Мне, уроженцу славного Севастополя, с младых ногтей впитавшему колорит южных портовых городов, издавна казалось, что Крапивин - мой земляк, черноморец. Человек приходит из детства, но откуда, скажите, откуда ворвались на страницы книг выросшего тюменского мальчишки отрывистые звуки корабельных склянок, скрип судовой оснастки, гортанные крики чаек за кормой, солёные брызги волн, порывы свежего ветра, слившиеся в единую, зовущую симфонию дальних странствий, флотской романтики?
Непостижимо - и прекрасно!
Критики прошлых лет в один голос отмечали "гайдаровские" традиции его прозы. Мне же предтечами Крапивина в литературе видятся прежде всего одухотворённый, загадочный Грин, кудесник Паустовский.
Да, и Аркадий Гайдар, бесспорно. Согласен с Сергеем Владимировичем Михалковым: юные рыцари Крапивина - прямые наследники Кибальчиша и Тимура, так же готовые вступить в сражение с любой несправедливостью, а если потребуется, то и жизнь отдать ради торжества правого дела. А ведь Гайдар - ещё и стилист первоклассный!
И всё же Крапивин - явление в русской словесности уникальное. У него можно учиться, однако всякая попытка подражать ему обречена на провал: крапивинский талант яркоиндивидуален, неповторим. Не случайно, возвращаясь в зрелости к любимым книгам детства, не разочаровываешься "вторым прочтением" Крапивина: сила его художественного, нравственного воздействия не ослабевает с годами, что само по себе потрясающе!
"С библиографией - сложно, - пишет о себе Владислав Петрович. - Я достаю брошюру со списком всех публикаций (её составили добрые друзья-читатели). Там около семидесяти страниц. Ну, я же не виноват... Первая книга - сборник рассказов "Рейс "Ориона" - вышла в Свердловском книжном издательстве в 1962 году. Затем было ещё около двухсот книг - на разных языках..."
Мы любим Крапивина-прозаика. Знаем Крапивина-поэта: в его произведения нередко "вкраплены" стихи, песни - весёлые и грустные, для дружеской компании и мятущейся в тревоге одинокой души... Наслышаны о нём как о создателе "Каравеллы" - отряда юных корреспондентов, моряков и фехтовальщиков, адмирале парусной флотилии, организаторе, участнике соревнований и походов на яхтах (и это в "сухопутном" Екатеринбурге, где есть озёра и пруды, но оттуда ведь не то что до моря - до полноводных судоходных рек "три года скачи - не доскачешь"). А однажды открыли для себя и художника Крапивина - авторские иллюстрации украсили его волшебную сказку "Серебристое дерево с поющим котом" (она печаталась в екатеринбургской детской газете "Честное слово").
Талант, поистине, всегда многогранен!
Владислав Петрович писал мне в Одессу:
"...Год назад я попытался избавиться от забот, связанных с отрядом "Каравелла", но ничего не получается. Вновь приходится заниматься с новичками, делать чертежи яхт и начинать строительство новой флотилии. Идеал спокойной жизни на любимом диване, с томиком Паустовского и рюмкой коньяка так и остался неосуществимым.
Недавно закончил очередную вещь, в подзаголовке которой нахально написал "роман". Около тридцати авторских листов. Называется "Бабушкин внук и его братья". Это о современном шестикласснике, который воспринимает нашу окружающую жизнь как Озверелый Мир (сокращённо ОЗм). И о том, как ищет пути противостояния ему (или хотя бы защиты от него). Кто всё это напечатает, не знаю. Даже мои относительно простенькие повести-сказки нынешние редакторы считают излишне "психологичными". Их, редакторов, больше устраивает уровень детских детективов и "Черепашек-ниндзя".
