На следующий день ровно в семнадцать-ноль-пять Никитенко стоял в дверях Аллочкиной палаты.
Лицо его, как и накануне, было застенчиво-пунцовым, а в руках всё так же вызывающе алела махровая гвоздика и уныло болтался целлофановый пакет с яблоками...
У Аллочки даже мелькнула мысль, не продолжение ли это навязчивого сна, который преследовал её всю ночь.
- Здрасте всем... Алл, ну я пришёл, как ты велела... - Максим нерешительно топтался на месте, неприятно шурша полиэтиленовыми бахилами.
Востроносенькая тётя Зоя фальшиво заулыбалась, изображая на крысиной мордочке радушие:
- Здравствуйте, здравствуйте, молодой человек! Ну, что ты, милая, парня в дверях держишь - не приглашаешь?
- Мы в холле посидим, - отмахнулась от назойливой соседки Аллочка, порадовавшись тому, что ядовитая на язык тётя Люба сипло похрапывает на высоких подушках, а тётя Римма озабоченно перебирает содержимое видавшей виды сумки.
- Пойдём, - кивнула она Максиму, небрежно бросив на койку гвоздику и яблоки.
Парень уныло поплёлся за ней по коридору.
- Алл, у тебя голова болит?
- С чего ты взял?
- Ну, так... Невесёлая какая-то...
- Слушай, Никитенко, а с какой стати я должна веселиться? У меня, между прочим, пневмония... Слыхал про такую? И прекрати шаркать!
- Слыхал... С лёгкими, вроде что-то... - парень неуклюже заперебирал ногами, стараясь поднимать их повыше.
- Ага... С лёгкими... Макс, иди лучше, как шёл, так ещё больше шуршит! Кстати, хотела попросить тебя: не носи сюда ничего, я гвоздики терпеть не могу. И яблоки забери, у меня фруктов полная тумбочка - уже девать некуда. Зачем зря деньги переводить?
- Алл, я ведь как лучше хотел... Думал, витамины... Когда мы со Светкой болеем, мать всегда яблоки покупает... А за деньги ты не беспокойся, мне дядька в выходной подкинул немного, я ему новую кухню собрать помог. Хотя, конечно, мог и побольше подкинуть, всё-таки родной брат пахана... Жмот он, Алл...
- А Светка? Кто это?
- Сеструха младшая, ей сейчас шесть...
- Ну, вот, Светке яблоки и отнеси. А гвоздику маме подаришь - одну. Вторую я у себя оставлю, потому что две - только для покойников.
- Так вот почему ты обиделась! Лошара я, Алл... Любая бы обиделась, а ты даже ничего не сказала вчера. Прости... - внезапное озарение словно обухом шарахнуло парня по голове. Он сразу как-то сжался и будто даже стал меньше ростом.
- Макс, да ладно тебе! - Аллочке стало вдруг жалко бедолагу, который по первому зову притащился к ней, потому что "велела".
Она посмотрела на парня с сочувствием и только сейчас заметила, что на нём сегодня толстый тёмно-зелёный свитер с вышитой во всю грудь надписью "BOSS". Дурацкий, конечно, с дешёвым стеклянным блеском, но новый. Глупый Никитенко, понравиться ей захотел...
- У тебя обновка?
- Ага... Матушка на Новый год купила. Ничего? - Максим преданно заглянул ей в глаза в надежде получить одобрение.
- Нормально, идёт тебе... Ну, что там в школе?
Парень облегчённо вздохнул и заговорил уже повеселее:
- Алл, ну, разузнал я кое-что про Дашку, как обещал... Вот какая кора: они с этим новеньким, ну, с Арсением, сегодня опять домой вместе шли - я проследил. Всю дорогу болтали о чём-то. Не похоже, что у них отношения... Он её не лапал - тащился, как ботаник, рядышком. Я их до самого подъезда пас. Там постояли минутку и разбежались. Она даже не оглянулась... Может, Алл, тебе ещё что-нибудь разузнать про Дашку? Кажется, она Ромке Рохлину нравится... Между прочим, цирлы у неё - зашибись, прям от ушей растут! Не такие, как у тебя, конечно, но тоже нормальные... ноги...
- Про Дашкины ноги мне как-то не интересно, - Аллочка "сделала личико".
- Да мне, Алл, тоже не интересно, это я так, к слову сказал. Просто шёл и смотрел, как она ими ёлочки на снегу выписывает. - неубедительно попробовал оправдаться Никитенко.
- А новенький что выписывал?
- А фиг его - я не смотрел. Он, кстати, у себя тусняк устраивает, типа днюху отмечает, видно хочет с ребятами побыстрее закорешиться.
- Когда?! - тут же зацепилась за любопытную информацию Аллочка.
- Да на каникулах... Кажется, десятого. Пацаны говорили, будет "бутылочка".
- Бутылочка?
- Ну, да... Типа, целоваться-то всем охота. Гы-ы-ы... - Никитенко развязно осклабился.
Аллочка задумалась. Целоваться ей ещё не приходилось...
Это, конечно, беда небольшая, но окажись она наедине с Арсением, ни за что на свете не призналась бы в том, что нецелованная.
Она оценивающе посмотрела на Максима, что-то прикидывая в уме.
Ох, совсем дурак парень, но добрый и вполне симпатичный. Губы очень красивые - пухлые, резные...
