Холсты. Глава 23
Ползут безрадостные дни, сменяя один другим, и только Марфина жизнь не меняется. С весны до поздней осени работает в наймах. Зимой, не разгибая спины, перерабатывает чужую шерсть, лён и коноплю. Когда в твоих руках находится не только своя жизнь, опускать их права не имеешь
Судьба – горемыка не пожалела её, а вот природа – матушка не поскупилась на краски. Такую б красоту не в крестьянскую одежду обрядить, а в шелка - царица! Только, что Бог даёт, то и носить будешь. И носила. Что свои руки смастерят, то и хорошо. Надеяться не на кого.
Примечала помощь неизвестного благодетеля, поблагодарит мысленно, вздохнёт тяжко.
Вдовьи ночи чуткие. Короткие и тревожные, как нежданная весть.
Ветка калины, потревоженная гулякой ветром хлестко стукнет в стекло, и в миг вздрогнет, затрепещет сердце, гулко противясь постороннему шуму. Разбудит дремлющую память, и уж не понять – сон ли это, явь?
Поле, волнующееся под тёплым ветром, налитые молочной спелостью злаки. Золотистое ржаное море, а средь колосьев – васильки, синие – синие…Дух захватывает от пряного запаха летнего разнотравья. Конца края не видно хлебной житнице смыкающейся на горизонте с небом, и вдруг, Степан…Откуда взялся? Как могла проглядеть?
- Стооой! – кричит Марфа, бежит следом, пытается догнать мужа. Почему же не слышит, не оборачивается? Будто и не идёт, а плывёт к горизонту, и нет ему дела до того, что происходит вокруг.
- Ну, куда ж ты, Стё-паа?! – закричала что есть мочи и проснулась.
Подушка вся в слезах, сердце готово выскочить из груди. Как же измучил её этот сон.
Однажды почти настигла Степана, протянула руку, чтобы ухватить за плечо, развернуть, заглянуть в глаза и спросить: "Шо ж ты до дому не идёшь?"
Степан обернулся и Марфа испугалась, отдёрнула назад руку. Со спины – муж: его широкие плечи, загорелая мощная шея, светлый вьющийся волос, а лицо…Чужое лицо, незнакомое.
Утром молилась усерднее обычного, просила Господа избавить от зачастивших видений, но молитвы не помогали и она решилась сходить к Самсонихе. У ворожеи на все случаи жизни верное средство имеется.
Бабка выслушала молча, не перебивая. Прошамкала что – то неразборчивое, усмехнулась уточняя:
- Привечала ночами мужа - то?
Марфа опустила глаза, вздохнула. Не рассказывать же, как являлся среди ночи. Усядется в углу на лавке. Сидит, молчит. Ждёт пока не протянет она руки. И вот он, рядом. Такой, как и прежде: нежный и ласковый. Будто и не было ничего: ни войны этой проклятой, ни похоронки.
Просыпалась счастливой, не хотелось верить, что всё это - просто сон. А потом, вдруг перестал приходить. И другое, изнуряющее видение. Это поле, которому нет конца и края. Куда зовёт за собой?
- Живой к живому тянуться должен. Не отпустишь – за собой уведёт. Гляди, - разложила гадалка на столе карты, - вот он, Король – твоя новая судьба. Всюду рядом. Вроде, как - есть, а вроде бы и – нет. В твоих руках его счастье. Твоё – за его спиной. Но не радуйся шибко. Недолгое оно, как и утренние росы. Доля твоя, незавидная..
- Шо ж далее? Скажи, не таи.
- Живи одним днём. Другого такого не будет…
Не прошло и недели, как на пороге Марфиной хаты объявился напророченный Король.
Не местный, из пришлого люда. Как судьба забросила в эту глухомань – тайна. Рассказывать о себе не любил, но был не беден: и земля у него, и скотина, и инвентарь. Жил в доме кулака Горпинского.
Лев Фадеич Горпинский исчез бесследно два года назад по доносу неизвестного доброжелателя, в коем сказывалось, что Горпинский – контра. Будто, обзывал новую власть «бесштанной контрибуцией», и что штаны, этой самой контрибуции никогда не носить.
Никто не знал, что такое контрибуция, но все знали, что такое – штаны. А без штанов ходить никакой власти не полагалось. Льва Фадеича, на всякий случай, изолировали, от греха подальше. Дом выставили на торги, но свои сельчане купить не решились.
