Третья мачеха
За окном сплошное белое поле. День пасмурный, а только вчера был солнечный. И синее небо было безоблачным и сплошным, а теперь сплошное, серое. Мороз, правда, не сильный. Но влаги много, и все веточки в белой игольчатой бахроме висят неподвижно. И белое и на земле, и на деревьях, и на небе.
В комнате только затопили печку, мороз чуть притих, но еще холодно. Вера сидит в пятнистой цигейковой шубе и серых толстых валенках, Виктор в бежевой новенькой пуховой куртке и тоже в высоких валенках, чтобы легко преодолевать высокий снег. Ему не удивительно, он здесь живет круглый год, всю неделю смотрит, чтобы не были открыты дома дачников, что спокойно сидят в Москве до теплых дней весны.
- А где Марьяна? – спрашивает Вера.
- Да, уехала в город, дела, - отвечает Виктор.
- Один теперь.
- Вот зима кончается, все потянулись на дачи.
- Проехать трудно, колея скользкая, машину ведет, так и норовил свалиться с колеи.
- Доехали же.
- А как по рюмочке, холодно еще в доме?
- Можно, по рюмочке можно, - соглашается Виктор.
На блюдце сало, колбаса, отваренные яйца, черный хлеб, селедка. Только разложено. Тарелки холодные, вилки холодные, но от печки уже сильнее и сильнее тянет струйками теплый воздух. Обогнув сидящих за столом собеседников, воздух тянется к потолку.
- Помнишь, прошлый раз вспоминал свое детство, только начали говорить нам и помешали.
- Что вспоминать. Трудное время было. Не было порядка и поддержки среди родных. Вот иногда завидую Марьяне, их вот, сколько было, а тетки и дядьки никого не бросили, всем и помогли. И жена у дядьки ворчала, что она у них жила, а он гнул свое и все, не бросил, не отправил в деревню, а вырастил, помог.
Виктор не спеша закусил. Он сразу предупредил, что поел, и ему греть на плите ничего не надо, так немного только для закуски можно положить. Рассказал, какой борщ варил сам, как любит это дело, как выбирал мясо на рынке в Талдоме, с кем туда ездил.
- Простил я отца за все. Мачех - что прощать. Чужие были.
После второй мачехи у Виктора был небольшой перерыв, но и он не давал облегчения ни Виктору, ни брату. Третья мачеха появилась, и дети знали, что она появится.
- Была она страшная, совсем не такая, как две до нее. Те были красавицы, да и отец был красавец. А в военной форме, точно герой. Всегда черноволосый, - рассказывает Виктор.
- Вот тебе за семьдесят, а у тебя и нет седых волос. Некоторые к сорока уже белого цвета, - подтверждает Вера.
- Такая наследственность.
Конечно, мачеха была страшная, но крепкая и сильная. Не городская. Когда в сорок седьмом объявили обмен денег, то у нее этих денег было видимо, не видимо. Была она секретарем у председателя колхоза, что там они делали, мне было тогда не понять, а сейчас не узнать. Но разрешали менять только тридцать тысяч. И все. Если денег было больше, то нужно было писать объяснение, откуда они появились и подтверждать это, а то тюрьма. А у мачехи было триста тысяч. Страшно большие деньги. Все у кого было денег больше, кинулись все скупать, все, что было в магазинах. И мачеха покупала, что могла. Помнит Виктор, как в доме появился мешок с витаминами, целый мешок, круглыми, мелким, разноцветными.
- Ухватил и я горсть витаминов, - говорит Виктор, - а потом мешок пропал. Куда она его дела? Так и не понял.
Деньги мачеха поменяла, тридцать тысяч, а остальные деньги жгла в печке. Плакала и жгла. Смотреть было невозможно, плакала и жгла.
- Но была уж очень жадная. То отец над всеми своими женами командовал, а тут она взяла власть.
Получал отец деньги за работу, и сумму, что он получал, вносили в специальную книжку. Все деньги он приносил домой и отдавал жене, она и проверяла по книжке.
- А где еще шестьдесят копеек? - спрашивала она отца.
- Тонечка, зашел с мужиками пива выпил, - отвечал тот виновато.
- А почему пошел и ничего не сказал, - кричала мачеха в лицо отцу.
- Не подумал, - отвечал совсем тихо отец Виктора.
С этой мачехой совсем жить стало невозможно. Спали часто в сарае, в дом бывало, и не пускала. Зароются с братом в тряпье, и дыханием согреваются.
- Подуй мне на ручки, - говорил брат,- а потом я тебе на ручки подую теплым воздухом.
И так и лежали, прижавшись крепко пол грудой тряпок. Так и засыпали, согревшись своим теплом. Был тогда Виктор совсем маленьким по росту, и до 14 лет имел только один метр сорок восемь сантиметров. Не рос, сил внутри не было.
- Отец с мачехой меня просто выгнали из дома, отец все слушал, что говорила мачеха, оправданий не принимал, вот и выгнал.
- А брат?
- Брат остался в семье, но потом сбежал. Одному было не выжить.
Стал работать на заводе Виктор с 14 лет, а жить негде. Вот на работе Виктора и отправили к одной работнице. Жила она одна, ей и говорят, что не займет Виктор много места, да и ей одной скучно, так и прожил у этой женщины Виктор два года. А когда брат из дома сбежал, то Виктор просил уже родственников взять его к себе. И одна из сестер матери согласилась взять брата, но чтобы Виктор давал деньги на его питание, вот он работал и давал деньги на питание. Но это был свой брат и свои деньги. Стало легче, и Виктору, и брату.
- Заговорился с тобой, - сказал Виктор.
- Ничего не беспокойся, пойду, посмотрю, где там мои родные, что делают, - сказала Вера.
Из дома, что был еще не до конца прогрет, вышли во двор, что сейчас лежал в снегу, но уже был расчерчен дорожками, что выглядели, как туннели, узкие и длинные, по которым прошли и Вера, и Виктор, и его пес Степан. Огромная собака с длинными ногами, с шерстью короткой, нежно-бежевого цвета.