Мандариновый путь 10
© Антон Санченко
© перевод Виктора Лукинова
Автор и интрига
Синоптики утверждают, что такой тёплой зимы, на их памяти, не было последние четыре сотни лет. До Нового года осталась всего неделя, а снега всё ещё нет, лишь один раз просыпалась с неба какая-то пороша и растаяла в тот же день. Не нужно смеяться, именно столько столетий тому назад французские виноделы взяли за правило отмечать дату закладки первой бочки вина нового урожая, и благодаря этим записям теперь можно анализировать климатические изменения в Европе. Итак, парниковый эффект, скорее всего, имеет место быть.
В метро, дикторы, хорошо поставленными голосами, оглашают даты проведения новогодних утренников. Все украинские актёры на месяц забыли свои мечты о Голливуде. Настроение у пассажиров предпраздничное, все тащат домой какие-то свёрточки в ярких обёртках, чтобы припрятать их под кроватью или ещё где-нибудь до наступления часа Ч.
Крещатик уже украшен новогодней ёлкой и праздничной иллюминацией. Прохожу под разноцветными узорами из лампочек, в стиле украинских вышиванок.
Промёрзшие уличные музыканты прячутся от холода, осадков, сырого ветра и злого мэра Черновецкого в подземных переходах и поют о вечном. Цоя, Шевчука, Вопли Видоплясова и Плач Иеремии. Уличные музыканты лучше всех чувствуют, что именно вечное, а что так – попса. Ведь от этого напрямую зависит их заработок. Уж кого я не могу оставить без законной гривны, так это вон того виртуоза фламенко, что сейчас переместился с перехода на площади Толстого на Театральную. Наверное, на Театральной значительно больше людей, которым снова хочется в Испанию.
Это первая вылазка музыкантов-подпольщиков, после того как новый мэр разогнал их с Креста, оборудовав там взамен платные автостоянки на тротуарах. Если б не это, я был бы абсолютно доволен жизнью. В последние годы я любил Крещатик именно за его музыкантов, до боливийцев включительно. За его верность идеалам восьмидесятых и настоящий плюрализм.
Какое это было наслаждение, переходить, не спеша, от одной группы к другой, от рок-н-ролла к рэгги, от фолка к джазу, от духовых оркестров (один дядька еженедельно выходил со всеми своими сынами, причём самый младший был с бубном) к филармоническим струнным квартетам (у консерватории традиционно подрабатывали студенты-скрипачи), идти и думать:
«Клятые вы коммуняки. Нам так мало было нужно от жизни. Слушать музыку, которую мы любим, носить штаны, такие, какие нам нравятся, и причёски не по разнарядке райкома комсомола, читать стихи без купюр и писать рассказы без цензуры. И вот из-за такой ерунды вы профукали свою сверхдержаву, свою империю зла».
Я ощущался себя совершенно счастливым человеком на омельченковском Крещатике, пусть бы он уже крал себе потихоньку, лишь бы не трогали музыкантов, а на Крещатике черновецком мне хочется взять в руки гвоздь и нацарапать «С Новым годом!» на каждом полированном капоте, отнявшем жизненное пространство у вольных музыкантов.
Мандаринов в магазинах и на Бессарабке было – завались. Такие большие, что аж малость пустотелые, плод болтался в кожуре, как язык в колоколе, оранжевые, сладкие до кариеса. Но по семь гривен. Большие, но по семь. Это ещё не грузинские. Какая-нибудь Анталия, или Мерсин, наверное. Аналитики рынка прогнозируют, что когда появятся грузинские, цены упадут до четырёх гривен.
Однако откуда ж им взяться на рынке, если мой «Вадичка» застрял на странице девяностой, на Станиславо-Аджигольских створах? Читатели данного повествования уже критиковали меня за отсутствие интриги в этих путевых заметках. Посторонним критикам оно заметнее. Ведь для автора-всезнайки никаких загадок и интриги впереди давно не существует. Он уже запланировал, успеет ли «Вадичка» в Херсон к Новому году, что скажет ему его собственная жена по этому поводу, что он скажет локатору «Донец», когда… Он даже предусмотрел некоторую непредвиденную неожиданность.
