Я родился в самой середине 50-х годов 20го века. Наша семья жила на Колхозной площади. Теперь, это Сухаревская. Когда-то, там стояла Сухарева башня, и дед рассказывал, как с неё ведьма кидала конфеты, и он сам набрал полкило. Это дед матери рассказывал в 30-е годы, а потом погиб в войну. Я родился уже после его гибели, и мать с бабушкой часто рассказывали о нем.
В нашем дворе было два жилых строения и какая-то контора, а сам дворик был очень маленький. В нем умещалась детская песочница, помойка и лавочка, на которой сидела ассамблея из нескольких пожилых женщин и старика с костылем, в очках, дужка которых была перемотана синей изоляцией. Им можно было дать любой возраст, от 60 до 90, и более, лет. Посредине двора имелась большая вечная лужа, а ближе к забору, были свалены бочки и ящики, т.к. в нашем доме располагались два магазина. Один был рыбный, а другой - хозяйственный. Мне было лет 5. Геройский возраст любопытства и приключений.
Я познакомился с директором хозяйственного магазина, который располагался, прямо, под нашей квартирой. Директора звали дядя Сережа. Он был рыжий и толстый мужчина. Мне нравилось проводить время в подсобке, или у него в кабинете. Мать не возражала т.к. сама работала в конторке, во дворе, не всегда имея возможность держать меня в поле зрения, а так, я был под присмотром. В общем, с этим директором у меня была дружба, и там было всё, что могло заинтересовать мальчишку моего возраста. Дети во дворе мне завидовали т.к. я таскал из подсобки магазина куски столярного клея, гвозди, шурупы, разные палки, которыми мы сражались, играя в войну, среди бочек и ящиков. Вот, такой у меня был хороший друг, в лице директора хозяйственного магазина. Однажды, я пришел в магазин, но меня вытурили очень злые грузчики. «Тебе чего здесь надо?» - спросил грузчик, который всё, всегда показывал и рассказывал. «Дядю Сережу» - сказал я. «Нет твоего дяди Серёжи, забрали его, и не ходи сюда больше!». Я спросил у матери, и она мне рассказала, что дядю Сережу забрали вместе с директором рыбного магазина, который дал на хранение в хозяйственный магазин, дяде Сереже, бочку черной икры. Я тогда был настолько мал, что, почти, ничего не понял, а мальчишки дразнились, и смеялись надо мной: «Ну, чё! Забрали твоего друга. У него икра бочками стояла». Издевались они как-то не шибко зло, и недолго. В общем, скоро всё забыли.
Сейчас, на месте рыбного и хозяйственного магазинов, какой-то ресторан, а к остатку нашего дома примыкает стройка, и новый серый торговый центр, в котором расположен Макдоналдс и магазин «Книги». Как-то, стало в этом месте не интересно. Дворик цел до сих пор, но люди в нем больше не живут. Там, теперь офисы каких-то фирм, и в нашей большой коммунальной квартире с одним санузлом, их набилось с пяток.
Огромная вечная лужа, в середине нашего двора, не пустовала. Кроме нас, дворовых мальчишек и девчонок, дрызгавшихся, пускавших бумажные кораблики и разные деревяшки, с криками: «А это линкор!»; «А, это «Аврора!»; её облюбовал вечно пьяный сосед из дома, примыкавшего к нашему. Надравшись по пути с работы, он пытался попасть в свой подъезд через эту лужу, и часто в неё падал. Между нашим, и 2-х этажным домом, где жил сосед, существовала пристройка. В ней жила семья дворничихи, которая была овальная, и очень толстая. Дворничиха имела дочку, по имени Люба, и толстые губы, мешавшие ей выговаривать букву «Ю». «Лу-у-уба» - так дворничиха звала свою дочку домой. А Люба не спешила, она играла с нами в песочнице. «Лу-у-уба»- мычала дворничиха на весь двор, а Люба, как-будто, её не слышала, и вместо того, чтобы пройти 50 метров в сторону песочницы, и забрать свою Лубу за ручку домой, дворничиха продолжала орать на весь тихий двор: «Лу-у-у-уба». Происходило это ежедневно и равномерно, словно бой курантов: «Лу-у-уба». Так, Любу звали на обед, полдник и ужин, хоть часы сверяй. Это был колорит нашего двора. Однажды, вечно пьяный сосед, удачно пройдя по синусоиде мимо дворничихи, оравшей: «Лу-у-уба», угодил в лужу, находившуюся, прямо, перед его подъездом, и простиравшуюся до середины двора. В той луже всегда было чем заняться. На дворе была весна, и лужа находилась в, особенно, большом, и очень грязном состоянии, претендуя на звание локального водохранилища, а на товарище было одето новое сизо-сиренево-синее драповое пальто, цвета его лица. Свалившись в лужу, сосед начал крякать и причмокивать от удовольствия, и, побарахтавшись немного, оставил попытки самостоятельно подняться, и проследовать до своего подъезда. «А-а-а-а» - рычал сосед. «О-о-о» - стонал он, жмурясь от удовольствия, и подкрякивая: «А-а-а-а». Пальто и физиономия соседа контрастировали с фоном лужи резким цветовым пятном, и картина была, в целом, авангардистско-экспрессионистская. Некоторое время, пожилые женщины и старик с костылем, в очках перемотанных синей изолентой, наблюдали с лавочки за новой живой экспрессионистской картиной, переговариваясь между собой. В те годы, лидер страны и правящей Коммунистической партии тов. Хрущёв Никита Сергеевич гонял по Москве художников-авангардистов, ну и экспрессионистам, видимо тоже, крепко доставалось. Всё, в этой живой экспрессиностско - авангардистской картине, в луже нашего двора, было антиобщественным, противоречащим, не только правильному советскому образу жизни, но и человеческой морали, вообще. Старик с ассамблейной лавки указывал на мужчину, лежащего в луже, своим костылем, как фельдмаршал скипетром, на вражьи войска перед битвой. Тут, с лавочки встала одна из старушек, видимо, на разведку перед боем с амораловкой, и поковыляла к берегу лужи, с которого можно было дотянуться до мужчины, лежащего в ней, и издававшего рычащие звуки: «А-а-а-а - О-о-о-о». «Лу-у-у-ба» -орала дворничиха, пытаясь докричаться до противоположного берега лужи в песочницу с детьми. Под такое звуковое сопровождение, старушка с лавочки, подойдя к краю лужи, запричитала: «Паразит! Нажрался! Пьяный! Валяется! Гляди, гляди! А пальто-то, пальто-то новое! На прошлой неделе сшили! Вот, паразит! Пьяница!». Так начался бой с одним из антиобщественных проявлений, весьма распространенным, и по сей день. Современная общественность, кажется, стала понимать, что с этим явлением можно выиграть один бой, в лучшем случае одну битву, но не войну. А в те годы, советская общественность этого не понимала т.к. была наивна и неопытна, пытаясь решать все вопросы «через колено». И, ещё, небольшая вводная про новое сизо-сиренево-синее пальто, в которое был одет гражданин, лежащий в луже. Надо отметить, что в те годы пальто шили человеку, чуть ли, не на всю оставшуюся жизнь, примерно, как шинель чиновнику Башмачкину Акакий Акакиевичу. А, если, пальто было из драпа, то человека, просто, уважали. Итак, разведка закончилась, и к месту боя с данным комплексным антиобщественным явлением, вобравшим в себя пьянство с алкоголизмом, и авангардизм с экспрессионизмом, стали подтягиваться основные силы общественности. Следующим, к берегу лужи приковылял старик с лавочки. «Опять Нажрался! Валяется! Пьяный!»- говорил он злобным, скрипучим голосом. «А пальто-то, пальто-то, новое!» - скрипел старик, тыкая в соседа костылем. «Вставай! А то, Марусю позовем»- приговаривал он, продолжая тыкать костылём, лежащего в луже человека». «Лу-у-уба» - орала дворничиха. Подошла ещё одна пожилая женщина с лавочки, и сказала, примерно тоже самое, только повышенным тоном: «Паразит! Пьяница! Разлегся тут посреди двора! Чего разлегся-то? А пальто-то, пальто-то новое! Надо Марусю звать!». Следующая, и последовавшие за ней пожилые женщины, подходившие к месту происшествия, одна за другой, словно грифы, слетавшиеся на падшую добычу, повторяли, наперебой, одно и то же, повышая количество децибел: «Паразит, напился, нажрался, гляди-гляди, валяется, разлегсятутпосредидвора. А пальто-то, пальто-то, новое! Драповое! На прошлой неделе сшили! Надо Марусю звать! Мару-уся!»- доносилось из рокотавшей толпы. Шум нарастал!
«Лу-у-уба»- пыталась докричаться дворничиха до своей дочки,переместившейся из песочницы в самую середину толпы, вместе с другими детьми. «А-а-а-а! Маруся!»- кряхтел мужик в луже. Надо отметить, что эта Маруся была вечно пьяному соседу, то ли женой, то ли сестрой, может быть, тёткой, настолько неопределенным был её возраст. Количество децибел, нараставшее пропорционально, росшей вокруг мужика в луже толпе, было заглушено диким ультразвуковым воплем Маруси, вылетевшей во двор в тапочках на босу ногу. «Паразит! Опять, нажрался! Валяется! Ой-ёй-ёй! Люди! Пальто-то, пальто-то новое! Новое, ведь, пальто! Что ж ты наделал? Пальто-то новое! А-а-а-а! Люди! Пальто, ведь новое! Новое, ведь, пальто-о!»- верещала Маруся, ультразвуком заглушая толпу! А мужик в луже продолжал кряхтеть: «А-а-а-а!». «Лу-у-уба!»- это дворничиха, также увеличившая количество децибел, но пока ещё не перешедшая на ультразвук. Общественность больше интересовала судьба нового сизо-синего драпового пальто, а не человека, находящегося в нем. Человек вторичен, а пальто - первично, как субстанция, более приближенная к грубой материи, чем носитель сознания. Напомню, что тогда была эпоха воинствующего материализма, и всё советское общество, включая обитателей дворовых лавочек, слушавших постоянно работающее радио, в своих коммунальных квартирах, полагало, что материя первична, а сознание вторично. Никогда не спорьте с догматами, не теряйте своего драгоценного времени, потому что догматы изменчивы, «как ветер мая». Да и вообще, зачем живет человек? Конечно, для того, чтобы на склоне лет одеться в новое драповое, сизо-синее пальто, а, если, пальто подверглось унижению и истязанию, путем валяния в грязи, и вымачивания в весенней грязной луже, то человек прожил жизнь зря! Перечеркнул своё основное достижение одним махом! Вам ничего такая позиция общественности не напоминает? Ну, например, про «Мерседес», разбитый по пьяни? Да таких, ваще, судить надо за унижение и убиение собственных вещей! Уж, не по этой ли причине, мужик извалял новое пальто в грязи, и вымочил его в луже? Возможно, что-то, он хотел доказать этим поступком, или заявить, типа, протест, а, может быть просто, взял, нажрался, и упал в лужу? Как думаете? Я не помню, чем кончился этот эпизод, но мужчина в сизом пальто не появлялся в луже, довольно продолжительное время, и нам никто не мешал в ней дрызгаться, и пускать кораблики.
Мужчина этот, вскорости, скончался от белой горячки, катаясь по полу кухни своей коммунальной квартиры, почему-то, в белой рубашке и черных брюках. Он кричал разными голосами: «Мару-уся, ого-го-го-го, Ма-а-ару-уся, ага-га-га-га, Мару-у-уся! О-о-о! Маруся А-а-а-а!». Данное зрелище было доступно некоторому количеству постоянных членов ассамблейной лавочки, привлеченных необычными звуками, и нескольким мальчишкам и девчонкам, игравшим до этого в песочнице. «Маруся-огогогого»- орал её самец, катясь по полу в одну сторону. «Маруся-агагагага»- орал он, катясь в другую сторону коммунальной кухни. А потом, затих, и скорая вынесла его на носилках. После него, видимо, осталась старая московская поговорка: «Биться головой об пол, и кричать: «Маруся». Так говорят коренные москвичи со Сретенки в случаях, когда спрашивают, что можно сделать в том, или ином безвыходном случае.
История с этим, вечно пьяным мужиком, нисколько не повлияла на привычный ход событий в нашем дворе. Да! Это был какой-то жизненный уклад, тон, которому задавали, сидящие на дворовой лавочке старушки, во главе со злобным стариком в очках, с костылем.
«Димочка! Мальчик! Подойди сюда» - как-то позвали меня две пожилые женщины, сидевшие на лавочке, и обсуждавшие, видимо, моих родителей, т.к. до меня доносились обрывки фраз: «Ссорятся,…. Ругаются,…ушёл…, пришёл…, пьёт…, бьёт». Как я сейчас понимаю, это был стандартный для дворовых сплетен набор слов, которым награждали каждую семью старые сплетницы на ассамблейных лавочках. Я подошел к ним, и одна из них спросила: «А как же у тебя родители? Ссорятся?». «Не ссорятся»- ответил я. Мне показалось, что слово ссорятся, происходит от слова сорить, настолько я был мал и глуп. «Ну, как же, не ссорятся? Они ж у тебя ругаются!»- бойко сказала вторая пожилая женщина, решившая расколоть 5-тилетнего ребенка одним приступом. «Ругаются» - согласился я. «Ну, что я тебе говорила! Ругаются они!». Первая пожилая женщина почувствовала себя ущемленной со стороны второй: «Ну, как же ты говорил, что они не ссорятся, если они ругаются?» - раздраженно заявила она. «Не ругаются»- ответил я, не понимая, чего от меня хотят. «Тыж, только что сказал, что твои папа с мамой ругаются!». Они мне начали надоедать: «Не ругаются! Они ссорятся!»- сказал я. «Ну, тыж говорил, что они не ссорятся?». «Не ссорятся» - снова, согласился я. Неизвестно, сколько времени продолжался бы этот допрос, т.к. я их запутал вконец, но тут во двор вышла мать, увидевшая меня из окна в окружении дворовых сплетниц, отругала их, жестоко, и увела меня домой.
Около ассамблейной дворовой лавочки, то и дело, происходили эпизоды, осевшие в моей памяти, потому что до сих пор не могу понять как, вообще, могли дожить до эпохи Гагарина эти люди, претерпевшие столь резкие режимные перемены, революцию и две мировые войны? Их бытие резко контрастировало с эпохой великих строек и первых полетов в Космос. Вспоминая своё дворовое существование в раннем детстве, и сравнивая с поведением людей позднего советского и российского периода, я нахожу некоторые соответствия, но пожилые люди из моего двора, отличались какой-то особой примитивностью, тупостью, очень низкими потребностями и душевными качествами.
Вот, ещё несколько эпизодов.
На дворовом асфальте, та самая Маруся, разложила на газете кости для приготовления студня, и рубит их топором. «Тюк, тюк, тюк»- равномерно стучит топор, вгрызаясь в асфальт, и разбивая кости, а Маруся склонилась в форме буквы «Г». Тюк, тюк, тюк! На стук топора приковылял старик, сидевший на лавочке, в одиночестве, подошел к Марусе с правого борта, и задал вопрос скрипучим голосом: «Что, старая, студню захотела?». «Да, захотела, захотела» - ответила Маруся. «Тюк, тюк, тюк» - разносилось по двору. Старик предпринял попытку зайти с тыла, видимо, рассчитывая получить халявное приглашение на холодец: «Ишь ты, старая, сту-удню, сту-удню захотела?». «Ой! Да захотела, захотела! Студню!» - продолжая равномерно тюкать топором, ответила Маруся. Тогда, старик зашел с левого фланга, и, тыкая в кости костылем, продолжил: «Ишь ты, старая, студню ей хочется». Но тут, их диалогу помешал я, наблюдавший за сценой рубки костей на студень, и очень не любивший этого старика. Подкравшись к его окну на первом этаже, я оборвал плющ, который рос на веревочках, протянутых вдоль окна, вертикально. Свой поступок я мог бы объяснить, инстинктивностью, импульсивностью, а также, детским шкодством, и по этой причине я бросился бежать домой со всех ног, испугавшись мести старика, который поковылял за мной, угрожая костылем, и крича мне вдогонку ругательства. Прибежав в квартиру, я увидел отца, рано пришедшего домой с работы, предположительно, в легком подпитии. «Папа, папа! За мной старик гонится. Я ему плющ на окне оборвал!». «Ну и ччё? Догнал?» - спросил отец, бывший, явно, навеселе. «Нет, не догнал, я от него убежал». «Ну вот, иди и скажи ему, что у него куриные ноги» - предложил мне отец, немного заплетая язык. С тех пор я, и все дворовые мальчишки и девчонки стали дразнить этого старика, не иначе, как: «Куриные ноги». Он гонялся за нами по двору, ковыляя и размахивая костылем, но так никого и не смог поймать, и наказать. Старику мы скоро надоели, и он перестал за нами гоняться, а мы со временем попритихли насчет куриных ног. Это ли не личный вклад в науку конфликтологию, о которой в те годы мало кто имел понятие? Однако, старик правильно рассек ситуацию, и решил не реагировать на нас. Переживший революцию и две мировых войны, старый человек, помнивший, наверное, Александра III- го, безграмотный, но, житейски мудрый, своим нутром знал, как надо вести себя в подобных ситуациях, в назидание современным политикам.
Не любили мы этого старика за то, что он, как-то, по своей злобности и бесцеремонности, довел до слез одного маленького мальчика из нашей компании. Мальчику купили в игрушечном магазине резинового, ярко раскрашенного, селезня, предположительно, для плавания в нашей дворовой луже. Бабушка этого мальчика стояла, и трепалась со старухами-сплетницами, сидящими на ассамблейной лавочке, как всегда, возглавляемой стариком. Он смотрелся, как старый петух среди старых кур. Вдруг, старик, заметил яркого резинового селезня в руках мальчика, и, тыкая в него своим костылем, стал спрашивать: «Это у тебя чего? Селезёнь? Селезёнь? Ах, какой у тебя селезёнь красивый! Ну, давай его сюда! Давай его мне!». Старик, похоже, впал в младенчество, и сам хотел поиграть с новой игрушкой. Мальчик начал медленно отходить к своей бабушке, пропустившей данный эпизод по причине трёпа. Старик был настойчив, и, продолжая тыкать в ребенка костылем, требовал выдачи «селезёня». Мальчик заплакал, крепко прижав к себе своё сокровище. Он испугался старика, впавшего в детство, и не хотел никому ничего отдавать. Тут, в дело вмешалась его бабушка, отлаявшая старика: «Чёрт старый! Как тебя только ноги твои куриные носят?». Погоняло «Куриные ноги» крепко прилипло к старику. «Пристал к ребёнку! Чего пристал, чёрт старый? Чего тебе от ребенка надо?» - ругалась на старика бабушка обиженного мальчика. Это продолжалось довольно долго, в одних и тех же выражениях, а тем временем, на другом конце ассамблейной лавочки стартовал следующий эпизод. У нас во дворе жила девочка по имени Катя, и у неё была очень злая бабка, которая бросалась в бой, защищая свою Катю, по причинам, и без причин. Стоило появиться Кате в песочнице, как она начинала орать, что её бьют, и обижают мальчишки, хотя, её никто не трогал. Ей нравилось, что, тут же, на реактивных скоростях, вылетала бабка, начинала нас гонять по двору, и лупить чем попало. И вот, параллельно с историей о «селезёне», на другом конце лавочки пошел эпизод с Катей. Её бабка принесла в тот день какой-то пакет из магазина. В пакете были, то ли помадки, то ли пастилки, то ли какие-то сырки. Поймав во дворе Катю, и обхватив её шею руками, бабка начала пичкать внучку содержимым пакета, приговаривая: «Ешь, ешь, скорее. Не показывай никому, не давай ничего никому, ешь скорее, ешь!» Нам, стоящим около ассамблейной лавочки мальчишкам, эпизод с Катей показался более интересным, чем совсем простая история с «селезёнем», и мы переместились к другому концу лавки, где экстренное окормление Кати подходило к развязке. «А что это такое? А чем вы её кормите?» - спросили мы. Не то, чтобы нам очень хотелось отведать Катиного угощенья, а, просто, было интересно, что это, вообще, такое? «Идите отсюда! Пошли отсюда! А ты ешь, ешь, скорее! Ничего никому не давай, не говори им ничего! Не показывай никому ничего! Ешь, ешь!». Вот, собственно, на таком уровне было детское воспитание и жизненный опыт, передаваемый малышне, людьми, пережившими две войны и революцию.
Но мы получали и другое воспитание. Тогда было всего два телеканала, и обязательно показывали военные фильмы. Мы целыми днями играли в войну во дворе, а у меня дома находилось очень много дедовой генеральской амуниции, оставшейся в нашей квартире, после того, как деда перевели в Польшу, заместителем к маршалу Рокоссовскому. После возвращения из Польши, деду дали новую отдельную квартиру и новую амуницию, а вся старая осталась у нас в коммуналке. Чего там только не было! Ремни, парадные и повседневные, ботинки - генералки на резинках, шинели, кителя, просто отрезы военной материи, из которой мать с бабкой мне шили одежду, вплоть до подросткового возраста. Особенно, много было фуражек. Я, почему-то, думал, что мой отец, тоже военный, т.к. в те годы военные люди были в особом почете. Как-то, старшие мальчишки спросили меня: «А кто у тебя отец?». «Военный» - гордо ответил я! «Ха-ха-ха! Во, врет! Да твой отец в форме не ходит! Какой он военный?» - смеялись надо мной мальчишки. И, тогда я решил исправить эту ошибку, и каждый день умолял отца надеть, хотя бы фуражку. Мне важно было, чтобы отец прошел в военной фуражке по двору, и злые мальчишки заткнулись бы, навсегда. Этот позор, что мой папка не военный, я не мог пережить т.к. знал, что дед военный, да, ещё какой! «Пап, папка, ну, одень фуражку, вот эта самая красивая!» - просил я отца. Родители и бабушка, просто, не знали, что со мной делать, так как в военных вопросах я был неистов. «Митя, папа не военный, он инженер, и форму ему носить не положено» - объясняла мне мать. «Ну, что он, дурак, что ли в военной фуражке ходить! Он не военный» - говорила мне бабушка. «А кто папа?»- спросил я у матери. «Папа – ведущий инженер проекта» - объяснила мне мать. «А чего он делает? А что такое ведущий инженер проекта?» - спросил я. Для меня, все невоенные тогда были людьми второго сорта. «Он самолеты строит, на которых военные летчики летают» - ответила мать. До меня дошло, что мой папка главнее военных, потому что они летают на самолетах, которые он строит. Я вышел во двор. Мальчишки спорили насчет военных дел, и я им гордо заявил, что мой папа главный инженер проекта, и он самолеты делает, на которых военные летчики летают, и что он главнее всех военных. Мальчишки, как-то притихли, и перестали меня дразнить за то, что я ошибся при определении профессии моего отца.
