Несчастные

       1. ДЕНЬ САЛАБОНА
       "Подъем!" - гнусным голосом орет сержант. С верхних коек сыпятся молодые. На нижних сладко почивают кандидаты в паханы. Мы с Вами, читатель, в Туркмении, в казарме Советской Армии. Введем сразу в курс дела.
       В казарме строгая иерархия по годам и призывам службы. Солдаты первого года службы - без всяких прав, второго года - вершители судеб первых. Но кроме общего деления на быдло и олигархию есть и промежуточные градации. Солдаты первого полу­годия - молодые, это низшая каста. Отслужив полгода, молодые становятся карасями. Так сказать, законодательно, у карася нет никакого преимущества перед молодым. Ему "положено" все то же, что и молодому. Но он отслужил дольше, и ему все же меньше достается стирок портянок паханам, ночных драяний казармы и т. п.
       Армейские обычаи, имеющие в казарме силу закона, уклады­ваются в емкое слово "положено". Так вот, пахать и соблюдать воинские уставы положено только первому году службы. Отслужив год, положено "заложить на все кое-что". Торжественная мета­морфоза! Прошел год, карась превратился в кандидата. Имеется в виду не кандидат наук, а кандидат в паханы. Они шугают молодых и карасей, чтобы те не борзели. Короче, они ответственны за "порядок". Отслужив полгода, кандидаты становятся паханами, отцами общества, так сказать, его сливками.
       Паханам положено отдыхать. Репрессируют они молодых в по­рядке частной инициативы, личной заинтересованности, а не це­леустремленно, как кандидаты, ну и высшая ступень могущества, это быть дедом. Деды - это солдаты, дожившие до своего дембе­ля, но еще не уехавшие домой. У них есть и свои "внуки", но­вобранцы, забранные в армию по тому же приказу.
       Пока мы разбирались в чинах, молодые и караси, а короче - салабоны, уже успели построиться на зарядку. Последуем и мы за ними в физгородок, где для них уготовлена пытка физкультурой. Руководят пыткой несколько "любителей спорта" и сержантов вто­рого года службы. Каждый берет себе группу салабонов и стара­ется довести до такого состояния, чтобы "служба медом не каза­лась". При этом умело чередуются различные упражнения. Вот одна из групп. Сегодня ночью эти молодцы имели наглость по­пасться на глаза дежурному по части, когда драили полы за на­ряд, состоящий из паханов. Молодцы, зацепившись ногами за тум­бу, специально врытую в землю, лежат, перегнувшись через       
       скамеечку, и качают пресс - "и раз", командует сержант. Молод­цы, одновременно поднимаются - "и два", молодцы перегибаются через скамеечку, сержант не спешит командовать. Ведь лежать в таком положении очень больно, сводит все мускулы тела. "И раз", - милостиво разрешает верховное существо, И так двад­цать, сорок и сколько вздумается раз. Тело невыносимо болит, кажется, уже нет сил.
       - Эй, ты, несчастный, выгибайся! Что, больше не можешь? - виновному выделяется оплеуха.
       - Из-за тебя повторим все сначала.
       Это тоже одна из воспитательных мер. Ясно, какими глазами будут смотреть на виновного коллеги по несчастью. Вокруг с лю­бопытством и смешками наблюдает, покуривая, группка паханов.
       В другом конце физгородка маленький ипподром, пара азарт­ных кандидатов держит тотализатор на бегающих по кругу салабонов,проигрывающая лошадка подгоняется пинками. Иногда пытка физкультурой доводится до такой степени, что истязуемый без сил валится на землю. Рядового Ш. качали до тех пор, пока у него не разошлись операционные швы на животе.
       Что же заставляет салабонов подчиняться этому? - спросите Вы. Страх перед неминуемой расплатой ночью в казарме.
       Где же офицеры? - спросите Вы. Дома. Кому охота рано вставать? Они придут только к разводу. Изредка они приходят к зарядке, офицер отправляет на нее всю роту, а сам идет в кан­целярию курить. Не повезло паханам! Вместо того, чтобы спать, придется слоняться по городку. Иногда офицеры появляются и в самом физгородке, но это ничего не меняет. Во-первых, бывает это редко. Во-вторых, физгородок большой, зарядка проходит ра­но, а потому еще темно, контроля не получается. Заметим, что пытка физкультурой может быть несколько раз в день. Расписани­ем предусмотрены кроме ежедневной физзарядки еще и физкультур­ные занятия, Офицеры, положившись на сержантов, спокойно ухо­дят по своим делам.
       Всему приходит конец, и физзарядке тоже. Молодняк гонится в казармы, где ему предстоит немного развеяться - навести в расположении роты порядок. С подъема двое уборщиков, назначен­ных еще вечером, естественно, салабонов, мыли казарму. Теперь молодняк должен заправить койки свои и за аристократию. Тут тонкость, офицеры требуют высокого качества заправки коек. Сержанты еще большего - разумная перестраховка! По периметру койки требуется навести уголок, рубчик, сгиб постели должен быть прямой линией.
       - Чтоб комар яйца обрезал, - командует сержант, и закипа­ет работа,
              Но ничто не идеально, к печали сержанта. Иногда поступа­ет приказ:"Руками вы работать не можете, наводите уголок зубами".
       И наводят зубами уголки, прикусывая одеяло по периметру!
       Паханы и кандидаты валяются на заправленных койках (спят они только на нижнем ярусе). Уставом это запрещено, но причем тут Устав! Поэтому в течение дня салабоны то и дело заправляют за ними койки.