Автору теперь знай себе пробивайся через заторы разделительных знаков и страниц, что как льдины в гирле Днепра, в Рваче, лезут одна на другую, встают ребром, переворачиваются, а им в след течение могучей реки несёт всё новые и новые, сбивая их в мощную перемычку, превращая в пробку в горлышке бутылки, через которую не легко пробиться даже ледоколу, особенно когда нужно, раз за разом, возвращаться то за одним, то за другим турком, а за это время Днепр успевает напрочь закрыть пробитый канал свежими льдинами.
А главная интрига этого, непредсказуемого для самого автора, повествования – успеет ли он дописать его до Нового года. Это было бы символично. Через десять лет, день в день. И Украина, наконец-то бы, получила долгожданные грузинские мандарины, аналитики рынка воскликнули бы: «мы ведь предвидели!», и автор вдохнул бы с облегчением. Ведь он хоть и не ледокол, однако, обязан довести «Вадичку» до Херсона и пришвартовать его к причалу на набережной, так как взял его в собственный сборник рассказов «под свою ответственность», и ни как не предвидел, что напишет уже не рассказ, а приличных размеров произведение. Впрочем, с ним случилось тоже, что и с мандариновым рейсом «Вадички», продолжавшимся уже больше месяца, вместо запланированных десяти дней.
Обратный отсчёт
Итак, когда в классическом, ещё с советских времён, Петропавловске-Камчатском откупоривали бутылки с шампанским, «Вадичка» был ещё на Станиславо-Аджигольских створах.
Когда вы, в своих офисах и кабинетах, начинали провожать старый год в дружных проверенных коллективах, (это если вы не начали праздновать ещё с утра), караван из четырёх судов уже пробился к Большим Касперовским створам.
Когда вы возвращались домой в вагоне метро, среди таких же весёленьких сограждан, а ваша жена уже прятала в холодильник свеже-накрошенные оливье и винегрет, салат из крабовых палочек и домашний наполеон, который нечего и сравнивать с теми казёнными тортами, пусть даже и фабрики Карла Маркса, ведь рецепт тот, передаётся в её семье уже в третьем поколении, «Вадичка» пробился к Малым Касперовским створам.
Был как раз тот самый затор в гирле, теснина и пробка, из нанесенных Днепром льдин, напряженнейший момент всего рейса, и я молился на локатор «Донец», лишь бы он выдержал хотя бы до выхода из Рвача. Ведь никаких вех и сигар в этом месиве снега и льда не было видно, и даже маяки и световые знаки створов не различались за метелью. Предательские каменные отсыпки канала, косы, отмели, банки и даже те вспоминавшиеся Николкой (эх Николка!) затонувшие суда были рядом с фарватером, шаг вправо, шаг влево – кораблекрушение, и единственным способом определиться среди всех этих опасностей был верный «Донец».
Я снова стоял на руле, ещё раз убеждаясь в капитанских предпочтениях рулевых при сложной навигационной обстановке, но штурвал крутили только мои мышцы, на подсвеченную картушку компаса таращились только мои глаза, команды капитана воспринимали только мои уши – мыслями и сердцем я был на три метра выше, где крутилась в ночной вьюге антенна моего радара.
- Родненький, ещё немного профурыч… Без тебя – кранты. Крутись, железяка! Летите электроны, долетайте до самых берегов и возвращайтесь к антенне. А ты, индикатор, рисуй свои весёлые картинки. Таких благодарных зрителей ты не припомнишь за всю свою жизнь, хоть ты и ветеран, каких поискать.
Сколько электронов на катодах осталось? Если открыть бутылку водки, спирт испаряется по триста молекулярных слоёв за секунду. А сколько электронов с магнетрона, кто знает?
Когда вы раскладывали на праздничном столе натюрморт из холодцов, голубцов и нежинских огурчиков, и нежно прикасались ладонью к заповедной пляшке водки в морозилке, наш ледокол только запрашивал у Кизомыс радио-18 «добро» на проход Рвачём.
- Это у вас юмор такой? – хмыкнул Кизомыс-радио.
- Попробуйте, а я посмотрю, как у вас выйдет.
- Нам до Нового года нужно быть в Херсоне. По любому. У нас мандарины под ледовой проводкой, а не просто так. Без нас Новый год не наступит.
