Итак, начну сначала. 12-го февраля 2001-го года я уволилась с работы, а еще через пять дней уехала из родной страны на заработки в Италию.
В Милан нас привезли ночью; дожидаясь утра, я просидела в автобусе. Утром, попрощавшись с водителями, вышла на привокзальную площадь и села на лавочку, ожидая подругу Люсю, которая должна была отвести меня на ДРУГУЮ работу, совершенно не похожую на прежнюю.
Часам к десяти ко мне подошли три женщины и спросили, не Люсю ли я жду. Найти меня попросила их моя подруга. Я очень обрадовалась присутствию женщин. Я очутилась одна-одинешенька в чужом мире, и они были первыми, кто заговорил со мной на родном языке.
Женщины присели на лавочку рядом со мной и спросили, есть ли у меня стакан или какая-нибудь кружка. Дома я кем-то из знакомых была предупреждена, что надо на первый случай набрать пакетов с китайскими макаронами. А вдруг не найду сразу работу? Мало ли, что встретить обещали? "На самом деле, никто никого не встречает, только обещают, - пугали приятели.- А если будет литровая кружка и вот эти макароны, то кипяточку уж где-нибудь достанешь, с голоду не пропадешь».
Услыхав предложение женщин, я эту самую литровую кружку - "спасительницу" и достала. Появление ее вызвал у всех дружный смех. Оказывается, меня хотели угостить «Шампанским», и емкая посудина никак не соответствовала благородному напитку. Вот так произошло мое «посвящение» в итальянскую жизнь.
Первая работа нашлась мне у Каролины, 89-летней парализованной на правую сторону тела старушки. Возле нее нужно было сидеть целый день, не шевелясь. Любая попытка встать вызывала у Каролины тревогу: куда? Что-то украсть? Уйти с украденным? Естественное чувство страха: пришла в дом какая-то иностранка. Что от нее ждать? Ведь такие страшные истории про них рассказывают. А еще и не понимает языка.
Привела меня к ней в день моего приезда в Италию Люся, проработавшая с Каролиной девять месяцев. Люся нашла место получше, а это отдавала мне. Однако дочери старушки, Анне, Люся решила сказать, что ей срочно надо уехать домой, и она нашла себе замену. Люся позвонила Анне днем. Мы сидели на той же лавочке, где пили "Шампанское", и я спросила Люсю: "А вдруг Анна меня не возьмет?" "Возьмет, - уверенно ответила подруга. Куда ей деться с подводной лодки? Ей завтра на работу. С кем мать останется?" Подруга оказалась права: Анна согласилась на меня посмотреть.
Вечером мы с Люсей приехали в мой новый дом. Нас довольно приветливо встретила немного встревоженная неожиданным поворотом дел дочь старой синьоры. Я сразу сказала ей фразу, которую долго зубрила дома:" Sono lieta di fare la Vostra conoscenza". ("Я рада знакомству с Вами"). Мои слова произвели положительный эффект на Анну. Она поняла, что я как-то владею языком и обладаю определенным уровнем культуры. Меня приняли.
Отлучалась я от Каролины только в минуты, когда приходила соседка, грузная и доброжелательная синьора Гуэрра, и старушка переключала свое внимание на нее. В такие моменты, открыв приятельнице старушки двери, я спешила подмести и помыть в квартире. Каролине этот мой вид деятельности претил. Она не терпела никаких уборок, уверяя меня, что и так чисто. Дома я не слишком любила убирать, но здесь уборка стала чуть ли не спасением: я могла встать, что-то сделать руками, походить, подойти к окну и, раскрыв его, подышать свежим воздухом.
Я могла бы выйти погулять на время, когда соседки были вместе, но не знала, как отпроситься, да и стеснялась их обеих. Часто они что-то говорили и мне, но я не понимала их слов. Как-то залаяла соседская собака, целыми днями остававшаяся закрытой в квартире рядом. Синьора Гуэрра, глядя на меня сказала: "Сane". Я подумала, что такое "cane"? Открыла при них словарь, ищу значение слова; старушки смеются надо мной. Оказывается, это "собака".
Я очень скоро возненавидела стул, на котором приходилось сидеть, и телепрограмму «Колесо фортуны» с ее ведущим Майком Буонджерно. Программа начиналась в два часа дня, когда мне больше всего хотелось полежать, хоть на полу, возле Каролины. Сидение на стуле превратилось в пытку: начала болеть спина. Телевизор находился от стула в двух метрах, и от постоянного его созерцания стали слезиться глаза. От неподвижного образа жизни начали отекать ноги.
Без надобности, просто, чтобы встать и пройтись я ходила в туалет. Особой роскошью было поливание цветов на веранде. Это занимало минут сорок и воспринималось как развлечение. На кухню я отвозила хозяйку на инвалидной коляске, приспособившись поднимать старушку с постели. Она не любила, однако, надолго отлучаться от своей кровати, и, как только окончен был обед или ужин и помытая посуда стояла на месте, я снова укладывала старушку на привычное для нее место.
