На следующий день Маша позвонила по телефону, данному Викой. Строгий мужской голос на другом конце провода сказал:
- Слушаю.
- Юрий Владимирович?
- Да. С кем я разговариваю?
Маша немного растерялась.
- Я… Вы приглашали… То есть мне сказали, что вы можете предоставить работу.
- Что вы умеете делать?
- Танцевать…
- А-а. Да, я ищу высокую стройную девушку с приятной внешностью, без комплексов. Если вы обладаете этими качествами, я готов с вами встретиться.
- А в чём заключается работа? – решила уточнить Маша, ибо первое, что пришло на ум, вызвало в ней всплеск протеста.
- Это не телефонный разговор. Условия работы и оплаты обговорим при встрече. Если вы нам подойдете, вы будете зарабатывать гораздо больше, чем можете себе представить.
- Вы сутенёр? – прямо спросила Маша.
- Боже упаси! Вам гарантируется полная неприкосновенность.
- В таком случае, назначайте встречу.
Юрий Владимирович предложил увидеться в шестнадцать часов того же дня в сквере, в довольно людном месте.
Маша обещала не опаздывать.
…Юрий Владимирович Курагин приехал на встречу в «Фиате» серебристого цвета. Это был мужчина средних лет, коренастый, расчетливый в движениях. Сквозь тенниску рельефно просматривались его натренированные мышцы. В облике этого человека без труда читалась деловая хватка и уверенность в себе. Если бы не залысины, которые сильно потеснили растительность на голове, ему можно было бы дать около тридцати. Юрий Владимирович не выходил из машины, пока не увидел идущую по аллее Машу. Он безошибочно определил, что это та самая девушка, с которой предполагался разговор.
Маша была одета в мини-юбку из светло-коричневой замши и кремовую блузу. В цвет юбки были туфли на высоком каблуке и маленькая сумочка через плечо.
Мужчина оценивающе смотрел из машины. Легкая походка, горделивая осанка, подбородок вверх. Чувствуется школа. Роскошные волосы. Хороша! Похоже, не зря гнал машину за сто пятьдесят километров.
Когда Маша почти поравнялась с «Фиатом», Юрий Владимирович быстро поднялся, захлопнул дверцу и, улыбаясь, пошёл к девушке.
- Давайте знакомиться. Моё имя вы уже знаете. Юрий Владимирович. Как зовут вас?
- Марина. – Это было её настоящее имя, по паспорту. Почему-то, с раннего детства она невзлюбила его и при знакомстве называлась Машей. Сейчас же из предосторожности она представилась именем, под которым её почти никто не знал.
- Тут поблизости вполне приличный бар на открытой террасе. Пойдём туда и всё обсудим, - предложил Юрий Владимирович.
Облюбовав уединенный столик, они заказали лёгкий коктейль и перешли к делу.
- Я рад признаться вам, Марина, что вы меня не разочаровали. – Рассматривая девушку ближе, Юрий Владимирович удивился редкому миндалевидному разрезу её глаз, цвета крепкого чая, отметил умеренный макияж, со вкусом подобранные серьги с топазом, имеющего оттенок топлёного молока. – По внешним данным вы нам подходите. Но это ещё не всё. Надо обладать пластикой, уметь непринуждённо двигаться под музыку, хорошо владеть своим телом.
- Меня учили этому восемь лет. Вы обещали подробнее рассказать о работе, - напомнила Маша.
- Да, конечно. Я содержу ночное кафе. Это престижное кафе для новой знати. Я хочу организовать там зрелищное представление со стриптизом. Одну девушку мне уже подобрали. Нужна ещё одна. Всякие инциденты исключены. В зале постоянно дежурят два и более обученных телохранителя, крепкие ребята. Городок наш купеческий, богатенький, к тому же международный порт. От посетителей нет отбоя. О заработке печалиться не будете. Двадцать процентов в валюте. Выходной по желанию. Всего сто пятьдесят километров отсюда. У вас будет отдельный номер в гостинице. После закрытия кафе автобус развозит всех работников по домам. Охрана прилагается, - заметив в глазах Маши зреющий отказ, Юрий Владимирович быстро заверил:
- Я вас не тороплю с ответом, Марина. Вы хорошенько подумайте. И тогда позвоните. Телефон у вас есть.
По дороге домой Маша размышляла над неожиданным предложением. Не сама работа смущала её. В конце концов, там её никто не знает. Не устраивало то, что нужно оставить Сашу.
Луна из одной части окна понемногу переместилась в другую, а Маша всё не могла уснуть. Саша сладко посапывала рядом, изредка что-то бормоча спросонок.
Навязчивые мысли не давали расслабиться. Сегодня Маша пыталась заложить в ломбард золотую цепочку с кулоном, извлечённую из тайника, который не обнаружили воры. Эту цепочку с малахитовой капелькой подарили ей родители на пятнадцатилетие.