И это было не просто подначка ледокола в наш адрес. Потому что когда уже и вы, уважаемый читатель, достали из прохладного тайника ту заветную «на берёзовых почках» или «перцовку с мёдом», или чего там ещё что вы любите, то трезвого таможенника в такую пору во всём Херсоне уже было не найти. Шансы наших мандарин попасть на берег ещё в этом году приравнивались, практически, к нулю.
Однако сражаться и играть нужно до конца. Пусть это ничего уже и не решало, но мы пробивались в Херсон. По любому. Такими были правила этой игры. Команда ледокола, кстати, ещё вполне могла успеть домой на праздничный концерт по ящику, чтоб снова поглазеть на Примадонну и её Филиппа на всех каналах сразу. Но для этого им сперва нужно было пробить для нас канал через ледяной затор в Рваче.
Плач по «Донцу»
Напрасно Кизомыс-радио насмехался над нами. Наверное, мы просто собрались и рассердились, как следует, быть может, весь караван, даже башибузуки из Турции, приспособились к плаванию за ледоколом, потому как забитый льдом Рвач мы пронзили, словно иголка сало. С первой же попытки. И как пробка из бутылки с шампанским вырвались на Широкий плёс, на котором… не было ещё ни единой льдины! Я даже тот звук от салюта шампанским услышал, честное слово.
Впрочем, как оказалось, звук этот издал мой «Донец». Антенна продолжала крутиться, но картинка в индикаторе исчезала и загоралась, пока от неё не осталась одна яркая зелёная точка в центре экрана. Точка мигнула, напоследок и погасла.
«Донец» сделал всё что мог, и кто может, пусть сделает больше. Снимите шляпы.
Арташезович вздохнул с облегчением. Я уже не раз наблюдал эту особенность капитанов легко воспринимать отказ аппаратуры, если это произошло когда самое опасное место уже осталось за кормой. Так капитан Непейпиво когда-то даже подкалывал меня сразу за Дарданеллами: «Кто там говорил, что японские радары не ломаются? Иди теперь, ковыряй своего японца!» - а в глазах у него была такая радость, что это не случилось десятью минутами раньше, когда он маневрировал среди тридцати попутных и двух десятках встречных судов в узком проливе.
- Сколько это он у тебя крутился без передышки? – спросил Арташезович.
- Больше пяти суток.
- Ну, не подкачал, старикан, спасибо ему. Тут мы уже как-нибудь справимся.
- Клянусь, сам лично ограблю музей радионавигации в мореходном училище, и найду нужные лампы, - пообещал я мысленно. Ведь отношения между радистом и радаром настолько интимные, что в них лишний даже капитан.
Повеселевшие турки, увидев чистую воду, чуть не откалывали гопака на своих капитанских мостиках, прощались с ледоколом и переводили машинные телеграфы на «полный вперёд», не смотря на то, что на темной реке не было ни единого огонька.
- Будет нужно, обращайтесь, - добродушно отвечал им ледокол, уступая дорогу.
- Счастливого Нового года, эфенди, - неслось на рабочем канале УКВ
- Бей эфенди, - поправлял ледокол.
Арташезович, в это время, послал боцмана на пеленгаторную площадку, чтоб он навёл правый прожектор на правый берег, а левый – на левый. Арташезович, не даром считался дедушкой рыболовного флота: он ещё помнил, как работали во времена, когда радиолокаторов на судах не было вообще.
- «Вадичка» - что это вы делаете? – поинтересовался ледокол.
- Да радар у нас преставился. Ничего, как-нибудь дотопаем, не задерживайтесь. Если можно, включите огни на корме, чтоб наш рулевой за вами правил.
Но когда моряки говорят, что берут кого-то «под свою ответственность», то это не просто слова.
- Вот что, «Вадичка», готовьте буксир, - благородно предложил ледокол.
- Так оно надёжней будет. И ещё, у вас действительно харчи кончились, или так, прибеднялись? Присылайте, к нам на борт, своего кока поделимся, чем Бог послал.
