Преломляем мы хлеб перемен...
Пьем вино,вдруг, несбывшихся грез...
Предлагая хоть что-то взамен...
Тем, кто крест свой когда-то пронес...
Серп полуночной луны, обрамленный нимбом несбывшихся желаний, грустно освещал то, что раньше называлось небесной скрижалью, а теперь не называлось никак, поскольку никто уже и не помнил это такое странное и такое смешное слово. На краешке серпа, осененные серебристым сиянием, неподвижно сидели три ангела. Их белые одеяния были чисты, как душа младенца, а лица так божественно красивы, что в отражении их волшебного света гасли звезды. Пред каждым из них было по три золотых пера, которые порхая по скрижали, тщательно записывали то, что сделал каждый из смертных на далекой грешной Земле и ни одна мысль, ни одно деяние их не оставались незамеченными. Полотно скрижали покрывалось мириадами неведомых знаков, в преддверии того часа, когда будет прочитано все. Тем, кто Вершит судьбу. Тем, кто пытался быть рядом. Тем, кто был, есть и будет. Даже то, что так хотелось стереть. Но разве можно стереть то, что когда-то было главным?
Израненное побоями и пытками тело ныло так, что хотелось забиться в уголок давно не чищеного хлева и заплакать, но слез не было. Глаза превратились в маленькие щелочки и не могли уже исторгнуть из себя даже крохотной слезинки. Со стоном, перевернувшись на живот, Ваня пополз к выходу, где стояло ведро с мутной водой, благосклонно оставленное на ночь бородатым охранником после очередного удара ботинком по лицу и пары фраз на непонятном языке. Он уже сбился со счета, сколько было этих ударов. Сильных и не очень, разбивающих лицо до крови или ломающих ребра. Он устал их считать. Да и какой смысл считать то, что приносит боль. Каждый день, как по расписанию его выводили на площадку перед колодцем и били. Собравшись в круг и что-то гортанно крича, они били с улыбкой на лице и с такой ненавистью, что казалось он исчадие ада. Их ада… Ада настолько жестокого, что ад Вани показался бы им раем. Но кто может сравнить адовы муки, кроме Того, кому он молился каждую ночь после пыток, крест Которого он нес в своей неокрепшей душе, поскольку нательный крестик, данный ему с крещения, был сорван ими в самый первый день, когда его, раненного взрывом мины, волокли долго в горы. Волокли и чему-то улыбались. Теперь он знал чему. Они радовались, Просто их радость была такой. Злой… Другой они не знали…
«Господи… Господи! Дай мне силы услышать тебя. Молю тебя не оставь меня в муках моих и прости тех, кто мне их причиняет, ибо не ведают они, что творят. Спаси и сохрани близких моих и не дай им узнать о боли моей. Пусть свершится данное мне тобой, пусть исчезнет зло и пусть кану я в неизвестности для родных, дабы не знали они о смерти моей! Пусть в их сердцах живет любовь и надежда, а в моем сердце ты Господи. Не отрекусь от тебя. Не предам! Услышь меня Боже и облегчи участь мою по воле своей…»
Молитва Ванечки неслась к небу , кровоточа смыслом и переливаясь светом. Небеса , замирая провожали ее вечным покоем, а золотые перья скрижали все мелькали в тишине, оставляя на ней то, что потом назовут житием. Но это будет потом, когда придет время. Когда маленькая жизнь, вдруг превратится в большое предание. Когда смерть, вдруг станет дорогой к бессмертию. Когда три ангела в белом встанут, расправив крылья и скажут – «Осанна!»
Кинжал скользил по его груди, оставляя после себя кровавые дорожки. Тот, кто водил кинжалом любил красоту и тщательно рисовал на груди Ванечки крестики. Их было уже много, но тот, кто рисовал, любил чтобы красоты было больше. Кровь струйками текла по изможденному телу и, казалось, бордовые крестики тихо плавают в ярко алом море скорби и боли. Ваня уже не чувствовал ни то, ни другое. Сознание медленно покидало его вместе со словами молитвы и мягкая улыбка красной змейкой пересекала обезображенное лицо. «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий милостив буди мне грешному!» - шептал он…
«Прощайся со своим богом, собака! Он не спасет тебя, потому что он бог слабаков. Таких, как ты!» - шипел ему в лицо тот, кто любил красоту. Кинжал все глубже проникал в тело и хотелось только одного. Тишины… Пусть мертвой, но тишины. И она наступила. Отерев кинжал о гимнастерку убитого, бородач удовлетворенно улыбнулся. Он сделал то, что принесло ему радость. Одним врагом стало меньше и на его сердце стало спокойнее. Ведь радость всегда делает сердце спокойным…
Три ангела в белом внезапно встали и расправили крылья. «Осанна! Осанна! Осанна!» - трижды прошептали они, склонив головы. По звездной дорожке пред ними шла душа маленького воина, который не смог предать своего Бога. Сына, который не стал отцом . Мальчика, молившего не о себе, а о тех, кого любил. Юношу, не познавшего любви, но ставшего воплощением ее. Просто Ванечки. Просто…
«Пропал без вести…» - вот и все, о чем узнали родные и мама. Но разве может пропасть тот, кто стал Светом, вернее Святым?