Была Каролина грузной, и, часто поднимая ее, я, не удерживалась на ногах и падала вместе с ней на кровать. Каролина начинала смеяться, и я смеялась вместе с ней. Мой смех был сквозь слезы: спина давала о себе знать. Дома я привыкла к постоянной мозговой деятельности, к тому же вела подвижный образ жизни. У Каролины нужно было постоянно сидеть, тупо уставившись в телевизор.
И все же я не могла принять весь свалившийся на меня ужас за настоящую работу. Вот, провести шесть уроков, проверить сотню тетрадей, подготовиться к лекциям - это работа. А сидеть целыми днями, уставившись в телевизор, выливать мочу из катетера, готовить еду, убирать? Что это за труд? Да еще 500 долларов в месяц за такое безделье дают!
Но это была работа. И еще какая! Работа в настоящей тюрьме. Два раза в неделю Каролина отпускала меня на несколько минут вынести мусор, не забывая сказать вдогонку: «Не вздумай вернуться завтра!» На два часа прогулки, положенные мне, я не выходила: не владея достаточно языком, не умела отстоять элементарные свои права.
Чтобы выжить, я нашла себе занятие. У Каролины был целый сундук с хорошей итальянской шерстью. Я попросила Анну разрешить мне использовать ее и получила согласие. Анна ждала прибавления в семье: ее дочь донашивала ребенка, мальчика. Я стала вязать ему носочки, костюмчики и даже привлекала к работе Каролину: она помогала перематывать нитки. У меня появилась возможность подниматься с ненавистного стула, на который я натягивала теперь пряжу, чтобы сматывать ее в клубки.
Но главным занятием было изучение языка. Я прислушивалась к итальянской речи из телевизора, останавливаясь на отдельных словах, перевод которых находила затем в словаре. Очень медленно, шаг за шагом я училась понимать чужой пока для меня язык. Это тоже вносило разнообразие в монотонный труд.
Дочь Каролины, Анна, приходила только по воскресеньям, к одиннадцати часам. Тогда я, наконец, могла выйти погулять, позвонить домой, встретиться с подругами, открыть для себя что-то интересное. Выйти из дому надолго! На целый день! Это казалось роскошью.
Первым делом я бежала к станции метро и покупала в киоске телефонную карточку, по которой звонила домой. Целую неделю я жила с тревожными мыслями о родных: все ли дома в порядке? С замиранием сердца ждала голоса дочери. Разговор длился две с половиной минуты. И - до следующей недели. Мобильники тогда еще нам были недоступными по цене, да и говорить по ним - очень дорого. Мы, в основном, общались в письмах, которые присылались вместе с посылками из дому теми же ребятами, привозившими женщин на заработки.
На протяжении первого года заработанных денег почти никто из нас не видел: они отсылались домой. Несмотря на то, что многие женщины приехали в Италию на год, от силы на два, (разве можно оставить семью на более долгий срок?) материальные проблемы не решались. Разве что, с долгами рассчитывались. Вскоре деньги обесценились, цены на родине сравнялись с ценами в развитых странах. Так, потихоньку нас и стала затягивать жизнь на чужбине.
Старались ничего для себя не покупать. Одевались в поношенные вещи, подаренные хозяевами. Еду на воскресенье экономили с недельного пайка, билет в метро пробивали по несколько раз. Тогда еще были такие билеты, специально для нас: использовав их, мы вытравливали мыльными средствами число, месяц, год и компостировали снова. Поход в «Макдональдс» считался роскошью. Но и там кошельки особенно не развязывали: гамбургер и кофе. Кто-то уж очень голодный заказывал пакетик картофеля фри. Там же отсиживались, спасаясь от непогоды. Часто пользовались и услугами бесплатных столовых, созданных при церквях. Кстати, кормили в них довольно сносно. Италия - очень добрая страна. Там с голоду не умрешь.
Но вернусь к Анне. В воскресенье Анна приходила к одиннадцати дня. Она и не подозревала, как я жду ее прихода. Тем более, Анна даже не догадывалась, как тяжело было работать с ее мамой. А Каролина вообще считала, что у нее дома я, как у Бога за пазухой: работой не загружена; еды, сколько хочешь; сиди себе целый день и смотри на экран телевизора да еще и деньги за это получай. Я ни в коем случае их не виню. Им нужна была сиделка. Всё остальное было только моими проблемами. Анне хватало своих.
Через полгода, когда стало совсем невмоготу, я ушла от Анны. А еще через год она каким-то образом нашла мой новый адрес, и мы еще долго поддерживали с ней телефонную связь. Она рассказывала о подрастающем внуке; о том, что ее прооперировали, и она едва выжила.
Возможно, мы могли бы с ней стать подругами, но мне очень тяжело было вспоминать все пережитое с ее мамой. Я не поддержала ее желание встретиться где-то и посидеть за чашечкой кофе.
Постепенно наша связь оборвалась. Мама ее давно уже умерла. А сама Анна? Пусть ее место будет рядом с Богом, где бы она ни была.