Моему детскому милитаризму не было предела. Я вымогал у родителей всё новых и новых солдатиков из олова, и на, худой конец, из пластмассы. У меня были оловянные и пластмассовые ракеты, танки, пушки, пластмассовая конница во главе с пластмассовым Чапаевым в бурке. Советская промышленность выпускала солдатиков в огромных количествах, и мальчишки моего возраста собирали у себя дома целые армии. Это были советские солдатики, воспитывающие в детях чувство патриотизма, а сейчас, солдатики китайские, изображающие американцев, и они не воспитывают в детях чувство национального патриотизма, а приучают к тому, что чужая армия воспринимается подросшим российским поколением, как своя. Расставляя свою армию солдатиков по всей комнате, да так, что взрослым было негде ходить, я нарывался на неприятности, когда меня просили убрать игрушки, а я их только расставил, и требовал внимания к своим баталиям со стороны взрослых. Однажды, мои родители, проходившие заочное и вечернее обучение в институтах, расстелили огромные чертежи на нашем круглом раздвижном столе. Они учились, и всё время от меня отмахивались, поручая заботы бабушкам. А я требовал внимания от них, да ещё был маленьким милитаристом. В тот день, я очень красиво расставил свою оловянно-пластмассовую армию для парада, и просил их посмотреть, и поиграть со мной. А им было некогда. Они возили по огромному чертежу, расстеленному на столе, линейками и треугольниками. «Пап, пап! Мам, мам! Ну, посмотрите парад» -настойчиво требовал я. Они от меня отмахивались, а я все приставал к ним, пока мне не пришла мысль использовать красиво раскрашенного в зелено-красные цвета оловянного знаменосца, для привлечения внимания родителей к своим делам. Я взял этого знаменосца, и вонзил маме, склонившейся над чертежами, и принявшей вид буквы «Г», прямо в одну из ягодиц, но не со всей милитаристской дури, а, примерно, в одну её десятую. «Ай»-вскрикнула, мать от испуга и неожиданности! Вряд ли, я сделал ей очень больно, так как у меня не было намерений причинить ей боль, а, всего лишь, хотелось, чтобы родители обратили внимание на меня. Ну, хоть, немного! Они с отцом стали меня ловить, а я забился под стол, накрытый скатертью и чертежами. Достать меня оттуда было непросто, но они, всё-таки, достали, навалившись вдвоем на возникшую помеху учебе, отстегали, как полагалось, ремнем, поставили в угол, и лишили любимых солдатиков на неделю. Мне, почему-то, было не больно, и я, даже, не заплакал. Просто, был очень злой, и свой детский милитаризм использовал для мести родителям за то, что, практически их не видел, потому что они учились вечерами, а по выходным учили свои уроки, и мной не занимались, а я всё время был, то с одной, то с другой бабушкой и дедушкой, вышедшим к тому времени в отставку. Солдатиков своих я выклянчил у родителей на следующий день, проявляя природный дар убеждения, и подкрепляя его обещаниями слушаться, и убирать за собой игрушки.
Бывало, что я жил подолгу у деда и бабушки на Беговой. Это были родители отца. Меня к ним сплавляли, чтобы я не мешал отцу и матери сдавать экзамены в институтах, где они учились. Дед гулял со мной т.к., выйдя в отставку, имел много свободного времени. Куда, только, мы с ним не ходили! И в магазин, и в парк, и на станцию. А, вот, на станции, где останавливалась электричка, стояла пивная палатка, и дед, пропустив кружечку пива, что ему категорически запрещала делать бабушка, брал в палатке солененькие бараночки под пиво, и, конечно, угощал баранками меня. Обычно, я их съедал тут же, а, однажды, я сохранил солёненькую бараночку, принёс её домой, и похвастался бабушке: «А деда мне солёненькую бараночку дал». Бабка тут же просекла наш маршрут, уличила деда в употреблении пива, и отругала его т.к. была ярой противницей всех видов алкоголя. Тогда, я впервые в жизни, ощутил, как тяжела ноша предателя, хотя сделал это по своей наивности и непосредственности. Но, увы, былого не воротишь!
Мальчишки, в то время, все были милитаристами, и дворовая игра в войну, была любимым занятием. Сначала шла считалочка, кому быть немцами, а кому русскими, а потом начиналось: «Та-та-та-та-тах, пах, пах. Убит! Сам убит! Нет, ты убит! Не жухай! Сам не жухай. Я тебя раньше убил, чем ты меня! Я командир, нет, я командир»- доносилось, почти из каждого московского двора. Так мальчишки самоутверждались, и это было, наверное, нормально. В войну я играл чудом советской игрушечной промышленности. Это был деревянный автомат ППШ, и, чтобы из него «стрелять», надо было крутить ручку механизма-трещётки, приделанного к боку автомата. Он издавал, довольно громкие и убедительные звуки, и, вообще, выглядел очень красиво. Как-то, по телевизору, была передача о Гастелло, и я решил, что надо стать героем, как он. Одел тельняшку, капитанскую детскую фуражечку, которую мне подарила бабушка. Такие фуражечки были очень популярны в то время, и назывались «капитанками». Сев на свой трехколесный велосипедик, я разогнал его до «суперскорости», так как двор наш имел небольшой уклон в сторону забора, под которым были свалены железные бочки и ящики из хозяйственного магазина, и со всего наката, с криком: «Гастелло»; врезался в железную бочку. Велосипедика своего я больше не видел, тогда же и потерялась фуражечка - «капитанка», а на лбу у меня зияла рваная рана от столкновения с железной бочкой. Старушки, сидевшие на ассамблейной лавочке, и видевшие мой геройский поступок, вызвали родителей, и меня отправили в больницу, где наложили швы. После этого случая, я ходил героем! Девчонки смотрели на меня с интересом, а мальчишки моего возраста побаивались, и, лишь, один старший парень, который учился в школе критиковал меня: «О! Дурак пришел! Глядите! Лоб себе разбил, велосипед разбил, а чего толку-то?». Не знаю, в чём был толк, но он был! Я что-то себе доказал! Наверное, то, что я, если чего, могу быть таким же, как Гастелло, а мальчишка этот, вряд ли! Это я сейчас пытаюсь объяснить свой поступок, а тогда, во мне, сработал какой-то природный инстинкт. Оказывается, наряду с инстинктом самосохранения, которым объясняют разумность человеческого поведения, есть ещё инстинкт самопожертвования, если чего. И он, тоже вполне разумен, если человек сможет пожертвовать собой ради того, чтобы жили другие люди. Какой из двух противоположных инстинктов разумнее? Полагаю, что самопожертвование, ради других, может быть совершено более разумным существом, чем самосохранение, ради себя. У детей, всё - игра! И она репетиция перед взрослой жизнью. Почему я это сделал? Против чего я репетировал выступление? Пытаясь объяснить свои детские инстинкты, я уже в зрелом возрасте понял, что выступал как раз против существ, в поведении которых преобладал инстинкт самосохранения за счет других. Против тех, кто, сидя на ассамблейной лавочке во дворе, пережил гражданскую, и две мировых войны. И они пережили бы ещё столько, оставаясь в том самом неопределенном возрасте, в котором я их застал в своем детстве. В эпизоде «Гастелло» я выступил против этих существ, против их быта, и поведенческих норм.
Детской своей душой, я понимал, что это неправильные люди, неправильно прожившие свою жизнь, спасаясь от войн и режимов, в инстинкте самосохранения. Соседями нашими по коммунальной квартире были ещё две семьи, а коммунальный телефон висел в общем коридоре, напротив сортира. В одной комнате жили, то ли муж с женой, такого же неопределенного возраста, то ли брат с сестрой, как я потом выяснил. Их звали тетя Оля и дядя Андрюша. Тетя Оля постоянно готовила обед на коммунальной кухне, а дядя Андрюша уходил очень рано на работу, а приходя домой, очень долго мыл свои волосатые руки в раковине, находившейся в углу коммунальной кухни. Ванны в квартире не было, и мы ходили, либо в ближайшую баню, либо мылись в своей комнате, где у нас была детская ванна и умывальник системы «Мойдодыр», стоявший за ширмой. Дядя Андрюша уезжал на работу, ни свет, ни заря. Ездил он в г. Жуковский на электричке. Работал он в ЛИИ. Как думаете, кем? Летчиком-испытателем? Ученым? Инженером? Конструктором? Вот, и не угадали! Обычным бухгалтером! Кончили они плохо! Нельзя вставать каждый день в 4 часа утра для того, чтобы поспеть из Москвы в Жуковский к 8 часам на работу. Можно было найти работу в 2-х шагах от дома. Из этого дома мы съехали в 1964 году, при первом же подвернувшемся обмене, а соседи наши оставались на месте, и не хотели никуда переезжать, даже в отдельные квартиры т.к. дом наш, к тому времени, уверенно признавали нежилым, и пытались всех расселить. До нас дошли слухи о том, как закончилось существование тети Оли и дяди Андрюши. Однажды, тетя Оля умерла, а дядя Андрюша, вконец, сойдя с ума, жил с ней ещё около месяца, пока она не провоняла окончательно, и милиция, по этой причине, вскрыла дверь. Дядя Андрюша был в белых кальсонах, а к его ноге проволокой был примотан кошелек с деньгами. Так, его и отправили в психиатрическую больницу. Второй сосед, дядя Слава, ходил вечно пьяный, или поддатый. Он жил с матерью в третьей комнате нашей коммунальной квартиры. Его мать звали тетя Липпа. Это была злобная, сумасшедшая старушонка, вечно ко всем цеплявшаяся, и скандалившая. Как только она выходила на кухню, готовить дяде Славе обед, так начинался скандал. Если бы, мы задержались в этой коммунальной квартире ещё на несколько лет, наша семья, также, сошла бы с ума. Сумасшедшим был и её сын - дядя Слава. Я тогда был мал, и не понимал, что он всё время находился в пьяном состоянии. По нему это было незаметно. Мой отец, случалось, выпивал, и к нам приходили гости т.к. родители мои были очень гостеприимными людьми. Мать вкусно готовила, и гости к нам ходили, почти, каждый праздник. Находясь в малом возрасте, я мог отличить, когда отец у меня выпивал. Он шутил, смеялся, вобщем, был навеселе. А дядя Слава был другим. Он ходил мрачным и молчаливым. Когда его подзывали к коммунальному телефону, он подходил к нему и произносил всего два слова: «Мдза» и «Нет». «Мдза» это у него было «да». По пьяни, у него заплетался язык, и он, почти каждый день, говорил это своё «мдза». У тети Липпы были больные глаза, и она очень плохо видела. Любое ухудшение её здоровья отзывалось в дядиславиной душе запоем. Дядя Слава начинал пить сильно, а так, он пил каждый день, нормально. Отовсюду дядю Славу выгоняли с работы. Однажды, неплохо устроившись на телефонной станции, дядя Слава разложил на рабочих столах сотрудников маленькие обрывки газет, и в каждый положил по одной копеечке. Сотрудники пришли на работу, и, увидев положенное на столы, спросили: «Слава! Что это?» «Это глаза моей матери» - сказал, уже с утра, поддавший Слава, и заплакал, после чего, его долго лечили в психиатрической больнице. Могло ли общество, изуродовавшее, вобщем-то слабого человека до такой степени, вылечить его в психиатрической больнице? Наверное, нет! У зрелого мужчины - самца, будущего отца семьи, не было даже своей комнаты. Советское государство, бесплатно леча, и уча своих граждан, не давало им размножаться, и граждане стали вымирать. Сильные боролись, и добивались квартир, а слабые уходили в себя, как дядя Андрюша, или спивались, и сходили с ума, как дядя Слава. А нужны ли, вообще, слабые, которые будут жить с сестрой в одной комнате всю свою жизнь, или спиваться, проживая вместе с сумасшедшей мамой? Как можно было пытаться лечить таких людей от сумасшествия? Почему, общество не обращало никакого внимания на этого дядю Андрюшу, который ездил из Москвы в Жуковский на работу, чтобы работать там обычным бухгалтером? Сошел ли дядя Андрюша с ума, когда умерла тетя Оля? Нет, он был сумасшедшим всю свою жизнь, и никому до этого не было дела! Ни правящей, в то время, коммунистической партии, ни профсоюзной организации. Если, я видел дядю Славу каждый день пьяным, то дядю Андрюшу я никогда пьяным не видел. Он всё время молчал, и выходил из своей комнаты для того чтобы очень долго мыть волосатые руки в раковине на коммунальной кухне. Я не помню, чтобы к дяде Славе и дяде Андрюше с тетей Олей кто-то приходил. Они были одиноки! И сколько таких было! Общество выкидывает таких несчастных людей, они становятся БОМЖами, и долго не живут, а в те годы, хоть какой-то шанс, одуматься и исправить свою жизнь, общество им давало, даже пыталось их лечить в психиатрических больницах. Что это было? Прикрытие гуманизмом из программы КПСС? Тащить на себе балласт любому обществу накладно! Избавляться от явного балласта, не менее накладно, антигуманно и осуждаемо. Если человек сумасшедший, вне зависимости пьющий он, или нет, то он потенциально опасен для любого общества. Изменить условия существования человеку, может, он сразу и станет нормальным? Дядю Андрюшу расселить с сестрой - тетей Олей, Дядю Славу расселить с мамой, забрав её в дом престарелых, если уж общество называло себя гуманным. Стали бы они нормальными? Требовалось ли, их лечение в психиатрических больницах? Увы! Нормальными эти люди смогли бы стать только в дремучей тайге, куда их надо было бы сселить в колонии. В экстремальных условиях! Бороться за свою жизнь! Хочешь жить в своем доме? На тебе топор, пилу, вон лес, строй себе дом. Если, не построишь дом к зиме, то в чужой дом тебя не пустят, и ты помрешь. Стали бы строить себе дома дядя Слава и дядя Андрюша? Вряд ли! Они бы предпочли тихо замерзнуть в тайге, потому что у их жизни не было смысла, не было цели. Если бы, они задались какой-нибудь целью, например, создать семью, наплодить детей, воспитать их, то, наверное, их не требовалось бы выселять в тайгу. Но такие люди ничем, сроду, не были озабочены. Дядя Андрюша, уж коли, ездил каждый день в Жуковский, вставая в 4 часа утра, мог бы и завербоваться на какую-нибудь великую стройку, и, работая там бухгалтером, получить жилье, осчастливив свою сестру-тетю Олю самостоятельностью, и поиском жениха на освободившуюся от дяди Андрюши жилплощадь. Но так поступить, ему, даже, не приходило в голову. Никогда! Несмотря на специальное образование. Пушкин, Лермонтов, Толстой, Достоевский - все наши национальные ценности, вбивавшиеся качественным советским образованием в головы дяди Андрюши, тети Оли и дяди Славы, не были ими усвоены. А это национальная мораль! Выходит, эти существа всё-таки были протестными, или, просто, аморальными? Выходит, один выражал протест проживанием со своей сестрой, и ездой в Жуковский, а другой запоями? Из приведенных мной детских воспоминаний следует, что в нашем тихом дворике на Колхозной площади, почти все жильцы были такими сумасшедшими, за небольшим исключением. Марусин самец был таким же, Катина бабка была такая же, дед с костылем, по кличке «Куриные ноги», наверное, был патриархом этого болота. Болото - живучая и очень устойчивая структура, и наш дворик с огромной лужей, подступавшей к подъезду Маруси, тоже был устойчивой и живучей структурой. Выселить кого-то можно было насильно. Привычка, центр Москвы, несмотря на то, что окна, выходившие на Садовое кольцо были черными от грязи и копоти, мыть их было бесполезно, а в подъезде вечно воняло мочой, потому что торговка, продававшая молоко рядом с нашим домом, бегала по-маленькому, почему-то, в наш подъезд, и её примеру следовала местная сретенская пьянь, распивавшая в нашем подъезде спиртное, приобретаемое, рядом, в магазине. Моя семья стремилась вырваться из этого болота, родители пытались совершить обмен, но мешал подъезд, превращенный в общественную уборную. Обменяться удалось, только после того, как мы договорились с соседями о том, чтобы закрыть дверь на замок. В подъезде сразу стало чисто, и его, покрасили свежей, вонючей до головной боли, масляной зелёной краской. Но дядя Слава и дядя Андрюша не приняли никакого участия, даже в этом копеечном деле. Их всё устраивало, им всё нравилось. Их раздражали, приходившие к нам по праздникам гости. Праздников было мало: Новый год, майские и ноябрьские. Но, зато, какие это были праздники. Гуляли всего 1-2 дня. Больше человеку не надо по его природе. Мои родители были люди очень занятые, работали и учились в институтах, и праздник, действительно, был праздником! Оттягивались по полной. Дети в одной куче, а взрослые сами по себе. Детей покормят, и отсылают играть, а сами продолжают возлияния. Детей приглашали в конце праздника, попить чаю. А во время возлияний, дети были предоставлены сами себе. Даже, на визг, в случае конфликтов, подвыпившие родители не реагировали, настолько были заняты выпивоном, за то, за сё! Зато, на столе было такое изобилие, что в обычные дни, даже, не полагалось вспоминать о праздничных деликатесах. Повседневная пища была очень простая: щи, котлеты с картошкой, или рыба, компот или кисель-это обычный обед советской семьи. Но, зато, в праздники, на столах было всё. Праздники были своеобразным периодическим итогом, и, если, семья могла выставить на стол сервелат, икру и ветчину, да ещё салат «оливье», и под коньяк, значит, у этой семьи было всё прекрасно! Таким семьям завидовали, потому что многие, даже, в праздники ограничивались картошкой, селедкой, квашеной капустой и размякшими солеными огурцами из ближайшего овощного магазина. Семьи, употреблявшие в праздники только что перечисленное, обычно, дико завидовали семьям, которые употребляли, перечисленное ранее, и на этой почве часто случались конфликты. Если, например, в обществе людей привыкших употреблять в праздники ветчину, икру и коньяк, да под жаркое, типа свиных отбивных, попадался человек, обычно, употребляющий в праздники картошку, селедку и соленые огурцы из магазина, то после второй или третьей рюмки, товарища раздирало, и, обычно, хозяева удостаивались дежурной фразы: «Живут же паразиты!». Ответ был следующий: «Это кто паразиты? Мы? Ах ты…!» И понеслась! Это было распространенным и стандартным явлением. После праздников, всё быстро забывалось и люди делали вид, что, как бы, ничего не произошло. Стыдно было, и тем, и другим. Но дети в школе продолжали эти конфликты на своем уровне: «А твой папаша, говорят, коньяком отравился и в больницу попал?». «А твоего в мусорном ящике милиционер нашел?». Вспоминается ещё одна праздничная церемония. Когда детей сажали вместе с взрослыми, пить чай, перед уходом гостей, то на столе было, тоже, всего очень много. Несколько видов, варенья, печенья, обязательно торт, и много конфет в вазах, внавал, и все шоколадные: мишки, белочки, маски… Детишки, обделенные вниманием родителей, обычно налегали на конфеты и варенье, причем конфеты распихивали по карманам, а варенье, прямо из вазочек, доставали руками, как обезьяны, засовывали себе в рот, а руки вытирали об штаны с начесом. Волосатые такие. Советская промышленность выпускала их для детей в огромных количествах, и в них было тепло в холодные московские зимы тех лет. «Смотрите, чего Шашка(Сашка) делает!»- кричала сидящая рядом с нами картавая девочка, закладывающая родителям мальчишку, залезшего в вазу с вареньем по уши, и вытиравшего свои сладкие лапы от налипшего варенья об волосатые штаны. Подвыпившим родителям было, явно, не до своих детей т.к. возлияния продолжались и во время чая. Обязанностью жен было довести своих подвыпивших мужей до дома, без приключений и «телег» из милиции на работу т.к. , получившего пьяную телегу на работу лишали премии и, заодно, премию резали всему отделу, или цеху. Представьте, отношение к коллеге, из-за которого лишили квартальной премии весь отдел. Человек становился изгоем, ему было уже нечего терять, и в ответ на стандартное советское общественное коллективное порицание: «У-у-у, сука!», человек, вместо осознания и исправления, начинал ещё больше пить, и окончательно «слетал с катушек». Поэтому, в обязанности любящих жен, входила охрана своих мужей от милиции. Жена, во избежание телеги, должна была доставить изрядно выпившего мужа домой. Особо ценились мужики, которые могли очень много со всеми выпить, и после этого, самостоятельно, без приключений, добраться домой! Это было уже развитое советское общество. Люди жили работой, учебой, партийными, профсоюзными и комсомольскими событиями, и оттягивались на праздники, которые были всласть.
