Посвящаю своему деду Евсею Константиновичу Черкасову,
расстрелянному в 1937 году в городе Красноярске,
реабилитированному в 1989
Тамара Худякова
Отрывок из третьей части романа «В вихре памяти».
1
В начале весны Светке, теперь уже Светлане, так Елена Ивановна просила всех домочадцев и знакомых ее называть, исполнилось четырнадцать лет.
Подошло время вступать в комсомол. Пошли двумя классами, кроме Вити Кукобы. У него даже не приняли заявление, как вернувшегося с родителями из эмиграции. По этому поводу тот не переживал. Самым главным для него было, чтобы с ним рядом его Надюшка была. Пришел «поболеть» за нее, да и за одноклассников.
Комиссия по приему, куда вошли члены комитета комсомола школы, первый секретарь совхозной комсомольской организации с секретарем партийной заседала в кабинете директора школы. Приехал и Первый секретарь Райкома Комсомола…
Будущие комсомольцы сильно волновались.
Запускали их по одному. Светлана зашла третьей. Перед ней там побывали обе Нади. Оттуда вылетали пулей, взволнованные, раскрасневшиеся…
В кабинете увидела всех членов, важно восседавших за столами. Стоя перед ними по другую сторону стола показалась себе маленькой, незначимой.
А они как настоящие экзаменаторы стали спрашивать про Великую Октябрьскую революцию, когда свершилась, что предшествовало ее возникновению, спросили автобиографию Владимира Ильича Ленина и дату рождения. Потом попросили назвать членов Политбюро Коммунистической партии Советского Союза, тоже даты их рождений, какие посты занимают.
И про Лумумбу, героя-революционера негритянского народа не забыли. Про него еще недавно по совхозному радио выступила Надя Голубева с призывом к его освобождению из тюрьмы. Сильно волновалась и вместо Лумумбы сказала Мулумба. Решила поправиться, и вновь воскликнула: «Мы требуем освободить из застенков угнетателей-капиталистов негритянского героя Лубумбу».
Благодаря этому случаю, Светлана про него знала все, порадовалась легкому вопросу. Хоть и очень волновалась, но отвечала четко, ясно.
Продержали ее около часа, вышла в коридор с пылающим лицом, страшно уставшая, но счастливая. Ведь уже почти комсомолка! Только еще утвердят на Бюро райкома. А что утвердят, не сомневалась...
Где-то часам к восьми вечера пошел Коля Лалетин. После часового отсутствия, вышел оттуда весь потный и с таким красным лицом и шеей, что они по цвету сравнялись с его огненными волосами. Даже веснушки скрылись…
Прежде чем отпустить, уже для напутственного слова вновь всех собрали в директорском кабинете.
Выступал Первый Секретарь райкома! Для сельских школьников это была недосягаемая величина!.. Особенный человек!.. Они ловили каждое его слово и «пожирали» глазами. А он поздравил с вступлением на новую стезю жизни и в конце своей пламенной речи коснулся религии:
– Мы вместе с нашей справедливой Коммунистической партией Советского Союза и ее Первым Секретарем ЦК КПСС Никитой Сергеевичем Хрущевым верим, что вы растете настоящими строителями Коммунизма….
А коммунисты и комсомольцы атеисты! И мы ведем жесточайшую борьбу с пережитками прошлого. Для доказательства вашей преданности делу партии ко дню утверждения вас на Бюро займитесь уничтожением последних икон, оставшихся еще в сундуках ваших бабушек и несознательных родителей,– поставил перед ними задачу. Все восприняли, как приказ, а он дальше продолжил:– Этим самым мы с вами быстрее построим светлое будущее. Потому в торжественный день надеюсь, что многие из вас положат на стол по огарку сожженной иконы…
После такой речи и сознания того, что прибывший из района всегда во всем прав, Светлана вернулась домой.
