Ее паспортное имя Мария. В детстве все окружающие называли ее не иначе, как Машенька. Такая она была славная, улыбчивая девчушечка – личико круглое, с яркими конопушками и веселыми ямочками на румяных щечках, глаза синие-синие, в пол-лица, а волосенки мягонькие, светлые и пушистые, ровно пух лебяжий. Но это было давно. Теперь ей уже шестнадцать. Ямочек на худощавых щеках и след простыл. Глаза приобрели серый оттенок, а оттого, что она постоянно их густо очерчивает по контуру черным карандашом, и вовсе иной раз смотрятся стальными. Стриженные волосы иссиня-черные. Откликается она теперь исключительно на Марго. Марго – эмо-гёрл. Она носит жесткую, косую, рваную чёлку до кончика носа, плотно закрывающую один глаз, а сзади короткие волосы, торчащие в разные стороны, что достигается при помощи фиксирующего лака для волос. Все ее лицо истыкано пирсингами, они всюду: в ушах, левой ноздре, бровях, переносице, на верхней губе. Даже язык проткнут в двух местах. От былого румянца не осталось и следа, лицо бледно, а оттого, что губы она красит очень светлой, под цвет кожи, помадой, отчего они кажутся бескровными, кожа смотрится совершенно мертвецки-белой. Зато ногти на руках и ногах покрыты чёрным лаком. Носит удлиненную черную футболку, подпоясанную розовым поясом, черные джинсы, через плечо сумка на длинном ремне, навроде почтальонской, только вся в заплатах.
Родители очень расстраиваются, глядя во что превратилась их еще недавно славная и послушная девочка. Да что поделаешь, коль совсем дитя от рук отбилось. Нет, они много чего пытались сделать: и к психологу обращались, и к психотерапевту, и пытались вести с ней проникновенные разговоры, и ругали ее. Да все без толку. Так и отступились, надеясь в душе на то, что со временем сама образуется. Так что живет Марго вольно, сама себе хозяйка, что хочет, то и делает. Хочет - в школу идет, не хочет – не идет. Хочет – ночует дома, не хочет – не ночует. Захочет – напьется, захочет – закурит. Так и существует.
И захотелось ей однажды в лес пойти прогуляться. А раз так, подпоясалась своим розовым широким поясом, сумку наискосок повесила, на ноги кеды натянула – и пошла прямиком в лес. Идет, песни горланит. А чего ей боятся: тропинка куда-нибудь, да выведет, а если чего – секс она любит. Шла-шла, да и набрела на избушку. Взяла и зашла в нее. А чего ей боятся: кто-нибудь, да живет в ней, а если чего – секс она любит.
А надо сказать, что жили в той избушке три медведя. Да, да, самых натуральных ursus arctoses, то есть три бурых медведя семейства млекопитающихся. Причем, это была очень приличная интеллигентная медвежья семья: папа Михайло Потапович – начальник отдела гражданской обороны и чрезвычайных ситуаций лесного хозяйства, мама Настасья Петровна - главный бухгалтер того же хозяйства и сынок их малой Мишутка, детсадовец. Приготовила Настасья Петровна для своей семьи вкусный обед, мастерица она по этой части, да решили перед обедом немного прогуляться, аппетит нагулять. А на обед у них было вот что: суп-харчо, салат «генеральский», бутерброды с икрой красной лососевой, пирожки домашней выпечки с яблоками, кофе с молоком, вишня свежая.
Вот вышли они из избушки, и пошли чинно по лесу прохаживаться. А в это время Марго на избушку и набрела. Зашла как к себе домой (даже разуваться не стала, так в пыльных кедах и почапала по белоснежному персидскому ковру), и прямиком на запах на кухню и вышла. Увидела стол красиво оформленный, аж руками всплеснула, произнесла как Жорж Милославский «это я удачно зашла», и тут же плюх на хозяйское плетенное кресло, цап немытыми руками с черными ногтями пирожок с яблоками и давай его уминать. А что б аппетитнее елось, сама раскачивается в кресле-качалке: вверх-вниз, вверх-вниз. Весело же. Кресло старое, антикварное, скрипит жалобно, стонет. Не привыкло оно, что б с ним так обращались, хозяин то всегда аккуратно на нем сиживал, берег. А Марго чего жалеть чужое кресло, катается на нем изо всех своих молодых сил, только кедой от пола отталкивается. И докаталась: рухнуло кресло, рассыпалось. Подумаешь, проблема. Пересела Марго на стул хозяйкин, венский, резной, ручной работы и давай на нем из стороны в сторону качаться. А сама в это время то бутерброд с икрой надкусит, то харчо из кастрюли половником хлебнет, то прямо рукой в салат залезет, то горсть вишен наберет, и давай ими во все стороны пуляться. Интересно ведь смотреть как на занавесках и светлых виниловых обоях от ягод красные пятна образуются. Смешно это очень. Прямо обхохочешься. Марго и обхохоталась, да так, что стул венский не выдержал и надломился. А что вы хотите, стул то деревянный, узорчатый, воздушный. Это вам не металлический табурет. «П-ф-ф!» - выразила Марго презрение производителям столь хрупких стульев и, недолго думая, пересела на высокий Мишуткин стул с круглым сиденьем и круглой спинкой. Тут уж ей пришлось изрядно потрудиться, пока стул не погнулся, да не покосился: производство ИКЕА – это вам не хрупкий антиквариат. Но и Марго – девушка не промах, доконала-таки и ИКЕЮ. Выпила напоследок Марго кофию, а бокал золоченый разбила об пол (на счастье).