Кулончик Маше сразу вернули: такой они не берут. А за золото, объяснили, могут дать лишь тридцать процентов от настоящей стоимости. Минус комиссионные и за хранение, итого получалось около трёхсот рублей. Что это за деньги?
Нет, это не выход. Тем более что нет никакой уверенности, что к указанному сроку у Маши появятся средства, чтобы выкупить дорогую ей вещь.
С работой ничего не получалось. В службе занятости, куда она зашла вчера, тоже ничего утешительного не сказали. Нет работы для квалифицированных специалистов, не говоря уже о прочих. К бабушке обращаться не хотелось. Маша не сказала ей даже, что их обворовали.
Видимо, сон понемногу пробирал её, и Маша задремала.
Проснулась от дикого нечеловеческого крика, который буквально сбросил её с дивана. Прошло какое-то время, пока Мария в ужасе сообразила, что кричит Саша. В невероятном волнении Маша еле отыскала кнопку торшера. При его приглушённом свете она увидела сестру, которая, стоя на диване во весь рост, пыталась карабкаться на стену, издавая душераздирающие вопли.
- Саша! Сашенька! – Маша старалась ухватить сестру за руки. – Что с тобой, милая? – она с силой встряхнула её за плечи.
Саша очнулась, перестала кричать и посмотрела на Машу всё ещё безумными глазами.
- Маша!.. Я видела маму… Ты не знаешь! Ты ничего не знаешь… она каталась по прихожей как… огненный шар… и кричала. Я видела её из гостиной через стекло. Она билась в дверь. Но я её закрыла, Маша! Я не знаю, как получилось. Мама хотела ко мне, а я закрыла дверь на ключ, - и без того большие Сашины глаза сделались совершенно круглыми, её одолевал озноб. Маша усадила сестрёнку, обняла.
- Саша, успокойся, не думай об этом. Ты не виновата, Сашенька. Ты ведь всё равно ничего не могла сделать…
Ласковый голос сестры подействовал на девочку, она опустила голову на подушку и закрыла глаза. Маша потеплей укутала её, прижала к себе. Вскоре дыхание Саши стало ровным, она заснула. А Маша забылась лишь под утро.
«Ну, когда же вызвонится этот будильник?!» - где-то в подсознании раздражала мысль, и реальность не в силах была пробиться сквозь завесу сна.
- Маша, Маша! – Саша потянула сестру за руку. – Кто-то звонит!
Маша открыла глаза. Оказывается, этот нескончаемый пронзительный звонок исходил не от будильника. Она поспешила в прихожую, выглянула в «глазок». Перед дверью нетерпеливо топталась Галина.
- И чего тебя носит в такую рань! – позевывая, проворчала Маша, впуская подругу.
- Ничего себе «рань»! Десятый час! А вы дрыхнете, хоть из пушки пали!.. Какой у тебя пеньюарчик обалденный! – Галка взметнула руками пену кружев.
Маша провела её в свою комнату и снова упала лицом в подушку. Нестерпимо хотелось спать.
…С Галей они дружили с детского сада. Потом десять лет сидения за одной партой. За это время они бесчисленное количество раз ссорились и мирились, и Маша при всём желании не смогла бы припомнить ни одного мало-мальски стоящего повода. Например, последний раз они разругались незадолго до несчастья.
В тот вечер у Маши был Серёжа, а Галка примчалась, чтобы вытащить её из дому на дискотеку. На предложение войти отказалась:
- Терпеть не могу твоего лопоухого. Скажи ему, пусть отчаливает, а мы с тобой классно проведём время, обещаю.
Уговоры её не подействовали, и Галина, оскорблённая тем, что Маша предпочла ей какого-то «дегенерата», бабахнула дверью, и было слышно, как в гулком подъезде её каблучки яростно отсчитывают ступени.
Но когда Галя узнала, что случилась трагедия, то прибежала тотчас, и, надо отдать ей должное, активно помогала тётушкам во время похорон и опекала Машу в те самые трудные для неё дни…
- И где вы только пропадаете? – выговаривала Галка. – Как не позвоню – нету, вчера пришла – нету! Лето кончается, а вы бледные, как инфузории. Это просто неприлично иметь такую белую кожу! Пойдём на пляж… Да ты что, опять заснула? – Она принялась тормошить Машу.
Та с трудом поднялась.
- Нет. Мы сегодня едем на дачу. Я уже месяц там не была. Хочешь, поехали с нами.
- Хочу, - сразу согласилась Галка.
Дача у Струковых была очень миленькая. Чувствовалось, что обустраивали её толково и с любовью. Небольшой оригинальный домик с мансардой весело манил к себе резным крылечком. Над выложенным голубой плиткой бассейном, который имел необычную овальную форму, возвышалась деревянная беседка с таким же резным козырьком. Она была плотно увита огненными клематисами, и в ней было прохладно в жаркий день. Посыпанные мелким гравием дорожки, удобные лавочки, живописные клумбы – всё хранило прикосновение заботливых и умелых рук.
- Дедушка Гриша! Здравствуйте, - помахала Маша соседу, заприметив его, поливающего из шланга клубнику.