В кладовой стоял большой кованый сундук Елены Ивановны с всякими ей нужными вещами. На дне, завернутая в чистое старинное вышитое полотенце, лежала большая деревянная икона, на которой был изображен Георгий Победоносец.
Мать говорила, что ею родители благословили их с отцом на брак. Она иногда вынимала икону, осторожно разворачивала, проводила нежно своей ладошкой по гладкой сверкающей каким-то неземным светом поверхности. Вздыхала, некоторое время сидела, задумавшись, а потом снова бережно заворачивала и укладывала на место…
Уже почти комсомолка ринулась как угорелая в кладовую, начала выкидывать из сундука вещи.
Елена Ивановна метнулась за ней, вскрикнула:
– Доченька!.. Что же ты делаешь?..
Но та пылающим взглядом остановила ее. Задыхаясь от переполнявших чувств, закричала:
– Не мешай мне!.. Я дорогу к светлому будущему прокладываю!.. – и, выхватив икону, здесь же лежащим топором стала рубить с остервенением в радостном возбуждении…
Приостановившись, взглянула на мать. Елена Ивановна стояла рядом в немом молчании, в глазах были слезы, страх, укор и чувство вины.
Страх, наверное, за дочь и за то, что она совершает, а чувство вины – что не сумела привить ей любви к Богу и веру в него.
Светлана же опьяненная победой, уже не обращала на мать никакого внимания и, собрав останки иконы, вышла во двор. Запалила костер, стала ждать, пока все сгорит.
Оставила себе одну щепку, на которой, несмотря на огонь, ярко сияло копье, впившееся в глотку дракона…
Нина в комсомол вступила еще на Ангаре в Рыбинской школе. Услышала вздохи, плач матери, вышла во двор, но там увидела лишь догоравший костер. С сожалением посмотрела на сестру, покачала головой, промолвила:
– Ну и дура ты Светлана! А еще возмущалась дедом Евсеем и удивлялась, как он мог так поступить с волчатами!.. А, сама-то что натворила? Ты такая же! Сначала делаешь, а потом локти кусаешь... Да что говорить!.. Есть в кого…
2
Через неделю ехали на трех санях запряженных быстрыми лошадьми для утверждения новых комсомольцев на Бюро райкома.
Вид знакомых степных просторов успокаивал. Слева высилась лысая гора Чегерак, перед ней в низине тянулись почерневшие от проталин поля. Справа Енисей, еще скованный потемневшим льдом. Он бесконечно тянулся могучим телом, уже готовым вырваться из зимнего плена на свободу.
Ослепительное весеннее солнышко торопилось рыхлить снега, чтобы тут же превратить их в журчащие ручьи. Однако пока это ему еще не очень-то удавалось. Но запах весны уже щедро перемешивался с легким ветерком и дурманил юные головы и умы.
Светлана сидела на последней подводе, одетая в юбку из «шотландки» в мелкую зеленую клеточку, в серую кофточку, связанную матерью, в новой по ее размеру фуфайке, в больших серых валенках на вырост, в шерстяном клетчатом завязанном узлом под подбородком платке, стеженых рукавицах.
Чувствовала себя настоящей модницей и красавицей. Возбужденная, щурилась на яркий дневной свет, разбрызгивала на попутчиков зеленью своих озорных глаз, радостно подставляла лицо теплым лучам.
Рядом с ней как всегда примостился Коля. Сидел сзади, заботливо поправлял сползавшие от встряхивания саней по твердой набитой ухабами дороге охапки сена, и все старался для тепла подсунуть их под бока строптивой соседки. Тоже был одет в фуфайку. На голове залихватски возвышалась чуть сдвинутая на одно ухо шапка.
Завершали наряд рукавицы, валенки с загнутыми голенищами, в которые были заправлены серые с мелкими белыми полосочками бумазейные штанины…
Одноклассники поголовно были так все одеты, кроме Людмилы Маховой, на которой была ее теплая шубка, пушистая ярко-белая песцовая шапка. На ногах красовались по размеру черные чесанки. Как всегда своим одеянием выделялась из всех. Ей было тепло, и она сидела обособлено.