Есть, однако, одно утешение - среди нынешних ребят всё-таки встречаются и такие, кто любит серьёзные книги (в это трудно поверить, глядя нынешние телепередачи). Я с ними иногда встречаюсь в библиотеках и школах. Подумать только: эти дети д а ж е предпочитают чтение компьютерным играм. Таким образом, какая-то надежда на будущее ещё сохраняется. Я имею в виду светлое будущее. Надеюсь, что Вы его дождётесь. А мне на днях стукнуло пятьдесят восемь лет - факт, не вызывающий ничего, кроме некоторой философской задумчивости. Впрочем, во сне я всё ещё часто вижу себя мальчишкой на заросшем обрыве у реки Туры, который пытается найти вход в какое-то таинственное подземелье. В самом деле!
Всего Вам самого доброго.
Ваш В л а д и с л а в К р а п и в и н
19 октября 96 г."
Жалуются на нелёгкий его характер. Это верно: терпеть не может Владислав Петрович дураков и приспособленцев. А ещё тех, кто занимается не своим делом: учителей, которых на пушечный выстрел нельзя подпускать к школе, чиновников-культуртрегеров, коим, по здравому разумению, и руководство коммунальной баней доверишь с оглядкой, окололитературных дельцов, графоманов, именующих себя писателями
При встрече Владислав Петрович говорил мне:
- Живу теми же бедами, тревогами, что и вся Россия. Досаду вызывает беспомощность, бессилие изменить что-либо... В своих последних повестях пытаюсь показать пагубность жестокости, зла, какими бы "высокими" целями ни пробовали их оправдать. Увы, история показывает, что далеко не всегда искусство способно изменить мир к лучшему. Создано столько гениальной музыки - откуда же, спрашивается, берутся всякие мерзавцы?! Конечно, помогают существовать, поддерживают письма читателей, детей и взрослых. Как и все, надеюсь на хорошее, доброе. Что ещё остаётся, весь двадцатый век только и делали, что надеялись...
И всё-таки даже в минувшее "вырванное" двадцатилетие "дети Озверелого Мира" - могикане из плеяды проросших бизнесменов, рэкетсменов - читали книги Крапивина! Золотые зёрна разума и добра сулят щедрые всходы. Так, может, и впрямь не всё у нас потеряно?..
В предисловии к моему сборнику стихов "Отражение неба", изданному в Москве в 2004 году, лауреат премий Ленинского комсомола, "Аэлита", имени Александра Грина и многих других, замечательный детский писатель Владислав Крапивин подчеркнул: "...Любовь не даёт умереть надежде, как бы трудно ни жилось нам в это нелёгкое время, на рубеже тысячелетий. А там, где любовь и надежда, рождается и вера. Вера в то, что тепло человеческих сердец одолеет холод и мрак..."
Попутного бриза в Ваши паруса, Командор!
_______________________________________________
Это была глава, чуть дополненная позднейшей крапивинской "библиографической" цитатой, из моей давней (1999) книжки "На добрую память..." Судьбы. Время. Искусство", которую не грех и переиздать...
Ниже - то, что вспомнилось, написалось после чёрного 1-го сентября 2020-го.
2 сентября: вчера ушёл Командор, а сегодня - день рождения Одессы...
Родившийся в Тюмени екатеринбуржец с севастопольским сердцем, одаривая меня своими книгами, Командор дружески желал взращённому Одессой урождённому севастопольцу "уральской крепости духа и одесской жизнерадостности".
Как-то мы ухитрились за эти годы ни разу не поссориться, хотя у многих издавна вошло в обыкновение изустно и письменно отмечать "сложности" крапивинского характера...
Не вдруг и припомнится иной случай, когда бы Владислав Петрович охотно взялся за написание предисловия к сборнику чьих-либо... стихов. Мне - написал. Щедрое, тёплое, вдумчивое, призывающее читателей разделить его радость знакомства с оригинальной лирикой, поэтическими переводами...
При первой нашей встрече я сказал совершенно искренне: для меня, залётного, Свердловск всегда был и остаётся прежде всего - городом Крапивина...
