Лошадка плохо пахла. Левончик смотрел на лошадку, лошадка смотрела на Левончика.
«На кой ляд я тебя купил?» - вопрошал сам себя в сотый раз Левончик.
Лошадка скосила на Левончика левый глаз, похожий на фаршированное паюсной икрой яйцо, и громко выдохнула ему в ухо: «Пррр».
Левончик обошёл лошадку, сторонясь на всякий случай задних ног, и заглянул в лошадкин правый глаз.
«Пррр!» - более уверенно провозгласила лошадка, укрепляя Левончика в его сомнениях.
Старый пегий чёрт с типичным померанским выражением овального лица, статистическим «конферансно-немецким» произношением, с характерным же немецким именем Отто и не очень вписывающейся в этот фигурный ряд фамилией Червякофф поймал утром Левончика за хлястик жилета на ярмарке в пригороде Штутгарта и продал ему лошадку так легко, как будто это была зубная паста из просроченной гуманитарной помощи. На ярмарку Левончик был отправлен спозаранку женой Авророй за баклажанами. Червякоффа Левончик знал ещё по первым годам иммиграции, шустрый был лис, продавал новоприбывшим места в очереди к различным чиновникам и справки разного цвета и размера. Как, какие процессы произошли в мозгах Левончика в это утро, что заставили его вместо баклажан приобрести «очень нужную в Германии вещицу», а именно лошадку неопределенной породы (хотя Червякофф готов был поклясться что этот Muster «чуть-чуть почти тракен»), сам Левончик понять так и не смог. Дёшево было, грех не купить. Спонтанная покупка.
-Жить будешь в сарае. Кушать вместе с кроликами.
Кроликов о таком соседстве Левончик спрашивать не собирался. Шумно щёлкал в голове Левончика нехитрый калькулятор: в год крольчиха даёт приплод в 25-30 крольчат, крольчата в базарный день идут по 40 марок штука, тушка диетическая за 21 марку, шкурка сухая без мездрения - 10 марок. Окрол совершается раз в месяц, через два месяца нарождённые самка и самец способны давать новый приплод. Итого... Лошадка никак не вписывалась в доходную калькуляцию Левончика.
Притащив из сарая старое, времён непонятно какой войны седло, Левончик взгромоздил его на лошадку и стал затягивать хлипкую подпругу. При этом лошадка присела немного на задние ноги (ни дать ни взять - балетная поза «плие») и надула живот, как цыганская стервь. Левончик попытался (безуспешно) затянуть подпругу потуже и - не без помощи садовой скамеечки - взгромоздился на лошадкин костистый круп.
-Но-оо, пошла, родимая!
Лошадка «родимой» отнюдь не была. Вздохнула тяжело-тяжело, протрусила несколько шажков, встала в раскоряку и сдула живот. Левончик вместе с седлом скатился куда-то под лошадкино худое чрево, словно чёрная ручка рубильника, которую дёрнули вниз, выключая электричество.
-Ах ты, одра паршивая! Шайтан копытный!
Левончик поднялся, кряхтя, потёр ушибленную лысину и филейную часть, замахнулся на лошадку весомым кулаком, изловчился и застегнул подпругу на самую дальнюю от конца дырку. Подвёл беспутную к скамеечке, долго приноравливался и совершил второе восхождение на лошадкину вогнутую поясницу.
Лошадка издала очередной протяжный выдох, просеменила к ближайшему дереву и попыталась почесаться Левончиком о ствол.
Левончик заголосил и предпочёл сползти с лошадки на землю.
-Вай-мэ! Джани! Левон, это кто? - прибежала на супружнины вопли дородная Аврора.
-Вот. Дёшево взял. Пригодится.
Лошадка покосилась на хозяйку.
-Я тебя, ирод, за баклажанами посылала, а ты тут что мне приволок?!!
Левончику припомнили впустую потраченные на него лучшие годы, кретинизм всенемецкого и всеармянского масштаба, позор на весь род Тер-Осипянов и ещё много чего.
«Зря я женился», - подумал Левончик. Ладно бы еще там, «в Союзе», тут уж ничего не попишешь, тащи свой чемодан без ручки хоть в Германию, хоть куда. А то ведь, дурак ереванский, нашёл себе крокодилицу здесь, под Лейпцигом, купился на «пэрсик из своих». Взял бы лучше немочку, какую-нибудь Лизхен или Гретхен, построил бы её по своему укладу, шнель-шнель-на кюхен- и-цыц-мне-женщина, а то ещё лучше-остался бы бобылём...