- Машенька, приехали! - он подошёл к сетчатому заборчику. – Как же так?.. Какое несчастье, - его старческие глаза заслезились. – Такие молодые. И сразу оба…
- Так случилось… - Маша силилась не заплакать. – Вот, дедушка Гриша, помяните их, - она протянула над сеткой свёрток.
- Да-да, - засуетился дед, принимая угощение. – Пусть земля им будет пухом.
Сколько себя помнила Маша, Григорий Михайлович жил на даче. Жена его давно умерла, а городскую квартиру он оставил сыну. По просьбе Струковых сосед присматривал и за их садом, может, благодаря этому, охотники до чужого добра обходили их участок стороной.
Галка уже разделась и в бикини устроилась в кресле качалке загорать.
Маша окинула взглядом её полные ноги, складку на животе, пышные плечи и вспомнила, как подруга совершенно серьёзно и искренне возмущалась:
- Я на диетах постоянно сижу, недоедаю, а меня прёт, как на дрожжах, а ты жрёшь, как лошадь, и всё худая. Это несправедливо!
При своём небольшом росте Галка, и правда, была похожа на хот-дог, в приятном смысле этого слова.
- Ты чего это усмехаешься? - Галина подозрительно и агрессивно прищурилась. – Небось, думаешь, что я жирная, - её нижняя губа обиженно дрогнула.
- Ага, больше мне делать нечего, как твои килограммы считать. Просто меня жаба заела от твоего загара.
Галка удовлетворённо хмыкнула:
- А я что говорю: на пляж надо ходить.
- Саша, где ты? – спохватилась Маша, не находя сестру в обозримом пространстве.
- Я здесь! – Она выглянула из-за рясного куста смородины. Губы у неё были фиолетовые от сока.
Приближалась середина августа. Листья на деревьях уже не такие свежие и сочные, как в начале лета, кое-какие цветы на клумбах пожухли и сбросили лепестки. Давно не поливаемая земля дала уродливые глубокие трещины. Опытный взгляд мог бы заметить, что саду недостаёт ухода: местами пробивался сорняк, газонную травку не мешало бы подстричь, листья винограда покрылись бурыми пятнами болезни, недоубранная малина уронила свои перезрелые ягоды.
Маша с грустью прошлась по дорожкам. Не снятые вовремя сливы осыпались в траву. Кое-где упали яблоки, тронутые червоточиной. Подходил срок сбора осенних сортов.
Маша вздохнула. Папа так любил свой сад! А что смогут сделать они, вдвоём с Сашей, без знаний и опыта? Она взяла корзинку, начала собирать сливы. Многие из них лопнули и подгнили.
Может продать сад?
Маша посмотрела на домик с балкончиком, на красочную беседку со ступенями, на старый гамак, в котором она любила катать Сашу, когда та ещё не умела ходить, и её глаза снова заблестели от влаги. За этот месяц она, пожалуй, выплакала всю годовую норму.
А что, если сад сдать в аренду? На время. Пока они не в состоянии сами ухаживать за ним. Возможно, это хоть частично решит их финансовые проблемы.
Мысль показалась здравой. Надо бы посоветоваться с дедом Гришей.
Они пробыли на даче до вечера. Сняли созревший урожай, убрали в домике, полили цветники, поплескались в бассейне. Обедать устроились прямо на зелёной лужайке в тени.
День прошёл незаметно, но, уезжая, Маша мысленно прощалась с излюбленным местечком своей семьи. У Григория Михайловича она дотошно расспросила, почём нынче сады и какую цену реально назначить за аренду.
Сегодня сорок дней, как умерла мама. Маша проснулась в смятении чувств. Странный сон привиделся ей под утро. Снилось, будто они с мамой делали генеральную уборку. Мама была, как всегда, деятельная, энергичная.
- Мы здесь всё переставим по-новому, - говорила она.- Сашеньке тесно в её комнате. Мы её переселим сюда, - они оказались в родительской спальне.
- Но это ваша комната, - возражала Маша.
- Нет, - сердилась мать, и лицо её становилось страшным. – Теперь тут будет жить Саша!.. А мне нужно встретить отца.
- Не уходи, мама, - взмолилась Маша.
Лицо матери смягчилось.
- Папе плохо без меня… Ты уж сама, девочка моя.
Она стала удаляться, уменьшаясь, пока не превратилась в точку. И Маша проснулась.
За окном туманился рассвет. День занимался пасмурный и холодный, вроде напоминал: скоро осень.
Саша спала, отвернувшись к стенке. Ещё под впечатлением сна Маша села в постели, поёжилась.
К девяти часам должна приехать тётя Женя: они договаривались все вместе съездить на кладбище.
Надо успеть приготовить завтрак.
Свет хмурого утра слабо освещал комнату, она включила светильник и села чистить картошку.
Мысли снова и снова возвращались к предрассветному сну, отчего Маше становилось не по себе.