Как-то прихожу в наш старый, добрый свердловский ДРК-ДРИ на Пушкинской, 12, встречаю Владислава Петровича, замечаю в его глазах неподдельное изумление:
- Слушайте, здесь говорят, вы, оказывается, принципиально не пьёте, даже от одной рюмочки решительно отбояриваетесь... Неужели правда?
Тут уж настал мой черёд впасть в ступор:
- Гнусный поклёп! На шАру не пьёт известно кто - або хвора людина, або щира падлюка!
- А пойдёмте-ка тогда, - весело подмигнул мне Командор. - Проверим...
...Мне давно и, увы, слишком хорошо очевидно: своей Одессы я больше не увижу...
Вчера для меня окончательно опустел и любимый Екатеринбург...
Больно, невообразимо печально...
Вот где б теперь малось подзанять той крепости духа, той жизнерадостности?..
3 сентября.
Вот и всё... Сегодня Командор обрёл вечный покой на Широкой Речке - свердловском Новодевичьем... Там же, к слову, в 2000 году гражданами города Сургута установлен памятник на могиле легендарного Григория Пирожникова - царского уездного исправника, рачительного администратора, учёного-этнографа, литератора - с моей прозаической и стихотворной эпитафией...
Однажды я спросил Владислава Петровича, не возникало ли у него когда-нибудь желания перебраться в Москву?
- Возможности такие у меня, конечно, были, - кивнул он, кажется, даже не удивившись вопросу. - По линии ЦК комсомола, например. Но предполагалось ходить на службу, отбывать присутственные часы, а мне хотелось писать книжки...
Москву он любил, испытывал чувство признательности за то, что именно Москва сделала его знаменитым писателем. Однако, возмущённый нововведённым правилом обязательной регистрации приезжих, на много лет позабыл сюда дорогу: "С какой стати я, гражданин России, должен отмечаться, отчитываться в посещении своей столицы?!"
Уже в двухтысячные он, всемирно известный прозаик, почётный екатеринбуржец, уставший от хамства невежественных свердловских сановников, наговорив немало резкостей в адрес столицы Урала ("Екатеринбург стал для меня чужим"), перебрался в родную Тюмень. Город высоких белых башен-колоколен, вновь поднявшихся над старыми храмами, город первой любви, первых стихов и первого "настоящего" рассказа рад был крапивинскому возвращению домой, к голубым излучинам седой Туры. Эти тюменские годы оказались для писателя плодотворными: там родились шесть его новых книг, в местном университете мастер читал курс лекций по детской литературе. А после заскучал... вернулся к берегам Верх-Исетского пруда с парусами легкокрылых яхт на зеркальной водной глади... и поступил совершенно правильно: Крапивин и Екатеринбург - неразделимы!
Теперь они навсегда вместе...
9 сентября. Девятины...
- Ой, - воскликнул он, - а добудьте, пожалуйста, мне фотографию Пети и Гаврика! Я собираю такие вот памятные изображения мальчишек...
Фотоаппарата у меня не было, а открытки со скульптурной композицией героев катаевской повести "Белеет парус одинокий" почему-то нигде не продавались. Но просьба не позабылась, и когда ко мне в Одессу приехали брянские друзья-поэты Сорочкин со своей Тимчи, я потащил их на площадь Веры Холодной:
- Вот, Володя, красиво общёлкай монумент...
Владислав Петрович обрадовался подарку - не меньше, чем моим "Парусам командора Крапивина" в деревянковской "Вечерней Одессе":
- Как раз сейчас я пишу новый роман. Там один из героев - старый моряк, одессит. Такой, знаете, колоритный...
Похвалил мой напечатанный одесский рассказ про Зяму Гурфинкеля, получившего братский телеграфный привет Сталина, но, впрочем, заметил:
- Помилуйте, да какие уже торгсины в конце войны! Их ликвидировали ещё в тридцатые...
