Родилась я в деревеньке, что находится на самом краю области: на берегу быстрой речки в окружении дремучих лесов. Рождение моё совпало со смертью деда. Конечно, я в этом не виновата, так уж получилось. Дед умер, а я родилась.
Понятное дело, что родне было не до меня. Я вошла в мир, присоединив свой слабенький голос к плачу бабушки и ее шести дочерей, одна из которых была моя мама. Прошли похороны, девятый день, а там и сороковой. Все немного успокоились, одна я продолжала плакать. Тогда только и решили мной заняться. Ведь не может же ребёнок всё время плакать? Бабушка предложила кардинальные меры - напоить меня отваром из мака, объясняя испуганной маме, что отвар этот или убьет меня (на все воля божья) или вылечит. Выпив отвар, я проспала три дня, и совершенно излечилась. Хотя любовь поспать всласть осталась на всю жизнь, да и от булочки с маком никогда не откажусь.
В следующий раз я серьезно заболела в пять лет. Поела горох на колхозном поле, а накануне это поле обрабатывали какими-то химикатами.
И стало мне плохо. Мама испугалась и решила везти меня в районную больницу. Пришлось просить лошадь у председателя колхоза, а что поделаешь, автобус ведь только по понедельникам ходит. И на попутку надеяться нельзя, можно и не дождаться.
Собирали меня всей семьей. Для деревенских попасть в районную больницу - большое событие. Расцеловавшись со всеми тетками, дядьками и, конечно с папой, бабушкой и сестрой, мы тронулись в путь. Ехали долго. Вот уже и смеркаться стало. «Скоро приедем, доча,- говорит мама – вон смотри, на горочке уже и больничку видать. Окна большие, видишь - светятся, там тебя полечат, ты поправишься». При этих маминых словах, лошадь вдруг споткнулась, упала и сдохла.
Мама хватает меня в охапку и несет в больницу, к свету, к врачам, к жизни. А навстречу уже бегут санитарки. Сдав меня по-быстрому с рук на руки, мама спешит назад в деревню. А-то как же, ведь надо же председателю про лошадь доложить, да и телегу, чтоб послали забрать. Не дай бог украдут имущество колхозное. И тут маме повезло: грузовик попутный попался и шофер знакомый к председателю едет. Одно неудобство: в кабине уже люди сидели. Пришлось маме в кузове ехать, да это ерунда.
Вот едут они в контору через нашу деревню. У дороги золовка Марфа стоит. Мама ей кричит из кузова: «Скажи Степану (Степан – отец мой), что лошадь умерла, я в правление доложить еду, скоро буду!» А Марфа, папина сестра, глуховата маленько была, да толком и не разобрала, что там Галя (моя мама) кричит. Да по-своему всё и растолковала. Прибежала домой всполошенная, да давай причитать. Дескать, Галя кричала, что Надёнка (а это я) умерла, а она в правление поехала бумагу выправлять. И чтоб Степан её не ждал, скоро, мол, не будет.
Ну, тут началось! Отец взахлёб плачет, ногой в сапог попасть не может. Кое-как обулся и бегом в больницу. Бежит, кулаком слёзы утирает. Бабушка зеркала завешивать... Тетки в голос рыдают, да платки черные из сундуков достают.
Возвращается мама. Видит - все плачут. Спрашивает, что, мол, случилось, что за слезы да суета? А ей в ответ, мол, сама знаешь, кто умер. Марфа нам всё передала. А маме и не понять, что они обо мне говорят. Она-то думает, что о лошади. И отвечает им: «Ну, вы рыдать-то бросьте: умерла, так умерла! Подумаешь! Чего убиваться-то так? Из-за скотины!» Вот тут-то и понесло, так понесло! Как на неё все накинулись! «Да ты - не мать! Да ты - такая – сякая – растакая!» Да по матушке её! Да в волосы норовят вцепиться! Тут мама, наконец, поняла, в чем дело, и всё им объяснила.
Теперь уже не поздоровилось Марфе – «глухой тетере»! Шум, гам, тарарам не смолкал до полуночи! Постепенно все успокоились и помирились.
А под утро вернулся отец. Усталый, но счастливый!