«К чему бы такое приснилось? - думала она. – И почему мама так пеклась о Саше?»
Машу охватило подспудное беспокойство. Она заставила себя встать, включила радио. Лёгкая эстрадная музыка в перерывах между новостями отвлекла её.
Проснулась Саша. В пижаме, с растрёпанными волосами прошла в туалет, на ходу поприветствовав:
- Доброе утро.
- Доброе, - вздохнула Маша. Она вспомнила, что «на носу» первое сентября и, хотя тётя Женя выполнила своё обещание, принесла мамины деньги и помогла приобрести всё самое важное, нужно было купить ещё, ой, как много. А денег осталось «негусто», если учесть, что по совету тёти Жени сто тысяч Маша сразу положила в банк под проценты. Теперь хотя бы будет постоянный доход.
Мамина подруга запаздывала. Маша уже поставила на стол приборы, нарезала колбасу, сыр, приготовила салаты. Умытая и причёсанная Саша глотала слюнки, но не хватала куски со стола.
Наконец, тётя Женя пришла. У неё было расстроенное лицо. На немой Машин вопрос она, нервничая, сообщила:
- Кирилл, паршивец, опять дома не ночевал. Сейчас только заявился. Чует моё сердце – не к добру. Не иначе, бабу себе завёл.
Сына тётя Женя воспитывала одна. Об его отце никогда не заходил разговор. От армии она Кирилла каким-то образом «отмазала». Хлопотала, чтоб устроить его на работу в таможню, но пока не удавалось. Поэтому он числился безработным и распоряжался собой, как хотел…
- Ну, если у него и есть кто-то, что в этом плохого? Лучше пусть женится, чем болтаться без дела, - по-взрослому рассудила Маша.
- Какой - «женится»?! Без работы, без жилья нормального… Вдвоём будут на моей шее сидеть? Да ему только-только девятнадцать, ветер в голове… Ну, неважно. Зови Зинаиду с Николаем. Я вот наливочку принесла. Выпьем за подружку, царствие ей небесное.
Маша позвала соседей.
Когда все расселись за столом, тётя Женя налила в рюмки густое тёмно-красное вино и, ни на кого не глядя, тихо сказала:
- Жизнелюбивая была она, Светлана. Никогда не слышала, чтоб она жаловалась. Вечно всем помогала. Щедрая и душой, и на руку. Рано ушла… Пусть земля ей будет пухом.
Тётя Зина не выдержала и заплакала.
…В этот день они с грустью отметили, как быстро разрастается кладбище, как много людей за последнее время покинули этот мир. Более трёх рядов свежих могил.
Теперь, когда Маша была способна видеть что-то вокруг себя и соображать, она сделала открытие, что на кладбище, как нигде, проступает благосостояние семей, их социальная неравноценность.
У одних покойников - богатые памятники из гранита, с выбитыми на них рисунками или портретами, со скорбной надписью в стихах, у других – памятники попроще, из мраморной серой крошки, с фотографиями и датами жизни, у прочих – просто крест или металлическое надгробие. У избранных были настоящие произведения искусства, целые скульптуры, талантливо выполненные композиции. Иные ограждали могилы своих родственников массивными цепями или коваными оградками, устраивали рядом небольшие столики и скамейки, обсаживали сиренью, пионами. Над некоторыми могилками склонялись печальные ивы, или развесили локоны белостволые берёзки. И у всех, как правило, цветы.
Хотя встречались и жалкие, заброшенные холмики. Кто покоился под ними? Одинокие люди «без роду, без племени», которые не оставили после себя доброй памяти на земле, забытые и покинутые?
Особенно больно было смотреть на детские могилки с чёрными цифрами, вопиющими об их короткой жизни. «Ванечка, Оленька, Валюша, - так и написано было на надгробьях…
Большие и мрачные, чёрные, как смоль, вороны по-хозяйски парили над кладбищем, тяжело опускались посидеть на памятники и надгробные камни, перекликаясь время от времени гортанным и каким-то зловещим «кар-р!», от которого мороз пробегал по коже.
Тётя Женя опустилась на колени у маминой могилки, погладила руками подсохшую землю, заплакала:
- Как мне не хватает тебя, Света…
Маша с трудом проглотила судорожный ком, подкативший к горлу. До сих пор не верилось, что здесь навсегда осталась её весёлая, живая мама. Она поискала глазами могилку отца. Он лежал в следующем ряду. Как мало было им отведено на этом свете.
Тётя Женя разложила на холмике угощение, поставила цветы в банку с водой.
- Спи спокойно. Не поминай лихом.
Саша устала стоять, присела на корточки. За время поездки она не проронила ни слова.
Они пробыли на кладбище недолго. Подправили бугорок, посадили у подножья белую розу, которую так любила мама при жизни. Постояли у могилки папы.
Когда возвращались домой, Маша увидела из такси на одном из перекрёстков Серёжу. Он ждал, пока загорится зелёный цвет светофора, и оживлённо разговаривал с незнакомым ей парнем.
