Что бы не забыть... I часть Отец

Нина Ерыгина
               

            Мне кажется, и, наверное, скорее всего, в прошлой моей жизни, которая называется детством и юностью, я была страшной эгоисткой, которая думала только о себе. Как можно по-другому объяснить то, что я очень мало и почти ничего не знаю о своих предках. Как мне горько сейчас осознавать это и поэтому, я дала себе слово, что запишу те крохи, которые остались в моей памяти. Дети мои и внуки, простите меня за мою безответственность и не судите строго. Большее из того, что я знаю - это рассказы других о моих родных, что называется, все они далеки от первоисточников, но исправить это не возможно, т.к. всех этих людей уже нет с нами. И всё же, в моих руках есть вещественные доказательства - это их фотографии, которые я правдами и неправдами смогла собрать и у себя, бережно храню, перевозя с места на место, куда перемещаюсь сама. Эти фотографии висят у меня на стене, они свидетели всех событий, которые происходят в моём доме. Хочется верить, что мои дети и внуки сохранят их для своих детей и внуков и не выбросят после моей смерти всё это на помойку. Свой рассказ постараюсь строить в виде экскурсии по этим самым фотографиям.

            Моего папу звали Кузьма Ерыгин, он родился во втором десятилетии 20 века – в 1914 году 15 декабря. Родом отец из села Кулешовка Никитовского района Белгородской области. В этом селе, как я выяснила недавно, почти все Ерыгины. Его семья, как мне кажется, была очень бедной. Отец своей рукой в  автобиографии напишет, что родился в семье землепашцев. От моего деда осталась единственная выцветшая фотография времён первой мировой войны. Дед Григорий стоит навытяжку с винтовкой, прижатой к правому плечу рядом со своими друзьями-однополчанами. У одного из его друзей в руках балалайка. Но нет в них признаков веселья, все они стоят по стойке "смирно" и широко открытыми глазами смотрят в объектив. У дедушки моего усталое и грустное лицо. Мой папа похож на дедушку, у него были такие же глубоко посаженные глаза, узкая верхняя губа. Эту фотографию папе передали, когда он, будучи совсем молодым человеком, работал директором школы в соседней деревне Ливенке. На обороте кто-то очень корявым почерком написал: директору школы Ерыгину Кузьме. Эта надпись перекрыла ту, что была изначально: там просматривается имя и частички цифр. Наверное, там было отчество и фамилия. Отчества деда я так и не знаю.

          Ещё я не знаю, как зовут мою бабушку, мне кажется, папа произносил имя Анна, а иногда Ольга. Он как-то не очень любил рассказывать о себе. У меня есть смутные воспоминания, что отца воспитывал дед, который был даже не родственником, а просто соседствовал с семьёй отца. Остался папа сиротой с 1921 года, лет с 7. Он пишет в анкете, что родители умерли в 1921 году. Я так поняла, что его родителей расстреляли кулаки. Дед Григорий, наверное, был большевиком и настоящим смельчаком, потому, что в то время возглавить коммуну бедняков, было сродни самоубийству. Так и получилось, ночью пришли, вставили обрезы в окно и расстреляли всех, кто был в доме. Моя бабушка успела закинуть маленького отца под лавку и в темноте его не разглядели, а может просто не захотели убивать. Отец остался жить сиротой. Как говорил он сам, его сразу отдали в приют, а уж оттуда его забрал  и вырастил  пожилой сосед. Помню, как отец рассказывал, что начал курить, чуть ли не с пеленок, как гонял его за это дед, «лупил» беспощадно розгами. Как-то папа рассказывал, что у этого деда была коза, которую приходилось пасти и сколько всяких неприятностей происходило с ней из-за нерадивости маленького пастуха. Отец рассказывал, что в подполе у деда стояла большая кадка с маслом и сыром. Укладывались слоями: масло, сыр, масло, сыр и т.д. Отец особенно любил, когда его посылали туда за чем-нибудь, пройти мимо кадки с сыром он просто физически не мог. А однажды, поздней весной, даже свалился в эту ёмкость, не смог дотянуться до куска сыра. Знаю, что была у отца тётя Нюра (Анна), единственная близкая родственница. Еще в Севастополе жила тётя Дуся. В Днепропетровске жила тётя Маруся, но кем она доводилась папе, я не знаю. Она есть у меня на фотографии. У неё было двое детей: Татьяна и Павел. Мужа тёти Маруси звали Николай. Тётя Маруся после смерти папы исчезла из поля зрения, перестала общаться с нами.
 