Остальные же сплоченными кучками хоть и согревались друг от друга и еще от мысли, что без пяти минут почти комсомольцы! за три часа езды основательно промерзли...
Быстро по высокому резному крылечку забежали в здание Райкома Комсомола, где в кабинете Первого Секретаря шло очередное заседание Бюро.
От волнения и страха, прибывшие, не заметили, как согрелись. С горящими глазами, пунцовыми щеками сгрудились в приемной, с опаской все разглядывали и в том числе секретаршу, гордо восседавшую на своем месте, преисполненную высшим долгом – с таким видом она быстрыми пальцами с ярко накрашенными длинными ногтями нажимала на блестящие пуговки-клавиши черной пишущей машинки.
По приемной разносились громкие звуки, словно стук клюва дятла по дереву.
Секретарша была в меру накрашена и одета в такие вещицы, о существовании которых, сельские девчонки даже не предполагали…
Ждали около часа. Наконец дверь кабинета открылась.
Из него стали выходить молодые парни, одетые в темные костюмы, красивые рубашки. Все при галстуках и в блестящих штиблетах.
Среди них гордо вышагивало небольшое количество красивых молоденьких девушек тоже в строгих черных, серых, кофейного цвета костюмах, в белых кофточках из тонкой материи, в фильдеперсовых чулках и туфельках-лодочках на каблуках.
Казалось, все они сошли со страниц самых модных журналов!
А вид у них был как у людей, совершивших неотложные, великие дела, и теперь исполнившие долг гордо выносили себя за пределы приемной.
От их величия, значимости! прибывшие, совсем потерялись…
Секретарь же школьной комсомольской организации Лябин Сашка, брат завуча Марии Андреевны, вспомнил, что он тоже что-то да из себя представляет, постучал в высокую двустворчатую, обшитую черной кожей дверь, получил разрешение, подобострастно вступил, аккуратно и плотно прикрыл за собой…
Через полчаса кабинет вновь стал заполняться. Столы уже стояли полукругом, а «неприступные» товарищи, почти небожители, расселись по ту сторону их.
Утверждающих впускали по одному.
Светлана вошла и оказалась в центре, обозреваемая со всех сторон.
Наверное, так придумано было специально, чтобы, такие как она, стоя в одиночку, в полной мере прочувствовали и увидели, какие они незначительные перед теми сидящими, снисходительно решившими принять на низшую ступень и приобщить к чему-то «святому».
А всего-то для того, чтобы эти входящие по одному, в дальнейшем в первичных комсомольских организациях достойно выполняли все поручения, постановления, распоряжения, выходившие от руководящих товарищей.
Но и так же чтобы сразу поняли, что достичь высоты сидящих за столом вряд ли удастся. Ведь там сидят только «избранные», да очень редко все же сумевшие прорваться. Например, как Сашка. Он уже и в школе и в совхозной комсомольской организации благодаря напористости, чрезмерной наглости стал «незаменимым, в доску своим»…
Как-то так промелькнуло в ее голове…
Но ей все равно захотелось быть достойной их доверия. Поборов робость, выложила остаток иконы на стол…. Они ей громко зааплодировали…
Из своих сверстников остаток иконы на стол положила только она. И даже узнав это, ничуть не раскаялась, а наоборот, была счастлива от аплодисментов.
Торжествовала!.. и думала, какая она смелая, почти Зоя Космодемьянская или Гуля Королева, а значит уже состоявшаяся комсомолка, достойная идти и строить Коммунизм!…
3
Обратно выехали поздно. На подводах сидели в таком же порядке. Светила ясная, словно умытая луна. Слежавшийся снег на дороге за день местами подтаял, образовав весенние лужицы. Но после захода солнца сильно запримораживало.
Копыта лошадей и полозья саней взламывали вновь застывший ледок; слышалось легкое похрустывание, постукивание, шуршание.