       По распорядку дня далее следует утренний осмотр. Когда офицеров нет, а бывают они редко, строятся одни только салабо­ны. С них требуют чистых подшитых воротников, начищенных са­пог, чистого обмундирования, подковок на сапогах, надраенных блях и многого другого, но, Боже, как этого добиться! Найти сапожную щетку и крем перед осмотром - проблема даже для паха­на. Их просто нету.
       Периодически из жалования солдат вычитается по одному-два рубля. На эти деньги приобретаются сапожные щетки и крем, зуб­ные щетки и паста, мыльницы и мыло, материя для воротничков. Из общего запаса старшина припрятывает приличную долю, в ос­новном материи, в каптерке. Это для будущих паханов. Остальное выдается всем. И очень быстро исчезает.
       В казарме процветает кустарный промысел. Паханам на дем­бель изготавливаются сувенирчики - цветочки, подставки, шкату­лочки. Основной материал - органическое стекло, на инкрустацию идет цветная пластмасса. Большим спросом у туркменского насе­ления пользуются браслеты для часов казарменного производства. Это своего рода разменная монета стоимостью от трех до десяти рублей. Мыльницы и зубные щетки являются инкрустационным мате­риалом, полотенца нужны для шлифовки изделий. В короткий срок запасы исчерпываются, сапожные щетки быстро выходят из строя, часть из них служит для надраивания полов, вот почему перед утренним осмотром начинается ажиотаж.
       Паханы выходят из положения просто:
       - Две минуты, найди щетку и крем! В противном случае бу­дешь держать улыбку у себя в руках.
       Но что делать салабону? Ведь личных вещей у него нет, все отбирается и крадется. Где достать на воротничок? Какого труда стоило найти чистый воротничок для пахана и пришить ему на ки­тель! А где взять для себя? Да и когда время для этого было выкроить?
       - Вывернуть карманы и показать содержимое! - командует сержант. И не дай Бог, если он обнаружит кусок материи, зубную щетку, письма, бритвенный станочек.
       - Несчастный, марш сортир мыть! Потом еще с тобой разберемся.   
              Тоже разумно поставленная тактика, делается это для то­го, чтобы салабон не имел ничего личного, а вся материя, щет­ки, крем и т,п, было достоянием аристократии. Ведь салабону негде все это прятать, кроме как на себе. Его вещмешок прове­ряется, койка тоже, любой пахан может все отобрать.
       Но не о своем внешнем виде он беспокоится. Всякий второй служащий может приказать "в две минуты" почистить ему са­поги, надраить бляху, найти закурить. Иначе "держать улыбку в руках". Вот и пробует изловчиться салабон, попадая в этакие клещи.
       Заметим сразу, воровство в казарме повальное. Крадут ста­рослужащие у всех, молодые друг у друга, оставить ничего нель­зя. Всякий старается запрятать свои вещи в боевой машине, в радиостанции, в комнате боевого дежурства, даже закопать в ук­ромном углу.
       Итак, утренний осмотр кончился. Несколько "несчастных" с ведрами и метлами орудуют в сортире. А для остальных есть но­вое развлечение - утренний тренаж. Бывает он разный.
       Положим, сегодня по защите от оружия массового поражения. Салабонам могут предложить надеть противогазы и бегать по кру­гу, через каждые двадцать метров падать, вставать и снова бе­жать. В климате Туркмении трудно даже просто так бегать. Что же сказать о беге в противогазе. В редких случаях присутствия на тренажере офицера все тренируются просто в надевании проти­вогаза. Бывают тренажи по физподготовке. Что это такое, писа­лось уже выше. Но вот, положим, тренаж по строевой подготовке. Сержант выводит молодняк на плац, и те маршируют строевым шагом.
       - Не слышу запаха резины! - в ярости кричит командующий парадом. - Будем тренироваться!
       И действительно, в свободные для всех по Уставу, а на де­ле только для старослужащих" полчаса после обеда на плацу, в жару, после еды будет тренировка. Будет тренировка и в личное время вечером.
       -Запевай! - командует сержант. Салабоны дружно поют, маршируя.
       - В наше время пели лучше, - критически замечает какой-то пахан.
       - Ничего, - успокаивает сержант, - они у меня сегодня охрипнут. Тут преследуется цель. Вот идет рота. Если ведет ее офицер, то в строю все: впереди хомуты, потом молодые и караси, сзади развязно шагают старослужащие.
       - Строевым, запевай! - следует команда. Старослужащие
              идут все так же развязно, для вида только открывая рты. Поэто­му салабоны должны отбивать шаг очень громко, петь во всю мочь за всю роту, а как этого добиваться? Тренировками!
       Самый приятный тренаж - политинформации, от салабонов требуется одно - внимательно слушать офицера, загораживая спи­нами спящих паханое.
       "Масло съели, день прошел", гласит казарменная мудрость. Масло съел, уезжай домой. Рота идет на завтрак приближать дол­гожданный срок. Тут мы сталкиваемся с новой пыткой, пыткой го­лодом. Истина, что армия не курорт, - банальна. Известно, что солдатская жратва отнюдь не блюда французской кухни. Однако, если бы солдат съедал все положенное ему, жить было бы возмож­но, но в этом "если бы" и все дело. Между гарнизонным продо­вольственным складом и солдатским столом имеется два промежу­точно-осадочных пункта - склад части и кухня. Вечерком можно заметить прапорщиков, идущих домой с большими сумками, а на кухне повара задают пиры своим друзьям старослужащим. Резуль­таты для солдатского рациона ясны, но и это еще не все.