Ну а что же современная Россия? А тут ничего не приносит радости. У советских людей была цель-построить коммунизм, покорить Космос, а у дорогихросиян только набить карманы. Стало скучно, потому что, выстраивая современное росиянское общество, лидеры и проектанты о цели не подумали. Набить карманы, это, ведь, не цель. Для чего их набивать? Значит, это средство, а жить ради средства, без цели, очень скучно. Мужчины начинают сходить с ума, совершая немотивированные поступки, и всё больше становятся похожими на дядей Андрюш, дядей Слав, и марусиных самцов, хрюкающих в луже в новом драповом пальто, а женщины начинают напоминать Марусь, тетей Лип, и тетей Оль. Как объект, созданный разумной силой, Вселенная состоит из аналогий в разных своих средах, и надо эти аналогии отыскать. Если, в звездно - галактической среде, американские астрономы - нашли первичный шум, оставшийся от Большого взрыва, как отброс или отход производства, то в человеческой среде он, тоже, должен быть. Это люди, из прошлого, и не всегда старики. Просто, они будут, есть, и были всегда. Дело, наверное, в том, что развивающееся общество не оставляет им шанса на существование, поэтому, они спиваются, и сходят с ума, но каким-то образом поддерживается их численность за счет самой системы. Они для чего-то нужны. Пытаясь понять для чего, я пришел к выводу, что в той среде, из которой они произошли были другие законы, а для новой среды, они - след другого общества, как тот шум от Вселенского Большого взрыва, обнаруживаемый астрономами на любом направлении исследования. Это след , оставленный предыдущим состоянием Вселенной. А люди, о которых я написал – напоминание о том, что существовало другое общество, с другими законами и порядками. Их может быть много, как во дворике на Колхозной площади, если система сжимает своих людских носителей в коммуналки, а космическую материю в черные дыры и нейтронные звезды, или их может быть совсем мало на расселенном жилищном пространстве, и, тогда они, почти, незаметны. Если, их много, то они вымирают, если их мало, то они как-то приспосабливаются, как дядя Андрюша. Угроза размножения пустых, никчемных, ни на что неспособных существ, которых сейчас формирует схлопывающееся общество, вполне реальна. Общество давно не развивается. Оно тормозит, и начинает коллапсировать, и таких существ становится много, а когда общество развивается, их становится мало. Они, также валяются в лужах, и сходят с ума на своих никчемных рабочих местах. Стоит приглядеться, и вы легко узнаете дядю Андрюшу, изменившего маршрут на противоположный. Теперь, он ездит из Жуковского в Москву, также вставая в 4 часа утра, и сходит с ума в одном из московских офисов, выполняя никчемную работу, направленную на бессмысленное обогащение одного человека, или небольшой группы людей. Как шум от Большого взрыва, они будут всегда. Развитие не может быть постоянно-поступательным. Это сложный процесс, динамика которого включает замедления, и ускорения. Вот, вам и открытие, если удастся найти ему физическое подтверждение. При торможении и коллапсе общественного развития, системный шум становится сильнее, и количество его носителей увеличивается. При ускоренном расширении, он меньше. Собственно, Хаббл и Пензиаст с Вильсоном доказали только ту часть, которая касается расширения, и нет сомнений в том, что, если Вселенная начнет замедляться, и стягиваться в первоначальную точку, то первичный шум открытый Пензиастом и Вильсоном, окажется сильнее.
Куда развиваться человечеству? Конечно в Космос. Кто мешает? Деградирующее росиянское общество, напичканное за последние 20 лет современными реинкарнациями Марусь, дядей Андрюш, тетей Оль и дядей Слав. Почему затормозилось развитие человечества? Потому что аналогов дядей Андрюш, тетей Оль, тетей Липп стало очень много. Откуда они берутся? Разумеется, их плодит система, заменившая созидательную идеологию, никакой, но, требующей от людей смирения, и когда эти люди сталкиваются с реальной действительностью, которая противоречит сказкам, то получаются тети Оли и дяди Андрюши с Марусями. Если, где-то идет процесс творения, то «лес рубят, а щепки летят», и разглядеть среди них, на раннем этапе творения, конечный продукт, не всегда представляется возможным. Таким образом, продукт творения, обеспечивающий развитие, начинает быть заметным, среди отходов, начиная с определенного состояния системы, неважно, людское это общество, или звездно-галактическое. Предыдущее состояние общества или Вселенной, всегда будет напоминать о себе в виде шума, или «старорежимных» граждан, являющихся носителями свойств предыдущей системы. Вот, собственно, с чем столкнулась «советская вселенная», и с чем в скором времени столкнется, или уже сталкивается, коллапсирующая росиянская. Коллапс пространства происходит, обычно, перед грандиозным событием - Большим взрывом, в данном случае социальным, и никуда мы от него не денемся. И, снова, материю разметает взрывом, системные носители будут созидать что-то новое, а отходы будут фонить и сифонить, напоминая о старом, как шум, открытый американскими астрономами.
Помню события, связанные с полетом Гагарина. В тот день, 12 апреля 1961 года, Москва была счастлива настолько, что, среди бела дня, москвичи ходили по улицам стихийными толпами, кричали лозунги, славицы и здравицы великой стране, запустившей человека в Космос. На улицы толпы вывалили, как раз, после объявления по радио: «Работают все радиостанции Советского Союза….». Радости-то было! Настоящей, искренней! Я не помню, чтобы когда-то, после 12 апреля 1961 года, так искренне радовались все люди, попадавшиеся нам на встречу в тот день. Бабушка вывела меня гулять на Садовое кольцо. Народу было очень много, и вся Сретенка оказалась забита людьми. В небе летали вертолеты и разбрасывали листовки. Люди их ловили, и прятали по карманам так, словно, это были деньги. На улицах поставили столики, за ними сидели какие-то молодые ребята и девушки, и записывали всех подряд в отряд космонавтов. Мы с бабушкой подошли к одному из столиков, и меня записали в космонавты, объяснив, что когда я вырасту, меня обязательно вызовут. Зачем это делалось, я до сих пор не понимаю, но вызова в отряд космонавтов жду, хотя мне далеко за 50. Не могли же меня обмануть, да в такой день, такие хорошие ребята и девчата, а я - наивняк, и мне нравится им быть, когда речь заходит о полете в Космос. Видимо, это было следствием эйфории, и люди свято верили в то, что каждый человек скоро сможет полететь в Космос так, как это только что сделал Юрий Гагарин. Понимали, или нет, что с нами произошло дяди Андрюши, тети Оли, дяди Славы, и Маруси с самцами, валяющимися в лужах? Сомневаюсь! Понимают ли, что с нами произошло тогда - 12 апреля 1961 года современные молодые люди, желающие быть похожими, вовсе не на Юрия Гагарина, а на какого-нибудь олигарха, проживающего в Лондоне, и рассекающего по этому городу на «Бентли», а, в результате, ставшие дядями Андрюшами, в лучшем случае? Нет, не понимают, и не хотят понимать! Им это не надо. Они не понимают, что для нас было возможным в то время, выражаясь их понятиями, словить такой кайф от первого полета человека в Космос всем народом, и без всякой водки или наркотиков. Это не выигрыш сборной по футболу. Это событие гораздо грандиознее- ЧЕЛОВЕК в КОСМОСЕ! ПЕРВЫЙ! В этот день, пьяных я не видел! Возможно, к вечеру и стали напиваться, но я не видел, а дворик наш на Колхозной площади, как-то затих. В этот день дворничиха не кричала: «Лу-у-уба», лавочка опустела. Все куда-то попрятались, как - будто чего-то испугались, и в последующие дни, новость, потрясшую весь мир, и, навсегда изменившую человека, и всё человечество, в нашем дворе, даже не обсуждали. Во всяком случае, я этого не помню! Один только полет Гагарина перечеркивает всё, что писали о советском режиме, потому что такой радости больше не удастся пережить никогда, и ни одному народу.
В 1962 году меня отдали в школу. Родился я в ноябре, и, формально, меня должны были отдать в школу в следующем году, но отец сказал, что нечего мне болтаться во дворе, и пора учиться. Мне купили серую школьную форму, научили быстро одеваться и раздеваться, и серым утром 1-го сентября 1962 года разбудили, ни свет, ни заря. Я ничего не понимал, и хныкал, что очень хочу спать, а небольшое серое радио орало какие-то полународные песни: «Пошла Каролинка до Гоголина…»; «Цики, цики моя скрипка, бум, бум мой барабан…». Вспоминая советское радио, а в то время это было основное средство общения управляющих органов системы с её элементами, я очень хорошо помню, как дядечка приятным и настойчивым баритоном, под фортепианный аккомпанемент говорил: «Встаньте прямо, товарищи! У микрофона преподаватель Гордеев и пианист Родионов. Начинаем утреннюю гимнастику. Ноги поставьте на ширину плеч..». Далее, в дело вступал пианист Родионов: «Трлям-па-па-пам, тарлям-па-пам». «Сесть, встать, сесть, встать… Правой рукой коснитесь пальцев левой ноги… раз, два, и рраз, и два…» - командовал преподаватель Гордеев. «Трлям-па-пам, па- пам-па-пам»- разрывал на части рояль пианист Родионов. «Переходите к водным процедурам, товарищи» - заканчивал преподаватель Гордеев под бравый, трубный советский марш. Всмерть умудоханным советским трудящимся, конечно, лень было делать утреннюю зарядку, их организмы требовали ещё поспать, хоть минутку, а серое радио хотелось, просто, разбить об пол. Каждый день одно и тоже! Зарядка, передовица газеты «Правда», «Пионерская зорька», а в перерывах, тогда ещё, молодой Кобзон завывал партийно-правительственным правильным голосом: «Ррабочий парень, в рабочей кепке»; «Ленин, Партия, Комсомол», или, вот, ещё полународные: «Цики-цики моя скрипка»; «Пошла Каролинка до Гоголина»; «Зеленый горошек душистый такой…» ; или, какие-нибудь, космические песенки, типа: «Смотрит в небо, смотрит прямо в небо звездолет, кто там не был, кто ни разу не был, отправляемся в полет…». После «Утренней гимнастики» с преподавателем Гордеевым и пианистом Родионовым, шла передовица газеты «Правда», и диктор, чаще женщина, объясняла великому советскому народу, что правильно, а что неправильно, и как надо сделать, чтобы было правильно, и не делать так, чтобы было неправильно. Всё было очень серьёзно, а чувство ответственности каждого члена общества перед всеми, и всех перед каждым, лилось из небольшого серого ящика с одной ручкой, непрерывным потоком. Во время чтения передовицы, родители должны были закончить завтрак, и выходить на работу, а то опоздают. Порядки были таковы, что опоздание свыше 15 минут приравнивалось к прогулу. На человека писали докладные, а человек отписывался объяснительными, в которых приводились причины задержки, совершенно невероятные, и приравненные к форс-мажорным обстоятельствам, например, примерзание троллейбусов к асфальту, и прочие небылицы. Главное, чтобы опоздавшего человека не лишили премии. Потом, трубил горн: «Тру-ту-ту-ту, ту-ту..», и начиналась передача «Пионерская зорька». Это надо было уже вставать мне. Передача рассказывала, какие молодцы пионеры, сколько металлолома они собрали, как помогли дояркам или птичницам в далеком колхозе, и какие хорошие отметки получили лучшие ребята из школы, находившейся в самой глубине нашей необъятной Родины. После этой передачи, звучали пионерские песни, типа «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы - пионеры, дети рабочих». По окончании песен, и начала утренних новостей, мне пора было выходить из дома в школу. Вот так, советское радио дисциплинировало советский народ! Всё было расписано по минутам. И не важно, хотел ты это радио разбить об пол, или нет, система заставляла тебя делать так, как ей надо. И ты делал, и не бил радио об пол, потому что боялся остаться без него. Боялся пропустить важную новость, например, о начале космической эры. О запуске очередного космонавта, или сразу двух. Огромная система управлялась при помощи, всего-то, трех рычагов – газет, радио, и зачаточного телевидения. Основным было радио! Моя бабка, по любому вопросу, ссылалась на то, что сказали по радио, и слушала его целый день. В её комнате радио было красного цвета, больше, чем наше серое, раза в два. Отверствие для динамика было заклеено цветастым кусочком сарафанного ситца, а на корпусе была чёрная пластмассовая ручка с надписью «Чувствит», которая регулировала громкость, но не до конца. Наверное, выражение «сарафанное радио» пошло от того, что отверствия для динамиков, на фабрике, выпускавшей примитивные сетевые радиоприемники, заклеивали куском ситца. Отговорив своё днем, достаточно громкими и хорошо поставленными голосами, радио вело передачи и ночью, иногда часов до двух, потом замолкало, а начинало управлять советским народом в 6 часов утра, с Гимна СССР. Засыпая, я часто слышал тихие звуки: «У-у-у-у»-это пела какая-нибудь оперная певичка, заглушенная ручкой «Чувствит», на полную катушку, но ей удавалось прорываться сквозь препятствие в виде угольного сопротивления, и мешать мне спать, когда родители оставляли меня у бабушки, жившей неподалеку от нас, в Докучаевом переулке. По поводу телевидения, в те годы, помню только то, что было всего две программы, телевидение было черно-белым, экран был мутным, а сам телевизор, всё время гудел и дребезжал, как трактор. Отец его постоянно чинил, вынимая из кожуха, или бил по нему кулаком с ругательствами по поводу строчника и других внутренних органов. Как оказалось, это гудел строчный трансформатор, и профессионально нанесенного удара ведущего инженера проекта, «под дых», или «по репе», этому телевизору, хватало на некоторое время. Строчник успокаивался, и задумывался о своем хулиганском поведении, но ненадолго! Телевизор назывался «Знамя».
Кроме строчника, у него ещё постоянно ломалась ручка переключения каналов, хотя канала было всего два, и переключать, особенно, было нечего, но этот, ПТК, как его называл отец, не выдерживал, и этого количества переключений. Просмотр телепередач, практически всегда, сопровождался ругательствами отца, пересыпаемыми такими малопонятными выражениями, как: строчник, ПТК, кинескоп; которые могли восприниматься в то время, наравне, с общепринятыми и стандартными ругательствами. «А! Ё….его..в душу мать …ПТК». Или: « У! Б… строчник, опять, чтоб его разорвало…». Это сопровождалось звуками жестоких побоев, и, однажды, после нокаута, в телевизоре, действительно, что-то взорвалось. Завоняло паленым, и пошел едкий белый дым. Это взорвался огромный и грозный электролитический конденсатор, по своему виду, напоминавший гильзу от артиллерийского снаряда малого калибра. Он, видимо, первым из сообщества несознательных телевизионных деталей не выдержал профессиональных инженерских побоев отца, который точно знал куда надо бить! Телевизор стоял без кожуха, подолгу, потому что отец, постоянно его чинил, что-то перепаивая, и вставляя новые детали. Когда приходили гости с детьми, то кожух выставляли в прихожую. Наши апартаменты в коммуналке были поделены на два отсека: большой, в котором мы жили и спали, и небольшой, использовавшийся, под прихожую, кухню, умывальню и кладовку, и во время присутствия гостей в нашем доме, дети, обычно, играли в этой маленькой комнатке. Туда же выставляли кожух от телевизора – большой деревянный ящик со стеклом и гордой надписью «Знамя». Пишут, что он на выставке 1958 года «гран-при» взял, и, даже, обогнал фирму «Сони». Но это было очень давно. В те годы советская промышленность по части бытовых приборов, автомобилей, да и техники, вообще, шла «ноздря в ноздрю» с «капиталистами», пытаясь обогнать последних. Но получалось не всегда и всё, и на один десяток телевизоров «Знамя» хорошего качества, промышленность в конце квартала, или года, гоня план, выпускала сотню таких, как достался нам, и, даже, гланый инженер проекта, в лице моего отца, не мог разобраться, чего там напаяли на серийном производстве, в конце квартала, озлобленные, и не всегда трезвые монтажники. На выставку под « Гран-при», конечно, попал телевизор «Знамя» отменного качества, в чем я нисколько не сомневаюсь.
Однажды, к нам пришли гости со шкодливым мальчишкой, спокойным мальчиком, и какой-то девчонкой. Шкодливый мальчишка залез в кожух телевизора, и задрав штаны, стал показывать свою голую задницу, приговаривая: «Внимание, внимание, говорит Германия, сегодня утром, под мостом, поймали Гитлера с хвостом». Тогда, это была очень распространенная прибаутка. Девочка, молча, пошла к подвыпившим родителям, и заложила всех соучастников этой телепередачи. Поддавшие родители налетели эскадрильей, отшлепали, каждый свое чадо, и расставили нас по углам, а девочка издевалась над нами - только что репрессированными по доносу: виноватыми, и абсолютно невиновными мальчишками. Она жевала свою «честно» заработанную шоколадную конфетку, шурша фантиком, и говорила: «Так вам и надо! Хи-хи-хи-хи!». Может быть, это воспоминание, напрямую, к телевидению не относится, но уж, что есть! Что запомнил!
Как, потом выяснилось, «Цики-цики моя скрипка, бум-бум барабан», и некоторые другие, были любимыми песнями Никиты Сергеевича Хрущева. Когда, по телевизору показывали какой-нибудь праздничный концерт, то обязательно в кадре был Никита Сергеевич Хрущёв, очень довольный и веселый, при исполнении своей любимой «цики-цики». Почему-то, помнят «хрущёвскую оттепель»! Не знаю, почему, и для кого как, но те годы, наступившие после полета Гагарина, мне запомнились, больше, как «хрущёвский кризис». Оттепель была, наверное, для поэтов, типа Евтушенко, или Рождественского, получавших пайки и премии с кремлевского двора, а людям было плохо. В результате «хрущёвских реформ», которые потом, назовут «волюнтаризмом», исчезла пшеничная мука, и люди простаивали очереди за хлебом. Случилось это после того, как Никита Сергеевич, побывав в Америке, приказал засеять все поля кукурузой. «Догоним и перегоним Америку по мясу, молоку и всему остальному!»- браво обещали газеты, радио и телевидение. Даже, в любимом сатирическом журнале «Крокодил», нарисовали карикатуру, на которой была изображена упитанная советская корова с необъятным выменем, и тощая американская. На этой карикатуре имелась надпись: «Держись корова из штата «Айова». Это было одним из «крепких» выражений Никиты Сергеевича, любившего нагнать понтов на проклятых «капиталистов». Он додумался взорвать самую мощную водородную бомбу в 50 мегатонн, и от этого взрыва содрогнулась Земля. Грозил югославскому лидеру Иосипу Броз Тито отрубить голову за преклонение перед Западом; испортил отношения с Мао Цзе Дуном, чуть ли не до состояния войны; стучал ботинком по трибуне ООН, и говорил, что покажет империалистам «Кузькину мать». Причём тут мать какого-то Кузьмы, империалисты так и не поняли, но стали относиться к Никите Сергеевичу, как к опасному клоуну. Успехи в построении коммунизма, который он обещал построить к 1980 году, на самом деле, выглядели так. Я помню, как мать посылала меня в булочную, и я приносил домой одну, или две буханки «белого» хлеба, отстояв большую очередь, потому что хлеба не хватало, его разбирали мгновенно, и брали про запас, но больше двух буханок в одни руки не давали. Пока, я нес хлеб домой, на расстояние, всего-то, 100 метров от ближайшей булочной, он затвердевал до такого состояния, что им можно было забивать гвозди, что, однажды, сделала мать, прибив мебельный гвоздик, широкая шляпка, которого немного торчала над кухонным столом. Хлеб этот был из кукурузной муки, и ещё, чего-то, напоминавшего столярный или казеиновый клей. По серому радио передавали об очередном успешном запуске в Космос очередного космонавта. Отец приходил с работы поздно, т.к. вечером учился, и каждый вечер крыл Хрущёва на чем свет стоит. А причины были. Начался тотальный дефицит. Абсолютно за всем, надо было стоять в очереди. Пшеничную муку давали по каким-то талонам, которые надо было получать в домоуправлении, по месту прописки. В 1962 году, Хрущев приказал расстрелять голодный бунт рабочих в Новочеркасске. Было убито, по официальным данным, 25 человек, а свидетели утверждают, что больше 100. Это были рабочие, которым директор завода сказал, что, если не хватает денег на мясо, то пусть едят ливер. Бунт состоялся 2 июня 1962 года, после того, как в газете «Правда» было опубликовано «Постановление Правительства СССР о повышении цен на основные продукты питания.» Это был пик хрущевского кризиса, цены повысили, на треть. Мать тихо всплакнула, вопрошая, как теперь жить? В Москве было тихо, никто ничего не говорил, только, однажды, отец, придя домой с работы, сказал, что где-то расстреляли рабочих, и что Хрущев, это уже не партия. Он свято верил в Партию. Талоны на пшеничную муку отменили только в 1967 году, к 50-тилетию Великой Октябрьской Социалистической Революции. Не отменить талоны на муку к этой круглой дате, значило бы перечеркнуть все завоевания великого советского народа. Экономика смогла восстановиться только через 3 года, после снятия Хрущева. Вот, что он натворил в начале 60-х! Черная и красная икра, крабы, многие продукты, любимые советскими людьми, и бывшие в свободной продаже, исчезли навсегда, потому что их продавали за границу на валюту, на которую и покупали недостающее в стране зерно, в той же Америке, чьим коровам угрожали со страниц журнала «Крокодил». Позднее, незадолго до отрешения Хрущева от власти, отец, работавший на авиационной фирме, был приглашен на гостевую трибуну авиапарада в Тушино. На правительственной трибуне находились члены правительства и космонавты, в числе, которых был Юрий Гагарин. Хрущев, видимо, крепко выпил в честь советской авиации, его развезло, и он полез обниматься к Юрию Гагарину. «Юрка! Мы с тобой! Юрка…!»-слышал отец, с правительственной трибуны, и видел, как охранники начали успокаивать Хрущева, который развоевался не на шутку. На гостевых трибунах присутствовали иностранные гости из соцстран, и западные военные атташе с фотоаппаратами. Авиапарады в Тушино были тогда очень серьёзным мероприятием, а тут, такой позор! Охрана вынесла Никиту Сергеевича на руках с правительственной трибуны. Далее, отец видел, как Хрущёва грузили в машину, а он не хотел туда залезать, и начал отбиваться от охранников, и один из них, врезал главному руководителю самой большой страны мира, ногой по заднице, и, тут, Хрущев затих, а его кортеж быстро удалился с парада. Настроение было испорчено, и, вернувшись домой с парада, отец долго ругался, не смирившись с таким позором. Он был партийным, и очень сознательным человеком. Немного успокоившись, отец сказал, что, наверное, Хрущева скоро снимут, если собственная охрана его ни во что не ставит. Хрущева, действительно, скоро сняли. Результат его правления был плачевным. Экономика была подорвана, управление страной дезорганизовано. Он начал, было, какие-то реформы по децентрализации, ввёл Совнархозы (Советы народного хозяйства), которым отдали хозяйственную власть на местах. Но это было сделано настолько неумело и необдуманно, что никто не мог разобраться, кто, и за что отвечает. На моей памяти, отец и люди, приходившие к нам домой, ругали Хрущева на чем свет стоит. Хороших слов в адрес Никиты Сергеевича, я, почти, не слышал, и всегда шло сравнение со Сталиным: «Сталин бы такого не сделал»; «Сталин бы расстрелял». Только расстреливал не сам Сталин, а всё делали, такие вот, Хрущевы. Достаточно вспомнить 20-й съезд КПСС в 1956 году, на котором выступил Никита Сергеевич, и заложил всему миру своего бывшего начальника, умершего 3 года назад! Обычно, так поступают трусы и подонки, но предположим, что Никита Сергеевич совершил это из самых лучших побуждений. Он осудил сталинские репрессии, забыв о том, что это были, в первую очередь, его репрессии. Забыл, начисто, о том, что он творил, прогибаясь перед Хозяином, которого боялся до паранойи. Ну, взял бы и сказал: «Я расстреливал, и репрессировал людей, вместе со Сталиным. Я подавал расстрельные списки Сталину на подпись!». После Трагедии в Новочеркасске людям было ясно кто такой Хрущев. Задумываясь о том, почему нами такое правит, я не могу найти ответа. Ведь, не было ни одного, хотя б, нормального правителя. Не то, что хорошего, или гениального, а нормального! Вот, в США был Рузвельт, гениально, вытащивший свою страну с того света, выигравший 2-ю мировую войну, потеряв, при этом всего 500 000 своих солдат, и приведший США к мировому лидерству. Он выстроил такую систему управления государством, которая до сих пор обеспечивает США лидирующее положение. Попытки повторить эту систему в России окончились крахом. Попытки обойти США в экономической, политической и военной гонке, также окончились крахом. В чем же дело? Почему, в России не было ни одного нормального лидера. Почему, каждый из них, приходя к власти, то кровью зальет, то кризис устроит? Многие пытаются ответить на этот вопрос. Но ответа, так и нет. Я тоже пытался ответить, но, вряд ли, мой ответ будет полным и объективным. И, всё-таки! Кто нами правит, когда страна ввергается в черную дыру кризиса? Это целая элита рафинированных идиотов, которых назначают на должности по признаку «управляемости», такие же рафинированные идиоты. Что такое «управляемость» в их понимании? Это, когда на должностное лицо имеется компромат, чтобы оно не было независимым, и принимало такие решения, которые кому-то нужны, и не принимало бы самостоятельных и правильных решений. Чем больше на такого управленца компрометирующих материалов, тем он более управляемый, и быстрее продвигается по карьерной лестнице. Лидер страны, допускающий такие порядки, неизбежно сталкивается с тем, что в его окружении все такие. Пытаясь, из этого положения выпутаться, правитель начинает беситься, снимать и тасовать генеральчиков и министриков, и становится похож на ребенка, играющего в солдатики! Всё! Маразм! Он запутался! И, всегда, найдутся силы, которые, обязательно, отрешат его от власти, устроив какой-нибудь заговор, и устроят его эти же генеральчики и министрики, цепляясь за власть, которая есть, не что иное, как бич нашего народа. Лидер с гениальными задатками, реализует свои проекты кровопролитием, ужасая историков и современников, а цели этих проектов, почти всегда ложны, и понятны небольшой кучке людей. Обильно полив кровью своё правление, он, обязательно, падет жертвой какого-нибудь заговора, или случая, и, если, при нем, страна продвинется в своем развитии, вперед, то «подснежник», пришедший вслед, обязательно устроит кризис. Вот так и живем: кровь, кризис; кровь, кризис…; Ну, а , сейчас, творится, вообще, что-то непонятное. Ни то, ни сё, или всё вместе?