Пробрасывал пушистый снежок, создавал сказочное, праздничное настроение.
Девчонки радовались, ловили на рукавички снежинки, удивленно разглядывали, словно видели в первый раз и веселились, веселились!..
Все коллективно пели комсомольские, патриотические, военные песни, смеялись, шутили…
Вдруг ниоткуда налетел порывистый ветер, и замела поземка. Неожиданным вихрем стали налетать густые охапки липкого снега, засыпать морды, гривы, спины коней; горы его насыпалось в сани.
Снег облепил лица, одежду ехавших. Из завихрений образовалось белое непроглядное месиво и заскрывало луну. Наступила мгла.
Пространство сузилось, сжалось и как бы оставило в одиночестве среди безбрежного нависшего над Вселенной хаоса малую горстку незащищенных людей.
Но те старались избавляться от тревожных мыслей, страхов, сидели в санях так же тесными кучками, продолжали громко петь; иногда парни залихватски свистели и дико орали. Придавало смелости, сил, тепла и сознание – наконец-то стали настоящими достойными борцами Советского общества…
Свой комсомольский билет каждый поместил на груди ближе к сердцу. У Светланы для этого случая Елена Ивановна на внутренней стороне кофты пришила карман, и теперь она время от времени прощупывала через фуфайку бордовую книжицу с тиснеными обликами Ленина и Сталина. Косилась на своих друзей, видела, что те тоже украдкой проверяют: здесь ли их драгоценный документ.
Несмотря на проскальзывавшую чуточную тревогу, все равно на душе было радостно еще и оттого, что неотвратимо наступает весна. Пусть сейчас метель налетела, но это временно и быстро пройдет...
Отгоняла ту чуточную тревогу, успокаивалась, с удовольствием, с наслаждением думала: «А сколько еще будет весен впереди, полных счастья и радости! и таких значимых событий, как сегодня?!»…
Проехали половину дороги до Яново. Светлана все так же сидела на конце подводы, за ней опять примостился Коля, придерживая ее за хлястик фуфайки.
Между очередными порывами ветра снежная метель расступилась, луна ярко осветила дорогу. Глянула по ней назад вдаль и вдруг увидела в движении серую массу.
Когда же луна вновь скрылась за снеговертью и все накрыла темнота, там что-то замелькало наподобие светлячков. Подергала друга за рукав и, показывая на дорогу, постаралась перекричать очередную песню, понесшуюся с передних саней:
– Смотри, смотри! Какие-то огоньки догоняют нас.
– Ага! – отозвался тот, но, присмотревшись, тут же затревожился и закричал громко:
– Так это же волки догоняют нас!..
Крик его достиг всех. Песни, радостный гомон и шум прекратились. В первые мгновения напала растерянность.
К тому же ни у одного из кучеров не оказалось даже ружья, что было большой оплошностью так поступать, тем более в такое время года, когда волки голодные, злые. Уже за Енисеем были случаи нападения их на людей и скотину…
Новоиспеченные комсомольцы решили не бояться! Стали сильнее пришпоривать коней, петь, орать, гоготать, в надежде отпугнуть преследователей. Однако на подводах было много народу, лошади стали сдавать. Но, несмотря на это взмыленные, напуганные, они, отфыркиваясь, все еще бежали быстро…
Стая же не менее чем из десятка волков настигала. Темно-серая шевелящаяся масса перла клином. Самый первый, наверное, вожак был совсем близко.
Из темноты на Светлану глянули огненные, злые немигающие глаза.
Было слышно тяжелое, прерывистое дыхание.
В проблесках луны она вдруг увидела огромного разъяренного зверя с вывалившимся красным языком из разинутой клыкастой пасти. С быстро двигающихся его лопаток клочьями слетала белая пена.
А он все приближался и уже не спускал с нее кровавых глаз.
Зверь чуть проскочил за сани, и никто не успел сообразить, как он наловчился и запрыгнул в них.