       Положим, за столом сидит десять человек. Поскольку солдат первого и второго года службы примерно одинаковые количества, то и за столом окажется пять аристократов и пять рабов. Как же, как не рабами, назвать салабонов, хоть большинство из них таковыми себя не признают. Вследствие такой диспозиции за сто­лом, каждый старослужащий может обжать одного молодого или ка­рася. Паханы и кандидаты сидят на одном конце стола, где ба­чок. Молодые и караси - на противоположном. На этом пиршестве богов есть и свои ганимеды. На роль виночерпия выбирается мо­лодой, наиболее достойный доверия паханов. Такой "разводящий" кладет каждому пахану столько, сколько тот пожелает. За свою лакейскую должность он имеет некоторую корысть. Оделив старос­лужащих, он в первую очередь кладет себе. Остальное идет на другой край стола.
       Разумеется, если в бачке нечто достойное внимания, ну, скажем, хотя бы картошка, а не перловая каша, на другой край стола вообще ничего не попадает. Но если это даже и перловая каша, последний за столом может и ее не получить, за последним местом сидит или самый слабый молодой, или наиболее третируе­мый кандидатами салабон. За некоторыми столами ганимедов нет. Там менее гордые паханы унижаются до самообслуживания, Салабонам от этого не легче,
       Ни один салабон не смеет взять себе хлеб, масло, сахар, вечером кусочек рыбы, пока не возьмут себе старослужащие. Пос­ле этого молодняк накидывается на остатки. При этом сидящие ближе к паханам находятся в более выгодном положении, чем сидящие
        дальше от них. Каждое место за столом строго регламенти­ровано, оно соответствует общественному положению, определяе­мому силой, изворотливостью, угодливостью перед старослужащи­ми, наглостью и подлостью. Итак, вся пища разобрана.
       Вот задача для первоклассника, за столом было двадцать кусков сахара. Пять человек взяли себе каждый по три куска. Сколько кусков сахара достанется каждому из оставшихся пяти человек? Вариант, двое из первой пятерки оказались сластенами и взяли по четыре куска сахара, сколько человек из второй пя­терки окажутся без него?
       Надо отметить, что все куски сахара, хлеба и рыбы разной величины, так что если салабон и съест все-таки что-нибудь, то это может быть крошкой или плавником.
       В учебках, где все солдаты одного призыва, такая неравно­мерность кусков по величине не странна. Сегодня ты съел ма­ленький кусок, завтра другой, все справедливо. Но вот в войс­ках дело другое. Что касается пресловутого масла, то если оно не разделено на куски, салабонам его не видать. Исходя из пос­ловицы, они могут этот день в жизнь не засчитывать.
       Рубоны в обед проходят как и в завтрак. Не удивительно, что обжатые салабоны ходят вечно голодные, а такое хроническое не­доедание очень тяжелая пытка. Ничто так не деморализует чело­века, не подавляет его, как пытка голодом. Паханы это понима­ют. Часто можно видеть, как они накладывают себе вдвое больше того, что могут съесть, и оставляют в тарелках. Салабоны, ес­тественно, взять остатки не смеют.
       - Ты что, несчастный, что ли? - В разряд несчастных попа­дает всякий салабон, имеющий наглость печалиться своему образу жизни, и будьте спокойны, у него будет еще больше оснований для этого!
       Жрать хочется! Может быть выручат посылки или денежные переводы заботливых родных? Напрасные чаяния. Ротный почталь­он, салабон, конечно, приносит в казарму корреспонденцию. При этом он придерживается строгого правила. Перед тем, как отдать извещение молодому адресату, сообщит пахану. Вопрос, какому именно, регулируется между паханами. Осчастливленный молодой идет с паханом или группой паханов на почту и получает посыл­ку, он даже сам приносит ее в часть. Тут она у него отбирает­ся, и у паханов в укромном месте начинается пир. Почетный эскорт сопровождает салабона не потому, конечно, что ему не доверяют, а для того, чтобы не делиться со всеми старослужащи­ми в казарме. Если счастливчику пришли деньги, то он сам идет на почту и по возвращении благопристойно отдает их уважаемому господину. Зачастую за примерное поведение салабону перепадает кусок или рубль.    
              Итак, перед молодым вечная проблема - что бы поесть? И кусок хлеба, я не преувеличиваю, подарок судьбы. Конечно, не­которые храбрецы пытаются выйти из такого положения, с отчаян­ным мужеством они прокрадываются на кухню и клянчат у поваров жратву. Иногда к их мольбам снисходят, иногда повара их бьют. Но если какой-нибудь пахан из его роты застанет салабона за этаким занятием, то все - быть ему несчастным.
       Завтрак кончился. Салабоны убирают посуду. Плотно поевшая рота идет на утренний развод. С развода солдаты отправляются на занятия и работы. Примерно в половине случаев офицеры пору­чают проводить занятия сержантам, а сами уходят по своим делам и бездельям. Старослужащие гуляют или спят в казарме. Молодняк усиленно натаскивается в познании солдатской науки. А как же иначе? По итогам полугодовой проверки будут приличные резуль­таты хотя бы за счет молодых.
       Если роту отправили работать, есть два варианта. Предпо­ложим, поступило задание всем сообща вырыть траншею. Старослу­жащие будут загорать, бдительно следя за тем, как пашут салабоны. Если подойдет офицер, можно будет в крайнем случае взять для вида лопату в руки. Второй вариант. Даются разные задания группам на четыре, восемь человек. Если задание важное, офицер в группу молодых назначает одного пахана, ясно, что при этом производительность труда возрастает.
