Содержание
Красная панама (Бася и чудо)
От груши до океана
Наладились
Король
Молоко с далекой улицы
Из шкуры молодого теленка
Давай гори
Чей клад
Велл
Ночь пирата
Ветка по поле
Отличница и двоечник
Тарелки в елках
Но ведь я же люблю
Хрустальное
Тайно и явно
Чужие ландыши
3. «НАСЛАДИЛИСЬ»
Солнечным утром в квартире с высокими потолками послышался сильный бряк! Откуда он шел, сразу понять было нельзя. Из спальни родителей? Там никого. Только тюль на окнах качался как снеговой. На трельяже све¬тились флакончики, на темной этажерке — безрукая Афродита. Мама сказала, что руки отвалились не у живой, у каменной фигуры, но все равно Афродиту было жалко.
В большой зале зевали ротиками игластые алые рыбки, они висели в аквариуме как елочные игрушки. Народу тоже никого. Пошли дальше. Холодно, теплей, тепло. Еще теплей? Теперь горячо. Ближе к кухне все понятно. Здесь уже прошел снегопад и на полу сугробы от рассыпанной муки. Одуванчиками расцвели разбитые яйца. Брякнул большой тяжелый бидон на желеную подставку! Двое серьезных детей как раз наклонили бидон, чтобы налить в миску мед. Широкая чайно-золотая полоса, ослепительно сверкая, поплыла через край. В черных глазах детей полный восторг, для них настал праздник. Потому что свобода, делай, что хочешь.
— Что ж ты, Бася, край качнула? — закипятился старший. — Да еще пальцы облизываешь! Нашла время, вон сколько пролили.
— Никак отлипнуть не могу, — понурилась Бася. — А ты тоже качнул, спорим, у тебя больше пролилось...
— Ну, ничего. Зато будет сладко до потери сознания. Насладимся!
Старший бухнул на огонь большую зеленую кастрюлю, велел шарики из теста скатать. Но пока с шариками возились, кастрюля стала чадить.
- Антош, у мамы такого не было...
- Какого такого? Кха.
- Ну, с дымом...
- А что я сделаю? Ма шарики прямо в меду и варила. Может, водички подлить?..
Тут опять пш—ш! Кха! Кха!
—Вот видишь, сам дышать не можешь. Я боюсь.
— Да ты девчонка, трусиха, что с тебя взять. Ты любишь сладенькое есть. А я сказал, что сделаю — так сделаю.
Он бросил шарик в мед и задумался.
— Долго с ними прокопаемся. Давай что-то одно большое слепим, в духовку сложим и хана. Ты, например, косу можешь сплести?
— Да я только наизнанку, как у рыжей куклы.
— Можно наизнанку, — разрешил Антоша.
Бася подпрыгнула весело, плетеный ободок свалился с волос, и она кое-как пристроила его обратно. И опять мукой на волосы.
—Здорово мы тут... Насорили. А вдруг до мамы не успеем?
— Успеем и сделать, и съесть.
Они скатали из теста неровные веревки, и Бася стала плести. Как вдруг эта «коса наизнанку» свесилась и поползла со стола.
— Держи, а то уползет! — закричала Бася. — «Растим косу до пояса, не выроним ни волоса...»
— Какая она коса, раз живая? Змея. Давай про змею.
Антошка загремел железным подносом в духовке.
— «Ах, это я, ах это я, пришла очковая змея...»
Они шлепнули желтое тесто на черный противень и защелкнули дверцу. Все, можно упасть на табуретку и перевести дух.... Оглядеться...
—Ничего себе, — подняв мучные брови, сказал Антоша. — Побоище. Сходи за веником.
—А ты сам—то? — Басе стало обидно.
—А мне некогда, буду следить, чтоб не сгорело.
— Хитренький. Себе полегче, мне потруднее.
—А ты не мелочись. Будь выше этого.
Бася была ростом маленькая, но как быть выше здо¬ровенного Антоши - знала. Поэтому тяжело вздохнула и потащила в кладовку бидон. И веник принесла, и тряпку, и начала все сметать в кучу.
—Бась, тебе воды принести?
Бася гордо молчала. Антоша фыркнул.
— Вроде уж пахнет жареным, а?
Бася мела и молчала. Он достал противень, обжигаясь и строжась, потыкал спичкой. Тесто к спичке прилипало. Эх, рано еще... Он захлопнул духовку, а во дворе захлопали дверцы машины.
—Приехали! Ну, атас, сейчас нам будет.
А бежать некуда! Бася ползала на коленках, пытаясь смыть пол.
— Бась. Давай выкинем?
— Ты что! В ведре- то сразу увидят. А сколько меда, яиц потратили...
— Плевать! Или спрячем... — Антоша схватил тряпку, противень и кинулся вон.
— Да куда ты? Не выбрасывай, ни за что! Под стол хотя бы...
Тут вошла усталая мама и разогнулась от тяжелых сумок. Она все увидела. Сразу.
— Зачем брали мед? Я прятать от вас должна?
— Да мы хотели сделать твои пампушки с медом... Чтобы ты обрадовалась... Я даже пол мыть начала...
— Спасибо, конечно. — Мать посмотрела на Басю очень пристально. - А про посуду не подумала?
— Да я просто не успела...
— Простодушная. А где Антон? Наверняка он затеял и смылся. Как всегда.
Ма начала разбирать посудный завал и греть воду. Бася стояла столбом, не смея удрать, как Антоша.
