Не шаркать!

Игорь Наровлянский
        Дарья, распалённая осенними сборами, буркнула не разгибая спины:               
 – Чо поздно-то так, помошничек?               
– Я это, – промямлил Тимофей, отдуваясь,  –  стартанул по звонку к  грядкам твоим, мать их, и того ... не удержался мал-мал.
Юзом по рельсу скользнул!
Мама не горюй, звездануло!..
В электричку на носилках внесли.               
 –  Головкой небось, свистун, или опять хренов футбол затянул, – вздохнула, уставшая от его заморочек супруга. - Тащи давай  корзины, сачок! 
Глянь сколько свеклы и моркови надёргала.               
– Сегодня, сама, мать, сама. Куда мне с такими мозгами, - вяло он повёл у виска.               
– Забей, муженёк, на мозги – с гайдаровой корзиной под пенсию. 
Ручками теперь, милый мой, ручками!               

Но Тимофей  всё-равно откосил.

Она пёрлась до электрички, задыхаясь от неуёмного солнца, под грузом, а он дурным пёхом  рядом тащился и в сторону её не глядел.               
Она, надувшись, потом и к печке не подходила.
Два дня!
Поживи, ирод, на бутербродах – гонору поубавишь, глядишь.               

Рассосались обиды затем, не чужой же ведь мужик.
И не худший.

Но тут с функциями не заладилось у Тимофея.   
Страда осенняя никак без активной отдачи, а мужик ходить стал потише, носить неохотно.
И по чуть-чуть.               
– Чего это ты, милый, зашаркал? – озадачилась как-то  подруга.               
– Лыжный же сезон с ноября, – улизнул от объяснений Тимоха.               

Но долгое шарканье – это уж слишком для практической женщины.
Довелось мадам рулить с благоверным к неврологу.
 
Специалист заглянул в лукавые  Тимофеевы глазки, поводил  молоточком вокруг,  по косточкам постучал.
Разумно насупился.
И  долго  строчил затем жутким росчерком на бумажке мелованной:               
 - Черепушку придётся обследовать.
Есть подозрения...               
 – Понятно, что подозрение, – согласно кивнул пациент, – так ею звездануться об рельсу.               
– Как же устала я, док, от  этих его заморочек, – грусть изобразила супруга.               
   

 Тимофея загрузили в томограф.               
Доктор  долго и изумлённо таращился, вращал  рычагами на пульте, и оторвав, наконец, взгляд от экрана, выскочил в коридорчик к встревоженной Дарье:
«Согласие на трепанацию! Не до колебаний! В темпе решение!" -  ткнул указательным он  в означенную им точку согласия.
               
    
…Потом  вышел к ней  успокоенным, метнул  в урну окурок и присел в коридорчике рядом.
Он улыбнулся устало  и  предъявил измученной женщине большой серый снимок на  плёнке.
Тёмное пятно внутри черепа - чудовищно не реальное - единственное, что сумела она на нём разглядеть.
               
– Не смогли бы Вы мне, мадам, подсказать – что это  за затмение здесь?               

– Неужели это мозги  Тимофея? – быстро сообразила супруга.               
 
– Если бы! – знающе  хохотнул  эскулап. – Высохли они у него, истончились.
То ли - от непомерных запоев, да и от прочих, отдолженных у жизни уроков, не исключаю.
В образовавшихся пустотах и вызрела эта ударная  гематома.
Не встречаясь с помехами! 
А был бы помоложе – труба!
Расплющило бы нормальные мозги этим кошмарным объёмом. 
Везунчик ваш Тимофей – смею вас удивить.
С гербарием, сохраняющим функции мозга!
Кунсткамера!?               

              ***               
      
- Дело прошлое, что там у нас всё же тогда случилось на рельсах, Тимуля? –  прильнула Дарьюшка к своему всё ещё кормильцу на выходе.               
 – У нас? – поморщился напряжённо Тимоха. – В южном экспрессе, не совру, случилось однажды по ходу.
Трое же ведь суток в пути!?
А просто на рельсах?! Не вгоняйте в смущение почтенную зрелость, мадам.
Извини, мать, – обретая серьёзность, коснулся он многослойного марлевого колпака, - убей, тонкостей не припомню уже.
Не по тем, - вздохнул, - рельсам, Тимохины мысли скользят.
После скользких чугунных !               

– Вновь, как и до рельсов, чудит!– подрумянилась Дарья  стыдливо. – Практически, паршивец, здоров!   

Шаркать бы ещё перестал.