       Итак, мы коснулись еще одного вида пытки, пытки работой. Она менее стабильна, чем остальные, но иногда проявляется в острой форме. К таким случаям относятся, в основном, кухонные работы. Состав кухонного наряда должен чистить котлы, носить воду, расставлять, убирать и мыть посуду, чистить картошку, и многое другое, даже в полном составе наряду трудно справляться со всей работой. А не дай Бог не справиться! Солдату положено если не есть вовремя, то хотя бы присутствовать при этом по расписанию. Но половина наряда - старослужащие, значит молод­няк должен работать вдвое усиленнее. Кухонный наряд - суточ­ный, и все сутки без перерыва бегает салабон, подгоняемый пин­ками. Многие выбиваются из сил, и тогда следуют сцены жестокого избиения, во что бы то ни стало должна обеспечивать­ся бесперебойная работа столовой. Но салабон даже под угрозой колесования не может бегать со скоростью антилопы. Что же де­лать? И тут совершается акт пиратства. Паханы ловят со стороны молодых, неосторожно приблизившихся к столовой, и заставляют их работать, На этой почве иногда вспыхивают междоусобицы ра­бовладельцев. Любой старослужащий может избить любого салабона. Избить, но не эксплуатировать. Последнее есть уже покушение на частную собственность - молодые являются принадлежностью только данной роты. Действительно, молодому нужно постирать своему хозяину портянки, а его умыкнули чужие! Непорядок.
       Ревностное отношение к своей двуногой собственности ста­рослужащих проиллюстрируем следующим путем.
       К сержанту И., кандидату, пришел пахан другой роты.
       - Не в службу, а в дружбу, одолжи парочку салабонов. По­нимаешь, все наши разобраны, некому одежку мою постирать.
       - Пожалуйста, с удовольствием, - согласился И., желая угодить приятелю-пахану, и кликнул двух салабонов.
       Молодые, В. и другой, по кличке "Гапон", принялись за ра­боту. Через некоторое время зашел в умывальник их старшина Л.
       - Что тут делаете?
       - Стираем.
       - Кто велел?
       - Сержант И.
       - Не шустрите! И. уже постирался.
       - Не знаем, он нам приказал.
       Л., наверное, сам искал себе свободных салабонов, и ответ этой парочки его не удовлетворил. Пошел старшина к И. и полу­чил объяснение.
       - Ты что, падло, хомут е..., наших салабонов заставляешь на других пахать?
       Завел его в уголок и крепко избил.
       Внимательный читатель, ознакомившись с пиратством, спро­сит: а как отличить молодняк от паханов? Как тут не ошибиться? Ведь невозможно знать всех солдат части в лицо. Попробуем объ­яснить.
       Молодым положено быть одетым строго по форме. Старослужа­щий, напротив, делает все, чтобы, будучи в военной форме, но­сить ее не по форме. Перед нами пахан или кандидат. Сапоги у него с гармошкой, достигается это с помощью плоскогубцев. Вер­ха сапог подогнуты. Ремень болтается. На кителе верхняя пуго­вица расстегнута. Шапка торчит на макушке. Если это панама, то носится она как шляпа, с "гнездышком". На кителе сзади, на уровне плеч, отглажена складка. Шинель высоко обрезана и похо­жа на пальто. Кроме того, зимой проблема облегчается тем, что на рукаве шинели старослужащего два шеврона, у молодого один. Символика тут ясна - одна полоса означает первый год службы, две - второй. Очевидно, Министерство Обороны так распоряди­лось, чтобы облегчить жизнь паханам. Старослужащий может иметь усы и быть давно нестриженым. Правда, сапоги у него блестят, китель выстиран и выглажен, все у него чистое и добротное. Оно и понятно, все это достигнуто заботами молодых. Но даже и без этих примет, по наглому, вызывающему виду, разболтанной поход­ке можно догадаться, кто перед вами. Ни одну из этих отличи­тельных примет не смеет иметь салабон. Сапоги у него гладкие, китель застегнут вплоть до крючка, панама круглая, шинель длинная, прическа короткая, усов нет в помине, пояс затянут.
       Кстати, о поясе. Если салабон начинает слабо затягивать ремень, затягивают ремень до предела, и салабон должен так хо­дить. Это мучительнейшая пытка. Через полчаса истязаемый при последнем издыхании. Ремень немного ослабляют и на внутренней стороне для контроля ставят метку.
       Обмундирование молодых старое и грязное. Старое потому, что новые сапоги, шапки, рукавицы -- короче все, что можно, от­бирают у них старослужащие, взамен отдавая свое. Грязное пото­му, что молодые все время работают, все время на полах, да и нет времени и возможности привести себя в порядок. Но самая главная отличительная черта молодых - это вечно забитое выра­жение во всей фигуре, тоска на лице. Тут ошибиться невозможно.
       Прошел обед, после получасового перерыва, как правило, чистка оружия. Паханы бездельничают, салабоны чистят все авто­маты. Затем снова занятия, работа. Проходит ужин, теперь пол­тора часа так называемого личного времени. Свободное и личное время для паханов и кандидатов, но никак не для салабонов. У последних задача - довести внешний облик старослужащих до нуж­ной кондиции. Если сегодня вечером кино, то многие салабоны его не увидят. Работа прежде удовольствия! А то, что кино большое удовольствие, знает любой, служивший в армии. На пол­тора часа забывается служба, работа, командиры, и можно погру­зиться в далекий сказочный мир гражданки и свободы.
       Впрочем, что тут кино. Ведь оно бывает три раза в неделю. А вот Новый год можно встретить в армии только два раза. За десять минут до наступления нового 1975 года зашел я в умы­вальник. Там несколько салабонов стирали паханам портянки. Что тут скажешь.