Нет, что ни говорите, а Сатана существует, и не дает людям расслабляться, и радоваться продолжительное время. Иначе бы, люди жили вечно от радости, но они должны почему-то умирать, и рождаться вновь и вновь, повторяя жизненный цикл до тех пор, пока не научатся жить так, чтобы Сатана не смог испортить настроение, и не вызвал чувство тревоги за кого-то, или за что-то. Ну, не могут люди обустраивать свою жизнь так, чтобы не мешать, и не досаждать друг другу. Не умеют! Ну вот, на то и Сатана, приложивший руку к созданию человека, вместе с Богом. Говорят, что Сатана это злая ипостась самого Бога, и что сначала Сатана был хорошим, а потом поругался с Богом, и стал, то ли искушать, то ли, просто кушать человеков на предмет завладения их душами. Все теории подобного рода служат идиотской отмазкой для прикрытия, и оправдания людьми собственного идиотизма и недоделанности. Зачем думать, напрягаться по поводу обустроения собственной жизни, проявляя ответственность за свои слова и дела? Всегда виноват кто-то! Если, Бог виноват быть не может, по определению, то придумаем Сатану, который виноват во всём. Это, ведь, Сатана соблазнил придурка, а не сам придурок додумался до какой-нибудь подлости или гадости. Но, если вы проявляете ответственность, то кто-то её проявлять совсем не хочет, и создает проблему за проблемой. Вот таким и нужны отмазки, что-де, во всем виноват Сатана. На мой взгляд, во всем виноват сам безответственный чух - придурок, который садиться за руль, купив права, не умея водить машину, да ещё выпив. Только то, что он способен натворить, сев за руль, перечеркнет большую часть деяний и помыслов самого Сатаны, который, вряд ли, додумается ездить на машине, с купленными правами, пьяным или обширянным. Если у придурка нет инстинкта самосохранения, то у Сатаны, явно, превосходящего человека по развитию и способностям, это чувство должно быть. Это, конечно, если Сатана существует. Не будем спорить с церковью в этом вопросе, а примем её позицию, по вопросу существования Сатаны, как она есть. Тогда, получается, что Сатану, сама церковь и породила. Да, куда ей, теперь, без Сатаны-то? Она ж без него развалиться! Народ пугать некем будет, а придуркам не на кого сваливать своё раздолбайство. Ну и всё! Чего в ней делать, в церкви-то? Теперь, понимаете, что следует за моим рассуждением? Ну, ладно, не будем далее. Нет, инквизиции я не боюсь. Пусть жгут, только, чтобы меня в гробу не хоронили, после моей смерти. А труп сжечь, это, нормально. Это надо поощрять. Считается, что в одних людях от Сатаны больше, а в других от Бога. Одни ходят добрые и веселые, а другие злые, глупые и жадные. Добрых и веселых я в последнее время не встречаю. Обычно грустные, мумифицированные, или злые. Мумифицированные, это никакие люди. Зеро эмоций на всё подряд, как роботы. А, вот такие, от кого? Впрочем, даже, у робота могут быть какие-то эмоции, а эти, как мумии, или, как статуи каменные. От них, ни жарко, ни холодно, но настроение они могут испортить в момент, именно своим, каким-то уничтожающим всё живое бездушием. И куда, только, смотрит Термодинамика со своими законами и своей энтропией? Потребляют ли они энергию, и выделяют ли её? Полагаю, что да! Они едят, и ходят в туалет, но абсолютно тупо, как делают всё. Ну, злые, глупые и жадные, они, просто такие, и с ними всё понятно! А эти? Эти опасные. Из них душу вынули, поэтому Термодинамика, и другие разделы Физики отдыхают! Оказывается, если вынуть душу, то Физика уходит на пенсию, и смотрит на это существо со стороны. Представьте тело, организм, не более как симбиоз колоний клеток, прижившихся друг с другом, в виде органов и тканей, и научившихся размножаться и, просто, жить. И всё, и больше ничего! А где цель? Для чего? Тут, даже нового драпового сизо-синего пальто на горизонте не видно! Ну, вот я опять о Марусях, и дядях Андрюшах с тетями Олями. Почему, я всё время съезжаю на них? И почему я начал писать эту книгу, а хотел просто написать рассказ о своем детстве? Находятся ли, эти существа в состоянии гармоничного равновесия потребляя, и выделяя? Они экономичны, не тратят энергию на эмоции, душа им не нужна, у них её нет вообще, или она запрятана под такими слоями капусты, что не доберешься. Будда очень просто решил вопрос. Будучи царевичем Сиддхартхой, он намучался, намаялся, а потом сел под деревом, и успокоился, а став Буддой, пошел всем проповедовать, своё открытие. Ну, что это и есть сама радость. Будда был хороший, а эти, всё-таки, плохие. От их равнодушия исходит какое-то испепеляющее зло, как от нейтронной звезды. А что, может быть, душа сгорела когда-то, пережив невообразимые состояния печали и радости, и сколлапсировала в нейтронную звезду, убивающий всё живое, пульсар или магнетар? Такие существа живут довольно долго и стабильно, как тетя Оля с дядей Андрюшей. А потом, всё-таки, испаряются, производя какое-то количество энергии.
Радость не может быть вечной, её почему-то всегда меньше чем печали, и, полагаю, что за счет таких существ. Научиться жить так, чтобы, практически, не мешать другим, и, чтобы другие тебе не мешали, значит добиться состояния настоящей радости, а не той что приходит к человеку, сидящему под деревом. А что, если помогать? Ну я тебе помог, тебе хорошо, и я рад, что тебе хорошо, а ты помоги мне, и мне будет хорошо, и тебе тоже от того, что мне хорошо. Примерно, как на Кавказе! Это же радость, производная от радости, когда людям хорошо. И, наверное, так и должно быть, в том случае, если люди умные. А, если, злые, тупые и глупые, то они будут гадить, и им будет хорошо, когда тебе плохо, или, вообще никак, но гадить они будут, потому что иначе жить не умеют.
Ну, так вот! Однажды, будучи учеником 2-го класса 232-й средней школы г. Москвы, находившейся на Трубной улице, придя домой с полным портфелем пятерок, в отличном настроении (я не знаю, но бывают такие дни, когда всё у человека хорошо, и радость через край), надо было в такой прекрасный день случиться какой-нибудь гадости. Гадость, это противоположность радости. Войдя в подъезд, я столкнулся с Катиной реактивной бабкой, которая поджидала меня, и этой бабке удалось поймать меня за ухо, которое она мне чуть не оторвала, якобы за то, что я обижал Катю, хотя её внучку я не трогал, потому что мне было некогда. Я занимался получением пятерок и четверок, и, согласитесь, что это вещи несовместимые. Я её, вообще в тот день, и тремя днями ранее, не видел. Хоть, на полиграфе проверяйте! Увидев, у меня кровь на ухе, мать побежала разбираться с этой сумасшедшей бабкой. Я не заплакал от нанесенной мне обиды, боли и несправедливости, а, просто мне, впервые в жизни, было тошно от таких людей, как эта тупая, злобная, глупая, жадная, сумасшедшая старуха - обитательница нашего занюханного двора. Радость кончилась надолго, просияв очень непродолжительное время. В милицию обращаться не стали. Не любил русский советский человек милицию, и всё, всегда решал сам. Катина бабка больше ко мне не приставала, а я перестал гулять во дворе т.к. учил уроки, и был на продленном дне в школе. Уставал ужасно! Какая там Катя, да и в песочнице мне уже было неинтересно. После наглого вранья этой Кати, и конфликта с её сумасшедшей бабкой, мне стали неинтересны эти люди во дворе. Я к ним стал относиться абсолютно равнодушно. Может быть, те равнодушные существа, свойства которых я описывал выше, живут в каком-то другом, понятном и интересном им мире, а здесь их ничего не интересует, как меня перестал интересовать этот двор, ставший для меня чем-то, вроде первичного шума Вселенной, открытого американскими астрономами.
Когда меня отдали в первый класс, я не понимал, какие отметки мне ставят, настолько был мал. Ничего не понимал, а потом, просматривая свои тетрадки и дневник за 1-й класс, выяснил, что, оказывается, неплохо учился, на 4 и 5. В нашей продленке была училка, которую звали Таисия Николаевна. Это было очень злое существо в зеленой кофточке, оравшее и бившее детей. Одного мальчика из нашего класса своими ультразвуковыми криками она довела до потери дара речи. Мальчик замолчал надолго! Мне она чуть не оторвала голову, схватив за чуб (тогда детей стригли под полубокс за 10 советских копеек). Таков был дресс-код! Обязательно, школьная форма, и очень короткая стрижка, под бокс или полубокс. Мотая моей головой туда – сюда, и приговаривая, что для того чтобы праильна писать буквы, надо смотреть в тетрадь, и на доску, в тетрадь и на доску, туда –сюда, туда-сюда, туда-сюда, вверх-вниз, вверх-вниз! У меня потемнело в глазах, закружилась голова, и я, чуть, не потерял сознание. Эту злую тетку в ярко зеленой кофточке, всё-таки, уволили, после многочисленных жалоб родителей. А учительница, наша классная, была очень добрая и правильная, и она постепенно восстановила речь мальчику Вове. Именно, добрым отношением и вниманием. Вова начал говорить отдельные слова, а потом стал с нами играть в футбол рваным кедом на школьном дворе, и, постепенно, его речь восстановилась, и он, уже, нормально говорил, и отвечал у доски. Но, даже эту добрейшую учительницу, Клавдию Сергеевну, однажды, умудрились довести до неистовства. Прямо, перед её столом, сидели на первой парте два мальчишки. У одного из них, приносившего в школу, то ручки с голыми бабами, то жвачки, бывшие тогда чем-то недоступным, Клавдия Сергеевна отняла золотую цепочку, с медальоном, которую этот мальчишка притащил, зачем-то, в школу. Отняв у него золотую цепочку, Клавдия Сергеевна обязала явкой его родителей, сказав, что цепочку отдаст им. Родители этого мальчика мотались по заграницам, и этот маленький гавнюк строил из себя, чуть ли, не Уэлльского принца. А мальчик, сидевший с ним за одной партой, был склонен ко всякого рода подленьким поступкам. Разумеется, он запал на эту цепочку, дождался пока внимание Клавдии Сергеевны и его соседа по парте отвлечется от вожделенной добычи, стянул её с учительского стола, и положил себе в рот. Мне бы в голову не пришло сотворить такое, а этой маленькой гниде, пришло! Заметив пропажу цепочки, которая, наверное, стоила несколько учительских зарплат, Клавдия Сергеевна немедленно начала расследование, которое длилось совсем недолго. Она, тут же, догадалась кто это сделал, и вызвала маленькую гниду к доске, а так как цепочка была у него во рту, то отвечать у доски он не смог. Если злую воспитательницу продленного дня- Таисию Николаевну, когда она била детей, ни за что, ни про что, мы ненавидели, то Клавдию Сергеевну, любимую всем классом, в данном случае, мы поддерживали, т.к. все к тому времени были октябрятами, и носили красные октябрятские звездочки с изображением кудрявой головы маленького Володи Ульянова. Это обязывало ученика средней школы №232 г. Москвы к кристальной честности. Нет! Клавдия Сергеевна его не била! Она на него кричала, и сильно трясла за плечи, спрашивая, понимает ли он, что он наделал? Но эта маленькая гнида, вряд ли, понимала, что совершила не только кражу, а что подставила хорошего человека - свою учительницу. Не знаю, в какой семье рос этот мальчик Вова, но видимо, в этой семье такие поступки поощрялись, и не сомневаюсь, что родители, если и наказали его, то не за то, что он украл золотую цепочку с учительского стола, а за то, что попался. Воры бывают разные! Бывают честные, которые крадут у людей, бесящихся с жиру, и эти люди не очень- то и переживают за своё украденное имущество т.к. оно их угнетает. В самом деле! Зачем человеку столько вещей? Он к ним не притрагивается годами, и вещи валяются, захламляя жилище, а хозяин тащит всё новые и новые! Честный вор не украдет у врача, или учителя. Не станет обижать артиста. Честному вору всегда есть у кого красть. Но воры бывают и бесчестные. Если, раньше, честным вором полагалось быть для того, чтобы называться вором в законе, что для всех воров было необходимо, то бесчестных воров ни во что не ставили. В зонах таких, обычно, петушили. Но это было тогда, очень давно. А сейчас, даже вора нормального не встретишь. Клавдия Сергеевна, всё-таки, вытрясла золотую цепочку у маленького бесчестного вора Вовы. После этого случая, с ним никто в нашем классе не разговаривал, и не играл в школьном дворе, и этот Вова стал дружить с какими-то старшеклассниками хулиганского вида. Вобщем, у него, уже в те малые годы, был свой «бубновый» интерес, и, видимо, так начиналась его воровская жизнь. След его давно потерялся, не знаю, что с ним стало, и допускаю, что он стал нормальным человеком, в силу своей наивности.
Сретенская шпана славилась на всю Москву. Она была какой-то, особенно, дерзкой, отличаясь от обычных людей, по одежде и манерам. Все носили кепки-лондонки с пупочками , широкие клешеные шкары(брюки), заправляя их в сапоги, голенища которых были закатаны белой изнанкой наверх. Эти сапоги назывались прохоря. А шкары были настоящим инженерным творением. В них было очень много карманов и карманчиков, соединявшихся между собой хитрыми ходами, позволявшими заныкать, или скинуть сворованную добычу. Карманы и кармашки были, также, и для ножичков, заточек и финок, которыми вор мог и пырнуть, если чего, быстро выхватив холодное оружие, ничем себя не выдававшее в шкарах. Любимой добычей московской шпаны с улицы Сретенка, были пьяные, валявшиеся на улице, или подвыпившие мужички. В поддатом виде, на Сретенке лучше было не появляться. Если сретенские ухари в шкарах, прохорях и лондонках «подружились» с каким-нибудь подвыпившим мужичком в день его получки, то, совершенно точно, они его доделают, оставив ему деньги на проезд. Честные это воры или нет? Полагаю, что, вполне, честные. Даже, на проезд оставляли. Придурку, в день зарплаты, надо не в пивную идти, или в подворотню с незнакомыми ребятами, а думать о своей семье. Если, придурок пошел пропивать зарплату, значит, он может себе это позволить т.к. его семья ни в чем не нуждается, денег у него куры не клюют, и с него не убудет. И вот, это животное, захотевшее острых ощущений в день получки, протрезвев, идет в милицию: «Меня огра-а-абили, а жена дома сковородкой лупит». Я бы издал закон, позволяющий правоохранительным органам не принимать заявлений от таких потерпевших, да и всё равно, менты отказной напишут, что деньги сам потерял, а, если, побили, то упал с высоты собственного роста 10 раз подряд! В нашем дворе жил один такой парень по кличке «Гаечка». Он приставал ко всем молодым соседским женщинам, и, однажды, огрёб, что называется «за дело», от моего отца таких люлей, что, практически, перестал подолгу слоняться в нашем дворе, и находился, больше, на Сретенке, среди своих друзей. Однажды, он исчез, и больше, не появлялся. Старухи на дворовой лавке рассказали, что «Гаечку» поймали вместе с другими ребятами с соседнего двора при попытке ограбления. Старухи эти знали, всё, и про всех, заменяя собой современные базы данных и, отчасти, компьютеры. Даже, и тут есть какие-то аналогии.
