Запретная любовь
(Рассказ и немного философии)
Может ли быть любовь запретной с точки зрения определения истинной любви, как возвышенного чувства? Я думаю, что не может быть. И потому, мне кажется, что, даже в
библейской заповеди «Не желай жены ближнего своего» можно найти некоторое противоречие. Не правда ли? Тем более, если это желание рождается не на плотском вожделении, а на глубоком взаимном чувстве любви, ставшей источником счастья, и, тогда с точки зрения морали, его нельзя назвать греховным…
* * *
История, которую я хочу рассказать, началась на самом деле в одной из еврейских земледельческих колоний на юге Украины, то ли в Запорожской, то ли в Днепропетровской области в середине тридцатых годов прошлого века. Потомки прототипов героев моего повествования живы до сих пор, однако, их имена и место действия изменены, а всякие совпадения случайны.
СЕМЕН И СИМА
Большинство еврейских семей, населявших эти колонии, как правило, были многодетными. Не была исключением и сравнительно молодая семья Семена и Симы Казачинских, у которых за девять лет супружеской жизни родилось шестеро детей, четыре мальчика и две девочки. Зато исключением стала семья их дальних родственников Давида и Малки Шнеерсон, у которых за эти же девять лет ни родилось, ни одного ребенка. Между тем обе эти семьи связывали многолетние теплые дружеские чувства.
Сима, незлобиво, подтрунивая над мужем, говорила, что его желания бегут впереди него. Он был ненасытным любовником. Он хотел ее днем и ночью, всё равно где: в спальне, в хлеву, в поле в стоге сена или на арбе. И каждый раз, задыхаясь, не переставал повторять, как он её любит, на что она каждый раз, когда начинала понимать, что ждет очередного ребёнка, с укоризной говорила:
- Лучше бы ты, Сёмочка, меньше меня любил.
К началу войны в семье Казачинских уже было восемь детей.
На второй или третий день после её начала, Семена мобилизовали и отправили на фронт. Перед его отъездом Шнеерсоны пообещали ему, что не оставят без внимания Симу с детьми. У Давида одна нога была короче другой и потому его не мобилизовали.
Когда нависла угроза оккупации Украины, Шнеерсонам вместе с Симой и её детьми удалось эвакуироваться в одну из Среднеазиатских республик, где они стали жить одной семьёй. Уже в эвакуации, через девять месяцев после отъезда Семёна на фронт, Сима родила девятого ребёнка.
Пережив все тяготы и лишения эвакуации, сохранив при этом всех детей, Казачинские и Шнеерсоны после окончания войны летом 1945 года вернулись на Украину в родное село Красносёловка, где на месте бывшей еврейской земледельческой колонии уже был колхоз имени Розы Люксембург.
Вскоре Сима получила первое за четыре года письмо от Семена, в котором он написал, что находится на излечении в военном госпитале и скоро приедет домой.
Радости её не было предела: четыре долгих года она ничего не знала о его судьбе:
- Живой! Живой!- не уставала она повторять, вытирая слезы.
- Дети, папа наш, живой и скоро приедет. Какое счастье!
О том, что за несколько дней до окончания войны он подорвался на мине, получив множество осколочных ранений, и ему при этом на правой ноге оторвало часть ступни, он не писал.
Через месяц, прихрамывая, с палочкой он вошел во двор своего дома. Его грудь украшали боевые ордена и медали. Сима повисла у него на шее, он не узнавал обступивших его, повзрослевших детей, а когда он, машинально мысленно, их пересчитал, то подумал, что ошибся: о рождении последней дочери, он просто не знал…
И всё заново повторилось. Он опять без устали объяснялся своей Симе в любви.
Уставшая за день от бесчисленных забот и работы по дому, она как то, прижимаясь к нему, в шутку сказала:
- Сёмочка, по-моему, тебе на фронте не то оторвало.
Однако шутки шутками, а к первой годовщине Великой Победы, 9 мая 1946 года Сима родила двойню: мальчика и девочку.
Первые послевоенные годы были голодными и холодными.