       Сегодня командир роты выдавал солдатам жалованье. Как правило, это три рубля восемьдесят копеек в месяц, процедура эта происходит так. Командир сидит в канцелярии. Молодой вхо­дит, расписывается и получает деньги. Выходит и отдает поджи­дающему за дверью пахану рубля два. "Свободен, как ночной трамвай!" Что можно сделать в армии на остаток? Ведь и на ку­рево не хватит. Но салабону положено курить "бычки", пахан изящным жестом кидает окурок на землю, и салабон кидается под­нимать, запасливый салабон всегда хранит где-нибудь пачку си­гарет. Ночью, когда он спит на втором ярусе, его может выбросить из койки пинок ногой лежащего внизу пахана.
       - Найти закурить, две минуты, живо! - А где найдешь ночью закурить, если нет запаса? Причем, нерасторопность тоже нака­зывается.
       - Смирно, кругом, бегом марш! - командует старослужащий, Салабон пробегает метров двадцать.
       - Смирно, кругом, бегом марш! - снова команда. Салабон бежит назад. И так много раз.
       Если сегодня выдавали жалованье, значит молодняку предс­тоит "ночь печали". На полученные и отобранные деньги старос­лужащие перепьются и устроят тотальное избиение молодняка. Ви­но дает простор всем зверским инстинктам. Нечего и говорить, что молодым пить не положено, нарушения жестоко караются, до­быча вина связана с риском попасться. Так как паханы сидеть на "губе" не любят, то на добычу посылаются салабоны-шустряки.
       - Попадется, ну и черт с ним, пускай врубается в службу.
       Пьянки происходят обычно ночью, а сейчас перед отбоем ве­черняя прогулка. По существу, это пятнадцатиминутный тренаж по строевой подготовке. Как они происходят, мы уже знаем. После вечерней прогулки проверка личного состава роты. После провер­ки отбой.
       Но не все так просто. В случае тревоги солдату положено одеться за сорок пять секунд. Это обстоятельство и кладется в основу еще одного издевательства над молодыми.
       - Сорок пять секунд, отбой! - кричит сержант. Какой смысл в том, чтобы в случае тревоги быстро раздеться? Разве только тот, чтобы похоронной команде проще было собрать обмундирова­ние в одну кучу? Молодняк бешеным стадом несется к своим кой­кам, на ходу раздеваясь. Кстати, за эти сорок пять секунд нуж­но еще аккуратно уложить одежду на табуретки. Это тоже, очевидно, служит облегчению труда похоронной команды. Табуре­ток на всех не хватает, и горе тому, кому она не досталась. Но вот все в постели.
       - Сорок пять секунд, подъем! - орет сержант. Бешеное ста­до несется на проход строиться, по пути одеваясь. Опоздать ни­кому не хочется. Не успевший может тренироваться очень долго. Наблюдавшим за этим паханам очень весело. Это их любимое ве­чернее развлечение, в казарме гул азартных выкриков, насмешек, подгоняющих команд.
       И действительно, салабоны сталкиваются лбами, лезут вдво­ем в один сапог, пытаются надеть через голову штаны, сплошной юмор! Все приедается, и поэтому заготовлена новая фаза ве­селья, молодняк в одном нижнем стоит перед койками, Один вид их забавен! Лучшее белье забирается после бани старослужащими. Поэтому белье салабонов самых удивительных размеров. У многих прорехи на самых интересных местах.
       - Отбой! - орет сержант, молодые впрыгивают в постель.
       - Подъем! - тут же орет сержант. Молодые выпрыгивают на пол.
       - Подъем" отбой, подъем, отбой! Не успеваем? Будем трени­роваться! - и так множество раз.
       Салабоны, как обезумевшие белки, носятся между полом и койками. Кульминация смеха достигается, когда один салабон прыгает другому на шею.
       - Отбой, - наконец, в последний раз звучит команда. Но и это не все. Предстоит еще качание пресса.
       - Поднять ноги! - командует сержант, - опустить, - так с десяток раз. Официальная часть вечера затягивается, но свет не тушится. Паханы ходят умываться, фланируют по казарме. Умыва­ются ли молодые? - спросит читатель, когда как. Иногда им пре­доставляется такая возможность, иногда нет.
       Предположим, разрешили перед сном умыться. В казарме ост­рый дефицит полотенец, особенно ножных. Старослужащие делают просто, забирают у салабонов полотенца для лица и превращают их в ножные. Пускай те вытираются, чем хотят, далее, в казарме острый дефицит тапочек. Так что салабон пойдет умывать ноги в сапогах и мокрые же ноги снова сунет в грязные сапоги. А сапо­ги всегда мокрые, летом, пока не дадут мабуты - от пота. Зимой от воды. Сапоги у салабонов обычно худые, а влажность зимой в Туркмении ужасающая. Центрального отопления в казарме нет, стоит лишь несколько печек. Старослужащие развешивают портянки около них, сапоги ставят рядом для просушки. Но салабонам это­го делать не положено. Однако в целях поддержания в казарме приятной атмосферы паханы требуют от салабонов чистоты портя­нок, что и проверяется. Салабон вечером простирает свои пор­тянки, а сушить их негде. Утром сунет ноги в мокрые портянки. От постоянной сырости ноги начинают гнить, все салабоны мучаются этим. Вообще говоря, полагается менять портянки каждую неделю вместе с бельем, но "на положено кое-что положено", го­ворит солдатская пословица, портянки меняются раз в полгода.
       Зимой в Туркмении бывает холодная погода, тепло спать только около печки, те старослужащие, которым выпало такое счастье, покрываются поверх одеяла шинелями. Молодым опять-та­ки это не положено, Вот и дрогнет салабон на верхней койке, а под ним его шинель покрывает пахана.
       Наконец свет погас.
       - Дембель стал на день короче, всем отцам спокойной ночи! - кричит салабон.