— Когда я была маленькая, на мне был весь дом, — бросала мать отрывисто. — Родители работали дотемна, я варила борщ, лущила кукурузу, рвала траву кроликам, мыла двор, а уж уроки само собой.
— Как «мыла двор»? Землю? — Не поняла Бася.
— Двор, мощеный красным кирпичом. Его мыли ве¬ником и ходили босые.
Бася в страхе представила себе худенькую девочку с черной косой, которая работала, как в сказке, на злую волшебницу. Бася поняла свою вину, и собралась уда¬риться в слезы.
— Если бы я такое сделала... — Начала ма и сама себя оборвала— Иди с глаз!
Бася выскочила из кухни, а мать остановилась с тряп¬кой в не отмытой зеленой кастрюле, но засмотрелась в беленую стенку. Она там увидела свое далекое жаркое детство. Как кто-то шел на водокачку в парк, а она полола огород. Как кому-то наглаживали платье и ленты, кого-то ждали у ворот, а ее ждали только окрики и пьяный отец. И как она делала ночами уроки, а он гасил керосинку...
Мать помедлила, потом решитенльно шагнула на кирпичи родного двора. Прошла острожно вдль всего дома, неслышно растворила окошко и подрутила фитиль лампы. Лампа засветилась ярче, и девочка, сидящая около стола с учебником в руках, ошалело помотала голоовой. Она же только что притуила мпу, а тут вдруг лампа сама загорелась! И около нее пряник. Девочка быстр его уплела… Снова уставилась в учебник. А женщина прошла обратно к воротам и исчезла… Этаженщина вновь очутилась на своей неубрнной кухне и вздохнула. Мыслеено она ного раз перелетала в прошлое, чтобы помочь себе маленькой, но это были толко минуты.
Ну вот, была маленкая девочка, а теперь она выучилась,вышла же в люди, не хуже многих. Значит, и спасибо родителям за суровость. А что взять с этих? Нахлебники, вруны, неумехи. Их жалеешь, а они...
Поздно ночью, когда по детской заплавали пятна от уличного фонаря, первой встала в тиши партизанка Бася. «Встань пораньше, встань пораньше, встань пораньше...»
—Антош, вставай. Надо косу съесть.
— А-у-эх! — Зевнул сонно Антон.
— Ешь сама.
— Нет уж, нетушки. Вместе!
— Выбросить лучше.
— Ничего не лучше. Сам знаешь, что за это будет. Они, бедные, вытащили противень с косой — медленно, не так, как из духовки. Отломили по кусочку, по второму. Сверху была корка запеченная до хруста, а под ней тягучка сладкая, даже горло защипало. Да, не пропеклось...
— Больно сладко.— Вздохнула Бася.
— Да, с водичкой бы. На еще.
— Не. Никак. Все слиплось.
Через две ночи терпенье кончилось, а косы все еще оставалось много. Приходилось вдобавок перепрятывать противень от ма... Вся комната пропахла медом — и стол, и шкаф, и кофты в шкафу. Басе приснился сон: в темном лесу пряничный дом с шоколадной крышей. Только хотела Бася отломить кусок, как из окошка выползла жареная коса и зашипела в масле по-змеиному. Бася подскочила на кровати, схватилась за голову.
— Антош, вставай.
— Да надоело, уйди.
— Не уйду. Быстро ты насладился. А говорил...
—У меня от нее живот болит.
— А у меня, думаешь, нет?
— Ну и плюнь. — Антоша отвернулся к стене.
— Тебя никто не заставляет.
— Тогда пойдем и скажемся, — тормошила Бася.
— Охота тебе нарываться.
— Хитренький. Сам затеял, а я расхлебывай. А как же ты на войне-то?
—Не сходи с ума. Войну с плюшкой сравнила.
— Раз тут боишься, значит, и на войне забоишься.
И Бася с вытаращенными глазами опять начала жевать эту косу. Ей казалось — она ее туда, а она оттуда. И от чего ей стало хуже — от косы или от Антоши?
В этот жуткий момент в детской загорелся свет. Его включила вбежавшая в ночной рубахе мать. Она увидела сына, который лежал, отвернувшись и уронив одеяло. Она увидела дочь, которая сидела на корточках и жевала какую-то веревку, причем со слезами на глазах.
— Что это за гадость? — Закричала мать, шатаясь и держа себя обоими руками.
— Это не гадость, а сладость... Мы пекли, не допекли. Но больше мы не можем. Это есть. — Угрюмо проговорил партизан Антоша.
— Мы испортила много меда, но не съели. Живот уже болит... Теперь ругай...— Добавила Бася.
— Да кто... Кто вас заставлял это есть, я спрашиваю? — Ма чуть не упала.
— Никто. А то бы нас пороли. Мы думали — съедим, никто не узнает...
Мать широко открыла глаза и наверно, ей показалось, что все как в детстве — пьяный отец и летят табуретки.
— Вы уже сами себя выпороли, ребята... Нет ничего хуже страха... Хуже ожидания страха. Неужели я такая для вас страшная? Вы ж могли умереть от заворота кишок, вы понимаете? И я бы ничего не знала! — она закрыла лицо руками.
— Мама, отомри... — Испугалась Бася. Та резко подняла голову.
— Сейчас же марш на кухню. Руки мыть, молоко горячее пить... И чтоб ни случилось — все говорить по-человечески, слышали? А не так...
Тут она обхватила руками их головы и опять замерла. И они так стояли, дышали. Надышаться не могли.