Сумасшедший медведь

Волеро Дивус
      Трещины, облезлая краска – детдом тянулся тёмными коридорами. Лестница, второй этаж, а запах всё такой же подвальный, как и на первом. Мария Ивановна ступала тяжело, но шла быстро, я поспевал с трудом.
      - Должен же он хоть чего-то бояться! – оглянулась, наш ходкий шаг отдался ей одышкой. Я полез в карман – валидол. Как бросил курить, без него не могу.  Где же он?.. Чёрт… – Вот вы скажите мне, как психиатр, ну вот откуда такие берутся? Одиннадцать лет, а ведь уже… рецидивист! – она взялась за ручку кабинета.
      - Я не психиатр – психолог, - в груди сдавило – я потёр ладонью.
      - Без разницы, - она дёрнула ручку, решительно ступила в кабинет.

      Мальчишка сидел за столом – сутулые плечи, потухший взгляд. На нас не посмотрел – рисовал. Я подсел напротив.
      - Так, Медведев!.. – Мария Ивановна упёрла руки в боки. – Рисульки свои брось, смотри на психиатра!
      - В дурке насмотрюсь, - взгляда он не поднял, карандаш легко скользил по бумаге.
      - Пусть рисует. Оставьте нас, - я достал из портфеля бланк освидетельствования.
      - Пойду за санитарами, - она открыла дверь, - недолго тут, ладно?.. – Дверь захлопнулась, мы остались в шуршащей карандашным грифелем тишине.

      Я бы так и просидел – что говорить?.. Бланк я заполнил ещё у себя – на обследование в «дурку» Лёшу Медведева этот детдом отправлял регулярно. Рисование ж умиротворяло: так бы и смотрел, как он водит по бумаге…
      - Так ничего и не спросите?
      - Ты хочешь рассказать?
      - Ну, вам же надо там… написать. Чтобы в дурке знали, отчего меня лечить, - Лёша старательно вычерчивал по листу, на меня не глядел – зачем он спрашивал?
      - Думаешь, тебя надо лечить?
      - Все так думают.
      - Я так не думаю.
      - Да гоните вы… как и все, - он скривился в болезненной усмешке. Его рука на секунду застыла.
      - На, почитай, - я подвинул листок своего заключения.
      Он мельком глянул, читать не стал:
      - Значит, компьютер стырить – это нормально?
      - Как тебе сказать… был бы постарше, тебя бы посадили. А зачем ты его стырил?
      - Чтобы продать.
      - Тебе не стыдно?
      - Мне?!. – он поднял на меня взгляд. – Да Мареванна три компа влево слила, и что?!
      Я взял его листок:
      - Можно? – он кивнул.
      Облачное небо… На облаке – медведь. Плюшевый такой, потрёпанный. Медведь тянет лапы кверху, в небо. А рот у медведя – зашит. Крупными, грубыми стежками.
      - Зачем он у тебя на облаке?
      Лёша пожал плечами:
      - Ну, Бог… он же где-то там?
      - А что ж он скажет Богу, если рот зашит?
      Мальчик забрал листок, опустил глаза, и начал рисовать дальше:
      - Медведь, наверное, тоже сумасшедший…

      Он рисовал, сидели молча, пока дверь не распахнулась.
      - Закончили? – вошла тяжёлой поступью Мария Ивановна.
      - Да, - протянул я подписанный бланк.
      - Так, Медведев, - приступила она к мальчику, - машина ждёт, вставай! – Лёша встал. – Выворачивай карманы! – Лёша нехотя выгреб из карманов: перочинный ножик, денежную мелочь, зажигалку, сигареты… Мария Ивановна потянулась к рисунку. – Так, это что у нас такое?..
      Лёша протянул листок мне:
      - Это ему.
      Мария Ивановна глянула с подозрением.
      - Это мне, - взял я рисунок.
      Они вышли. Я посмотрел на лист.
      Медведь с зашитым ртом всё также тянул лапы кверху.
      Но теперь в них было… сердце. Большое, такое же плюшевое.
      Только, всё в заплатках.

      Сердце сдавило тисками грудины – где ж мой валидол?..
      Я обшарил карманы, вытряхнул портфель – забыл, наверное… К чёрту! Открыл окно, взял Лешины сигареты, зажигалку, чирк… Внизу ударило дверьми, Мария Ивановна вывела Лёшу к машине.
      Я затянулся – мальчик посмотрел на меня, улыбнулся – я дымно выдохнул… отлегло.
      Хорошее, всё-таки, дело – сигарета. Жаль, только, вредная.
      Опять бросать придётся.