Я неуверенно возразил, мол, моя героиня-одесситка Розалия Львовна вполне могла назвать по старой памяти торгсином обычную скупку, однако, точности ради, торгсин из рассказа вымарал...
Детских писателей он знал, пожалуй, всех. Да и мудрено ли! Михалков все эти годы передавал в Екатеринбург приветы...
Однажды мы заговорили о Линдгрен.
- Ну, вы, можно сказать, её близкий друг, - пошутил Крапивин. - А мне посчастливилось осторожненько, почтительно пожать ей сухонькую ладошку на международном форуме по детской литературе. Я представился, старушка в ответ вежливо улыбнулась и через секунду, наверное, навсегда забыла о моём существовании...
Зою Ивановну Воскресенскую оба вспоминали с нежностью.
- Говорили с ней о вещах непростых, о том, что нас в литературе и жизни одинаково волновало, тревожило, - рассказывал Владислав Петрович. - Смотрела умными, проницательными глазами: "Мы с вами хорошо понимаем то, о чём хотим сказать..."
В мою книжку "мемуаров тридцатилетнего" (1999), где есть главы, посвящённые и Крапивину, и Зое Ивановне, я, не удержавшись, вклинил свою эпистолярную полемику с некоей поэтессой К., облыжно оговорившей покойную Воскресенскую в телепередаче с игривым названием "Лясы". Промолчать я не смог, и уязвлённая К. разразилась рыдающими гневными филиппиками в адрес редактора, посмевшего опубликовать материал, содержащий, помимо прочего, оценку её собственного "поэтического творчества": "Поймите меня правильно. Я не собираюсь вчинять иск наверняка немолодому человеку, Вашему автору А. Павлову, я вообще не воюю со стариками..."
Крапивин, прочтя, расхохотался:
- Да ну её, эту графоманку! Подобным выскочкам лишь бы показать себя, измазать грязью память светлого человека и хоть эдак привлечь к себе внимание... Не надо было совсем её упоминать, не стОит она того...
Мне будет очень не хватать Вас, Командор...
12 сентября.
Шаги Командора
После беловежского госпереворота 1991-го, когда троица пьяных заговорщиков при кромешном попустительстве четвёртого - бесхребетного демагога-трезвенника - развалила страну, я в растерянности двинул в Одессу и Николаев, где пустовали бабушкины квартиры. Совсем скоро, впрочем, убедился в мудрой непреложности известного предостережения: никогда не возвращайся в прежние места. Делать "в глухой провинции у моря" было уже абсолютно нечего, посреди утренней августовской улицы пять пуль наёмного убийцы настигли неподкупного, неопровержимого Редактора нашей "Вечёрки" Бориса Деревянко, миллионная Одесса в моём сознании враз обезлюдела, и я решительно засобирался восвояси...
За несколько лет моего отсутствия в Екатеринбурге воздвигли памятник "отцам-основателям" Татищеву и де Геннину. Бронзовые исполины, неотличимые с лица (Василий Никитич в парике, Вилим Иваныч в треуголке), при жизни охотно попотчевали бы один другого чем-нибудь наподобие "Новичка", однако на площади Труда близ плотины Городского пруда их фигуры стоят бок о бок, словно закадычные друзья.
- Как я могу относиться к бездарному монументу, на который истрачены огромные деньги из бюджета, - возмущался Владислав Петрович, - если у ног этих истуканов копошатся чумазые, голодные беспризорные ребятишки?!
"Святые", на минуточку, 90-е...