Советская школа, на учеников младших классов действовала, как-то, оцепеняюще. Хулиганов в то время было мало. Мы - малышня, очень боялись директора - солидного дядечки в двубортном костюме, и старались не попадаться ему на глаза. При входе в школу, всегда стоял местный дурачок в черном плаще, кепке и резиновых ботах. Он нас строил и загонял в школу, и звали его Роба. Он жил в соседнем со школой №232 г. Москвы, большом доме. Его никто не просил загонять нас на уроки, и стоять при входе в школу в резиновых ботах, и в школе не работал, точно. Он грозил нам своим кривым и длинным указательным пальцем, и мы его, тоже, очень боялись, но, только в первом классе. Нас пугал этим Робой, какой-то алкаш с собакой из того же дома, говоря: «Вот скажу Робе, он вам даст!»; а Роба нас пугал этим алкашом, объясняя: «Вот, этот человек, скажет мне, и я вас убью». Однажды, «патрон» Робы натравил на меня свою огромную овчарку. Убегая от неё, я упал в грязь, но она подбежав ко мне, даже меня не тронула, просто понюхала, лежащего на газоне ребенка, и пошла к своему хозяину, отчетливо, сказавшему своей собаке: «Фас!», в мой адрес. Собака оказалась умнее этого идиота, и не выполнила команду, а то мне было бы очень плохо. По окончании эпизода, у меня, вообще, прошло чувство страха, по отношению к этим подонкам, пугавшим детей, около нашей школы, и в школьном дворе. Я перестал бояться, и Робу, и собаку. Этой собакой, алкаш травил всех детей, опаздывающих в школу, и пытавшихся пролезть через дыру в заборе. Возможно, это и были педофилы, потому что их интерес к детям объяснить было ничем другим нельзя, но мы тогда не имели никакого представления о том, что есть такая острая социальная проблема. Перейдя во второй класс, и попривыкнув к школе, мы, поняли, что ничего страшного в этом Робе нет, и стали дразнить его, и кидаться в него снежками. Потом, этот дворовый дурачок куда-то делся. Сейчас, такие люди встречаются редко, по причинам, которые я разобрал выше, а в те годы, они составляли часть московского колорита. Как же, во дворе, да без дурачка? Обязательно, должен быть дурачок, как предмет развлечения общественности, свойства которой, тоже, были описаны выше. Вобщем, сгинул этот дворовый дурачок, пасшийся около нашей школы, и ходивший в резиновых ботах, черном плаще и кепке, зимой, весной, осенью и летом. Но, вместо него, обязательно, должен был появиться другой дворовый дурачок, т.к. такое место не бывает пусто, и любая система, всегда заполняет свои дырки шариками. Если есть дырка для дурачка, то шарик в виде дурачка, обязательно в неё попадет! Даже, физики что-то писали про электронно-дырочную проводимость. Так, что спорить с ними не будем, как и с церковью. Спорить с догматами -время терять. Нового дурачка я не застал, так как мы переехали в другой район, и там были свои дурачки. Да! Московские дурачки, как ни говорите, были ни с чем несравнимым колоритом. Обычно, их звали «Ваня». У нас в Щукино, Вани было целых два. Они «курировали» разные дворовые объединения, и между собой никогда не встречались, что, косвенно подтверждает теорию электронно-дырочной проводимости, т.к. у каждого электрона своя орбита вокруг атомного ядра, и встречаться им незачем, и не положено, потому что они заряжены одинаково, и должны отталкиваться друг от друга. Народная мудрость подтверждает этот вывод пословицей: «Двум медведям в одной берлоге тесно». Это я ещё раз напомнил о том, что Вселенная состоит из аналогий. Надо, только, присмотреться, и найти их. Если что-то завелось в одной среде, то аналог должен быть, и в другой. В новостройках уже было всё по-другому, дворы были крупнее, имея условные границы. Один дурачок был Ваня-Гамалей. Его звали так, потому что он жил на улице Гамалеи. Он всем объяснял, что он хороший, и кидался на ноги женщин, одетых в капроновые чулки с криком: «Капорн, капорн…», чем очень их пугал. Осознав, что он сделал нехороший поступок, испугав женщину, Ваня, стоя на коленях, просил у неё прощения: «Ваня хороший, Ваня больше не будет…». Иногда, исчезал надолго, а потом исчез насовсем. Он был маленький, и гулял по всему Щукину, от одного магазина к другому. Другой Ваня был очень большого роста. Он никогда, ни с кем не разговаривал, потому что не умел говорить, а только мычал, и ходил туда-сюда, по улице, вобщем, никому не мешая. Иногда, он убегал от собак широким шагами, забрасывая далеко вперед свои длинные ноги, и, крича, диким голосом, с переливами: «А-а-а-а!». Ваня - длинный очень боялся собак, и, убежав, от этих злобных тварей, которые понимали, что кусают за ноги больного человека, неспособного дать отпор, прятался в помойке, из которой его потом выгоняла дворничиха. Она на него орала матом: «Вылезай из контейнера на х…! Вылезай, м..ла!». А он боялся ещё больше, и орал от страха, ещё громче. Это действо продолжалось часа по два, а то и по полдня, когда дворничиха была, особенно, злая, и привлекала к изъятию Вани-длинного из мусорного контейнера местных дворовых пьяниц, только и, думавших, у кого стрельнуть денег на выпивку, или, кто бы налил. Они переворачивали контейнер, но Ваня орал таким благим матом, и так крепко цеплялся, что вынуть его из контейнера не представлялось возможным Когда церемония затягивалась, то вызывали милицию, Ваня ей доверял, и сдавался только милиционерам, сажавшим его в коляску мотоцикла. Полагаю, что ему нравилось кататься. У дворничихи, разбиравшей помойку от наших пятиэтажек, был сын, который вечно хотел кушать. Отвечая на вопросы сверстников, почему он всё время жрёт, он говорил: «Ну, глисты у меня, глисты! Глистоносец я!». Её сын был рыжий, и, когда он клянчил у матери, ковырявшейся в помойке, деньги на мороженное, или на кино, она на него орала на весь двор матом: «Ну, пошел отсюда рыжий … Ты жрал, а я ещё не жрала!».
Третьего дурачка звали Арлекина, потому что он орал на всё Щукино: «Аррра-Арлекина! Сьерра-маэстро, Фидель Кастро!» На просьбы прекратить орать, он обычно отвечал: «Санта Мария? Че Геваррра-а-а!». Арлекина был, явно, помешан на кубинской революции, и больше ни в чем участвовать не хотел. С первыми двумя, он, тоже, никогда не пересекался, что является ещё одним подтверждением теории электронно-дырочной проводимости. Ну, не пересекаются электроны друг с другом. Не положено! А, когда они занимаются проводкой электрического тока, то каждому из них, в данный момент времени, Создатель нарезал по дырке. Правда, есть одно место, где они, всё-таки, все в одной куче. И тихие-безобидные, и буйные. Это место - психиатрическая больница - аналог черной дыры, где Физика, снова, в отпуске т.к. она не в состоянии объяснить, что там происходит. Попробуйте сами объяснить, что происходит в дурдоме! С ума сойдете, как физики, пытающиеся объяснить то, что происходит в черной дыре. Как видите, опять аналогии. Я тут ничего поделать не могу, потому что так устроена Природа, а я, всего лишь, маленькая её часть, а, вот, черной дыре, всё равно, электрон ты, или протон. Ещё один безобидный дурачок жил в районе метро «Сокол», в те годы, ближайшего к нам метро. Щукинским, он уже не считался, потому что жил на Соколе. Он целыми днями маршировал по площади у м. «Сокол», и напевал военные марши. Когда, прохожие его спрашивали, не устал ли он, то ответ был таков: « У меня сегодня необыкновенная ллёхкость в ногах».
Дурачки эти были безобидные, и способствовали снятию стресса с публики. Было о чем поговорить. Сегодня Ваня-Гамалей отколол, то-то, а вчера, это. Теория электронно-дырочной проводимости, кое-что, безусловно, объясняет. Это значит, что, сколько дурачков в том, или ином районе Москвы зафиксировано, то столько для них и дырочек, как было отмечено выше, по тексту данного произведения. Сейчас, таких безобидных дурачков уже не встретишь. Зато, злобных и скрытых идиотов, полным полно, а это значит, что для каждого их них должно быть по дырке, и провалились бы они, скорее, туда, на хрен, и не вылезали бы! Полагаю, что Создатель, пока занят чем-то другим, а про дырки для злобных и скрытых идиотов подзабыл. Я напоминаю! Создатель! Прочти эти строки! И вспомни о своих созданиях, по-своему, несчастных, потому что, чего хорошего, быть скрытым и злобным идиотом! Придумай для них работу, и обеспечь их дырками! Пусть, они, лучше, какой-нибудь ток проводят! Или скажете, что Сатана, снова, во всем виноват? Ну, тогда, если это его создания, то пусть он их заберет с собой, прямо, в свою черную дыру! Наверное, наступит время, когда у нас научатся лечить скрытые и злобные формы идиотизма, а пока, для таких существ нет людского аналога черной дыры в виде психбольницы для злобных и скрытых идиотов. Ведь, как получается! Говоришь с ним, он, вроде, выглядит, как нормальный, соглашается, ножкой шаркает, руку жмет, головкой кивает. А там…такоое…! И бежит тебя закладывать, или стоит, и думает, пока с тобой любезничает и соглашается, как тебе насрать, да так, чтобы ты утонул. С удовольствием, выклянчил бы, назад у теории дырочной проводимости безобидных дурачков из моего детства, обменяв на них современных злобных и скрытых идиотов.
«Колхозный» этап моего детства кончился, и начался «Щукинский». Мы переехали в пятиэтажку, на самый первый этаж длинного блочного дома. Переезжали летом, и родители меня уговорили побыть две смены подряд, или, ровно, два месяца в пионерском лагере, для того, чтобы я им не мешал переезжать на новую квартиру. Они обещали мне подарок! Когда меня забрали из пионерского лагеря, то подарок действительно был! Очень красивый, пушистый котенок, светло-серого цвета с изумрудно-зелеными глазками. Кличку ему дали «Пушок». Я, действительно, был рад такому подарку, отработав его за 2 смены пионерского лагеря. Пионерский лагерь назывался «Сокол», находился он, рядом с деревней Петрищево, где немцы казнили Зою Космодемьянскую в войну. Лагерь был благоустроенный, от авиационного завода, на котором работали родители, а перед клубом стоял настоящий самолет «Як-18» , и вертолет «Як-24», который назывался «Летающий вагон». В нем устроили пионерскую комнату, в которую никого не пускали. Пионеры, как самые любопытные создания, толклись вокруг этого «Як-18», пытаясь по очереди залезть в кабину, и что-нибудь отломать от приборной доски. Когда очередь дошла до меня, на приборной панели зияли одни дыры, но я всё-таки, нашел ма-а-аленький приборчик со стрелочкой и выкорчевал его, исполнив свой пионерский долг. К концу лета, новый самолет «Як-18», был похож на истребитель времен войны, побывавший в бою с целой эскадрильей немецких ассов. На нем не было живого места, до такой степени его уделали пионеры, а с боков свисала драная обшивка, куски которой также отрывали на сувениры. Циферблаты некоторых отломанных с самолета приборов светились в темноте, потому что были покрашены фосфорной краской, и мальчишки, уже, после отбоя , в палатах, показывали это чудо друг другу под одеялами, пряча свои сокровища от вожатых, которые, если замечали, у какого-нибудь ребенка прибор, отломанный от выставочного самолета, сразу отнимали его, и сообщали родителям. В пионерском лагере я попал в отряд к детям, которые были старше меня, года на два или три, естественно, выше ростом, и сильнее, физически. Меня никто не обижал, за исключением одного парня, который ходил за мной по пятам, дергал меня за подбородок, и говорил: «За испуг, саечку! За испуг, саечку!». Ребята говорили ему, чтобы он отстал от меня, потому что обижать маленьких нехорошо, а он, чувствуя свою безнаказанность, продолжал свои «саечки», и однажды, нарвался. Сделав мне очередную «саечку», довольно-таки, грубо и больно, да, ещё, сразу после подъема, в палате, где мы спали, он не ожидал, что в ответ я его тресну кулаком, прямо по носу, из которого ручьем брызнула кровь. Я продолжал бить этого парня крепко сжатыми кулаками, а он забился в угол, хотя был выше меня головы на две. Ребята оттащили меня от него в связи с тем, что у него лилась кровь, и он забрызгал ей весь пол, свою кровать и кровать парня, спавшего рядом с ним. Позвали вожатого, который отвел его в медпункт. На следующий день, на физиономии у этого парня светились синяки, подсаженные мной. Он меня боялся, и, даже, не пытался взять реванш. Никаким боксером, я не был, никто меня драться не учил, а просто этот парень довел меня до ручки, и я его отделал от всей души. Меня в отряде зауважали, и этот мой поступок стал лагерной легендой. Пионеры несколько смен подряд рассказывали друг другу, как малыш отделал дылду. Было в этом парне что-то от зарождающегося злобного и скрытого идиота. Стадию идиотизма, в том или ином виде, переживает каждый ребенок, по-своему. Обычно, это ограничивается мучением животных, или издевательствами над своими сверстниками, которые младше, или слабее, но в нормальном ребенке эта стадия проходит быстро, а в будущем, конченном, злобном и скрытом идиоте, она не проходит, а может, только, затихнуть на время. В самом деле, не будет же ходить нормальный парнишка за ребенком, гораздо младше его, дергать за подбородок, примерно каждые полчаса, и говорить: «За испуг, саечку! За испуг, саечку!». Я, конечно, оптимист, но в меру! Доверчив и наивен, тоже в меру, но в данном случае, не готов был предположить, что этот парень, когда-то станет нормальным, и способен будет родить и воспитать достойное потомство. Он жил в Щукино, недалеко от нас, и я про него всё знал. Он, потом, сел за кражу, так и оставшись злобным и скрытым идиотом. Всё-таки, злобный и скрытый идиотизм явление наследственное. Лечится ли он побоями? Возможно, и лечится, но моих детских усилий, приложенных к данной социальной проблеме, явно, оказалось недостаточно. Поэтому, когда в армии не знают, что делать с, так называемой, дедовщиной, то я в это не верю. За «дедовщину» надо пороть перед строем, как это было в царской армии. Лупить, что есть сил, и злобный и скрытый идиотизм, хотя бы, затихнет надолго, т.к., по своей природе, он достаточно труслив, и нагл, только тогда, когда не получает отпора. Пребывание в пионерском лагере существенно обогатило мой жизненный опыт. За полных две смены, я уже научился разбираться, кто «праильный пацан», а кто «непраильный». В лагерь, я отказывался ездить, категорически, побывав там ещё один раз на следующий год. Да и не было нужды. Наша семья, каждый год, ездила отдыхать в Геленджик. В Черном море я и научился плавать. Учился недолго, и, едва, держась на воде, я поплыл вперёд. Бабушка, которая была со мной, потеряла меня из вида, потому что на пляже и в воде было очень много народа. Я поплыл к буйку, ограждающему место купания. Дальше заплывать было нельзя. Я еле доплыл до буйка, и совершенно выбился из сил. Ухватившись за буек, я перевел дух, и посмотрел на берег. Не могу сказать, сколько было метров до берега, спасателям лучше знать, но бабушка, как мне показалось, была очень далеко, и выглядела совсем маленькой. Она что-то кричала, и махала мне рукой, чтобы я плыл назад. Я отдохнул ещё немного, и поплыл назад. Обратный путь я преодолел легче, так как уже прилично держался на воде, но, по окончании плавания, очень устал. Мне, разумеется, попало. Бабушка обещала отправить меня в Москву, если я буду ещё трепать ей нервы. Мне было лет 10, и я не понимал, что такое «трепать нервы». Жили мы тем летом 1965 года в Геленджике, целых два месяца. На второй месяц приехали мои родители, и мы продолжали заниматься тем, чем, обычно занимаются все дикари. Мы купались в море и ездили на экскурсии, или самостоятельно ходили в горы. Отдых тех лет сопровождал режим, почти, такой же, как в городе. С утра надо было встать, и пройти в столовую «Дружба» для приема пищи на завтрак. Советские столовые никогда не отличались разнообразием ассортимента, и, если прийти позже, то можно было, вообще, остаться без завтрака. Ходили семьями. Часть семьи стояла в длинной очереди, а часть занимала столы, так, что, получившим еду, и не занявшим стол заблаговременно, присесть было некуда. Бывало, что люди с подносами, нагруженными едой, толклись или бродили по залу столовой в поисках места, но присесть было негде. Посещения столовой «Дружба» меня очень раздражали. Готовили там невкусно, и над раздачей, висела надпись: «Вас обслуживают студенты сыктывкарского кулинарного техникума». Посещения столовой «Дружба» 3 раза в день, на завтрак, обед и ужин, раздражали не только меня, но и других детей, которые плакали в этой давке, и отказывались есть невкусную еду. Однажды, я наблюдал, как за соседним столиком, бабка макала своего внука лицом в миску с манной кашей, приговаривая: «Ешь, ешь, ешь…!». Внук вырывался из-под бабкиной руки, и взывал: «Ну, я не хочу..!». Бабка хватала внука за голову и продолжала его макать, а внук, снова вырывался, и взывал: « Ну, я не хочу..!». Это продолжалось, довольно долго, но победила, все-таки, бабка, скормившая внуку ненавистную манную кашу, которую готовили студентки сыктывкарского кулинарного техникума. Наверняка, эта каша была с каким-то привкусом, и по этой причине внук отказывался её есть. Этот привкус, видимо, образовывали прогоркшие комбижиры. В той столовой всё было с каким-то привкусом, и я тоже нередко отказывался есть. Но меня не макали в суп и кашу, а говорили просто: «Ну, сиди голодный!». Предложить было нечего, и столовая подобного рода, была одна на весь город. Были ещё какие-то рестораны, но в них, попасть на обед было нереально. Советский общепит не заботился о расширении своей деятельности. И этого хватало, а качество пищи, вызывавшее у людей отрыжку, изжогу, и гастрит, никого не волновало. Походив в столовую «Дружба», мамы и бабушки, снимавшие комнатки у хозяев, и, желавшие отдохнуть от московских очередей и кухонь, всё-таки переходили на домашнее питание, покупая продукты в геленджикских магазинах, выстаивая очереди, и готовя еду на кухнях у своих хозяек. Здоровье семьи было важнее. Отдых на море тех лет, конечно, не сравнишь с теперешним, но люди, все-таки, ехали для того, чтобы зарядиться теплом и Солнцем на целый год, потому что промозглая московская погода, вечно серое небо, и трудовые будни под сарафанное, или серое радио, доставали и выматывали людей до изнеможения. Было очень мало предприятий, которые бы не строили своих домов отдыха на морях СССР, а Черное море было самым популярным! Комфорт и питание в домах отдыха были несравненно выше, чем житие диким образом, но, последнее давало людям ещё и некий глоток свободы от режимной жизни, несмотря на посещение столовой «Дружба», и муки в дороге. Для того, чтобы улететь самолетом, или поездом, люди, не позаботившиеся о билетах на обратный путь, писались в очереди в железнодорожные или авиационные кассы, и выстаивали ночами. СССР, вообще, был страной очередей. Очередь могла возникнуть на ровном месте, стоило какому-нибудь продавцу вынести ящики на улицу, и начать продавать, не важно, что: огурцы, виноград, рыбу; как тут же выстраивалась очередь: «А что дают?». Этот праздный вопрос раздражал, в том числе и тех, кто его задавал. Если ты спрашиваешь: «А, что дают?»;, и становишься в очередь, то это значит, то, что «дают» , тебе было не нужно, и ты встал, потому что встали все, кто шел мимо, им достанется, а тебе нет! Это было, наверное, главное отличие советского человека от остальных людей. Так приучила власть. Это был ещё один рычаг управления, называвшийся тотальным дефицитом. Даже, если чего-то было вдосталь, то очередь была ещё больше. Сейчас, понятно, что Госплан, планировал всего достаточно, а дефициты создавали местные управляющие органы, чтобы на них наживаться, брать взятки, и унижать людей, показывая, что обычный человек - никто, а партийный или торговый работник, это, кто, потому что он имеет прямой доступ к дефициту.
В «Щукино» я познакомился с новыми ребятами. В нашем районе, имеются действующие шлюзы Канала им. Москвы. Когда, через них поднимали, или спускали корабли, то, около шлюзовых ворот начиналась «бурлячка». Если, ты хотел доказать пацанам, что ты «праильный» и «наш», то ты обязан был прыгнуть в бурлячку, и успеть вынырнуть, пока тебя не засосало. Бывало, что пацаны тонули, но редко. С дамбы, около шлюза, нас гоняли матросы, охранявшие шлюз, а мы, всё равно, везде лазили, прыгали в «бурлячку», и по мосту, над шлюзовыми воротами, перебегали на ту сторону Москвы-реки, потому что там был Тушинский аэродром, охраняемый солдатами, и там было ещё интереснее, чем на шлюзах. А, еще, на той стороне, по утрам, около дамб, клевали огромные судаки и щуки. В Москве-реке, в те годы, чего только не водилось, потому что вода была очень чистая, и всё лето, мы проводили, либо на песочках - большом, диком песчаном пляже, либо переправлялись на лодках в Строгино, которого, тогда ещё не было, а стояла небольшая деревня. Не поверите, но, рядом с этой деревней, на месте нынешнего Строгино были поля, засеянные овсом, а посреди строгинского озера были острова, на которых любили уединяться влюбленные парочки. В Щукино была большая лодочная станция и причал для речных трамвайчиков. Лодки мы брали напрокат, оставляя паспорт в залог, а так как были малолетками, то, лодки могли брать только старшие ребята, которым уже было 16 лет, и они имели паспорт. Им с нами было возиться неинтересно, и они брали нас на тот берег нечасто. На лодочной станции в залог брали, также и деньги, и часы, которые мальчишки тырили у своих родителей для того, чтобы взять лодочку, и показать другим, что ты большой и самостоятельный. Полагалось курить! Это, для того, чтобы быть старшим, а не салагой. Обычно, просили старшего пацана купить папиросы. Покупали сигареты «Южные» по 7 копеек, имевшие в народе прозвание «Гвоздики», или всеми любимый «Беломор». На большее не хватало денег, т.к. и эти, были оторваны от школьных завтраков, или денег «на кино». Чтобы тебя уважали, надо было ещё поймать, что-нибудь этакое: судака, сома, или щуку. Это была, как бы, вторая стадия посвящения в «праильные пацаны». А третья, и самая опасная, заключалась в том, чтобы переплыть Москву-реку, и не попасть под катер, или какое-нибудь большое судно. Можно было попасть, и на катер речной милиции. Когда, они патрулировали акваторию, то заплывших далеко пацанов, или подвыпивших граждан, забирали без разговоров. Интересно было в Щукино тех лет. Никакой дачи не требовалось, потому что мы целые дни проводили на Москве-реке, или на её заболоченном притоке, который тёк параллельно железной дороге из Покровско-Стрешневских озёр, и впадал в Москву-реку, около шлюзов. Это была живописная, заболоченная речка, с камышами, в которых , чего только не водилось, а на берегу находились коттеджи - остатки деревни «Щукино». Мы там очень сильно хулиганили, ловили лягушек, тритонов и пиявок, и у каждого из нас обязательно была рогатка, или приспособление в виде пистолета или автомата, с резинкой для стрельбы пульками, согнутыми из проволоки. Такая пулька летела далеко, довольно точно, и била больно. Играя в войну, мы стреляли друг в друга такими пульками, испытывая тягу к дальнейшему совершенствованию в области огнестрельного оружия. Мы научились мастерить «поджиги»-простейшее огнестрельное оружие, технология изготовления, которого была продемонстрирована в кинофильме «Брат-2». А вы думаете, откуда Бодров научился мастерить поджиги? Всё это было известно советским мальчишкам, отцы которых «бороздили просторы Космоса». Главное, было достать медную, а лучше стальную трубку, расплющить молотком один её конец, залить его жидким свинцом, добытым из брошенного на дороге, автомобильного аккумулятора, и сделать в трубке дырочку сверху для поджига заряда. Трубка крепко приматывалась проволокой к деревянному прикладу, выпиленному в виде пистолета, забивалась, под основание, серой, наструганной со спичечных головок, заряжалась шариками от подшипников, забивалась пыжом из нажеванной газетной бумаги. Заряд поджигался теми же спичками, и… начиналось! «Ба-бах, ба-бах»- разносилось по всему Щукино. Это «праильные» щукинские пацаны, стреляли ворон, которых в обширных лесопарках нашего района было несметное количество. Поймав пацана с поджигой, если ему уже было 14 лет, милиционеры, могли его и посадить в колонию, потому что поджига относилась к разряду огнестрельного оружия. Но, нас, практически, никто не ловил. Милиции, тогда было очень мало, и она, едва успевала разбираться с серьёзными делами. Не менее популярным развлечением была игра в «расшибалочку». Это уже на деньги! Чертили мелом, или кирпичом, черту на асфальте, на черте треугольник, в который клали монетки вертикальной стопкой. Участники игры ставили свои монетки по 1, 3, 5, 10, 15, 20, копеек, а, иногда , и полтинники, «на кон». Вобщем, у кого сколько было. Рисовали вторую черту на асфальте, метрах в 10, от первой, и с её рубежа, кидали свои свинцовые биты навесом. Надо было попасть битой в стопку монет, и разбить её. Первый, кто это сделал, получал право лупить своей битой по монетам. Выиграть монету, значит ударить по ней так, чтобы она перевернулась. Если, пацану не удавалось перевернуть монету ударом биты, то он уступал очередь конкуренту. Кон длился до тех пор, пока все монеты не были выиграны. Везло самым ловким пацанам-мастерам. Монеты, побывавшие в «расшибалочке», легко было узнать. Эти монеты были изуродованы, почти, до неузнаваемости, но по-прежнему, находились в обороте. Иногда, когда монета, была совсем на себя не похожа, продавщицы отказывались её брать. Но беды в том не было. Копейку, и три, проглатывали автоматы с газированной водой. Они не спрашивали, была эта монета в «расшибалочке», или нет. Им было всё равно, как и телефонному автомату, глотавшему любую двушку, и не всегда выполнявшему свои обязанности за столь малую деньгу. Свинцовые биты, выплавляли на кострах из, тех же, брошенных автомобильных аккумуляторов. Надо было разобрать аккумулятор, разбив его кожух, вытащить оттуда свинцовые пластины, наломать их в стальную столовую ложку, и нагреть над костром, чтобы расплавить свинец, а потом отлить жидкий свинец в круглую или овальную форму, в песке. Получалась готовая бита, служившая для игры в расшибалочку, а также для утяжеления кулака, в случае драки дом на дом, или улица на улицу, что случалось постоянно. «Щукинские» дрались с «роговскими», или ещё с какими-то, с ВИЭМа (это в районе м. «Октябрьское поле»). Старшие ребята, дрались, обычно, за своих девиц, втягивая в разборки свой дом, а то, иногда, и улицу. Кого-то, кто-то, куда-то проводил, и огреб от местных, т.к. был в одиночестве. И тут начиналась «война». Всем хотелось отомстить за нашего, и побить тех, кто его обидел.
