и не вызвало ровным счетом никаких ассоциаций и чувств.
Нет, Софи не представляла себя замужем. Ей хотелось каких-то очень длительных романтических отношений, необыкновенной возвышенной любви. Хотелось неожиданных встреч, почему-то непременно под луной, нежных поцелуев и рукопожатий, красивых признаний, возможно, в стихах… Дальше ее воображение не рисовало ничего. То, что называлось словом «трахаться», воспринималось как нечто чужеродное, о которое разбивались все мечты.
Слова Дени, однако, приятно взволновали. Слово «замуж» имело для нее, как и для любой девушки, еще одно значение – она была любима, желанна и востребована. Очень смущенная и польщенная одновременно, Софи кликнула на «ответить».
Ее письмо могло сразить любого своим простодушием:
«Милый, Дени. Я так испугалась, когда меня украли, и я волновалась за тебя тоже. Но теперь все позади, и я рада, что все хорошо закончилось. Я тоже люблю тебя, Дени. Спасибо за предложение, но пока мне надо учиться».
Она подумала и приписала: «Целую, твоя Софи».
Наверное, именно так ответила бы романтичная барышня пушкинских времен. И она, очень довольная собой, отправила письмо.
Софи, впрочем, знала, что завтра улетает в Израиль. То, что она не сообщила об этом Дени, можно было объяснить только рассеянностью. Вспомнив уже после, решила, что интернет есть везде, и написать ему о том, что гостит у мамы, она успеет всегда.