       - Спасибо, сынок! - дружным хором откликаются паханы, ве­черний ритуал завершен.
       Если сейчас "ночь печали", то всех подряд салабонов изобьют. Но предположим, эта ночь обычная. В одном углу казар­мы поют паханы, в другом бренькает на гитаре кандидат, где-то пьют, где-то разговаривают. Некоторые отцы любят массаж. Нес­колько массажистов-сынков часок-другой ублажают священные те­леса паханов. Жизнь в казарме не замирает. А для салабонов наступает час самой распространенной пытки, пытки избиением. Бьют сынка, конечно, и днем, но ночью особенно. Может быть, изобьют за какую-нибудь провинность, может быть просто так. Салабону командуют "Подъем!" Для пущей убедительности пинком выбрасывают из койки. "Смирно!" Сынок вытягивается.
       - Отжаться от пола тридцать раз - командует отец. Молодой отжимается.
       - Стать смирно! Ты сегодня сделал то-то и то-то, сынок несчастный. Плохо в службу врубаешься? - следует серия ударов по лицу. Салабон падает.
       - Смирно! - рявкает пахан. Салабон встает и вытягивается по стойке смирно. По лицу у него течет кровь. Следует новая серия ударов. Иногда салабону не дают подняться и избивают но­гами. Иногда в экзекуции участвует группа старослужащих. Изби­ение кончается, и салабон идет умываться. Если сам идти не мо­жет, его тащат в умывальник специально разбуженные сынки, теперь наступает очередь следующего. Никто из салабонов не знает, кто им будет, несколько десятков человек лежат в страхе ожидания. "Сейчас поднимут, сейчас поднимут". Это сильнейшая пытка страхом. А паханы понимают деморализующую силу страха, ведь когда-то они сами все это испытали. Вечный страх - вот что держит салабона в повиновении. Вот почему избивают сынков ночью, вот почему их бьют даже просто так, превентивно. Для назидательного урока другим. Молодой лежит, трясясь от страха на койке, и слышит, как бьют его товарища.
       Иногда, если салабои провинился, с точки зрения отцов, серьезно, то избивают его в умывальнике. Выбранную жертву за­водят туда ночью, и группа паханов бьет ее с особой жесто­костью, смертным боем. Потерявшего сознание салабона оставляют на цементном полу, обливают холодной водой из шланга н умы­вальник закрывают. Под утро его притаскивают в казарму и заб­расывают на койку. В результате салабоны попадают в госпиталь. Рядовому Ч., например, побоями отбили слух. Существует и такая своеобразная форма избиения, как "прокатить к Володьке". В конце казармы, в проходе" на устланном кумачом постаменте" стоит бюст Ленина, на другом конце прохода ставится истязуемый. Проход длинный, этак, метров тридцать. Сынку наносится серия ударов, и он падает. Так своим телом он одолевает этот путь, "прокатывается до бюста". А бюст взирает на него своими слепыми глазами,
       Любят отцы развлекаться ночью и другими способами. Будит­ся салабон,
       - Смирно! - командуют ему. Сынок застывает по стойке "смирно".
       - Еще смирнее! - сынок вытягивается из последних сил. Звучит команда:
       - Уа!
       - Уа-уа-уа! - кричит салабон, хлопая себя вытянутыми ру­ками по бокам, словно невиданная птица, дружный гогот, кажет­ся, и сынок рад тому, что угодил.
       Или так. Поднимается молодой.
       - А ну-ка, сынок, сколько папаше до приказа осталось? -- спрашивает отец. Имеется в виду приказ о демобилизации. Дни считаются до заранее намеченного числа, приказы выходят в раз­ные года примерно в одно время, обалдевший спросонья молодой отвечает.
       - Так, торжествует пахан, - на восемь дней ошибся. А ну-ка становись... - как бы мне лучше заменить это слово в оригинале,.. - креветкой! - Салабон (он в нижнем белье) стано­вится, как требуют. Отец отсчитывает ему ремнем восемь ударов по заднице.
       - А теперь марш спать, сынок!
       Бывает, веселье не утихает всю ночь. Что паханам, они и днем выспятся! А уставшим молодым спать хочется невыносимо. Если в наряде паханы, несколько молодых за них драят казарму н стоят у тумбочки дневального. Может, им и удастся немного ночью поспать.
       И вот шесть часов утра,
      - Подъем! - гнусным голосом орет сержант.
      
       2. ОТЦОВЩИНА
      
       Любопытный материал для наблюдений - казарма. Правда,, наблюдать лучше со стороны. Это наше общество в миниатюре. Ко­нечно" картина казармы выдержана в резких тонах, скорее писана углем, чем акварелью, противоречия обострены" побуждения обна­жены и доведены до логического конца. Но суть та же. Одна часть общества живет за счет другой. Эта другая была бы не прочь поменяться местами с первой, отношения между группами и в самих группах регулируются насилием. Стержень всех взаимоот­ношений - страх, Причем не только страх салабонов перед старослужащими. Многие старослужащие поддерживают отцовщину из страха быть изгнанными из класса привилегированных, да где-то в глубине души есть страх и перед молодыми. Несмотря на офици­альные законы (весьма несовершенные), силу в казарме имеют обычаи и традиции, причем, для внешней законности обычаи за­частую умело подгоняются к Уставам, по существу являясь полным беззаконием.
       Сержанты являются буфером между офицерами и рядовым сос­тавом. Но соблюдают они интересы паханов. Оно и понятно, пос­ледние - реальная сила. Кого назначают в сержанты? Наиболее ловких. Офицерам нужна показуха, внешняя благопристойность. Сержанты должны уметь командовать, т.е. пользоваться авторите­том у солдат. А это означает соблюдение интересов паханов. офицерам необходимо иметь сержантами таких ловкачей, никто другой не сможет быть сержантом, для старослужащих сержант - нуль. Вот и крутятся сержанты, стараясь угодить и тем, и этим. Не зря их зовут хомутами, это нечто мешающее, но не имеющее самостоятельного значения.