              Была у моего отца в жизни какая-то тайна и, наверное, не одна. Ему совсем не нравилось собственное имя, до самого ЗАГса он для мамы-невесты был не Кузьма, а Александр. Что это было сейчас тяжело сказать, но уже перед росписью папа сказал маме, что бы она не удивлялась. Мама удивилась. Была у отца ещё одна тайна, уже после его смерти мама нашла у него в документах справку, что он служил в СМЕРШе. Деятельность этой организации была направлена на борьбу со шпионажем. СМЕРШ и есть сокращенное "Смерть шпионам". Те, кто работал на СМЕРШ, не очень любили афишировать причастность к этой организации. Мама тоже не знала об этой стороне жизни отца. В справке было сказано, что подателю сего документа необходимо оказывать всякую возможную и невозможную помощь. Мама почему-то очень испугалась этого документа, он исчез, видно, мама его уничтожила.

                Кое-как окончив школу, скорее семилетку, папа решил всё же учиться дальше, поступил и  закончил педагогическое училище. После окончания училища, он работал в Ливенской сельской школе пионерским вожатым, учителем, завучем, а потом директором. Работая, он окончил Пединститут. В 1940 году отец вступил в партию, стал коммунистом. Когда началась война, его призвали в армию и определили в кавалерию. Оказывается, такие вспомогательные войска еще были во время ВОВ. Я это знаю, потому что он мне маленькой рассказывал о своей любимой лошади, которую звали Ромашкой. Наверное, у меня от отца любовь к этим животным и сны, в которых я стрелой мчусь на белой лошади, остались от папы. Отец прослужил там недолго и его определили в артиллерийское училище, где он проходил учёбу по очень сокращённому курсу. Будучи политруком, повоевал отец после артучилища совсем недолго, его ранили на Курской дуге. Ранения и контузия были очень серьезными. Всю свою жизнь отец не любил вспоминать об этих ранах и шрамах. Раны зажили, а вот говорить он долго из-за ранения горла не мог и врачи ничего не могли с этим поделать, говорили, что задеты голосовые связки. Он рассказывал, что, отчаявшись, медики стали применять различные народные средства: парили горло чесноком, полоскали разными настоями. Видно, это были также и последствия  психологического характера. Ситуация была критической, папа рассказывал, что его комиссовали, но он ещё лежал в госпитале, долечивался очень долго. Для него молчать – было равносильно ампутации ноги или руки, а то и обеих. Учитель без голоса, а он ещё мечтал вернуться командиром в армию, это было просто невозможно. У отца было именное оружие, оно всегда как-то находилось при нём. Сам отец мне говорил, что решил, если не заговорит, застрелиться... У него был очень хороший врач, который знал об отце всё, про оружие он тоже, наверное, знал и всё тянул с окончательными выводами, назначая всё новые и новые методы лечения, которые не помогали совсем, но были объёмными по времени. Вот однажды был обход, и врач стал назначать раненным вовсе странные препараты: Иванову – 100 г водки, Петрову – 200 г вина, Сидорову – 0,5 г пива. Итак, всем спиртные напитки, папу как бы не замечает, последним нескольким пациентам, которые лежали рядом с ним – пиво, а его пропустил, как бы не заметив, и направился к выходу. И тут папа на всю палату спокойно говорит: "А мне пива?" На этом его немота и закончилась... Врач, потом признавался, сам не ожидал такого эффекта. Любил папочка пиво... Папу направили окончательно выздоравливать в город Алма-Ата, где он стал директором СШ №59. Свою 59-ю школу, он выстроит и в Днепропетровске в 1952 году.