Сытая и счастливая, пошлепала Марго в спальню. И прямо как была – в кедах и с красными от вишневого сока руками – шлепнулась на кровать двуспальнюю супружескую. Ладони о покрывало шелковое обтерла, развалилась и тут же захрапела храпом здоровым девичьим. Да то ли сон ей привиделся нехороший, то ли еще что, только неспокойно спалось Марго, так и елозила во сне по кровати туда-сюда, так всю кровать и переворотила, да еще простынь извозила грязными кедами. Проснулась Марго и перелегла на кушетку Мишуткину. Кушетка удобная, мягким велюром обшита, только и на ней что-то нехорошо ей. Объелась, должно. Ну, да на случай, когда нехорошо, есть у нее средство надежное. Сходила Марго за сумкой своей на длинном ремне, достала из нее чекушку водочки «Пять озер», и хлебнула разом от всех пяти озер. Сразу хорошо так стало. Спела она песню разудалую себе вместо колыбельной и уснула спокойно.
Тут вернулось с прогулки семейство медвежье. Лапы вымыли тщательно с мылом земляничным и на кухню прошли. А как вошли, так и пасти раскрыли.
- Кто сидел на моем кресле и сломал его? - прорычал Михайло Потапович.
- Кто сидел на моем стульчике и погнул его, да еще чашку мою любимую золоченую разбил? - заплакал Мишутка.
А Настасья Петровна ничего не сказала, а только потрясенно взирала своими прекрасными медвежьими глазами с наращенными ресницами на изуродованный стол и кроваво красные пятна на обоях и занавесках.
Предчувствуя недоброе, семейство перешло в другую комнату. И тут же Михайло Потапович возопил: «Кто посмел валяться на супружеской постели и переворотить ее всю?! Да еще извозить ее грязью!»
А Мишутка ничего не сказал, так как увидел на своей кушетки спящую девушку. Тут Марго и проснулась. Смотрит на медведей, таращит обведенным черным карандашом глаза, спросонья и после пяти озер ничего не уразумеет. А Мишутке стало жалко ее, он и говорит: «Не бойся, мы медведи добрые, людей не обижаем».
- Чего? – удивилась Марго, - Это тебя, что ли, мелкопуз лохматый я бояться буду? Или папашку твоего с мамашкой? Да я на своих-то плевала с высокой башни, а твои мне тем более по фонарю. И вообще... – дальше Марго такое выдала, что Мишутка ничего не понял, потому как слова все непонятные оказались. Но папа, видно, все хорошо понял. Потому что он сначала побагровел, что видно было даже сквозь шерсть его бурую густую, потом его глаза налились красным, словно соком вишневым, а потом он выпустил свои черные, как у Марго, длинные когтищи, да цап ее за черную шкирку.
- Ах, вот как! – прорычал Михайло Потапович, - Мы и впрямь медведи мирные, но если так!.. - И так страшно рыкнул, что на пять минут всех зверей в округе контузило, а весь лак с черных волос Марго точно перхоть осыпался, да так тряханул ее, что кеды с нее в один миг слетели – одна кеда за люстру зацепилась, а вторая в форточку вылетела и на макушке высоченной ели повисла. Алкогольный дурман мигом испарился из Марго, а вместе с ним и дурь из головы девичьей. И румянец проступил на щеках. И стало ей стыдно-стыдно. Попросила она прощения за обед разоренный, за бокальчик разбитый, за стулья сломанные и кровать помятую и испачканную. Попросила искренне, от всей души. И тут же сама стала ошибки жизненные исправлять. На кухне с Настасьей Петровной все убрали, отмыли. Занавески и постель вместе перестирали. И даже помогла в меру сил девичьих Михайло Потаповичу кресло-стулья отремонтировать.
Потом побежала скорее Марго домой к маме с папой, чтобы те не волновались. Только они все равно очень сильно разволновались. Потому что Марго краску с волос восстановителем смыла, лак с ногтей растворителем стерла, все железки из девичьего тела повыдергивала и выбросила вместе с сигаретами, волосы феном красиво уложила и попросила впредь называть ее Машенькой. А еще попросила у них денег на новое платье, шелковое в цветочек.
А на следующий день Машенька опять в лес пошла и подарила Мишутке новый бокальчик золоченый.
P.S. Иногда нужно, чтобы кто-то очень сильно рыкнул, да тряханул как следует, дабы мозги на место встали, и получился счастливый конец. Как и положено приличной сказке.