- Иди за мной! - приказала она после короткого раздумья и, подскочив с кресла, зашагала по длинному больничному коридору.
Никитенко не отставал ни на шаг.
Пройдя мимо постовой медсестры, сосредоточенно записывающей что-то в журнале, они остановились у двери с табличкой "Манипуляционная (клизменная)".
Аллочка посмотрела по сторонам и, убедившись, что в коридоре кроме них никого нет, заглянула внутрь комнаты.
- Заходи!
В "Клизменной" было темно и резко пахло хлоркой.
- Темнотища какая... - почему-то шёпотом сказал Никитенко и провёл рукой по холодному кафелю, пытаясь нащупать выключатель.
- Стой спокойно! - приказала Аллочка.
- Так не видно же ничего, Алл... и воняет ужасно.
- Это только сначала, потом привыкнешь.
Постояли молча.
Скоро темнота действительно уже не казалась такой глубокой, и они смогли разглядеть не только друг друга, но и предметы, находящиеся в помещении.
- Смотри - человек... - Максим указал в сторону просветлевшего окна.
Аллочка вздрогнула, но через пару секунд захихикала, прикрывая ладошкой рот. "Человеком" оказался высокий деревянный штатив, но котором висели резиновая грелка и медицинский халат.
- Чего ты? - прошептал парень.
- Это кружка Эсмарха, - тихо смеялась Аллочка, поглядывая на озадаченного Максима.
- Какая кружка?
- Эсмарха. Клизма, одним словом.
- А-а-а-а... - Никитенко недоверчиво перевёл взгляд на штатив, желая убедиться в достоверности её слов, и тоже засмеялся, - Значит, Алл, ты мне клизму решила вставить?
- Ага! - продолжала веселиться Аллочка, глядя ему прямо в глаза.
Он снова зашуршал бахилами, озираясь по сторонам.
Аллочка неожиданно стала серьёзной и как будто даже смутилась.
- Макс, а ты целовался?
- А то! - вдруг заважничал парень.
- Тогда поцелуй меня, - она прикрыла глаза, слегка запрокинув назад голову.
Максим неожиданно растерялся. Ему показалось, что девчонка издевается, дразня вытянутыми в трубочку губами.
- Ты это точно, Алл? Не прикалываешься?
- Что точно? Никитенко, ты идиот?! - Аллочка негодовала.
С какой радостью она залепила бы ему сейчас первым подвернувшимся под руку предметом, хотя бы даже тряпкой или металлической кружкой, которые лежали рядом на тумбочке.
Как смеет это кретин унижать её, заставляя выпрашивать поцелуй. Да она от стыда готова сквозь землю провалиться!
Аллочка бросилась к двери, но парень вдруг загородил ей дорогу и, крепко схватив за запястья, с силой прижал к стене.
Он смотрел на неё - совершенно беспомощную, пригвождённую к холодному стенному кафелю, и ещё больше любил сейчас это распалённое гневом лицо, сверкающие в темноте глаза и кривящийся от возмущения рот.
Максим не слышал слов. Звуки исчезли, растворившись в тишине пропахшей хлорамином комнаты, как исчезла и сама комната, с притулившимися у стены кушеткой и тумбочкой, полутёмным окном и резиновой грелкой на высоком штативе.
Сгорая от нетерпения, он прильнул к беззвучно шевелящимся Аллочкиным губам и поцеловал, обволакивая их тёплой и влажной мягкостью своего рта. Потом вдруг отстранился, словно желая убедиться, что это действительно она, провёл ладонью по растрепавшимся волосам и стал целовать снова, но уже настойчивее, проникая язком между плотно стиснутыми зубами.
Горячая волна лизнула Аллочке горло, стремительно спустилась от ключиц под ложечку и, набрав силу, обожгла живот и бёдра.
Каруселью кружилась голова и не слушались ноги. Она больше не сопротивлялась, бессильно оседая в его руках.
- Тебе плохо, Алл? - испуганно зашептал Максим.
- Нет...
Он подхватил её на руки и усадил на стоящую у стены кушетку.
- Здесь посидим. Стена очень холодная, а у тебя лёгкие...
Максиму нравилось, что Аллочка была сейчас тихой и податливой.
- Алл, я тебе хотел сказать... Только не обижайся.
- Говори.
- Ты когда целуешься, не стискивай губы так сильно. Пусть болтаются, как тряпочки. Давай ещё попробуем?
Она согласилась. Целоваться с Никитенко ей нравилось. Нравились его мягкие губы и сильные, пахнущие табаком руки.
- Макс, а ты давно куришь?
- С пятого класса.
- Бросай, лёгкие испортишь.
- Брошу...
Стали целоваться: неторопливо и нежно, не открывая глаз, словно прислушиваясь в темноте друг к другу.
А потом, порывисто отстранившись, она вдруг сказала, что уже пора возвращаться в палату.
Максим молчал.
- Никитенко...
- Чего?
- Только ты никому не смей рассказывать, что у нас с тобой сегодня было, иначе - конец! Никогда больше к себе не подпущу, - в голосе Аллочки вновь зазвучали повелительные нотки.
- Обещаю, - согласился Максим без особого энтузиазма и попытался поцеловать её снова, но она отстранилась, прикрыв его губы рукою, - Хватит! Иди домой, Макс!
Продолжение следует.