Купил Филипп Мефодьевич Ступа – человек скупой не только на слова, но и на душевную щедрость. Подозревали, что и холостякует он именно по этой причине. Злые языки утверждали, что и донос – его рук дело. Позавидовал, мол, на дом Горпинского, чтобы самому не строиться, вот и выдумал небылицу. Местные жители, сроду, такого слова не слыхали. А Лев Фадеич мудрствовал всё больше собственным горбом да руками, словоблудием заниматься у него времени не было.
- Добрый вечер, хозяюшка! – улыбнулся Филипп Мефодьевич, - Разрешите пройти в ваши апартаменты?
Марфа возилась у печки, обернулась на голос. Пришелец обомлел: стройная, раскрасневшаяся от жара, чёрная тугая коса уложена короной вокруг головы. Тонкие брови вразлёт, а глазищи карие блестят так, что сердце Филиппа Мефодьевича бешено заколотилось: « Хороша чертовка! Ох и хороша!».
На огонь насмотрелась хозяйка, но «король» принял сие на свой счёт.
- Вот - с, в гости пожаловал к вам, любезная, не прогоните? – заискивающе пролепетал.
- Смотря с чим пожаловал… Шо за дела у вас до мэнэ, наночь глядючи?
- Так и есть, красавица, именно дела - с..
- Проходьтэ к столу, в ногах правды нету.
Гость не заставил себя уговаривать. Скрипя новыми кожаными сапогами прошёл к столу. Уселся на табурет, обвёл глазами хату:
- Да - с, не густо у вас, прямо скажем – бедновато, Марфа Леонтьевна!
- Зато – свое, не краденное… А вам шо за интерес до моей хаты?
Филипп пригладил напомаженные волосёнки, заёрзал, замешкался. Не ожидал, что окажется не так проста, как предполагал.
- Видите ли, уважаемая Марфа Леонтьевна, я хотел вам сделать предложение…
Филипп Мефодьевич достал из - за пазухи початую бутылку самогона и поспешно поставил на стол:
- Скажу прямо. Вы женщина вдовая, я тоже одинокий. Надо объединить усилия, помочь друг – другу, так сказать, чтобы наши жизни не были столь пресными и однообразными…
Гость поднялся и замаячил по хате взад – вперёд, объясняя обоюдную заинтересованность сторон совместного предприятия.
Марфа мало что разобрала из его словесных загигулин и когда тот на минуту замолчал, уточнила:
- Вы, Филипп Мефодьевич, свататься прыйшлы?
- Ну что вы, Марфа Леонтьевна! Зачем нам эта кабала – семья? Это же, чистой воды обывательщина, пережитки прошлого. Я вам предлагаю совершенно новый вид отношений между мужчиной и женщиной. Вы сами убедитесь, насколько выгоднее и приятнее данное общение. Я богат, вы - бедны. У меня есть то, что нужно вам, у вас - то, что необходимо мне. Вы одариваете меня своей благосклонностью и выполняете работу, которую предложу. Я буду за это вам платить. От вас требуется: дверь ночью не запирать, чтобы я мог беспрепятственно к вам войти, а так же - не распространяться о данной связи. Приходить к вам буду ночами, предпочтительно – огородами, дабы не компрометировать ваше доброе имя…
- Слухай сюда! - прервала его Марфа, - я, конешно, проста людына, но отличить билый грыб от мухомора пока ще можу. Если мени хтось дуже потрэбуется, то я сама до ёго пиду. И не огородамы, а через всю улыцу и билым днём. Сбырай монатки, хлюст, бо выкыну за ворота, як кота шкодлывого!
- Грубить изволите?! Вам надо спасибо мне сказать. Да - с, именно так. Не каждый день вам будут делать подобные предложения. Природной красотой надо пользовать умело, тем более – это единственное, что у вас есть…
- Ах ты ж, гад! В мэнэ ще есть и руки, - Марфа метнулась к печке, схватила ухват.
Филипп попятился к двери, клацнув щеколдой, прошипел:
- Пожалеешь, баба, на коленях приползёшь – не прощу! Издохнешь с голода, вместе со своим выводком!
Марфа схватила со стола бутылку, размахнулась и швырнула вслед не прошеному гостю. Присела к столу и горько заплакала.
На печи дёрнулась занавеска. Любушка с Полинкой, протирая сонные глаза, удивлённо уставились на мать:
- Мамо! Чёго цей дядько до нас прыходыв?
Марфа утёрла слёзы, поднялась, подошла к печи. Погладила по волосам девочек:
- Чёго прыходыв? – всхлипнула, - Мабудь, молоко в голову ему вдарыло….