       Старшиной назначается обычно самый сильный старослужащий. Помню Л., старшину своей роты. Здоровенный парень с уголовным прошлым. И напивался он, и в самоволки ходил, и попадался на этом, но оставался старшиной, лишь под дембель его сняли, ког­да было нужно заботиться о новом старшине. В конце концов Л. угодил в тюрьму. Будучи наркоманом, ограбил склад медикаментов чужой части. Этого уже не покроешь, да еще, узнав о раскрытии своего дела, Л. дезертировал.
       Офицеры, конечно, прекрасно знают об отцовщине, но не бо­рются с ней. Зачем? Так удобнее, внешне тишь да гладь. Хотя бы полроты работает. Жаловаться в открытую никто из салабонов не смеет.
       А начни-ка искоренять отцовщину! Тут нужны крутые меры. А офицеры гласности не любят. Кому хочется признаваться, что у него в подразделении такое творится? Тебе же первому достанет­ся от начальства, которому тоже не хочется страдать от своего. Вся карьера к черту полетит, вот и проводятся политзанятия, комсомольские собрания. Избитый ночью салабон говорит громкие слова о боевом товариществе, избивший его ночью пахан толково рассказывает моральный кодекс строителя коммунизма. Комсомоль­ское собрание дружно принимает обязательства к новому съезду партии. А ночью дружно будут выполнять другие свои обязатель­ства. А довольные офицеры пишут отчеты для начальства.
       Рядовой М. рассказывает: "В боксе для машин меня избивали трое паханов. это увидел командир моего взвода лейтенант С. - Потише, ребята, а то убьете" - и пошел дальше.
       Так что офицеры не имеют ни желания, ни возможности противодействовать отцовщине. В отдельных случаях они даже куль­тивируют ее.
       Конечно, отцовщина подрывает боеспособность армии. Слу­чись военные действия, и одна половина роты может перестрелять другую. Иногда это случается в карауле. Рассказывают, напри­мер, о таком. "Зашуганный на конус" молодой начинает в караул­ке поливать из автомата паханов. Подоспевший с поста разводя­щий убивает его выстрелами в спину.
       С другой стороны, отцовщииа развивает в солдатах самые зверские инстинкты. Случись заварушка внутри страны, солдат начнет, не задумываясь, убивать тех, кого прикажут, давая вы­ход всему накопившемуся. Защитники отцовщины утверждают, что такая система развивает в солдатах стойкость. Ерунда! Отцовщи­на делает солдата трусом. Смирившись со своей участью, раб всегда труслив. Уроки страха не проходят для салабонов бесс­ледно. Трусливы и паханы, тоже рабы в душе. И это может проявиться во время войны на деле.
       Ну, а с точки зрения невоенной? Главное зло отцовщины в том, что она калечит людские души. Приходит в армию колодой человек. Здесь его ломают и заставляют испытать высшую степень унижения и бесправия, домой он уезжает, потеряв человеческое достоинство, душевно опустившимся. А ведь через армию ежегодно проходят миллионы таких молодых людей! Перед их жизненным взо­ром всегда предстают дни жизни в казарме. Они не способны быть гражданами и могут только подчиняться.
       Не следует думать, что отцовщина нечто насаженное сверху. Она существует по причинам внутренней необходимости. Никто не имеет ясного плана "зла", все соответствует общесоциальному злу и само собой получается так, а не иначе.
       Живут в казарме обыкновенные люди. Это и есть самое страшное, что отцовщина держится ими, а не сверхзлодеями. Мо­лодых избивают в первый день приезда. Сразу вкушают страх. А разобщенность и эгоизм довершают дело. "Главное, не меня сей­час бьют. Плевать на остальных!" Салабон терпит и живет вели­кой надеждой; "Придет мое время!" Его время приходит, и он отыгрывается на других.
       Конечно, не все старослужащие избивают молодых, эксплуа­тируют их для личных надобностей. Но все старослужащие соглас­ны с этим порядком. Никто из них не возьмет в руки тряпки - стыдно! Как на это посмотрит казарма? Как не согласиться с об­щим мнением! Вот и получается, что группа зверствующих паханов выражает собой мнение всей казармы.
       Поговорите с салабоном. Он в отчаянии от своей жизни, но считает казарменные порядки естественными для других.
       Очень хорошо сказал один солдат: "Лучше я буду не прав вместе со всеми, чем прав в одиночку". Для правоты в одиночку в казарме необходимы физическая сила или хитроумие и непремен­но - сила моральная, а это далеко не часто встречается.
       Говорили мне о таком случае. Попал в казарму спортсмен, Да не просто спортсмен, а вроде еще мастер не то по боксу, не то по самбо. Спортсмен был крепок, и не только телом, что не редкость в казарме, но и духом. Несмотря на риск быть попросту убитым, закатывал паханам настоящие сражения. После одного из них от него все-таки отступились.
       Как-то вечером на него напало много старослужащих. Толпа паханов преграждала ему путь от казармы до штаба части, на всем этом пространстве разыгралась настоящая буря. По телам и головам врагов, буквально сквозь строй, весь измочаленный, прорвался все-таки спортсмен к дежурному по части. Судя по то­му, что не всадили в него нож, был он, видимо, все-таки масте­ром по самбо.