И кажется, чета Казачинских впервые по-настоящему задумалась: как в такое тяжелое время растить, кормить, одевать и учить такую ораву детей, тем более сразу двух новорожденных.
На второй или третий день после выписки из роддома Сима сказала Семёну:
- Знаешь Сема, если бы не Малка и Давид, я бы не смогла во время войны сохранить
всех детей, выдержать дорогу эвакуации туда и обратно, тяжелые условия на чужбине. Все годы мы жили одной семьей. Бог не дал им своих детей и они относились к нашим детям как к своим родным. Сима глубоко вздохнула и вытерла, набежавшую слезу:
- Давай отдадим Малке и Давиду на воспитание нашу новорожденную девочку. Пусть они её удочерят, дадут ей имя и растят, как свою дочь. Они близкие нам люди и мы всегда будем знать, как растет и живет наша девочка. Поверь, Сёма, мне, как матери, нелегко было принять это решение, но я сделаю это с легким сердцем во имя счастья Малки и Давида, которого они заслуживают.
Через неделю в Красносёловском Сельсовете зарегистрировали рождение двух детей
мальчика Казачинского Виктора и девочки Шнеерсон Виктории, родившихся в один и тот же день, 9 мая 1946 года.
А ещё через шесть месяцев Указом Президиума Верховного Совета СССР Симе Казачинской было присвоено почетное звание Мать-героиня.
ВИК И ВИКА
Первые одиннадцать месяцев Сима кормила грудью Вика и Вику. Так прозвали их старшие братья и сёстры. В это время, наверное, не было в селе Красносёловка более счастливой семьи, чем семья Шнеерсонов. Малка вся светилась от радости, она стала более женственной, глаза её излучали счастье. Можно было подумать, что она так расцвела после родов. Вместе с Давидом они не могли надышаться своей девочкой, отдавая ей всю нерастраченную любовь. И что поразительно, чему удивлялось все село: если Вик, как две капли воды был похож на своего отца Сёму, то Вика, напротив, была больше похожа на Малку, чем на свою родную мать Симу, та же форма носа, губ и, даже разрез и цвет глаз.
Семён Казачинский и Давид Шнеерсон работали в колхозе бригадирами полеводческих бригад, а Сима и Малка занимались домашним хозяйством и растили детей. Малка, чем могла, продолжала помогать Симе. Выходя на прогулку с Викой, неизменно брала с собой и Вика.
Когда им исполнилось по три года, они начали ходить в детский сад в одну и ту же группу и, буквально с первого дня, потянулись друг к другу: играли только вдвоем, в столовой садились рядом, а на прогулки шли всегда, взявшись за руки. Вика была немного крупнее Вика и по-своему опекала его. Расставались всегда чуть ли не со слезами, зато встречались с большой радостью. И родители, и воспитатели с большим умилением смотрели на их дружбу.
В пять лет, придя из садика, домой Вик говорил Симе:
- Какая красивая девочка Вика, какие у неё голубые глаза и красивые косы.
В это же самое время Вика говорила своей маме:
- Какой хороший, добрый и ласковый мальчик Вик. Он всегда, когда заглядывает мне в глаза, гладит мои руки.
Преданная дружба детей радовала обоих родителей. «Сразу видно – родственные души», - говорили и те и другие.
Шли годы. Вика и Вик стали школьниками, начиная с первого класса, сидели за одной партой и хорошо учились, по-прежнему, как и в детском саду, были неразлучными.
В свободное время ежедневно бегали, друг к другу в гости.
В пятом класс впервые стали предметом насмешек со стороны сверстников, которые все чаще и чаще, встретив их вместе, скандировали в спину: «Жених и невеста! Жених и невеста!» Услышав это, Вика начинала плакать, а подросший и окрепший к тому времени Вик лез в драку, не давая спуску обидчикам.
К пятнадцати годам, когда они заканчивали восьмой класс, Вик заговорил басом, раздался в плечах и на полголовы перерос Вику, которая стала оформляться, приобретая все больше и больше черты девичьей привлекательности, способной будоражить и волновать воображение сверстников: грациозная шея, покатые плечи и тяжелая коса, свисающая вдоль гибкого стана до самой талии.