             В конце войны папа работал в Кировоградском военкомате и именно там уже познакомился с мамой. Как это произошло – не знаю, но родители очень быстро поженились. В 1946 году родился мой брат – Олег. Поселились мама и папа в доме маминых родителей на окраине Днепропетровска, на ул. Демократической, когда-то это место называлось посёлком им. Крупской. Отец учился и работал в это время. Он вообще очень охотно учился и любил, как оказалось, этот процесс. За свою жизнь он закончил педагогическое и артиллерийское училища, пединститут, историко-филологический факультет Днепропетровского государственного университета (историческое отделение), высшую партийную школу, которая тоже приравнивалась высшему образованию. Мама рассказывала, что учёба сопутствовала началу их совместной жизни и была неотъемлемой частью их быта. Часто дома у них ночевали иногородние сокурсники отца, которые вместе ночи напролёт готовились к очередным экзаменам. Это были взрослые, солидные люди, которые во время войны получали награды и большие посты, но не имели возможности тогда учиться. Учились они со скрипом, сказывался возраст, учителя их были иногда намного моложе своих учеников, умалчиваю вообще о служебном положении. Очень многие из папиных однокурсников работали на руководящих постах. Но все было по-настоящему – подготовка к экзаменам, шпаргалки и волнения.

           Отец в 1946 году работал парторгом на мелькомбинате, до этого, на какой-то кондитерской фабрике. Везде начальником бойцов охраны. Это были голодные годы, а тут производство продуктов, муки. Эта служба была сопряжена с большим риском и требовала постоянного внимания и непосредственного присутствия. Начались нарушения, кражи – отец участвовал в раскрытии каких-то преступлений на комбинате. Без оружия он не ходил много лет, в него несколько раз стреляли, но он остался жив. Папа рассказывал, что на комбинате получал большую добавку к зарплате – "вытруски" из мешков с мукой. Благодаря этой мучной пыли, выжила во время голода наша семья. С этой работы отца перевели в Кировский райком, потом в обком, который делился тогда на сельский и городской отделы. Когда начиналась посевная и уборочная – отец не появлялся дома неделями, а то и месяцами. Наверное, именно тогда дали первую трещину их отношения с мамой. Но главный удар для них был ещё впереди.

           Отец получил квартиру в престижном по тем времена доме, в самом центре города, наш адрес был тогда таким: пр. Карла Маркса 121, кв. 77. Мама работала участковым врачом в амбулатории 7-й городской больницы, ей теперь было далеко добираться на работу. Но кто этого боялся в те времена - главное, она была эта работа и жильё. Что добраться на работу мама ежедневно ехала на трамвае №1 до вокзала, а потом, вначале, пока не ходили трамваи и автобусы, добиралась пешком до тупика нынешнего трамвая №8, а потом опять же пешком до своей работы. Когда пошёл трамвай и автобус, стало легче. А тогда люди ходили очень много. Именно там, на работе была открыта и ещё одна папина тайна.


           В больнице, где работала мама, в регистратуре работала тётя Нина - мамина сестра. К ней то и подошла женщина, которая разыскивала маму. На вопрос, что она хочет, та ответила, что мама отобрала у неё мужа и отца её детей. Тётя Нина направила женщину совсем в другой кабинет, а сама быстро пошла к маме, увела и спрятала её в какой-то другой кабинет. Женщина ещё долго бродила по поликлинике, но так и не нашла маму. Тут то и пришлось отцу рассказывать о своей тайне. Работая ещё учителем в Ливенской школе, отец был поселён к молодой вдове. Будучи совсем молодым и одиноким, у него сложились отношения с этой женщиной, а потом появились в гражданском браке и дети. Вроде было у отца две дочери: Зинаида и Светлана. Вначале учёба, потом война, переезды и, наверное, большое желание начать другую жизнь послужило причиной, заставившей отца оставить эту семью. Каким образом слухи о новой жизни дошли до этой женщины неизвестно, но в Днепропетровск она приехала с твёрдым намерением вернуть своего мужа в семью. С мамой у неё встреча не получилась, а что говорил ей отец во время своей встречи неизвестно. Брак у них был не зарегистрированным, многие так жили в те времена, а дети почему-то в счет не шли. В результате, у нас появилось несколько фотографий папиных дочек и , однажды, к нам приезжала в гости одна из них. я была совсем маленькая, но этот факт запомнила. Думаю, мама всю жизнь не могла простить папе, что он так её обманул. Моя мама была очень принципиальной женщиной, как мне казалось всегда, очень строгой. А может я не права? Может быть, она простила его тогда, а уже потом появились другие причины их размолвок.

