Маленький философ — это я.
Потому что я однажды понял, что такое бесконечность.
Но это было позже, когда мне исполнилось целых четыре года и я стал большим!
Сначала я просто обследовал наш новый однокомнатный домик, маленький досчатый сарай с дровами и двор, огороженный гладко оструганными штакетинами. Из нашего двора была видна бескрайняя степь с мелкой пожухлой травкой и душистой сизой полынью.
Потом я узнал, что есть работа папы и мамы — маслозавод. Куда молоковозы из неизведанных далей привозят молоко, потому что маленькая деревенька с родным названием Целинное — не просто родной дом. Это центр мироздания!
Наш дом был на самом краю деревни, рядом с дорогой, что вела в районный центр. Райцентр был на конце стрелы, что называется странным словом тракт — как трактор.
Сам райцентр в моей маленькой памяти, в моём крошечном представлении был даже меньше нашей деревеньки.
Раньше мы жили в большом районном посёлке, иногда приезжали даже в Новосибирск. Но это было там, на краю времени и мироздания, куда мы иногда выпрыгивали из своего уютного мира.
Реальнее была степь — с полынью, степной травой и ровным-ровным далёким горизонтом. Я смотрел на эту далёкую-ровную линию, откуда появлялось солнце, куда оно снова уходило с удивительным постоянством. И думал: хитрое Солнышко… в какую сторону покатится оно в этот раз: вправо или налево, чтобы утром вынырнуть с противоположной стороны?
Мамина сестра пятиклассница Наташа говорила, что линия между небом и землёй всегда отступает, когда к ней начнёшь приближаться.
— Куда? — спросил я.
— В бесконечность!
— В бесконечность?
Но папа садил меня на свои могучие плечи — горизонт раздвигался, отдалялся, и это не было чудом. Просто, так должно быть всегда, как утром солнцу всходить с противоположной стороны. Чудом было то, что я прижимался к родному человеку.
Но в четыре года я вдруг осознал величие бесконечности.
Я никогда не думал о том, какова бесконечность вглубь — под землю. С линией горизонта тоже всё просто: степь да степь, потом Коченёво, железная дорога, Новосибирск, Обь с мостом, по которому ездят маленькие игрушечные паровозики, Речкуновка, светлый сосновый бор, Колывань. К горизонту можно руку протянуть, дойти. Если не идти, то доехать на пыльном грузовике…
Но если вверх: выше птиц, выше серебряных гудючих самолётиков, над облаками, за звёздами, ещё дальше, и ещё… А что выше будет? Где край мироздания? Да вот же он!
И я воображением устремлялся высокО-высОко в небо и трогал рукою край мироздания, то шершавый, то гладкий. Иногда он был туманно-неопределённым, порой тревожным, до замирания сердца.
Я непременно брал в свои маленькие ручки детский топорик и начинал стучать, сначала легонько, потом всё смелее, пробивая брешь в границе Вселенной. Это получалось удивительно легко, и я с любопытством смотрел, что же там, дальше, за гранью бесконечности… И, обомлев от жути, видел там такое же огромное пространство. Я азартно летел со скоростью мысли дальше в надежде узнать, что будет за новым краем бесконечности. Летел с головокружительной сверхсветовой скоростью и достигал, наконец, окончательного края. Я с благоговением прикасался к нему, наслаждался его плотной упругостью и уже проверенным движением пробивал маленьким топориком новую брешь в стене! Неужто будет ещё стена?! Я пробью её, и увижу, наконец то, что лежит за пределами пространства, разума, мироздания, бесконечности и вообще постижимого. Но вот с громадной скоростью приближается новая стена — всего полметра толщиной, я уже совсем легко её миную. И всплеск звёздного пространства с огромной скоростью заполняет наш маленький домик…
Я лежал в своей детской кроватке, прятался под ватным одеялом от холодка космической жути и ужасался величию бесконечности.
Через много лет я узнАю, что кто-то назвал эту бесконечность дурной.
Но для меня она была родной, как деревня Целинное с нашим маленьким домиком в центре вселенной. В своей безграничности деревенька так походила на родную степь с душистой полынью, которую греет хитрое Солнышко, на бескрайние просторы с вечно убегающим горизонтом. И я, прорываясь сквозь любые преграды, устремлялся всё дальше на поиски бесконечности бесконечности. И она мне вновь открывалась, стоило лишь потрогать непостижную шершавую грань, стукнуть по ней детским топориком и выглянуть в образовавшуюся брешь.