ВИКТОР И ВИКТОРИЯ
После выпускного вечера, провожая Вику, домой, Вик впервые её поцеловал.
На следующее утро на заборе дома Шнеерсонов появилась размашистая надпись тушью:
« Вик + Вика = любовь!»
Когда рано утром, Малка прочитала эту надпись, она, разволновавшись, смыла её и побежала к Казачинским поговорить с Симой. Подходя к их дому, она ещё издали увидела точно такую же надпись на заборе дома Казачинских. Сима в это время в хлеву доила корову. Взволнованная Малка вывела Симу за ворота и показала надпись.
С некоторых пор необыкновенная дружба детей стала их не столько, как прежде, радовать, сколько тревожить. Они не знали, что делать и что предпринять. Вечером, собравшись в доме Шнеерсонов, они, что называется, стали думать и гадать.
Семен предложил рассказать им всю правду, которую со временем они всё равно узнают от других. Малка и Давид были категорически против - они боялись, что Вика может обидеться и уйти от них. Вместе с тем все сходились на одном, что и поощрять их отношения больше нельзя.
В и селе Красносёловке восьмилетка. Все дети окрестных сел среднее образование получают в райцентре в школе-интернате, в пятнадцати километрах от их села. Допустить, чтобы они вместе поступили в этот интернат тем более нельзя. Сошлись на том, что их надо, во что бы то ни стало, разлучить. Они ещё очень молоды и пока их отношения не зашли слишком далеко, они смогут друг друга забыть. Так думали родители.
Шнеерсоны решили, что им с Викой надо переехать, может быть, даже, в другую область.
Через месяц они продали свой дом в селе Красноселовка и купили дом в местечке Нагартав на Херсонщине, тоже бывшей еврейской земледельческой колонии, где у них жили родственники, куда и переехали к началу нового учебного года.
Им очень тяжело было уезжать из родного села, в котором они родились и прожили большую часть своей жизни. Ещё тяжелей было расставаться с лучшими друзьями Казачинскими, с которыми их связывали многие годы испытаний и, наконец, дочь Вика, которую они им подарили.
Что испытывали, расставаясь, Виктор и Виктория, я не берусь описывать. Они оба рыдали навзрыд и никто так и не смог вразумительно им объяснить причину столь скоропалительного и неожиданного переезда Шнеерсонов. Они ещё были наивными детьми: Вика просила родителей, чтобы они её оставили у Казачинских, а Виктор просил Шнеерсонов взять его с собой. Во всяком случае, когда они оба, Виктор и Виктория замкнулись и замолчали,перестав разговаривать со своими родителями, сердца Малки и Симы не один день обливались кровью и они жалели только об одном, что Шнеерсоны не переехали намного раньше, когда Вик и Вика ещё были совсем маленькими…
ПРОШЛО ШЕСТЬ ЛЕТ.
Да простят мне читатели мою аналогию, но когда я дописываю этот рассказ, мне на ум все больше и больше приходит, всепоглощающая любовь Ромео и Джульетты.
Нет, мои герои не свели счеты с жизнью во имя верности и любви.
Напротив, пережив вынужденную разлуку, преодолев множество преград на пути к своему счастью, они сумели сохранить свою любовь и соединить свои жизни вопреки правде своего рождения и самого близкого родства, о чём они узнали от своих родителей накануне бракосочетания.
Давно ушли в мир иной их родители.
А все братья и сёстры, Бог им судья, в тот счастливый для них день, навсегда от них отвернулись.
Герои моего рассказа не справились со страстью и любовью, бросившими их в объятья друг друга, вопреки моральным канонам, запрещающим интимную близость мужчин и женщин, состоящих в кровном родстве.
Вместе с тем они прожили долгую и,с их слов, счастливую жизнь: вырастили детей, дождались внуков и правнуков, причем, без каких-либо признаков патологии.
Можно ли осуждать такую любовь? Какой она бала? Запретная? Греховная?