Ничего не ёкнуло у неё в груди, не рванулась душа навстречу. Прощай, лопоухое счастье! Выходит, никакая это не любовь. И разменяла она свою честь не теми купюрами. И было в этих Машиных мыслях больше горечи, чем иронии.
В ту же ночь повторились кошмары у Саши. Она снова была «вне себя», кричала и лезла на стену.
Маша, очень встревоженная, решила, что сегодня же они навестят бабушку, и она всё расскажет ей о Саше. Быть может, Анна Георгиевна посоветует, что делать.
Утром Саша ничего не помнила, что с ней было. Заспавшая свой испуг и свои переживания, Маша вначале заколебалась, стоит ли посвящать бабушку в их проблемы. Но потом решила не отказываться от своих намерений.
«А вдруг это повторится? - рассуждала она про себя. – Или, чего доброго, страхи Саши усилятся. Она и так наотрез отказывается оставаться одна в квартире. А если я начну работать?.. Ясно же, что с ней творится что-то неладное».
Бабушка встретила их на удивление приветливо. Усадила пить чай с пирожными, поинтересовалась, как они живут.
У Анны Георгиевны в гостях была её правнучка Наденька, дочь Ольги, кареглазая и кудрявая девчушка пяти с половиной лет. Маша видела её года два назад и подивилась, как она выросла. Наденька тоже уселась пить чай и «стреляла» быстрыми глазёнками то в Сашу, то в Марию.
Разговор шёл о Маше, о её жизненных планах. Бабушка спрашивала, устроилась ли она на работу или собирается учиться, и нет ли у неё «подходящей партии» для замужества.
Малышке тоже не терпелось принять участие в общем разговоре. Наконец, улучив момент, Наденька, болтая под столом ногами, авторитетно заявила:
- Я знаю, как правильно сделать. Надо сначала забеременеть, а потом замуж выходить.
Маша чуть не поперхнулась чаем. А бабушка нахмурилась и сказала строго:
- Несёшь всякий вздор, сама не знаешь, что. Насмотрелась мексиканских сериалов. Лучше покажи Саше своих Барби.
Наденька, нисколько не обидевшись, схватила Сашу за руку.
- Правда, пойдём! У меня там все школьники. А я – учительница, как мама.
Маша припомнила, что в семье случился скандал, когда Ольга, вопреки желанию родителей и бабушки, ушла с третьего курса медицинского и стала учиться на преподавателя начальных классов. У Струковых было предопределено: все представительницы рода посвящают себя медицине.
Саша молча рассматривала Наденькину школу. Все куклы, и мишки, и зайцы сидели с книжками.
- Ты знаешь, почему я такая знательная? Потому, что детскую энциклопедию читаю… А вот у бабушки Сони (это только так называется, а вообще, она вовсе не соня, я сама проверяла, бабушка ночью не спит, а что-то пишет) так у неё мои куклы в больницу играют. Бабушка Соня – учёный доктор, она всё умеет лечить.
Пока Саша с Наденькой рассматривала кукольное хозяйство, Мария сдержанно, стараясь не показаться паникёршей, рассказывала бабушке о Сашиных страхах и своих опасениях.
Анна Георгиевна машинально мешала чай в своей чашке. Было видно, что она что-то прикидывает в уме.
- Знаешь, Марина, - решительно заговорила она после паузы. – Оставь Сашу у меня до начала занятий. Ей надо переменить обстановку. Наденька не даст ей замыкаться на своих переживаниях. А в воскресенье мы с ней сходим в церковь. Возможно, Саше это поможет.
Хотя и не сразу, Маша нашла это предложение приемлемым. До школы оставалось четыре дня.
Саша сначала заупрямилась, ни за что не желая оставаться у бабушки, но Наденька так умоляла её, так непосредственно расхваливала, как замечательно жить у бабушки, и как здорово они будут играть вместе, что Саша согласилась.
Дома Маша достала из почтового ящика повестку с предложением прийти в милицию для опознания своих вещей.
Как выяснилось позже, в одном из комиссионных магазинов обнаружили две меховые шапки по описанию схожие с украденными у неё. Это были, действительно, их шапки: мамина из голубой норки и Машина новая песцовая, которую она не успела ни разу надеть. Слава Богу, хоть это нашли!
Следователь, который занимался её делом, сказал:
- Похитители действуют осмотрительно. Вещи сдали через подставных лиц. Но тоненькую ниточку мы ухватили. Есть надежда, что выйдем на них.
- Деньги за полгода вперёд, - чётко выговаривая каждое слово, повторила Маша, неотрывно и холодно глядя в глаза мужчине. Её начал раздражать этот хитроватый и вертлявый мужичёк с рыжей бородкой.
Речь шла об аренде её дачи. После объявления в местной газете, которое она поместила, звонков было много. Но то не устраивал район, где была дача, то цена казалась непомерно большой. Этот же приезжал третий раз. Он уже видел сад, и, по всей вероятности, не хотел упускать вожделенный участок с домиком, вполне пригодным для жилья. Шельмец давно прикинул, что будущий урожай возместит ему убытки, но настырно прибегал ко всяким ухищрениям, чтобы сбить цену. Несговорчивость девчонки удивляла и бесила его.
