Она прожила здесь все детство и юность. Их квартира никогда не была коммунальной юридически, но фактически здесь всегда было много народу. Раньше…
- Раньше здесь жила прохфессорская семья, - рассказывала смуглая старушка, которую все называли Галя, несмотря на ее преклонный возраст. – Я когда дворничихой тут была, всех их знала. И гостей их знала и родственников их знала. У их всегда много родственников околачивалось. А чево ж, оне ж богатые были. Богатые, да только простаки. Все у них столовались, многие ночевали, а некоторые жили месяцами, а этим хоть бы хны. Я ж им говорю - что за богодельню устроили? Разгоните всю шушару! Чай у них свои дома-то есть. А сам-то, прохфессор-то, Алексан Димитрич, говорит, пущай живут, не обеднеем, поди. Он мне все время говорил, что жадничать нехорошо. И сам был не жадным. Все подарочки мне делал. То конфеток принесет, то пироженых. Он пироженые все дорогие покупал, на Невском. Хотя жена его, Вера Алексевна, пироги пекла – объеденье. Я-то и сама люблю пирогов напечь. Бывает, я испеку пирогов и пойду угощать всех, а мне навстречу Вера Алексевна со своим пирогом. Так вот и менялись, словно яйцами на Пасху. Да и вообще – помогали мне они. Ихние дети подрастали, так они мне вещички их отдавали. Вещички хорошие все были, не изношенные. Вера-то Алексевна, царство ей небесное, хорошей хозяйкой была. У нее всегда прибрано было, и стекла чистые и ковры выбитые и двери не скрипели. Хотя Алексан Дмитрич конечно дома-то не помогал. И дети воспитанные были – она сама их и по-французски учила и на пианине. Вот друзья-родственники понаедут к ним, так бедная Вера Алексевна как волчок крутилась! Иногда выйдет в магазин, а сама уж еле ног волочит. Я жалела ее и старалась иногда помочь. То в магазин ей сбегаю, то помогу серебро начистить. А так у них весело было – гости что-то все разговаривали, обсуждали умное, пели, музыку играли, молодые танцы до утра устраивали. Но все культурно, вы не подумайте.
Она была дочерью профессора. Того самого Александра Дмитриевича. Анна Александровна. Она свободно говорила по-французски, хорошо играла на фортепиано. Но давно… Давно не играла уже. Повода не было. Да и инструмента у нее больше не было. И жила она теперь совсем не там, а далеко – на улице Савушкина, в маленьком домике, одном из тех, которые еще немцы пленные строили. С тех пор, как умер ее муж, она все чаще возвращалась к родительскому дому. Приедет, пройдется по Фонтанке, по Соляному переулку, зайдет в бывшую Пантелеймоновскую церковь, уж который раз посмотрит там выставку, посвященную какой-то старинной войне. Анна Александровна любила там бывать. Там были картины морских сражений, макеты кораблей 18-го века. Она читала и перечитывала истории и технологии создания этих кораблей и как будто разговаривала со своим покойным мужем. Муж ее был инженером-кораблестроителем на Адмиралтейских верфях. Он забрал ее из родительского дома много-много лет назад, чтобы предложить трудную жизнь. На их долю выпала война, блокада, сложные годы послевоенного восстановления. И всегда она находила отдушину в родительском доме, в квартире на Моховой. Там всегда пахло пирогами и было много людей – гости, друзья, родственники, ученики отца, его коллеги. Когда родители умерли, в квартире остался жить ее старший брат со своей уже семьей. Он был врачом-хирургом, и в их доме прибавилось скептиков и циников, но веселья меньше не стало.
Все это она вспоминала и сейчас, когда бродила по Моховой. Она шла, смотрела на здания, почти каждое из которых было историческим памятником – особняк Строганова, дом Веригина, дом Шмидтов, театральное училище. Для нее все эти дома были родными. Здесь она играла в прятки с друзьями, каталась на велосипеде, ходила на спектакли, спорила со студентами – театрального училища. Она шла и на пороге каждого дома оставляла цветы. По одной гвоздичке каждому дому. По одной гвоздичке каждому воспоминанию. Она любила гвоздики больше всех других цветов. Несколько оставшихся цветков Анна Александровна отдала дворничихе Гале, которая рассказала ей про ее же семью – не узнала, глаза ее почти ничего не видели. Отдала и пошла обратно. А Галя вслед пробормотала:
- Вот вот, и Алексан Дмитрич мне тоже цветочки, бывало, дарил. Ох и хороший же был человек, царство ему небесное…