«Пррру», - вновь высказалась лошадка, прерывая пасмурный ход мыслей Левончика и напоминая о своём присутствии.
Гордость диктовала Левончику, что надо бы красноречиво ответить и Авроре, и лошадке. Но чувство самосохранения подсказывало ему сфокусировать свой несправедливый гнев всё-таки на одной лошадке.
-Чума ты на мою голову! Чтоб тебе век чистой соломы не видать, кляча безродная!
-Тпрууу! - пробасила Аврора, и было непонятно, обращается она к лошадке или к Левончику.
Лошадка не отреагировала никак, зато Левончик стал нервно подёргивать плохо бритой щекой. Аврора засучила рукава кофты, обнажив большие розовые руки, и, как ранее Левончик, обошла лошадку, внимательно вглядываясь в детали лошадкиного строения.
Лошадка была мерином. Это оказалось единственно верным знанием о прошлом лошадки, которое принёс вместе с ней с базара Левончик.
-Хорошо, что не кобыла. - Аврора поправила шпильку в копне смоляных волос.
-Почему? - ласково спросил Левончик, радуясь смене вектора аврориного гнева.
Аврора не удостоила мужа ответом, прошагала в дом и стала греметь там чем-то, что рождало массу знаков вопроса в бедовой левончиковой голове, но отойти от лошадки он не решился. Наконец, Аврора появилась, держа в одной руке оленьи рога, служившие в прихожей вешалкой для шапок-кепок, а в другой руке моток бечевы.
Левончик невольно поёжился. Лошадка снова встала в плие.
Рога эти, объект насмешек всей диаспоры, были вывезены семьёй Авроры из Еревана как предмет первой необходимости. Как они смогли убедить таможенные службы, было загадкой, но ветвистые рога беспрепятственно пересекли границы сначала Грузии, потом России, Украины, Польши и, наконец, Германии. Поездами и авто. А на самолёте летать боялись («Видимо, ведьмино семя, на мётлах не добраться было», - иногда думал Левончик). Семья с рогами не расставалась, переезжала с места на место, пока не осела, на горе Левончику, под Штутгартом. Рога-то эти и составляли немаловажную часть аврориного приданого, с ерундовостью которого Левончик уже давно смирился. Легенда гласила: аврорин прадед, будучи на русской службе, самолично подстрелил гигантского оленя на охоте в компании Столыпина и других важных особ. Всё. Конец байкам, руки прочь от святыни.
-Держи вот здесь, - Аврора приложила рога к лошадкиной гривастой голове.
Левончик послушался. Аврора обмотала лошадкину голову бечевой, продев её в две дырки, зияющие в основании рогов. Отошла шага на три, посмотрела на творение своих розовых рук.
Рога съехали чуть набок, придав лошадке залихватский хулиганский вид. Один глаз у неё задёргался, и Левончику показалось, что лошадка подмигивает ему.
Аврора наклонила голову набок, вслед за рогами, и так и осталась стоять минуты три, обдумывая какую-то тягучую, недоступную Левончику бабью мысль.
-Добро. - наконец сказала она.
Лошадка осклабилась, обнажив жёлтые крупные зубы.
-Будет Оленем Рудольфом. - довольно изрекла Аврора, вытащила из кармана передника огрызок красной помады и густо замалевала ею бежевые лошадкины ноздри и всё свободное от гнедых волос пространство над ними.
Лошадка сделала очередное «Пррру» и попыталась достать шершавым языком до ноздрей. За что и получила по этим самым ноздрям расторопной аврориной пятернёй.
Левончик вопросительно взглянул на супругу.
-Будем Клаусам его сдавать в наём в декабре.
Левончик перевёл взгляд на лошадку. Лошадка вытянула шею, словно ишак, и фальцетно заржала.
-А вот этого не надо! - Аврора поднесла кулак к красному рудольфиному носу, и лошадка с натугой скосила на него оба удивлённых чёрно-лиловых глаза. - Рудик не должен игогокать!
Лошадка громко сглотнула, привалилась одним боком к дереву и скрестила передние ноги. «Папироски ей в зубы не хватает», - подумал Левончик.
-Что стоишь, как остолоп? - розовая рука развернула Левончика на сто восемьдесят градусов, - марш к столу. Долма стынет.
И зашагала уверенной поступью к дому.
«А всё-таки хорошо, что я женился на Аврорке», - подумал ей вслед Левончик. - «Умная женщина. Бизенс-фрау. Дом на ней держится. И, в общем-то, весьма недурна собой. Молодец, Левончик!»
В подтверждение его мыслей Олень Рудольф громко чихнул и сплюнул на землю.