Маша была ещё во власти горьких событий сегодняшнего утра и чувствовала себя совершенно разбитой. Но нельзя было выдать свою слабость этому ушлому человечку с очевидными намерениями обвести её вокруг пальца.
Она вспомнила, как мчалась сегодня к бабушке после её пугающего звонка, бросив затеянную с утра стирку. Что означали её слова «Сашу поместили в клинику для душевнобольных»? Что, что? там с ней произошло? Такси ехало слишком медленно, запинаясь возле каждого светофора. Маша не находила себе места. Зачем только она оставила Сашу у бабушки!
Анна Георгиевна спокойно переждала, пока Маша с порога, вся в слезах, кричала на неё, обвиняя во всех тяжких грехах. Когда истерический выпад внучки иссяк, она провела её в комнату, предложила сесть.
- Саша перенесла серьёзную душевную травму, - сказала она сдержано-сурово. – Софья Павловна, - она умышленно назвала дочь по имени отчеству, - нашла её состояние болезненным и критическим. Саше необходим курс лечения. Её определили в очень хорошую больницу, заведующая отделением – знакомая Софьи Павловны. Всё будет в порядке. Не беспокойся. Мы тоже желаем Саше добра. Девочка на грани срыва. Если её сейчас не лечить, всё может кончиться плачевно.
Анна Георгиевна говорила мягким голосом, слова её были разумны, и непримиримая ненависть Маши к ней постепенно притуплялась.
Она извинилась за свою невыдержанность и ушла.
Собрав всё необходимое для Саши, Мария, спустя два часа, приехала в клинику. К сестре её не пустили, но передачу приняли.
Теперь нужны немалые деньги для лечения Саши.
… Нет, она не уступит этому проныре.
- Если вас не устраивают условия, - как можно равнодушнее заговорила Маша, - то мне нечего больше с вами обсуждать. Желающих арендовать наш сад больше, чем достаточно. – Мария вдруг испугалась, что говорит слишком жёстко. Ей тоже не хотелось провалить сделку. - Вы же знаете, что сад того стоит, - смягчила она тон. – А задаток прошу, потому что инфляция. И очень мне сейчас нужны деньги.
Рыжий вздохнул. Сломить девчонку не удалось, но и отказываться от добычи он не собирался.
- Ну, ладно, - он прихлопнул себя по коленям. – Будь, по-вашему!
Утром следующего дня Мария проснулась с мыслью, что надо позвонить Юрию Владимировичу.
Маша мягко спрыгнула с постели и очутилась перед огромным, в полстены, зеркалом, которое осталось в её комнате с той поры, как она занималась танцами. Несмотря на перенесённое вчера потрясение, лицо её, без признаков косметики, выглядело свежо, в глазах появились искорки нетерпения. Светло-каштановые при ярком освещении волосы небрежно рассыпались по оголённым плечам. Маша была в лёгком ночном белье из тонкого розового трикотажа: в коротких с рюшами панталончиках и маленькой облегающей грудь маечке на узких бретельках.
Она сделала несколько танцевальных движений, как бы пробуя своё упругое тело, его гибкость и податливость. Потом возвела вверх руки с тонкими красивыми кистями, грациозно изогнула стан, отчего зазывно колыхнулись бёдра, и сладкая истома скользнула по телу. Маша прогнулась, легко сделала «мостик» и увидела в перевёрнутом своём отражении, как завернулся край майки, обнажая тёплую матово-белую грудь. Изящным движением она сбросила топик, медленно поменяла положение, перенося ноги через себя, и плавно садясь на «шпагат». Затем придирчиво осмотрела себя в зеркало, слегка коснулась пальцами плотных грудей, отчего с готовностью напряглись розовые бусины сосков.
Маша стремительно поднялась и стащила остатки одежды. Она с удивлением смотрела на своё молочное, без единого изъяна тело, осознавая, неожиданно для себя, что сама возбудилась от этого замысловатого ритуала раздевания. Ей откровенно нравилась собственная молодая и порочная плоть.
- Чёрт возьми! – вслух произнесла Маша; будто стряхивая с себя наваждение, она отбросила с лица вьющиеся пряди и, как была нагая, слегка покачиваясь, опьянённая, прошла в ванную и стала под душ.
Вечером Мария позвонила Юрию Владимировичу, и они условились о встрече.
- Машка, у меня потрясная новость! – Галина повесила зонтик на крючок – с утра моросило. – Ты не представляешь! – Она прошлёпала за Машей на кухню, потянула носом. – В обморок хлопнешься от твоих запахов. Что за вкуснятину ты готовишь?
- Всего-навсего плов. Садись. Будешь есть?
- Нет-нет. Я с работы, ровно на минутку. – Галина уселась на стул, нога на ногу. – Чайку, пожалуй, выпью. Что-то я продрогла. Погода сегодня мерзопакостная. Будто поздняя осень.