В нашем доме, тоже был свой дурачок, причем один на весь двор! Ну, полагалось так! Наследие старой эпохи в виде первичного шума Вселенной! Ничего тут не поделаешь. Этот дурачок, даже, где-то немного работал, и у него была жена, которая вышла за него замуж из-за московской прописки. Вобщем, положено, и он был! Значит, в нашем доме была для него дырочка. Звали его Володя. Он играл с нами во дворе, иногда, возглавляя наши «военные» походы на соседний пятиэтажный дом, и у него была слепая мать, выходившая гулять во двор, и сидевшая на лавочке, возле подъезда. О! Володя очень сильно помогал, когда нам приходилось тяжело в рыцарской войне. Насмотревшись «Александра Невского», мы надевали на головы кастрюли, это были рыцарские шлемы, делали щиты и мечи из деревяшек, и сражались дом на дом. И, вот, когда нам приходилось тяжело, и нас было очень мало, а их много, в дело вступал Володя. Он брал какую-нибудь большую дубину, или доску, и с криками: «А-а-а! Перебздели! А-а-а, побежали!»; опрокидывал вражескую атаку. В однокомнатной квартире жил инвалид детства Володя, его слепая мать, тоже инвалид, и жена с ребенком от первого брака - мрачной девочкой, которая с нами не общалась. Вобщем, «колхозная» история повторялась! Щукинские жители были переселенцами с Красной Пресни, где сломали бараки, и переселили из них людей в пятиэтажки. По сути, те же бараки, только с удобствами не во дворе, и не на этаже на несколько семей, а для каждой семьи, отдельно. Маленькие комнатки с низкими потолками давили на советских граждан. Было тесно, однако, получившие новые квартиры в блочных, или панельных пятиэтажках, были на седьмом небе от счастья! Граждане срочно начали забивать свои жилища новой мебелью, и бытовой техникой, гоняясь за лучшими её образцами. «У тебя какой магнитофон? «Яуза? А мы «Комету» купили». Закончилась хрущёвская эпоха, и началась брежневская. Было всё ровно. Власти источали какое-то спокойствие и размеренность, передававшуюся трудящимся. Полеты в Космос стали обыденным явлением, и к ним добавлялись победы советской космической автоматики в лице автоматических станций «Луна», «Венера», и знаменитых «Луноходов». Да, это было чудо! Военная мощь государства росла не по пятилеткам, а уже по годам. Военные парады становились всё интереснее. С нами вместе, на новую квартиру перекочевало красное бабкино сарафанное радио с ручкой «чувствит», наше серое, и телевизор «Знамя», вскорости заменённый на телевизор «Чайка», по которому показывали уже целых три канала. В доме появилась радиола «Рапсодия» и магнитофон «Комета МГ 201», содранный, один в один, кажется, с «Грюндига». Магнитофон этот был очень хороший, надежный , и орал, довольно громко, а, если его выход подключить ко входу радиолы «Рапсодия», что, однажды, на свою голову, показали мне родители, то получалась , почти что, стереосистема, позволявшая слушать любимых «битлов» так громко, насколько это было возможно в то время, потому что хотелось, чтобы их музыку слышали все! Соседи и бабушка жаловались на меня родителям, которые прятали от меня магнитофон в шкаф «Хельга», производства ГДР. Но бесполезно, ключик к шкафу, я подобрал тут же, и продолжал очень громко гонять своих «битлов».
Магнитофон «Комета», радиола «Рапсодия», телевизор «Чайка»
Вот, таков был набор техники, которая, практически, не ломалась. Наше небольшое серое радио, по-прежнему, вещало всё, тоже самое, а бабкино, красное, также выло, по ночам в её комнате: «У-у-у-у». С появлением радиолы «Рапсодия», родители заглушили, надоевшее серое радио, и перешли на прослушивание передач радиостанции «Маяк», которая транслировала веселую музыку, чередуемую короткими выпусками новостей. Для моих современных родителей, это было то, что надо т.к. по утрам, вместо «утренней гимнастики», завываний Кобзона, и передовиц газеты «Правда», они слушали юмористическую передачу «Опять , двадцать пять», передававшую, иногда и битловские песни. Передача начиналась с трубных позывных. Дядечки и тетечки, как, мне казалось, спавшие до этого в студии, наперебой, рассказывали анекдоты и смешные истории, гоняли легкие эстрадные песни, популярные в то время. В, основном Эдуарда Хиля: «Поднялся рассвет над крышей, человек из дома вышел…»; «Лесоррубы! Ничего нас не берет, ни пожары, ни морозы. Поселился удивительный народ, между ёлкой и березой»; и его, знаменитый вокализ, в котором он ржал, как жеребец: «Э-эй-ля-ля-ля-ля-ля-ля! Эге-ге-ге-гей-ла-ла-ла-ла-ла-ла! Ого-го-го-го-го!». Обязательно был Хиль, Мулерман, или кто-нибудь из советских эстрадных певцов и певичек, обязательно были певец, или певичка из стран социалистического содружества, как мы их звали в то время: «Сосиськи сраные»-передразнивая Леонида Ильича, у которого были проблемы с речью, и когда он говорил с трибуны: «Социалистические страны», то иногда, но не всегда, можно было услышать: « Сосисськие сраны..». Ну, вот так и появились «сосиськи сраные». Это были певцы из Румынии, чаще Польши, Чехословакии, и редко ГДР. Передача «Опять двадцать пять», была, по-своему наглая, и не менее надоедная, чем серое или красное радио. К примеру, почти каждое утро, передавали, кроме Хиля, набившую оскомину песенку: «А утро улыбается тебе и мне», и какого-то поляка объяснявшего советским гражданам, еле продравшим глаза, что какие-то: «Дивчины, коханы богини античны: Марыся, Юстыся, Марине, Галине…» и т.д., всех я уже не помню, да и незачем. Для этой передачи отбирались самые идиотские песенки и истории, которые, по замыслу её редакторов, должны были поднять настроение современного советского человека, для того, чтобы поднять его производительность труда. Однако, прослушивание каждый день одного и того же, как по серому радио, озлобляло людей, не меньше. Одни «Марыси», гоняемые каждое утро, чего стоили! Вобщем, радиола «Рапсодия», вносила не меньший вклад в обидиотивание хорошего, трудолюбивого, советского человека, чем красное и серое радио, вместе взятые, зато, вечером, иногда, можно было послушать «Би-би-си», или «Голос Америки», но их, вскорости, начали глушить, и «Рапсодия» уже их не брала. К тому времени, появились приемники «Спидола», а позднее «ВЭФ» рижского радиозавода, которые брали всё подряд. «Весь «гнилой запад» был слышен в приемнике «ВЭФ». Русские умельцы вставляли в него, устройства, которые позволяли прослушивать диапазон 13-19 метров, где радиопередачи не глушились. Отца премировали таким приемником. Он у нас стоял на кухне, полностью заменив все виды абонентских сетевых громкоговорителей. Серое и красное радио были отправлены на пенсию, и валялись у нас в кладовке, где отец устроил фотолабораторию.
Отец и дед увлекались фотографией. У деда был фотоаппарат «ФЭД», у отца был фотоаппарат «Зенит»-тогдашнее чудо советской техники, зеркалка, со сменными объективами, а мне купили детский фотоаппарат «Смена-8». Интересно было, аж до синевы под глазами. Я фотографировал, ребят в школе и во дворе, межшкольную футбольную олимпиаду, и, особенно любил снимать животных в зоопарке, сделав несколько удачных фотографий, которые отец отослал в журнал «Фото», и одну из них опубликовали, вместе с фотографией птенцов, гнездо, которых разорил наш, афигенно, красивый кот, сожрав самца и задавив самочку. До птенцов он добраться не успел, так как на шум на газоне под нашими окнами, пришла бабушка, прогнала кота, и спасла птенцов. Мы их выкормили, и определили их породу. Это были мухоловки. За лето они выросли, и разлетелись, кто куда. Вобщем, пацаном я был незлым, и довольно спокойным, до поры, до времени. Мне хотелось что-то делать своими руками. На уроках труда в школе, особенно, нравилось работать по металлу ножовкой и напильниками, и я сделал очень много ушек для школьных стендов. Учителя, нашего, по труду, звали Лев Исаакович. Это был высокий седой мужчина с длинным носом, очень строгий и требовательный. Учил он хорошо, но пацаны из нашего класса баловались постоянно, особенно, за последними верстаками. Успокаивая своих учеников, Лев Исаакович, либо стучал молотком по наковальне, стоявшей на его учительском верстаке, либо доставал длинной железной линейкой, до разбаловавшегося ученика, и бил его этой линейкой. Это было не больно, но воспринималось, довольно-таки обидно, и , однажды, когда он бил молотком по наковальне, требуя внимания к уроку, то один из учеников подкинул ему капсюль от патрона, по которому, и попал молотком Лев Исаакович. Раздался взрыв. Учитель испугался, а придя в себя, схватил этого мальчишку за шкирку, и потащил к директору, на предмет выяснения происхождения взрывчатых веществ, боеприпасов, и , вообще…! Мы любили взрывать. Знали в этом толк. Смешивая магний с марганцовкой, получали взрывчатую смесь. От этих хлопушек была яркая светло-зеленая слепящая вспышка, и громкий хлопок. Куски магния мы пилили напильником в порошок, а марганцовку покупали в аптеке. В те времена выпускали целлулоидные расчески и заколки, а также целлулоидные куклы, которые, при поджигании выделяли много дыма. Мы кидали эти «дымовухи» в подъезды и лифты, и наша «террористическая» деятельность была, как бы в канве дел «праильных» щукинских пацанов. Нашу группу «юных химиков» уважали. Чего мы только не взрывали, хулиганя и развлекаясь. Однажды мы подложили мощную магниевую бомбу в зеленый деревянный ящик, стоявший у трамвайной линии, недалеко от остановки трамвая №21 «улица Виндавская». В нем рабочие хранили инструменты и рабочую одежду. Прогремел взрыв. У ящика отлетела крышка, и из него вылетела какая-то рванина и башмак. Нам было очень смешно. Каждый из нас тырил всё, что могло как-то послужить подрывному делу. Большой кусок магния принес с работы отец одного парня из нашей группы «юных химиков». Этот парень «развёл» отца на магний, сказав, что магний нам в школе по химии задали. Мы его пилили напильниками в порошок, наверное, неделю, а потом каждый из нас стащил всю марганцовку из дома, а я принес коробку из-под приемника «ВЭФ», в которую мы и напичкали магния и марганцовки. Запал сделали из спичек и бинта, пропитанного раствором селитры. Вот эту бомбу, мы и подложили в зеленый ящик. Записавшись в стрелковую секцию, мы тырили пустые гильзы и капсюли. Гильзы мы набивали спичками и, вместе с капсюлями, клали под трамвай. Под колесами трамвая они взрывались, и если гильз и капсюлей было много, то получалось, что-то , вроде пулеметной очереди, пугавшей граждан и водителей трамвая, и нам это нравилось. Однажды, парень из соседнего дома подложил под трамвай пачку пистон для игрушечных пистолетов. Она взорвалась, и трамвай окутало белым дымом, и какое-то время, пока дым не рассеялся, трамвай выглядел, как подбитый танк. Трамвай был старый, типа «Аннушка». Женщина-водитель его остановила, испугавшись, что взорвалось что-то серьёзное. Дыма было немного, и он скоро рассеялся, а трамвай поехал дальше. Таким образом, детский милитаризм, перешел в следующую стадию - подростковую, и более опасную, сохранив за собой основные свойства, выработанные в раннем детстве. В нашем дворе жило несколько пожилых мужчин, относившихся к нам по-разному. Один нас гонял, когда мы играли в футбол на газоне, и ему это доставляло какое-то удовольствие. Он, был аналогом старика с Колхозной, и у него был костыль и очки. Второй нас собирал во дворе , и объявлял нам какую-нибудь ерунду, о которой мы спорили друг с другом до синевы. Если первому старику, по кличке «Костыль», мы подкинули на балкон «дымовуху», которую он выбежал тушить в трусах, то второй пытался быть нашим другом. «Костыль» в трусах, тушащий на балконе самодельную дымовую шашку, был воспринят щукинской пацанвой «праильна», как исполненный справедливый приговор придурку, мешавшему нам играть в футбол. А второй, тихий и одинокий старик, однажды, нам сказал, что мы занимаемся дипломатией. Ребята спросили у меня, что это такое, и я ответил, что дипломатией занимаются только дипломаты, которые работают с иностранцами. Мне не поверили, и пошли спрашивать у своих родителей, которые не знали что это такое. Это мои родители были инженерами, и таких как они, в нашем доме было ещё две-три семьи, а я слыл кем-то, типа «профессора», и когда чего-то не знали, то спрашивали у меня. Ничего не выяснив у своих родителей, которые работали шоферами, строителями, и рабочими на заводах, ребята снова обратились ко мне. Я им повторил, что такое дипломатия, и кто такие дипломаты. Ни я, ни ребята, не понимали, какое отношение может иметь к нам дипломатия. Мы переспросили у этого старика, но он нам ничего не объяснил. Видимо, ляпнул что-то, чтобы с нами пообщаться. С работы, мимо нас прошел мой отец, и ребята обратились к нему: «Дядя Саш, дядя Саш, а что такое дипломатия?» - объясняя дворовым ребятам, что это такое, отец был вынужден рассказать всё, что знает по данному вопросу. Конечно, объём информации был гораздо больше, чем сообщил я. Отец спросил, в связи с чем возник этот вопрос, и ребята сказали, что старик с третьего этажа сказал, что мы занимаемся дипломатией. Отец, узнав в чем дело, сказал, что сосед этот - пустой человек, и чтобы мы не забивали себе голову всякой ерундой. Ребята подошли ко мне, и сказали: «Эх, батя у тебя алгебру знает, грамотный, если б у нас такой отец был, мы бы на пятерки учились, не как ты - троечник». При чём тут алгебра? Как она связана с дипломатией? Получилась совсем пустая история, возникшая из ничего, и кончившаяся, ничем, а сколько потрачено времени на рассказ ни о чем. Рассказал я это для того, чтобы все поняли, что Пустота отнимает время больше, чем дело. А, если она отнимает время, то, отчасти, обладает свойствами, аналоги, которых можно найти во Вселенной. Значит, в пустоте есть свое бытие. Своеобразное, без выхлопа, без результата, а работы производится много, и энергии выделяется, тоже немало. Но на выходе ничего нет! Нет результата! Пустота, по-своему, талантлива. Она умеет вытеснять собой дело, и вы, наверное, много раз ловили себя на том, что работаете, а выхлопа нет. Физика-старушка пенсионерка, скоро станет профессиональной отдыхающей, потому что вопросы возникают постоянно, а она их объяснить не может, и отдыха-а-ает! Например, про деятельность Пустоты, пример которой я привел выше. Работа есть, энергия затрачена, а результата нет! Связавшись с «праильными щукинскими пацанами», я съехал на тройки, и в моей голове было всё, что угодно, кроме учебы, но определенный порядок, всё-таки, был. Первое место занимали, разумеется, любимые «Битлы». Мы с ребятами переписывали их друг у друга с кассет, и с «костяшек»- пластинок, которые писали на рынках, на рентгеновских снимках. Шел обмен записями, и ребята толклись в нашей квартире толпами, потому что тогда, ещё не у всех был магнитофон «Комета» и радиола «Рапсодия». Иногда ребята приносили заграничные пластинки - большие виниловые диски, включавшие в себя, как минимум 14 песен, и, тогда, это был целый праздник. На втором месте, летом была Москва-река, и подрывная деятельность, а зимой был хоккей. Я лучше всех в Щукино стоял на воротах. Забить мне было невозможно, но продолжалось это до тех пор, пока я, развязывая коньки, не попал себе ножницами в глаз. Зрение у меня с тех пор, поехало, и я подозреваю, что не получил я вызов в отряд космонавтов, именно, из-за того, что попортил себе зрение, став очкариком. Полагаю, что кто-то меня заложил! Космонавты, они, ведь какие! Они всё видят и всё знают, а начальство ихнее, тем более. Я смирился с тем, что дворовых раздолбаев в космонавты не берут, хотя, говорят, что Гагарин в моем возрасте был таким же. Пойди, знай, какие им раздолбаи нужны. И в летчики я не попал, а так хотел. На третьем месте у меня была фотография, а на последнем, конечно, учеба. Ни хрена, не делая, я как-то получал свои тройки, а иногда, даже четверки, а мать с отцом доучивались в своих институтах, им было по-прежнему, не до меня. Обалбесился я в «Щукино» до неузнаваемости. Однажды, узнав про мои успехи и поведение, в целом, вместе с подрывной деятельностью, родители мне устроили раздалбон, сравнимый с артналетом установки залпового огня. Собрались обе бабушки, отец и мать. Бабушка, которая жила с нами заложила меня родителям, в связи с тем, что я украл небольшой кусок столярного клея в хозяйственном магазине на спор с «праильными щукинскими пацанами». Мне это было сделать просто т.к. я это делал ещё на Колхозной, и хозяйственные магазины мне нравились, вызывая у меня чувство ностальгии. Спор был такой. Если, я выношу, что-нибудь, из хозмага, то меня ведут в кино на «Три мушкетера» с Жаном Марэ, бесплатно, а, если попадаюсь, то веду я. Вобщем, повелся я на «слабо», потому что первым был вопрос:» А слабо мне, что-нибудь стащить из хозмага?». Слабо? Мне? Да, вы ччё, пацаны? Ну, докажи! Ну, вот я и доказал! На «слабо» мы прыгали, и в «бурлячку», и с высоких сараев. Вобщем, много, чего было «на «слабо», и отказаться было нельзя, потому что за отказом следовал автоматический вылет из «праильных пацанов», и пацан объявлялся непраильным, и не нашим. Стащив, кусок столярного клея, я его отдал ребятам, и мы от магазина поплелись домой. Надо было переодеться для похода в кино, и пора было пожрать. Бабушка спросила, чего это мы все собрались в кино, и на какие деньги, потому что деньги родители мне запретили давать в связи с подозрениями о плохой успеваемости, которую я тщательно скрывал. Раскололся мой друг, попросив меня отпустить в кино, потому что я выиграл спор. «Какой спор?»- спросила подозрительная бабушка. «Да, вот, Димка, на спор, спер кусок клея из хозяйственного магазина, а ребята нам кино проспорили». «А где клей?»-спросила бабушка. «Да, ребятам отдали» - ответил Витька, взяв с моей бабушки слово, что она не скажет родителям. Да! Наивные мы были ребята! Меня лишили всего на общем семейном совете. Почикали все мои раннебитловские записи. Запретили общаться со шпаной, сказав, что оправят в колонию, если ещё хоть раз увидят меня в плохой компании, или найдут сигареты. Отец вытащил из магнитофона предохранители, да ещё под занавес дал мне ремня! Однако, радиола «Рапсодия», и кой-какие «костяшки» у меня ещё оставались. Радиола ловила на коротких волнах много разных станций. Поляков, «Би Би Си», и «Голос Америки»- по-английски. Там крутили любимых «Битлов», почти без перерыва, но качество было плохое. Мешали радиопомехи, и я мастерил антенны разного рода, чтобы улучшить качество приема. Отец давал мне консультации, радуясь тому, что я занялся радио. Мы с ним сделали антенну-метелку и антенну-рамку. Как-то, мой друг Витька познакомил меня с парнем, из соседнего дома, которого звали Славка. Он был страстным радиолюбителем, вернее радиохулиганом. Узнав, что мой отец радиоинженер, и работает на авиационной фирме, Славка вцепился в меня мертвой хваткой, и приходил к нам домой, чтобы копаться в радиодеталях моего отца. Он собирал радиопередатчики, а я выпытывал у отца, как чё там работает. Отец мне давал какие-то заумные книжки, научил меня паять, и собирать детекторный приемник, состоявший из 4-х деталей, радуясь, что я, наконец, увлекся чем-то стоящим, и перестал общаться со шпаной. Я и не ждал, что этот набор радиодеталей, при соединении их друг с другом, по определенным правилам, издаст какие-то звуки. Больше радовался отец за то, что у меня получилось с первого раза, и я не ошибся при монтаже. А я, как-то, отнесся к этому ровно. Мне не это было надо. Я стремился выйти в эфир, чтобы там крутить своих любимых «Битлов», как делал это Славка. Однажды, всё кончилось. В эфир со своей квартиры, я так и не вышел, а Славку замели. Его запеленговали, изъяли у него всю аппаратуру, поставив на учет в детскую комнату милиции. Отец, так и не узнал всей правды о причинах моего увлечения радиолюбительством, т.к. я его решил не расстраивать, и ничего ему не сказал про друга Славку.