       Ефрейтор П., попав в казарму, сразу оценил обстановку и составил себе план защиты. В двухгодовой партии он применял различные комбинации. После каждого избиения докладывал о нем, несмотря на угрозы вплоть до убийства. Наращивал количество ЧП, чем возбуждал командование. Заставил офицеров беспокоиться о его судьбе, объявил им, что откажется жить в казарме (не дезертируя!), спровоцирует неповиновением суд над собой и в три­бунале выложит все об отцовщине. В миттельшпиле сообщил пред­водителю паханов, что в случае новых избиений прикончит его ночью в постели независимо от того, кем он, П., будет избит. Он избавился от унижений и пыток, сам их не применял и в какой -то степени улучшил климат в казарме. Не все салабоны выдержи­вают такую жизнь. Часты случаи самоубийства. Обычно молодые стреляются на посту, в карауле. Некоторые вешаются. Многие пытаются дезертировать. Если их ловят сразу, то отправляют снова в казарму. Там они становятся несчастными в квадрате, те, ко­торые пойманы не сразу, отправляются в дисбаты и тюрьмы.
       Описанное мною может кому-нибудь показаться преувеличени­ем, мол, просто молодость военнослужащих определяет неровность их отношений друг к другу. Соберите в одно место много людей, и всегда будут какие-нибудь эксцессы. А никаких ужасов нет, и все просто детские ссоры.
       Верно, многие приходит в армию незрелыми, но это только усугубляет зло отцовщины. Эти "детские ссоры" имеют плачевные последствия. А что касается преувеличения...
       Описанное относится к периоду моей службы в Туркмении в 1974-1976 гг, это почти сегодняшний день. В описании дня салабона я постарался поместить все, мною увиденное. Конечно, салабон не каждый день бывает бит, но пинки - дело повседневное. Не каждый день кого-нибудь везут в госпиталь со сломанными ребрами, но синяки - дело заурядное. Не всякий день тело сол­дата отправляют в цинковом гробу родителям, но унижен салабон всегда. Все описанное - факты, разве только сконцентрированные во времени. Насколько мне известно, только в двух военных ок­ругах, московском и ленинградском, дела обстоят немного лучше. И не прав будет тот, кто скажет: "Понятно, это было в Азии". Кстати, в моей части было, примерно по 30 процентов русских, немцев и казахов. Я лишний раз убедился, что национальность не имеет никакого значения. Удивительные гады попадались среди земляков - москвичей, хорошие бывали ребята казахи.
       Отцовщина носит синусоидальный характер, когда я приехал в часть, все точно соответствовало написанному, когда я уехал, стало немного лучше. Говорят, за год до моего приезда было лучше, а еще раньше - намного хуже. Тогда находили трупы в ту­алетах, люди исчезали бесследно. Такая милая деталь - паханы ездили верхом на салабонах в сортир. Можно с уверенностью ска­зать: отцовщина и попустительство ей со стороны командования в той или иной степени есть в любой части любого военного окру­га.
       Может показаться удивительным - столько народу служило в армии, а правды о ней так мало известно, почему? Стыд - вот что заставляет молчать. Как сознаться, что так был унижен и так унижал других?! Приходит домой солдат. И на все вопросы отвечает коротко: да, служил, да, трудно, лишь тот, кто сам прошел через это, поймет, что скрывает скупость слов.
       Трудно говорите о защите, прав молодых солдат в армии, настолько они бесправны. Рабства просто не должно существо­вать, но оно есть. Здесь, рядом с вами, в стенах казарм, процветает гнуснейшее рабство. Я уже не говорю о том, что в Со­ветской Армии систематически нарушаются права человека. Это и отсутствие демократических свобод, и принудительный труд, и отсутствие удовлетворительного медицинского обслуживания, и недостаток питания, и многое другое. Да и сам факт принуди­тельной службы. Но все меркнет перед картиной почти узаконен­ного унижения и истязания молодых солдат.
      
       ОБЪЯСНЕНИЕ УПОТРЕБЛЕННЫХ СЛОВ
       КАЗАРМЕННОГО ЖАРГОНА
      
       Салабон. В правильности транскрипции уверенности нет, в печати слово не встречалось, означает солдата первого года службы.
       Молодой. Солдат первого полугодия службы.
       Карась. Солдат второго полугодия службы.
       Кандидат. Солдат третьего полугодия службы.
       Пахан. Солдат четвертого полугодия службы. Термин явно заимствован из жаргона уголовников.
       Пахать. Работать.
       Шугать. Гонять, заставлять, репрессировать,
       Борзеть. Наглеть, распускаться, думается, гибрид борзости, т.е. собачьей быстрости и церковно-славянского "борзо", т. е. сильно (зело борзо).
       Дед. Солдат, на которого вышел приказ о демобилизации.
       Дембель. Понятие емкое. Одновременно приказ о демобилиза­ции, время после приказа, солдат, ждущий демобилизации или едущий домой.
       Качать. В узком смысле - тренировать брюшной пресс, в ши­роком - тренировать физическими упражнениями солдата.
       Хомут - сержант.
       Обжимать. Объедать.
       Учебка. Учебное подразделение.
       Войска. Неучебное подразделение.
       Рубон. Одновременно еда и процесс еды. Рубать - есть.
       Шустрить. Ловчить, изворачиваться.
       Врубаться. Понимать, привыкать к службе.
       Мабуты. За транскрипцию не ручаемся. Означает облегченную форму одежды для районов жаркого климата. Не навеяно ли из­вестным африканцем Мобуту, свергнувшим Лумумбу и Чомбе?
       Сынок. Синоним салабона.
       На конус. Употребляется в качестве превосходной степени чего-либо.
      

  Впервые опубликовано в самиздате в 1977г.