Ледокол таки взял «Вадичку» на короткий буксир, и перевёл свою мощную машину на полные обороты. Освещенные нашими прожекторами, которые почему-то забыли выключить, низкие берега, поросшие камышом и деревьями, неслись по бортам как на горной речке. Наконец появились, в их свете, первые дачные бунгало – мы проходили между Потёмкинскими островами. За гущей деревьев Гидропарка уже подмигивали нам огни родного города. И весь тот город, как раз в это время, начинал провожать старый год, произносил тосты, мысленно подводил черту под прошлогодними утратами и достижениями, говорил «будем здоровы» и расставался с прошедшим без сожаления, и шапка у того города мореходов и корабелов была уже набекрень. До боя курантов на Майдане в Киеве оставалось не более часа.
С ледокола нам передали дюжину мороженных куриных ножек, по количеству персон на борту, горшок с гречневой крупой и даже бутылку спирта из капитанских запасов. Юрка срочно занялся праздничным ужином, старший механик разводил спирт в правильной менделеевской пропорции.
- Андрюша, надо бы того, - намекнул Арташезович.
- Отблагодарить ребят.
- Да конечно, сколько хотите. Хоть каждому по ящику, - дал добро Андрюшка, как владелец груза.
- На ледоколе! Сколько вас на вахте? Вышлете одного к борту принять мандарины.
Наша якорная цепь прогремела на нижнем рейде за четверть до полуночи. И этот грохот разнёсся над сонной рекой и вернулся к нам эхом, отразившимся от херсонских доков. Ледокол пожелал нам счастливого Нового года и направился к причалу, где его экипаж ещё ожидала развозка.
Мы таки сделали это. Мы успели. И мандарины даже попали на украинскую землю ещё до наступления Нового года. Пусть и контрабандой, с ледоколом.
Под звон курантов
Когда мы, наконец, собрались в кают-компании, по телевизору уже выступал президент. Юрик, со скоростью Чарли Чаплина в немом фильме, раскладывал тарелки на столе. Стармех, с точностью аптекаря, разливал по эмалированным кружкам разведенный спирт.
Перебивать президента не пристало даже Арташезовичу, поэтому мы в пол-уха слушали, что именно принёс заканчивающийся год народу, вверенному мудрому попечительству сего государственного мужа. О своих собственных приобретениях президент стыдливо умалчивал. Звучали какие-то непонятные нам цифры о ВВП. Давались очередные предновогодние обещания пенсионерам, врачам и учителям. Если б президент, или кто-нибудь из нас был бы провидцем, он мог бы дополнить, что закончился самый трудный год в новейшей истории Украины, а дальше всё будет идти лучше, этот более чем скромный, и не только на «Вадичке», новогодний стол уже не повториться, и лихие девяностые отходят в историю, со своими миллионными купюрами, малиновыми пиджаками, турецкими свитерками с надписью «Boy», с призраками голода и холода и анекдотами про «запорожцы» и шестисотые «мерсы».
Мы прорвались. Как бы то ни было, мы выжили в этом водовороте времени, и даже обошлись без войны. И мне хочется верить, что свою лепту в это внёс и наш «Вадичка». И мы, – люди потерянного поколения девяностых, среди которых вы не найдёте выдающихся учёных или поэтов, спортсменов или актёров, зато много успешных бизнесменов, а ещё больше прогоревших коммерсантов. Действительно, все те представители науки, культуры, спорта, кого мы сейчас знаем и уважаем в этом качестве, реализовали себя или ещё раньше – до перестройки, или уже позже девяностых – когда жизнь начала налаживаться. А тогда, – всех способных держать в руках калькулятор, (как Артошезовича во время Карибского кризиса), мобилизовали на рынки и базары прямо с их фабрик, заводов и институтов, ведь, прежде всего, нужно было выжить самим, и одеть и накормить большую страну. Мне кажется, мы с этим справились, и именно нами, а не ворами, бандитами, и путанами определяется лицо девяностых.
- Бом, бом! – начали бить куранты.
- Ну, за тех, кто в море! – произнёс Арташезович.
- На вахте и гауптвахте! – дополнил я. Мне хотелось, чтоб этот тост был и за старпома Серёгу. Ведь можно же приравнять итальянскую каталажку к гауптвахте, верно?