Моё детство кончилось, вместе с учебой отца в институте, и он стал уделять мне больше внимания, засадив меня за свой аккордеон, на котором немного играл. Аккордеон был итальянский трофейный «Фиротти», и отец научил меня играть несколько песенок, сказав, что мне надо учиться в музыкальной школе. Но на аккордеон меня не взяли, а с удовольствием взяли на контрабас, так как рост у меня был высокий. Потом, после второго года обучения в музыкальной школе, мне потребовался контрабас дома, а к нему пианино. Родители подумали, и покупать ничего этого не стали, определив, что музыканта из меня всё равно не выйдет. Перейдя в 9-й класс средней школы №94 города Москвы, где к моменту моего перехода было мало целых стекол, я увлекся математикой, и бросил музыкальную школу, однако продолжал быть раздолбаем. В 9-м классе, уже, будучи здоровыми лбами, мы взорвали унитаз в школьном туалете куском натрия, который выкрали у химички из её лаборантской. Один из нас, считавшийся главным знатоком взрывного дела, кинул кусок натрия в унитаз, и помешал веником. Пошел белый пар, и далее всё произошло так, как нам на уроке объясняла химичка. Водород соединился с кислородом, образовав гремучий газ, и смесь взорвалась от температуры реакции, т.к. она была экзотермической, т.е. шла с выделением тепла. Раздался громкий хлопок, столб огня взвился к потолку, и верхняя часть унитаза разлетелась на мелкие кусочки, осыпав ребят, не успевших отойти подальше. Химичка сразу всё поняла, обнаружив пропажу натрия, и узнав о взрыве унитаза. Она назвала несколько наших фамилий в числе подозреваемых, и ни в ком не ошиблась. В школу вызвали милицию. Нас уговаривали сознаться добровольно, обещали, что ничего не будет, если мы сознаемся, пытались расколоть каждого по отдельности, и всех вместе. Говорили, что нас всех видели на месте преступления. А мы твердили свое, что-де играли в футбол рваным кедом на перемене, возле туалета, и, вдруг, раздался взрыв. Мы испугались, и убежали! Держались вместе, дружно и не раскололись, и никому из нас, ничего не сделали. А, если б раскололись? С тех пор, я понял, что сознаваться ни в чем нельзя, никогда! Однако, в комсомол меня в школе не приняли, указав причину - плохое поведение. В 9-м классе, я ещё некоторое время идиотничал, а потом, всерьёз взялся за ум, потому что надо было поступать в институт, а в армию идти мне не хотелось. Так закончилось детство, и начиналась юность.
Теерь, о спиртном. Тут целая поэма! Мне, конечно, далеко до непревзойденного в этой области Венечки Ерофеева с его бессмертной поэмой «Москва-Петушки», однако, вот, что я хочу вам представить.
Спиртное продавалось в магазинах специализированных, и винных отделах продмагов. В конце 60-х и начале 70-х, советский общепит внедрил современные технологии, оборудовав ими питейные заведения. Пивной автомат наливал за 20 копеек кружку, обычно, разбавленного сырой водой жигулевского пива. Кружка была неполная, грамм 400, и вода чувствовалась, налитая из-под крана. Но не это было главное! А главное было то, что советский человек, мог зайти и выпить пивка, не из бочки, на улице, а в крытом павильоне. А, ещё, для трудящихся был сделан щедрый брежневский подарок в виде винных автоматов. За 20 копеек можно было выпить стакан вина «Солнцедар», от которого рыгалось и икалось, т.к. организм никак не хотел его запускать вовнутрь, а хотел им блевануть. Но это делать не полагалось, и вино, походив несколько раз, вверх-вниз, по пищеводу и желудку рабочего человека, инженера, или студента, всё-таки, успокаивалось в желудочном резервуаре, разливая по организму терпкий и тяжеловатый кайф. Это было самое дешевое крепленое вино СССР, не имеющее мировых аналогов. Винная промышленность Советского Союза выпускала и другие чудеса. Сухое красное вино «Алжирское» за 1 рубль 07 копеек, целая 0,8 л., но от этого вина, блевалось, безоговорочно, потому что оно было ещё гаже «Солнцедара». Продавались и фруктовые крепленые вина из гнилофруктов, на одном, из которых было написано «Яблучне». Портвейны: 777, 13, «Кавказ», и другие потреблялись гражданами в диких количествах. Это теми, у кого не хватало на водку: ПТУшники, молодой рабочий класс, студенты, и школьники старших классов. А, когда хватало, то, разумеется, покупалась водка, бутылка которой стоила 2р 87коп, а на трешку, можно было и бутылку купить, и плавленый сырок «Дружба», или «Волна».
Вся огромная страна утопала в вине и водке! За каждым углом, в каждой подворотне, особенно в вечерние часы, шло распитие спиртных напитков, и для милиции это было, наверное, главной работой, и главной строкой в их отчетах. «Борьба с пьянством и алкоголизмом». Её требовало партийное начальство и правительство. На партийных, комсомольских и профсоюзных собраниях отчитывались о «борьбе с пьянством», а бороться с ним было невозможно! Отчеты были формальные, скучные, а, зачастую, и сам докладчик, не дурак был поддать. Это был менталитет советского народа, пропившего свою страну! Ничего нельзя было ни у кого попросить без бутылки. Деньги брали нечасто, а, вот бутылкой - другой, изволь, проставься, а то уважать не будут. Проставление шло по любому поводу. А, если, просто, надо было выпить, то люди пили вскладчину, чаще «на троих». Спецы в этом деле произносили: «Выпуть». Почему на троих? Потому что, обычно, обед рабочего человека стоил 1 рубль, а пол-литровая бутылка водки разливалась на три дозы, по 166 и 6 в периоде грамма, надо было только поточнее разлить. Не перелить, не недолить, а всем ровнёхонько, если стакана было три, или один, позаимствованный в ближайшем автомате с газированной водой. Советская промышленность, видимо, заботясь о трудящихся, придумала раскладной стакан, который складывался в круглую компактную шайбу, и его можно было носить в кармане, что и делали специалисты - бухальщики и троильщики. Очень удобно! Если, не было ничего, то пили из горла, не брезгуя друг другом т.к. считается, что спирт убивает любую заразу, и тогда считали по булькам, или мерили на глазок. Тут важно было никого не обпить. На почве обпития и недолива, часто возникали драки, а разливающий, обычно, наливавший себе последним, спрашивал: «Я себя не обделил?».
Раскладной стакан
Теперь немного о рубле – компасе - напоминателе о времени работы винного магазина. Не знаю, кто первым обратил внимание на то, что, как правило, многочисленные статуи Ленина, стоявшие во всех городах, и населенных пунктах, почему-то указывали на ближайшее питейное заведение, если, Ленин стоял с вытянутой рукой, указывая путь к светлому будущему. Если он стоял спокойно, то, обязательно, лицом к ближайшему питейному заведению. В 1967 году, в честь 50 - летнего юбилея советской власти был выпущен юбилейный рупь с Лениным, рука, которого была вытянута, и, если, его крутить, вокруг собственной оси, поворачивая на 90 градусов, при совмещении с циферблатом ручных часов, он , всегда показывал время начала работы винного магазина в 11- 00. Перерыв на обед с 13-00 до 14-00, и время окончания продажи водки в 19 ч 00 мин. Смотрите сами, и не придирайтесь к возможным неточностям, а то скажете, что Ленин указывает на 20-00, а не на 19-00. Всё правильно! В 19-00 прекращали продажу водки, а в 20-00 прекращали продажу всего спиртного. Нажравшийся советский человек, должен был проветриться к утру следующего рабочего дня!
11-00 открытие 13-00-14-00 обед 17-00 окончание смены 19-00 закрытие
магазина в магазине на заводе или в НИИ магазина
Как такое могло получиться? Вряд ли, по чьему-то злому умыслу, а скорее это следствие работы системы. В 1967 году было хорошо! Правительство Косыгина работало четко! Если коммунизм, и возможен, то, наверное, он был, когда правительством СССР командовал Алексей Николаевич Косыгин, ушедший в 1980 году, хотя сбои начались гораздо ранее. Начиная с 1976 года, стало постепенно всё исчезать с прилавков Мы, просто, этот коммунизм не заметили, считая, что всё так и должно быть! Всего хватало. Даже курточки шили модные и плащи из болоньи. Почти, каждая семья могла себе позволить отдых на Черном или Балтийском море. По одним только фильмам, снимавшимся в те годы, можно было понять, что мы живем в великой стране, при коммунизме! Какие это были фильмы! "Освобождение", "Вий", "Бриллиантовая рука", "Операция Ы" "Война и мир". Были деньги, и у государства, и у людей. Дома начали строить приличные с большими кухнями. 10 лет жили хорошо, но, всеобщее и повальное пьянство добивало страну, и даже «золотая пятилетка» 1966-1970 годов, удачно прошедшая под руководством А.Н. Косыгина, не могла восстановить урон, наносимый идиотской модой: пить, пить, и пить! А сколько новой и хорошей одежды было вываляно в грязи и лужах, по пьяни. Валяющийся пьяный человек, был уже не вдиковинку, и вокруг него толпы не собирались, а очевидцы, убедившись, что он, действительно, пьяный, а не больной в обмороке, шли, далее, своей дорогой. В лучшем случае, кто-то позвонит по 02 и объект отвезут в вытрезвитель. В пальто, уже, почти никто не одевался. Все покупали куртки, сшитые из синтетических материалов. Их шили в Польше, ГДР, Чехословакии, или Венгрии. Шила и наша промышленность, но зимой в них было холодно.
Как-то прогуливаясь по парку Покровское - Стрешнево, вдоль озер, с девушкой, я был свидетелем такого разговора. Впереди нас шла семья. Пожилые: отец и мать, и с ними взрослеющая дочка. Они гуляли. Дочка всё время оборачивалась, и пялилась на меня. На отце семейства была одета заграничная, новая зеленая куртка. Человек, был, явно, рабочим. Ему было скучно с женой и дочкой. Нет, не подумайте, чего плохого об этом обладателе зеленой куртки, шапки-ушанки из кролика, и красного лица, выдававшего его пролетарское происхождение. Изменять своей семье он не собирался. Просто, его в кой-то веке раз, вывели гулять в парк с семьей, а его тянуло в питейный комплекс на Покровке. Находившись с семьей по парку, туда-сюда, он сказал своей жене: « Дай мне трешку, что ли. Я в магазин пойду, на Покровку, выпью там с мужиками, а то я совсем замерз в этом гондоне». Это он про новенькую куртку, которую ему, наверное, достала, по случаю, интеллигентная жена в очках. Ничего эту скотину не интересовало, кроме выпивки! Жили такие недолго! Лет в 50, они становились инвалидами, и, вскорости, помирали! На Покровке, в то время, был и магазин, и ресторан, и статуя Ленина, стоявшая в парке, прямо указывала своей вытянутой рукой на это место! К тому же, напротив магазина, огородили желтым забором территорию, для питейного двора, и поставили винные и пивные автоматы, устроив что-то типа рая для потребителей дешевых спиртных напитков. Место, это было самое посещаемое во всем Щукино, и люди туда тянулись толпами. И мы туда шастали. Как же! Пиво или «Солнцедар» по 20 копеек! Брежнев тогда ещё был молодой и активный, и, говорят, сам не дурак был выпить. А, когда, перед каким-то, Новым годом закрыли ликеро - водочный завод «Кристалл» в Москве, он, даже, плакал и лично распорядился подтянуть запасы с соседних областей, чтобы не оставить московский рабочий класс без водки, настолько он «заботился» о народе! Вот, от кого это шло! Конечно, от главного руководителя страны!
Если, столько пили, значит, всем было хорошо, и у всех, всего было вдосталь! Значит, зарплаты были высокие, и на всё хватало, если хватало на выпивку, а при Хрущеве, мало на что хватало, потому что зарплаты были маленькие, и столько не пили! Подозреваю, что пили от монотонности хорошо налаженной плановой промышленности, от Кобзона, вопившего по утрам: «Ррабочий парень, в ррабочей кепке», от «Утренней гимнастики» с преподавателем Гордеевым и пианистом Родионовым, даже от передачи «Опять, двадцать пять», по Маяку можно было запить! Пили, пытаясь разнообразить свою скучную, серую повседневную жизнь, от одного, и того же, происходившего каждый день, монотонно и нудно с 8-00, до 17-00. От ежедневных давок в транспорте в часы пик: перед работой, и после работы! Всем надо было на работу, почему-то к 8-00. Конечно, ни одна транспортная система не выдерживала, когда все рабочие набиваются в один трамвай или автобус. Но люди приезжали на работу вовремя, проходя адские транспортные муки каждый день. На работе, одно и то же, каждый день. По телевизору, одно и то же, каждый день: «Леонид Ильич поехал туда, Леонид Ильич поехал сюда, Леонид Ильич сказал, наградил, провел встречу, провел совещание…». Вот, народ и пил! Система сожрала самоё себя. Как вы думаете? Кто мог родиться у добрейших, ни в чем не нуждавшихся, пьющих родителей, начиная с середины 60-х годов? Я возвращаюсь к вопросу о злобных и скрытых идиотах. Петька-слесарь, женился на Тамарке - нормировщице, в подпитии. Далее, регулярный бытовой поддавон, и обязательные возлияния на работе, в обед, и после работы! Инженера пили меньше, но всё равно, достаточно! А народ, сплошь, состоял из рабочих, инженерно-технических работников и служащих, монотонно делавших свое дело. Страна вооружалась, и летала в Космос, а рабочие и служащие пили, пропивая свою страну. Не пить было нельзя! Дворовые понятия: праильный, непраильный; распространялись на трудовые коллективы. Если, человек, «не прописался», придя в новый коллектив, то его не считали за человека. Если, человек не проставился за любое мало-мальски значимое событие в своей жизни, его переставали уважать, говорили, что он зажал и жмот: «А-а! Это Вован из механического, который уходя в отпуск не проставился? А, ну его, жмота!». Питие было основным интересом при Брежневе, а советская вино - водочная промышленность удовлетворяла резко возросшие потребности своих граждан в дешевых спиртных напитках. Она гнала план, делая баснословные прибыли на здоровье трудящихся, и увеличивала объемы производства, от достигнутого уровня реализации вино - водочных изделий. Так работала вся советская промышленность. А Госплан всё планировал, и планировал. В алкогольный оборот вовлекались всё новые и новые жертвы! Это хорошо, что мои родители, особо, этим не увлекались, но, отец, всё-таки, связался с плохой компанией у себя на авиационном заводе. Ну, да! Мне можно, а ему нельзя, что ли? Все были инженерами, и пили во главе со своим начальником. Частота возлияний доходила иногда, до 2х-3х раз в неделю, потому что мать разрешила им пить у нас дома, после залета в милицию, когда их забрали в парке за распитие. Продолжалось это, не очень долго. Отец нажил с ними язву, перестал пить, и уволился с той работы, перейдя на другую, а там, ему пить было некогда, и увлечение питием для нашей семьи закончилось, практически, без последствий, в то время, как пьющий отец был основной причиной разводов. Советские семьи трещали по швам из-за повального пьянства. Именно, в те годы русские люди стали считаться чемпионами по питию. Да, что там! Если, не умел выпить стакан водки одним махом, и без закуски, то ты – не мужик! Росиянский народ сейчас не пьет столько крепких напитков, сколько пил советский, зато больше стал пить пива, что, тоже, очень плохо. Ну, конечно, не миновала чаша сия, и нас - подростков, которые видели, как пьют их папы и мамы. Первый раз я попробовал портвейн с пацанами с нашего двора. Я учился в 9-м классе, а в нашем Щукино построили 9-ти этажный 16-ти подъездный кирпичный дом, где жило большинство моих одноклассников. Балбесничать я продолжал всё первое полугодие 9-го класса, тусуясь около этого дома, где у меня было всё. И любимая девушка, и друзья-одноклассники. Винный магазин был рядом, и мы скидывались у кого сколько было мелочи, и, если, нам не давали вина, то мы просили его купить, какого-нибудь знакомого старшего парня, или мужика. Распивали на лавочке, или в подъезде, когда шел дождь, и было холодно, и, обязательно, под гитарный звон. Разучивали песенки любимых битлов, при исполнении которых пытались повторять незнакомые английские слова. Гитары в магазинах продавались по 7р 50 копеек, семиструнные. Мы их переделывали на шестиструнные, и долбили на них дворовые песни, которые исполняет сейчас Евгений Осин. Любимыми песнями были: «Плачет девушка в автомате», и переложенные на русский язык битловские песни: «Вечером у моря», «От меня до тебя шагать», «Маленькая девочка на лавочке сидит..». По гитаре долбили боем, используя блатные аккорды. Получалось громко! Да ещё, под легким кайфом! Отец, часто ездил по командировкам, а мать, всё ещё продолжала учебу. Поэтому, я был предоставлен сам себе. Двоек, я, конечно, нахватал за первую четверть, и, снова, огрёб от родителей, что называется, по полной, когда нас забрали в милицию за драку с роговскими. Мы все были пьяные. Раздалбон был дома таков, что сравним, разве, что с авианалетом союзников на Дрезден. Были порваны мои любимые клеша, разбита об стену гитара, патлы мои были обстрижены под то, что я носил, когда был первоклашкой, кассеты с дорогими и любимыми битлами, были почиканы, и за распитие спиртных напитков, и курево, я был предупрежден, категорически, что, если ещё раз буду замечен, то меня переведут в нахимовское училище, в город Ленинград, или посадят в колонию. Какая между ними связь, я не понял, но угрозы родителей были настолько реальны, что я им поверил, и взялся за ум! Гулять я не ходил, портвейн по рупь семьдесят, вызывавший блевоту, я не пил, покуривать перестал, и наполучал пятерок и четверок, чем усыпил бдительность родителей. Единственным моим другом в то время был кот Пушок, понимавший меня с полуслова, и делавший со мной уроки. Спасала радиола «Рапсодия», которую я продолжал крутить, когда родителей не было дома. Приемник «ВЭФ» мне брать не разрешали, а магнитофон «Комета» отец, на время отвез своей сестре, и моей тетке-Ирке, то ли для того, чтобы переписать что-то, то ли выровнять головки. Вобщем, это была отмазка, чтобы я больше не битловал. Но случилось, ещё хуже! В те годы появились Лэд Зеппелин и Дип Перпл. Вот это было, да! По «Маяку», в то время была передача «Запишите на ваши магнитофоны», где однажды передали произведение «Лэд Зеппелин» «Лестница в небо». Её тогда крутили часто, по многим зарубежным радиостанциям. Поймав по радио, эти новые ошеломляющие группы, я звонил девчонкам, которые не знали, как от меня отделаться, и, наверное, считали придурком. Девушка, которая мне очень нравилась, сразу, после моих восторгов по поводу «Лэд Зеппелин», перестала со мной встречаться, о чем я посожалел немного, и успокоился, потому что у меня завелась другая девушка, с которой я ходил в кино, и гулял в парке, рассказывая о «Битлах», Лэд Зеппелин», и «Дип Перпл». В любви никто никому не признавался, даже не целовались, а просто гуляли вместе. Отношения между представителями разных полов, должны постоянно развиваться, а, если они не развиваются, то прекращаются! Развивать их было некуда, и негде. У неё, и у меня дома, постоянно сидело по бабушке. Целоваться в кино, где темно, конечно, можно, а что дальше? В парке, тоже можно было целоваться, особенно в кустах, и, даже, заниматься более серьезными любовными делами, но было холодно, и скучно. Идти в подъезд, на последний этаж? Мы себя уважали, потому что были из интеллигентных семей. Её папа был военный, а мой - инженер. Вобщем, хорошая была девушка, и её заменила другая девушка, отношения, с которой у меня продвинулись несколько дальше! У неё дома не сидела бабушка, и родители были рабочими. Училась она, классом младше, и тоже была очень хорошей девушкой, а после 8 го класса ушла из школы, поступив учиться на медсестру. После этого, мы встречались редко, а потом прекратили совсем. Не ругаясь, а как-то само собой. Мне с ней было неинтересно, а ей со мной. Вот, собственно, короткий отчет о моих связях в 9-м, и начале 10-го класса. Выпивать с ребятами мы продолжали, но уже с умом, и редко, а гитару я начал выпиливать электрическую - басовку, потому что умел кое-что играть на контрабасе, и хотел создать школьную группу. Пилить и строгать я умел хорошо, и кое- что понимал в радиоделе. Этого хватило, чтобы сделать басовку, натянуть на неё 4 струны, а вместо звукоснимателей впиндюрить наушники от телефонных трубок, которые я оборвал с близлежащих телефонных автоматов. С этой басовкой, я однажды выступил в нашей школьной группе на вечере, в 10м классе. Однако, моя деятельность в этом направлении, снова была жестоко, и решительно пресечена родителями. Спасибо коту. Он меня поддерживал в трудную минуту, помогая переживать наезды родителей, длившиеся неделями. Это были настоящие репрессии. Куда пошел? С кем? Мы запрещаем! Покажи, что у тебя в карманах? Дыхни! Как я всё это пережил, уже не помню, но взялись за меня основательно, после того залета в милицию, и драться с роговскими, мы уже не ходили, а выпивали только с несколькими друзьями-одноклассниками. Иногда, я выпивал с Витькой, который, поступил к тому времени на завод, и, вообще был не любитель этого дела, да и, собственно, я , тоже. Не знаю, но я не привык, ни пить, ни курить. Делал это, чтобы быть, как все, но курево и спиртное у меня вызывали отвращение, а пиво я распробовал уже, после 20 лет, когда стал студентом МАИ. Как-то нас отправили на овощную базу, разбирать капусту. Мы скинулись, по мелочи, а на прилавке, в ближайшем магазине было только «Алжирское» по рупь семь, ноль восемь. Красное и сухое. Вкус у него был отвратный. Это был какой-то яд, но мы его распили, и почувствовали отравление, вернувшись домой. Меня стало тошнить, и я проблевал, прямо до прихода родителей, которые ничего не заметили, потому что бабки не было дома, и некому меня было закладывать. Кот Пушок, от меня не отходил, очень переживая за случившееся, и как только я перестал блевать, и стал жадно пить чай, он сразу сиганул в форточку, и ушел гулять. Вот-вот! Все коты такие! Когда в них нет надобности, они сразу сваливают от людей по своим делам.