             Отец в то время работал в обкоме партии. Мне было так интересно через  десятки лет, попасть и работать в том же кабинете, где когда-то работал отец. Тогда, когда я стала работать в облисполкоме, который размещался в бывшем здании обкома, папы давно уже не было в живых. О том, где был его кабинет, мне рассказала мама и моя соседка - Клавдия Петровна Трусова, которая работала с ним в те времена. Его кабинет был на третьем этаже, в маленьком коридорчике-аппендиците, там я и проработала несколько лет, работая в одном из управлений обладминистрации. Я постоянно помнила о том, что здесь ходил и работал мой отец. В то время, его коллегами и начальниками были впоследствии известные люди: Брежнев, Щербицкий, Щёлоков (он был как-то связан с дедом Григорием - отцом отца), именно он помог отцу получить квартиру. У отца в то время, как я понимаю, была сложная жизнь, в новой семье всё пошло наперекосяк, в старую он уже не мог и не хотел возвращаться, оставалась одна отдушина - работа. Наверное, в это самое время мама и решила цементировать пошатнувшиеся отношения – родить второго ребёнка. Так, спасибо моим дорогим родителям, в 1952 году, в качестве связующего семью звена, я и появилась на свет. И правда, жизнь нашей семьи в это время резко изменилась. Моё рождение совпало с окончанием строительства школы, где директорствовать собирался отец. Школа получила номер 59, как в Алма-Ате. Не знаю, совпадение или твёрдый расчёт судьбы, но это было фактом. Праздник 1 Мая (кто помнит Международный день солидарности трудящихся всех стран) учителя новой школы со своими семьями отметили здесь, в пахнущем краской актовом зале. На сцене этого зала, на стульях в пеленках этот праздник отмечала со всеми и двухмесячная я. Отец был еще очень молодым, ему было всего 38 лет.


           (В своё время школу № 59 окончим мы с братом, а после смерти отца, я проработаю 7 лет в качестве учителя истории) 

           Рабочая окраина города, в новую школу тогда отдали самых, что называется, "отпетых" учеников. Классы были переполнены, в них сидели в основном дети рабочих завода им.Петровского. Дети, которые воспитывались и росли без отцов, потому что отцы воевали в это время или погибли. Учителя рассказывали, что среди учеников был мальчишка-переросток, которому румыны отстрелили правую руку за то, что он стащил у них шоколадку. Учителя, в последствии мои коллеги, рассказывали о работе и те времена. Говорили, что некоторые брали в класс вместо указки железные пруты. Но это было в самом начале формирования коллектива. Отец набрал молодых учителей, это было правильно, они были более выносливыми, учились и мужали, набирались опыта вместе со своими учениками. Через несколько лет его педагогический коллектив был одним из лучших в городе. Постепенно изменялись и дети, самые трудные подрастали и уходили, а приходило уже совсем другое поколение.

        Отец был очень хорошим директором школы. До сих пор о нём помнят. Таких, каким был он, сейчас, наверное, уже нет. Он знал о своей школе, учителях, учениках и их родителях всё. Учеников и их родителей знал всех по именам и фамилиям, причём, помнил спустя много лет. Всех учеников пропускал через себя и делал это очень просто: после начальной школы во всех пятых классах читал историю сам. А в параллели пятые в иной год были даже с буквой «ё», т.е. 6 – 7 классов. Он очень любил преподавать историю в младших классах и всегда мне говорил, что влюблять детей в свой предмет нужно начинать ещё тогда, когда его можно рассказывать, как сказку.

         Очень хорошо запомнила его реакцию на одно моё высказывание в 5 классе. Папа решил проверить мои знания по истории, заглянул в мою разрисованную книжку и спросил о первобытном человеке. Я без запинки с гордостью отчеканила, что человек произошёл от обезьяны. Отец долго смеялся и повторил несколько раз: «Ты так точно произошла от обезьяны, а вообще-то человека создал труд». Но это были редкие минуты. Я никогда не видела дома отца раньше одиннадцати часов. Тогда ведь учились в три смены, а была ещё и подвесная смена. Можно представить это огромное количество учеников и учителей. Уроки заканчивались после восьми вечера, а ещё работали кружки, проводились дополнительные занятия – можно было «одуреть» от такой кипучей жизни. Добираться отцу с работы и на работу нужно было более часа, ни о каких машинах и речи не было. И вообще, жили мы очень скромно, как для семьи директора школы и врача. Не могу сказать, как все, потому что многие уже в то время жили лучше нас. Но мои родители были именно такими.