- Куда тебе торопиться? Посиди. Мне так тоскливо одной, - просто сказала Маша, придвинула к ней тарелку с пловом, поставила чай.
Галка несколько раз хлопнула ресницами, сбившись со своего бесшабашного тона.
- Ну ладно, - согласилась она, злясь на себя за то, что не может устоять перед соблазном. В непримиримой борьбе с собственным весом она постоянно терпела поражение. – Слушай же новость: у меня наклюнулся роман.
- Да ну?!
Маша приняла радостно-обескураженный вид.
- Вот именно! – Галкина физиономия самодовольно расплылась.
Ей хронически не везло в любви. Одни поклонники, едва познакомившись, норовили переметнуться к Марии, стоило им очутиться в одной компании, и, хотя тут же получали «от ворот поворот», к Галке не возвращались. Другие без обиняков предлагали постель, третьи – вообще были такие недоумки, что Галка сама не хотела с ними связываться.
- Ну-ну! Выкладывай, - Маша изобразила нетерпение.
- Помнишь, я тебе рассказывала о своём начальнике Вадиме Сергеевиче?
Всего три недели назад Галина после провала на вступительных в экономический, куда страстно хотели затолкать её родители, устроилась секретарём в ЖКО какого-то предприятия.
Конечно, она помнит, с каким восторгом Галка расписывала ещё не старого красавчика-начальника.
- Дал он мне вчера срочную работу. Вот я сделала, бегу к нему. Он бумаги просмотрел и уставился на меня. Я говорю:
- Что-нибудь не так? – Я ещё не очень хорошо печатаю. Ну, всё, думаю, ляпсус какой-нибудь шлёпнула. А он молчит, смотрит. Я от страха чуть не описалась. А он, как будто, опомнился и бормочет рассеянно:
- Нет-нет. Всё правильно… Глаза у вас необыкновенные.
Глаза у Галины, в самом деле, красивые. Не очень крупные, мягкого светло-серого цвета, очень чистые, без примеси зелени или синевы, опушённые густыми ресницами, которые она удачно подкрашивала. Глаза эти были такими ясными, что порой казались наивными.
- Меня, дуру, в краску как бросит! Чувствую – горю! Погибаю на корню. Тут на моё счастье телефон зазвонил. Он взял трубку, а я выскочила из кабинета.
Галка от волнения не заметила, как съела плов.
- А сегодня, представляешь, сижу, печатаю. Медленно, конечно, двумя пальцами. Вадим подошёл, наклонился надо мной, с понтом проверить, как получается. А я кожей чую, не туда смотрит. Вроде и не по погоде, а я, гляди, как вырядилась, - она продемонстрировала своё бесстрашное декольте, - как «здрасте» среди ночи. Буквы тут у меня все перепутались. А он вдруг говорит:
- Что за прелесть ваши духи, Галочка, и приблизился, вроде вдохнуть, а сам губами на мгновение мочку уха моего прихватил, а потом шепчет:
- Вы и сами, Галочка, прелесть такая…
Вот я к тебе и заскочила, Маша, чтобы посоветоваться с тобой, как мне себя вести.
- А он женат?
Галка недоумённо воззрилась на Марию. Похоже, вопрос огорошил её.
- Кажется, есть жена.
- Ну, так зачем он тебе нужен?
Галина с раздражением отодвинула пустую чашку.
- А вдруг, он, правда, в меня влюбился?
Маша пожала плечами.
- Тебе лишь бы настроение испортить. За тобой воздыхатели табунами ходят, а мне в коем-то веке порядочный попался…
И понесла, и понесла… Короче, опять рассорились.
Серебристый «Фиат» Маша увидела издали. Юрий Владимирович ждал на том же месте, так же встал навстречу, как в прошлый раз.
- Вы готовы поехать со мной, посмотреть место вашей работы? – Спросил он после приветствия. – Кроме того, я хочу увидеть вас в деле.
- Да, - коротко ответила Маша, но это стоило ей немалого усилия.
Садясь в машину, она помедлила, и Юрий Владимирович, заметив её нерешительность, ободряюще кивнул.
Машина тронулась легко и бесшумно. Знакомые улицы быстро остались позади. Вскоре они выехали на объездную дорогу и помчались по трассе.
Говорил, в основном, Курагин. Он уже перешёл на «ты», уверял Машу, что она не пожалеет о своём решении, расхваливал своё заведение и рисовал перспективы его процветания.
Через час с небольшим они были на месте.
Кафе было, действительно, фешенебельным. Интерьер выполнен в чёрно-красном цвете, дорогие светильники удачно рассеивали мягкий свет, на столиках накрахмаленные скатерти, хрусталь. В стороне - стойка бара с витриной, уставленной импортными бутылками со всевозможными напитками. Рядом высокие вращающиеся табуреты. Большие окна плотно задрапированы. В центре зала невысокая эстрада с устремлённым ввысь сверкающим жестом (почему-то именно так называли этот «снаряд» в обиходе) и ограждённая сзади большими зеркалами. Позже выяснилось, одно из зеркал, вращаясь, служило танцовщицам входом на сцену.