Я получал хорошие отметки, и в школе идиотничал, уже, в меру. Иногда, мы срывали уроки, протестуя против учителей по химии, истории и литературе. Я, особенно, не любил эти предметы, потому что в предыдущей школе - восьмилетке у нас была очень бойкая учительница по русскому языку и литературе. Она на смех выставляла детей за их недостатки, ставила двойки, ни за что, ни про, что. Как, потом оказалось, она разводила родителей на репетиторство. Да, что говорить! И тогда были особо предприимчивые люди, чья гиперактивность кому-то, просто, мешала жить. Узнав, про эти её грязные намеки, сделанные моим родителям, я стал, открыто её доводить. Пошел на конфликт. Мой друг, сидевший за одной партой со мной, и немного заикавшийся, был доведен ей до слез, при попытке рассказать стихотворение. Я не выдержал, издевательств над своим другом, как не выдержал бы их любой «праильный щукинский пацан», прыгавший в «бурлячку», и сдавший другие нормы пацанского «ГТО». Я в неё запустил учебником по литературе. Он попал ей по репе, она чуть не описалась со страха, и вызвала к директору моих родителей. Это, на педсовет, значить, это меня из школы выгонять, значить. На педсовете я рассказал, что было на самом деле, а другие ученики подтвердили. Вобщем, меня оставили, а ей предложили уйти. С тех пор, у меня возникла какая-то аллергия, ко всем школьным учителям, и я издевался над ними, во всю дурь, если видел в учителе какой-то серьёзный изъян. Ну, как же! Пришел нас учить, а сам, либо ни хрена не знаешь, либо не можешь объяснить, что для меня было равнозначно. Нас, таких, сплотилась целая компания, к тому же поднаторевшая в дворовом хулиганстве и подрывном деле. Сорвать урок, как нефиг делать! Мы обзавелись вязальными спицами, и, спокойно, сидя, за партой прижав один конец спицы к деревянной поверхности, и дернув за другой свободный конец, издавали звуки: «Пииум». Получалось что-то, типа горлового пения азиатских народов. Иногда, в этом участвовало по 4-5 человек, и получался, почти, целый оркестр. И, тогда, по нашему сигналу, начинал беситься весь класс. Какие мы только уроки не срывали! Больше всего доставалось химичкам и историчкам. Химичке мы мстили за то, что она нас сдала при взрыве унитаза, и плохо объясняла предмет. Исторички нас раздражали, потому что заставляли изучать какую-то лицемерную херню, и деятельность Л.И. Брежнева. Конечно, мы ничего не учили, и очень переживали, судорожно читая, заданный на дом параграф, в классе, когда начинался урок. «К доске пойдет…к доске пойдет….» - думала кого вызвать отвечать химичка или историчка, а мы в это время усваивали материал. На это оставались секунды, после чего вызванный парень должен был протянуть время так, чтобы все успели прочитать урок, пока он несет несусветную чушь из запомненного. Получалось, примерно, вот, что. Тема: «Установление советской власти в Средней Азии». Ответ ученика: «Ну, вобщем, дело было так! Красная армия в три дня завоевала пустыню Сахара, и установила советскую власть в Бухарском эмирате». Такая трактовка исторических событий была интересна самой историчке: «А зачем Красная армия завоевала пустыню Сахара, и как она туда попала?» Время пошло! «Ответ: «Ну, как же! Для того, чтобы провести там электричество, и построить железную дорогу». «Для чего в пустыне электричество и железная дорога?». Время урока шло в нашу пользу! Главное, не сразу влепили двойку, а начался диалог!». Ответ: «Ну как же! Для того, чтобы граждане там дыни и арбузы сажали, и поливали их лейками!» Вопрос: «Почему в пустыне?». Ответ: «Пишут в газетах, что пустыню надо превратить в цветущий сад! Такова политика Партии и Правительства». Всё! Историчка попалась! Время шло, и от провокационного диалога надо было уходить. Двойка не получалась. «А что такое «Бухарский эмират?» Ответ: «Это было такое реакционное заведение, в котором людей пытали, сдавливанием головы при помощи палки и веревочной петли, а старики с бородами, как у Хоттабыча, обматывали головы полотенцами, и кричали по утрам с высоких башен». Далее, шел пересказ «Ходжи Насреддина», и всего того, что знал этот парень из фильмов и книжек о Средней Азии, включая «Белое Солнце пустыни», а время шло! Урок был сорван интеллектуально! Без концерта на вязальных спицах. Историчке доставалось, наверное, даже больше, чем химичке. Помню рассказ о Великой Отечественной войне. Когда парня вызвали к доске, учебник он не читал, а стал пересказывать содержание фильма «Освобождение». Историчка была захвачена интересным рассказом, и что её дурят, поняла, после фразы: «Немцы организовали прорыв, и въехали туда на мотоциклах». «На каких мотоциклах?», «Как, на каких? «Цундап, конечно! Ну, не на «Уралах» же!». Далее, ученик перешел к пересказу военных мемуаров своего отца, воевавшего с немцами. А время урока неумолимо шло. Это самые яркие истории, которые я помню, и вот, ещё одна. Урок Биологии. Тема «Симбиоз». Конечно, учебник начали читать, после: «К доске пойдет…», а до урока гайкали на перемене, швыряя друг в друга портфели и кеды из физкультурных мешков. Не свои! Конечно, чужие! Ответ ученика: «Симбиоз, это, видите ли, такая штука, …безобразие, понимаете ли… Ну, это, когда стоит лес, а жуки его жрут». Всё, уроку конец! Ржач на полчаса! Вобщем, не любил я никаких учителей, из-за того, что у них были изъяны, а они пришли учить детей. Это не касалось нашей математички - Зои Алексеевны. Хулиганить на её уроках не хотелось, настолько было интересно, и настолько она захватывала внимание учеников! Это был великий педагог, усиливший мой интерес к математике. Соображал я хорошо, и давал девчонкам, и отстающим ребятам списывать свои тетрадки. Но, Зоя Алексеевна, точно знала, у кого они списали, потому что задачки я решал оригинальными способами. По-своему! «Опять списали?»- спрашивала Зоя Алексеевна у какой-нибудь девчонки. «Да я нет, да я сама» «Никогда не врите» - говорила Зоя Алексеевна, и им, действительно, становилось стыдно. А, вот, списать на уроке ненавидимой нами химички, это поощрялось всеми учениками. Вот, какое уважение к себе, и к своим предметам, могла в нас воспитать Зоя Алексеевна. Уважение и ответственность! Таких педагогов, по призванию, может, больше нет, и не будет во всём мире, но мне повезло, что я её встретил, и она преподавала мне математику в 9-м и 10-м классах.
Система ковала своих носителей, и пятый рычаг управления в виде огромного количества дешевого пойла применялся безжалостно. В этом, я нисколько не сомневаюсь! Коммунистическая идеология была достаточно стройна! Всё можно было объяснить с её помощью. Всё было понятно! «Наши советские люди против таких-то деяний американских империалистов….»- слышалось из приемника «ВЭФ» и телевизора «Чайка».
Но, вот, зачем Брежневу, и его соратникам потребовалось спаивать свой народ до скотского состояния, я понимаю, с трудом. Неужели, они настолько боялись советского рабочего, колхозника и служащего, что усмиряли его возможное недовольство мегатоннами дешевого и вредного для здоровья пойла? Подленько, так! Говорим одно, что «Народ и Партия» едины, пишем это на огромных красных плакатах, а сами, что делаем? Спаиваем? Что это, как не лицемерие и враньё? Наш школьный конфликт с историчкой, начался с того, что мы нашли у неё в шкафу учебник по предмету «Обществоведение» хрущевской эпохи, и там на каждой странице была прописана фамилия «Хрущёв», раз по пять. Мы подчеркнули эти фразы красным карандашом, и сравнили с «брежневским» учебником «Обществоведение». Там, на каждой странице, раз по пять, упоминалась фамилия дорогого Леонида Ильича. И эти фразы, мы тоже, подчеркнули красным карандашом, а потом, показали историчке, и спросили, как это надо понимать? Она на нас орала благим матом, и вызвала в школу родителей. Отец мне ничего на это не сказал, а мать на всякий случай отругала, потому что они работали на режимном предприятии, и мать опасалась, что моё шкодство по политчасти, может стать известно их начальству. Но историчка попалась. Именно, с этого момента, мы стали её изводить, и срывать её уроки разными способами. Иногда хором распевали «Йеллоу субмарин», иногда «Гив ми сам труф» Джона Леннона, которую мы записали с «Маяка», с передачи «Запишите на ваши магнитофоны». Та, революция, которую совершил «Битлз», была основой нашего протеста. Противостояние государственной системе, уничтожающей человека, но утверждающей, что «Все во имя человека, всё во благо человека»; нами производилось средствами, которые были доступны юношеским умам.
Почему государства всё время врут своим гражданам? Почему, они исполняют волю небольшой кучки влиятельных людей, а остальные для них- расхожий материал? Неужели магнатам и олигархам обязательно нужно, чтобы молодые люди, были одеты в каски, и убивали друг друга за их прибыли? «Мне нужна нефть, мне её не дают! Идите и завоюйте!»- Вот так и никак, иначе, можно объяснить то, что происходит в настоящее время, и происходило, ранее. Назвать это империализмом, колониализмом, или как-то ещё , и на этом остановиться? СССР, называя, так, другие империи, сам был империалистом и колониалистом, да ещё каким лицемерным! Официально, у нас не было «олигархов», но должны же были быть, какие-то хозяева. Наверное, они были, только мы о них, ничего не знали, потому что, якобы, всё принадлежало народу. А нам, ничего не принадлежало, и все это знали! Американцы и европейцы, хоть какие-то дивиденды имели от политики своих властей, и уровень жизни у них был гораздо выше нашего. А мы и не мечтали о том, чтобы иметь такие автомобили как у них, потому что советская промышленность, в те годы наладила выпуск жигулевской «Копейки», и советский народ, получив такой подарок от властей, начавших раздавать по 6 соток на предмет строительства дач, попал под ещё один рычаг управления! Додумались-таки идеологи в ЦК КПСС, что людям не только дешевое пойло потребно, которое, к тому же, как выяснилось, ещё больше озлобляло людей, а вещизм должен заставить быть всех покладистыми, и зарабатывать больше. Только, как всегда, всё у нас решается. На краешек, на кончик. Дать попробовать, и посмотреть, что будет. Если управление людьми при помощи собственности культивировалось на Западе веками, и успешно, то у нас, даже подумать об этом страшно, и до сих пор у росиянских руководителей сохранился этот менталитет. А те подачки, в виде 6 соток, и «Жигулей» за 5000р выглядели убого! Это, собственно, и была убогая и вялая попытка сбить нараставшее недовольство, и прекратить поток вопросов: «Куда всё девается?». Народ чувствовал, что его дурят и спаивают. Это обсуждалось в семьях, и отражалось на детях, изобретательно, хулиганивших в школах, потому что школа есть основной оплот лгавшей системы.
Опомнившись, правительство начало ограничивать потребление спиртного. Запретили продавать спиртное крепкостью, более сорока градусов, по выходным, и тут же, родилась поговорка: «Спасибо партии родной, не даст мне выпить в выходной». Повысили цены на водку, и назвали её, не «Московской особой» по два восемьдесят семь, а «Отборной», и стоила, она три шестьдесят две, хотя, это была та же самая водка. Появился куплет, исполняемый нами во дворе, под гитары: «Косыгин, Брежнев и Подгорный нализалися «Отборной», а наутро с пьяной мордой стали цены повышать». Исполнялось это на мелодию популярной тогда группы «Манкиз», которых мы, тоже, относили к «битлам». В те годы не обязательно «битлы» были «Битлз», хотя, мы их и любили больше всех. «Битлами», вообще называлось всё, что было похоже по стилю! Это осталось с нами на всю жизнь! И как это можно было сравнить с жалкими советскими певцами и певичками тех лет? Никакого сравнения, и быть не могло. Мы не хотели их слушать, и плевались, когда они пели, хотя, некоторые из них, исполнявшие песни из любимых кинофильмов, воспринимались нормально. Именно, «Битлы» олицетворяли для нас недоступный западный мир, и мы судили о том, кто врет, по «Битлам», и тут всё было ясно! Если «Битлы» были под запретом, то правители воспринимались, как враги. Получалось, что власти СССР, только и делали, что всех обижали. Детишкам не давали слушать любимых «битлов», взрослым не давали зарабатывать, сколько они хотят, не разрешая самостоятельную предпринимательскую деятельность. Алкашам, которых правительство само и породило, не давало свободно распивать спиртное на улицах, и повышало цены. Вобщем, недовольны, вдруг, стали, практически, все! Граждане социалистических стран, и те, жили лучше нас! Вот, ещё один куплет, из народного творчества тех лет: «В небо спутник запустили на Полярную звезду, лучше б, лифчиков нашили, и трусов, прикрыть п…». Все, всё понимали, и любой прокол властей с поставками продуктов, в виде интернациональной помощи африканским или азиатским режимам, державшимся в орбите политики СССР, мог привести к забастовке или народным волнениям, потому что в Москве, ещё можно было купить ту же колбасу, отстояв в очереди, а на периферии, уже нет.
Советский рубль, или «рваный», как мы его в шутку называли, начиная с 1976 года, стал свободно обеспечиваться только самыми необходимыми вещами и продуктами: хлебом, солью, маргарином, молоком в пакетах, ботинками за 10-12 рублей, дешевыми, страшными пальто с меховыми воротниками, которые шили миллионами, не понятно для кого. Фактически, если цены на основные продукты и держали, то инфляция для нас заключалась в исчезновении с прилавков всей докризисной номенклатуры товаров. Мы тогда знали, что не хватает, потому что мы «кормим» очень много развивающихся стран. Недовольство росло, вместе с усугублением кризиса. Но это уже была середина 70-х.
В 1972-м году. Я доучивался в 10-м классе, и для меня, куда идти, выбора не было.
«Пойдешь, в МАИ, и к нам на завод, не хрен тебе на дневном болтаться, пора самому на хлеб зарабатывать»- сказал отец, но, всё-таки, разрешил попробовать поступить на дневной.
Готовься, сказал он, и не балбесничай! Как же было интересно решать самые сложные задачи по математике и физике. К тому же я научился неплохо писать сочинения.
Я полагал, что проблем с поступлением не будет, и сдал выпускные экзамены в школе на сплошные пятерки. Однако, по химии, сами понимаете, среди моих пятерок и четверок, в аттестате, зияла тройка. Это химичка! В целом, аттестат, смотрелся нормально. Нужен был ещё и Комсомол, и тут мне припомнили всё, что я творил, и не приняли! Шансы мои поступить, сразу на дневной, резко упали. Не комсомолец! А, почему? Нам такие не нужны!
Отзвенел «Последний звонок», закончились экзамены, и в день выпускного вечера, к которому родители мне сшили модный зеленый костюм, мы пошли в парк, на Покровку, отмечать окончание школы. Так, оказалось, что с нами пойти все отказались по разным причинам, предлагая оставить выпивон на вечер. А нам, надо было именно, сегодня! В этот день и час, а то пути не будет! Прикупили на сэкономленные деньги какой-то венгерский ром, за четыре восемьдесят, хвост зеленого лука, докторской колбасы, грамм двести, и большую круглую буханку черного хлеба. Украв стакан, в автомате с газированной водой, мы пошли в кусты. Первым был я, а были мы вдвоем с другом. Наливал друг и одноклассник -Валерка. Из стакана пахнуло чем-то омерзительным, да так, что меня почти, выворотило на изнанку, но не пить было нельзя. Как же! Обязательно, надо было отметить, следуя идиотской моде тех лет! Иного не принималось, и не понималось! Такие были времена! Я сделал: «Уффф!»-выдохнув воздух, заглотил одним залпом целый стакан 60-ти градусного рома, на этикетке, которого был нарисован голый индеец, и написано «Порто рико». Вобщем, я выдержал, а друг, смотря, как я это делаю, готовился к процедуре.
Это был какой-то расплавленный свинец! Слезы брызнули из глаз! Я нащупал хвост зеленого лука и затолкал его в рот, затем стал заталкивать хлеб, потому что от этого рома выворачивало наизнанку все внутренности. Ром провалился внутрь, а я его ещё затолкал хлебом, чтобы не блевануть, и не опозориться. Я оказался в ситуации, которую описывал Венечка Ерофеев в «Петушках»: «Или блевану, или стошнит». Он, именно, эти времена и описывал! Прием прошел, и друг, налил себе стакан, тоже сделал: «Уффф!», и заглотил 60 градусного «индейца», одним приемом. «У-у-у-у!»-выл друг. «Ы-ы-ы-ы!» -рычал он. «Валера, вот лук! Зажри! Заешь хлебом!». Валера, покрутился на одном месте, ром провалился в его внутренности, и мы с ним навалились на оставшуюся колбасу, и доели всю буханку хлеба. Мы куда-то поплелись, и, вдруг, все пропало! Очнулся я в болоте. Это мы попали на заболоченную речку Химку, протекавшую вдоль железной дороги. Вобщем, ушли недалеко от места преступления. Квакали лягушки. Моя голова лежала в болоте, а Валерка сидел рядом, и блевал. Потом, начал блевать и я. Мы вышли на трамвайную линию, вдоль которой, тогда стояли колонки с водой, потому что трамвайная линия шла по Виндавской улице, бывшей центральной в деревне Щукино. Колонки стояли вдоль трамвайной линии по синусоиде, и её максимум совпадал с максимумом нашей синусоиды. Мы пили из каждой колонки, нажимая её ручку, и тут же блевали. Организмы боролись с «индейцем», а мы пили, и блевали, пили, и блевали. До выпускного вечера оставалось совсем немного времени. Мы стали зелеными от принятого яда. То, что это был настоящий яд, а не какой, не ром, я понял уже тогда! Придя домой в абсолютно грязном и непотребном виде, я залег в ванную. Надо было выветриться до выпускного вечера. Я сам постирал рубашку и джинсы, а мать поняла в чем дело, позвонила Валеркиным родителям, и услышала от них, что их сын в таком же состоянии. Началось расследование и раздалбон. Пришел с работы отец, и сказал: «Ну его, на хер, он уже большой, знает, что делает. Пусть, на выпускной собирается!». Это послужило мне уроком на будущее, и я, практически, перестал употреблять спиртное. Начинались экзамены в МАИ, и было уже не до того!
Костюм, который мне сшили к выпускному вечеру, был зеленый, и очень модный, «под битлов». И я сам был цвета костюма. Жутко болела голова. Выпускной я себе испортил. Пригласил один раз на танец, девчонку из параллельного класса, и ушел. Я сделал надлежащие выводы из произошедшего, а Валерка пристрастился. Я ненавидел спиртное, а его тянуло! Как-то, он позвонил мне поздно вечером, и предложил подышать свежим воздухом, перед сном. В кармане у него была бутылка сухого «Фетяска». Я, конечно, с ним выпил тогда, но, после стал наезжать на него, чтобы он пил только по праздникам. Так, мы и прекратили наши контакты, потому что питие, я воспринимал, как абсолютную дурь, и выпивал очень редко. Организм не принимал, и я ненавидел алкоголиков. После этого, я ещё несколько раз травился и мучался, что, в конечном счете, убедило меня не пить!
Продолжение следует.