Меня нынче крайне изумляет, когда участники "крапивинских" сетевых групп по незнанию размещают там (вполне допускаю, из наилучших побуждений) материалы, посвящённые Эдуарду Николаевичу Успенскому: и тот, дескать, детский писатель-классик, и этот; общее дело делали! Крапивин явно не нуждается в моей "защите" от Успенского, который неутомимо изрыгал на Командора и многих "собратьев по перу" потоки брани в своих печатных и изустных - телевизионных - интервью. Эстетика этих двоих "детписов" кардинально различна. Суть произведений Крапивина - романтика коллективизма, становление чувств подростка, воспитание характера. В последних книгах Успенского главные сказочные герои превосходно адаптировались к пришествию "диковатого" капитализма, превратились в изворотливых "крепких хозяйчиков", удачливых бизнесменов, финансистов...
Обсуждали мы с Владиславом Петровичем эти вот "социально-околотворческие" метаморфозы? - Да, и очень откровенно.
Огрызнулся он в ответ на неконтролируемые вербальные "потоки сознания" чебурашкиного папы? - Ни разу.
В том-то и секрет: не найти у Крапивина идеологических штампов, да и знаменитый отряд "Каравелла" создавался в немалой степени как своеобразная свердловская "локальная альтернатива" закосневшей в официозе пионерской организации, забюрократизированной взрослыми, коих ни в коем разе нельзя подпускать к воспитанию детей...
Ну а то, что исповедуемые в прозе, стихах и песнях Владислава Крапивина идеалы соответствуют природе Мальчиша-Кибальчиша, а не Гобсека, так тут уж, как говорится, каждый выбирает для себя...
- Увидел в какой-то газетёнке, - рассказывал мне Крапивин, - интервью Тимура Аркадьевича Гайдара. Корреспондент спрашивает, не устарел ли Аркадий Гайдар, нужны ли его книги сегодняшним мальчишкам и девчонкам? Сынок мямлит в ответ, дескать, пожалуй, время гайдаровских героев безвозвратно ушло... А я читаю и думаю: дурак ты, Тимур Аркадьевич!
14 октября: в этот день 1938 года в городе Тюмени, Омской области, родился...
Нынешний 82-й день рождения - первый без Командора...
В 2004-м в Москве вышла моя шестая (с отражённым в лимане николаевским небом на обложке). Сегодня о ней вряд ли вспомнилось бы, если б не строки этого предисловия...
ЕЩЁ ОДНА ПЕСНЯ ПРО ЛЮБОВЬ
Казалось бы, сколько можно писать про любовь. Но...
В очень старом, всем известном фильме герой поёт:
О любви немало песен сложено,
Я спою тебе, спою ещё одну...
Александр Павлов поёт ещё одну песню про любовь. Поёт её чистым, сильным голосом, и тот, кто станет читать его стихи, забудет на миг, как много на эту тему сказано и спето другими. Потому что в настоящей поэзии - всегда новизна. А человек, написавший эту книжку, - безусловно, настоящий поэт.
Он дважды и трижды поэт, потому что с удивительным мастерством и чувством творит не только свои стихи, но и доносит до нас голоса талантливых мастеров поэтического слова, которые пишут на других языках. Он прекрасно чувствует их настроение, их радости и тревоги, душу их народов. Когда читаешь перевод хорошего стихотворения, трудно разобраться, кто больше вложил в него труда и чувства. Да и надо ли? Это сплетение талантов. В одном стихотворении, не заглушая друг друга, звучат два голоса, и это даёт нам радость приобщения к творчеству сразу двух певцов... Читатель, мне кажется, будет благодарен Александру Павлову за то, что он подарил нам стихи замечательных поэтов - украинца Дмитра Креминя и тувинца Куулара Черлиг-оола...
В лирике А. Павлова - и в собственной, и в той, что он перевёл - радость сильных чувств и боль расставаний, тревога за любимую, за всех людей, за всю нашу землю. Так и бывает в большой настоящей любви. Любовь не даёт умереть надежде, как бы трудно ни жилось нам в это нелёгкое время, на рубеже тысячелетий. А там, где любовь и надежда, рождается и вера. Вера в то, что тепло человеческих сердец одолеет холод и мрак...
Владислав КРАПИВИН