          Для своих учителей отец был очень близким человеком, он помогал им получать образование, многие заканчивали ВУЗы уже работая у него в школе. К отцу шли с самыми разными вопросами и проблемами. Он мог советовать или наоборот, категорически отговаривать своих молодых учителей жениться или выходить замуж. К нему часто вели своих избранников на негласные смотрины. Папа был очень проницательным физиономистом, стоило ему однажды увидеть и поговорить с человеком, и он о нём уже имел полное представление. Замечу сразу – никогда не ошибался в оценках людей. Что это было? Наверное, простая крестьянская хватка, как он сам любил об этом говорить со смехом. Он "выбивал" (в прямом смысле этого слова) квартиры для своих молодых специалистов или комнаты в общежитиях, к нему шли за всякими советами, вплоть до того –  делать аборт или нет. Часто потом с гордостью заявлял, скольким детям учителей он, в прямом смысле этого слова, спас жизнь. В школе у него не было судимых, не потому что не было правонарушителей, а потому что он не отдавал ни одного ученика под суд, не допускал до этого. А если случалась такая беда, шел сам в суд и брал на поруки или находил другие пути. Ни один папин ученик не стал судимым. Кого он спас от тюрьмы любили и помнили его всегда.
 
            Было в жизни отца всякое, его любили и ненавидели, ему завидовали, его осуждали и обсуждали. Но не было по отношению к нему равнодушных людей, потому что он к ним был не равнодушен. У него на всё было время, его не было только для нас. Мы росли без него и видели дома его очень мало.

            Первый раз папа заболел в 50 лет. У него случился рак губы. Его облучали, вылечили и спасли. Я помню его лицо с воткнутыми в губу иглами. Мы с мамой топчемся во дворе первой городской больницы, а папа печально смотрит в окно с третьего этажа. Там за семью замками находилось радиационное отделение, считалось, что стёкла могут защитить посетителей от облучения. И так, папа встал на ноги, мы его ещё немного видели дома и он, не долечившись, опять с головой, ушёл в проблемы школы. Был эпизод в папиной трудовой биографии, когда его по каким-то причинам решили перевести в другую школу. Мне тогда казалось, что начался какой-то бунт учителей и учеников. Люди толпой молча стояли под зданием РайОНО, в то время, как представители школы с какой-то грозной петицией осаждали заведующего РОНО. Отца очень быстро вернули в его школу. А с директором, которого пытались назначить в 59-ю, папа потом поддерживал теплые и дружеские отношения всю оставшуюся жизнь. Приходя к нам в гости, он не упускал случая, и постоянно со смехом рассказывал, как ему объявляли бойкот учителя и ученики 59-й.

          Мой отец был большим тружеником и педагогическим дипломатом, воспитал не одно поколение хороших людей, прожил короткую, но яркую жизнь. Как и все, кто пережил войну, был легкоранимым, наверное, нелегкая жизнь, ранения и контузия давали о себе знать. В 60 лет (4 января 1974 года) отец умер от рака. Он боролся за жизнь, держался за неё цепко, но врачи смогли ее чуть продлить, но не спасти. Его хоронили 6 января в сильный мороз, но наш огромный двор несколько часов был запружен людьми. Родительская скромная квартира не могла вместить всех, кто приходил проститься с ним, поэтому его вынесли на улицу к подъезду и долго не могли выехать на кладбище. Я плохо помню происходящее, но меня периодически пронзала мысль, что папа не любил мёрзнуть, а хоронили его в такой лютый мороз.

           В тот год, когда не стало отца, на здании его школы появилась глубокая трещина, вместе с её директором (пусть не обидятся на меня последующие руководители этой школы) уходила и слава школы. Это не моя выдумка, об этом говорили очень многие.