Что сказала мне жена
Пусть останется тайной, что именно сказала мне жена. Встречать Новый год одной с детьми, в гостинице «Моряк», в номере, в дверь которого всю ночь стучали нетрезвые грузины, было её давней мечтой.
Что сказал штангист Андрюша
- Парни, тут сейчас всякие разборки начнутся. Попадалово конкретное. Чтоб мандаринов экипажа через три часа на борту не было.
Что я заработал за рейс
В свете разборок, начавшихся по поводу перестоя в Поти, и утраты части палубного груза между Кавказом и Крымом, зарплаты экипажу ни одна сволочь не заплатила. Как я и подозревал ещё в начале этого рейса. Но разве от этого легче?
Мандарины удалось реализовать только через месяц, и мой навар составил 100 долларов, или 25 процентов от того что я вложил в дело. Возможно, какой-нибудь коммерсант из Европы считал бы это нормальным, однако у нас в 90-ые это считалось прогаром. Главный парадокс мандаринового бизнеса полностью подтвердился.
Что сказал Арташезович
- Хлопцы, если вам не заплатит судовладелец и фрахтовщики, это сделаю я, из своих денег за предыдущий рейс.
Что сказали мы
- Тю на вас, Арташезович.
Кто встречал нас на причале
Это, собственно, и была та приятная неожиданность. Концы на набережной у нас принимал… мой кореш Серёга собственной персоной.
- Серёга, неужели прошло четыре года, Серёга? – спросил я, обнимая его.
- Четыре года и два месяца, - ответил Серёга. Он всегда любил точность.
- Именно столько понабилось мне, чтобы пристойно выучить итальянский.
- А Николка… мы слышали его Мэйдей…
- Ты уже третий, кто мне об этом говорит. Давай вмажем. На помин души. Всё ж таки не худшим из моряков был наш Николка. Совсем наоборот.
И мы вмазали. И помянули Николку в кают-компании «Вадички». И Арташезович больше не сомневался, так как портнадзор подтвердил, что «Викинг» действительно пропал. И каждый из нас вспоминал какую-нибудь историю про Николку-Морячка, но чтобы их все пересказать, потребуется написать новую книгу.
Эпилог
Когда у нас выпадает первый снег, и до Нового года остаётся какой-то месяц, у меня начинается странный зуд. Мне хочется послать к чёрту счастливую семейную жизнь, захватывающие статистические отчёты, прилежное конспектирование лекций о дискурсе постмодернизма, невоспитанно, с точки зрения будущего филолога, сплюнуть под ноги, выматериться и сесть на корабль, уходящий в рейс.
Я нервничаю и поглядываю на телефон. Но в этом году, пожалуй, напрасно. Все капитаны и просто друзья, наверное, уже вычеркнули меня из списка действующих моряков. Сезон теперь не для меня.
Но вот…
- Папа, тебя какой-то дядька из Херсона спрашивал. Говорил, что перезвонит.
И я сижу у аппарата, гадая, какой именно капитан про меня ещё не забыл, Арташезович, или может Борщевский? Я уже никуда не собираюсь, я уже целиком адаптировался к своей новой жизни на непонятной морякам суше, я …
А телефон всё не звонит и не звонит…. А может таки плюнуть на всё и вправду податься в Поти или Батуми? Это ж каких-нибудь две недели. Если погода будет хорошая. А кто ту хорошую погоду зимой на Чёрном море видел?
Наконец звонок.
- На приёме, - по радистской привычке говорю я в трубку.
- Маг’кони, пг’ивет, - картавит трубка, и я не могу не узнать этой забытой смешной картавости, без которой, оказывается, моя жизнь была не полной все эти годы.
- Тут такое дело, нужен рулевой на рейс до Батуми. Пойдёшь?
- Что? «Викинг? Мэйдэй? Так это ты его принял? Не дождётесь!
- Там такая петрушка получилась, Танкер из Туапсе вышел, прикрыл нас корпусом от волны, мы смогли откачать форпик и заскочили в Туапсе. И нас арестовали, потому как не было чем за спасательную операцию заплатить, пока судовладелец из Херсона не прилетел. Целый месяц продержали. Мандарины все сгнили, убытки страшные, а ещё и…
- Николка, какие это всё уже мелочи, Николка, - перебил я Морячка.
- Как же я рад тебя снова слышать!