Сани как раз занесло на скользкой дороге. Волк готовый был впиться в горло Светланы, только мордой скользнул по ее фуфайке. Но, потеряв равновесие, все же сумел ухватиться за ее валенок.
Коля мертвой хваткой вцепился в подругу, притянул к себе, не давая хищнику стащить ее за ногу.
Кто-то из ребят метнул рукавицей в глаза зверю. Тот инстинктивно отпрянул! В это мгновение испуганная лошадь, несшаяся во весь опор и косившая обезумевшим взглядом на страшного пассажира, скаканула в сторону.
Непрошенный гость с валенком в зубах не удержался, свалился на дорогу. Среди стаи нарушилась сплоченность! Они отвлеклись на добычу…
Лошадь же продолжала так мчаться, что обогнала передние две подводы…
А вскоре завиднелись и редкие огни села.
Преследование прекратилось...
Светлана тряслась, прижималась к спасителю, никак не могла согреться, придти в себя. Коля, расстегнув фуфайку, впустил ее к себе на грудь.
Ему радостно было вот так запросто прижимать и согревать любимую своим теплом, укутывая в собственную одежду…
Возле въезда в село, остановились. Стали подыскивать обувь для потерпевшей и уже шутили:
– Как хорошо, что валенок оказался велик! И волку не стоило труда оставить тебя на подводе.
А она окончательно пришла в себя, прыгала на одной ноге и все сокрушалась:
– И что мне делать?.. Теперь от родителей за потерянный валенок влетит…
Однако радостные одноклассники, дружно возражали:
– Вот дуреха!..
– Родичи наоборот обрадуются!
– Осталась жива, невредима…
Между тем, у кучера дяди Саши-соседа, оказалась на санях под сеном пара запасных. Надевая его валенки, радовалась, что далеко не надо будет потом относить…
И уже успокоенные, пустили коней легкой рысцой по дороге крепко спавшей деревни, не ведавшей о только что чуть не случившейся трагедии.
На середине ее подводы остановились, выпуская Булавкина Мишу. Прощаясь со всеми, тот тихо напомнил Светлане:
– А не зря моя мама говорила, что у тебя, сестренка, есть Ангел-хранитель. Пусть он охраняет тебя и в дальнейшем…
Довольная вниманием брата, от смущения грубовато согласилась:
– Ладно, ладно, пусть уж охраняет…
А тот, уже пожимая руку Коле, почти по взрослому заявил:
– Молодец! Не растерялся. Все же ты дружище, стоящий мужик... Пока...– сказал всем и быстрой походкой направился в сторону своего дома…
Под легкий скрип полозьев на присмиревшую комсомольскую гвардию напала дрема, и три километра до Овцевода доехали тихо мирно без приключений.
На территории конюшни всей гурьбой пососкакивали с подвод и чуть не бегом пустились по домам…
Про волков Светлана на ночь глядя, не стала рассказывать родителям, чтобы их не волновать, а чужие валенки незаметно пристроила у порога.
Комсомольским билетом похвасталась, дала подержать. Те порадовались за дочь. Может и не искренне, но этого она не заметила.
Уже засыпая, вдруг вспомнила огромного волка, и где-то далеко в ее сознании пронеслось: «А это не родственник ли тех волчат, убитых дедом еще в Улазах?»
Та мысль тут же утекла, зато появилась следующая, страшная: «Если бы ни Коля, не встречать мне будущих весен!»…
Жар охватил ее всю и окатил с головы до пяток горячим потом. Сон как рукой сняло.
Но постепенно стала успокаиваться и с благодарностью вспоминать друга.
Совсем успокоилась, заулыбалась, крепко обняла спавшую рядом младшую сестренку Галю, прижалась к ее теплому бочку и погрузилась в сладкий сон…
Наутро уже все жители совхоза знали, что новые комсомольцы проявили себя храбрецами. Хвалили Колю. Говорили и про Светлану, и обязательно добавляли, что ей опять повезло…