В это время дня посетителей почти не было.
Юрий Владимирович провёл Машу в небольшую комнату. Здесь сидели двое мужчин и женщина.
- Это ещё что за худсовет? – Маша строптиво дернула плечом.
- Тебя это не должно волновать, - резко осадил её Курагин. – Выступать придётся перед любой публикой.
Маша внутренне сжалась. Это что, первый шаг на пути в рабство? Панически захотелось плюнуть на всё и сбежать.
Юрий Владимирович почувствовал напряжение и, желая смягчить последние слова, стал представлять присутствующих.
- Это Анжела, стриптизёрша. Она уже подготовила свой номер и занимается, так сказать, доводкой.
То была рослая девица цыганского типа, смуглая и темноволосая, с темпераментными порывистыми движениями. Её чёрные большие глаза привлекали огненным возбуждающим блеском. Всё в ней было чуточку, самую малость, сверх меры: с небольшой горбинкой нос, чёткого рисунка крупноватые сочные губы, очень длинная шея, полнее, объёмнее, чем требовала того гармония, бюст, - и это придавало ей особый шарм. Завершала образ «знойной женщины» не настолько большая, чтоб портить, но и не такая маленькая, чтоб не заметить, сексапильная родинка над правым уголком рта. Или «мушка»?
Старший из мужчин, Игорь Артурович, оказался компаньоном новоиспечённого шефа. Второй, по имени Семён Семёнович, молодой человек, наутюженный и прилизанный, держался с подчёркнутым превосходством. Эдакий сноб. Маше сразу не понравилось его вытянутое бесстрастное лицо.
- Мой управляющий, - несколько небрежно сказал о нём Курагин.
В комнате был накрыт столик. На нём - лёгкая закуска, спиртное, прохладительные напитки, сладости.
Юрий Владимирович придвинул стул, усадил Машу. Игорь Артурович налил ей в бокал «Шампанское», подвинул ближе коробку с шоколадом.
- Давайте так: сначала Анжела покажет свой номер, - Юрий Владимирович бросил короткий взгляд на Марию. – А Марина пока освоится. – Это был тактический ход.
Выступление Анжелы было динамичным. Предстала перед зрителями она уже полуобнажённая: в бюстгальтере, усыпанном стразами и в таких же сверкающих узеньких трусиках. Под ритмичную быструю музыку она танцевала чётко и вдохновенно. Напористость, откровенность движений, страсть, с которой Анжела исполняла свой номер, говорили о том, что она не новичок в этом деле. Заведя руки за спину, Анжела рывком расстегнула бюстгальтер, и он упал к её ногам. Тяжёлые налитые груди подрагивали в такт музыке. Темп всё увеличивался, жесты были теперь резче и открытей, Анжела горячо дышала ртом. Казалось, она близка к экстазу. Наконец, наступил кульминационный момент: Анжела ловким выверенным движением сбросила трусики и замерла в напряжённой позе, издав напоследок сладострастный стон, который присутствующие встретили возгласами восторга и аплодисментами.
Анжела расслабилась и, переводя дыхание, буднично уточнила:
- Тут гаснет свет, я подбираю свои манатки и исчезаю.
Маша была потрясена. Она представляла всё это совсем иначе. Пришёл её черёд показать себя, а она в полном замешательстве.
Мужчины не торопили её. Уже одетая Анжела подсела к столику, отхлебнула коньяка, поблагодарила за одобрительные отзывы. Маша поднесла бокал к губам, сделала большой глоток.
Юрий Владимирович наклонился к самому её уху и шепнул:
- Не волнуйся. Покажи, что подготовила.
Переборов страх, Маша встала. От вина немного кружилась голова. Медленно она сняла платье.
Курагин был приятно удивлён, увидев на ней дорогое изысканное бельё. Кто-то поставил кассету, которую Маша привезла с собой.
Заструилась тягучая, обвораживающая музыка. Услышав знакомую мелодию, Маша стала в исходную позицию. Она начала несмело, застенчиво, но постепенно всё более воодушевляясь. Мгновение за мгновением движения её становились пластичнее и грациозней. Вернулась уверенность в себе и трепетное чувство наслаждения своим телом.
Юрий Владимирович смотрел не отрываясь. Ему не приходилось встречать более совершенное по красоте форм тело. Гладкая, необыкновенной белизны кожа была ни с чем не сравнима. Во всём облике девушки, в томных сдержанных поворотах, в робком полёте руки, в кротком наклоне головы, в тёмных, полуприкрытых длинными ресницами глазах, сквозила тайна. Каким-то невероятным чутьём она проникалась музыкой, органично сливаясь с ней. Вся, до кончиков ногтей, до мелких завитков на висках, она была мучительно эротична. Это была находка, настоящая удача.