Булюшка

               
Рассветная Булюшка терялась в предутреннем тумане. Насыщенный влагой воздух смы-вал сон, ещё цеплявшийся за бродившее в том же тумане слабое моё сознание. Первый день августа недвусмысленно намекал на конец лета, да и просто очередного отрезка жизни с его неповторимыми ощущениями и событиями. Позади остался Иркутск с синими далями Байкала. Впереди – продолжение Сибири и Урал. И – возвращение в будничную жизнь с должностными и хозяйственными обязанностями. Возвращение, которое всегда как бы ставит точку. И – будет ли новое предложение  - неизвестно. Известно только, что вот это – закончилось.

Час был ещё ранний. Влажная тишина помаленьку выпрямляла мысли, разматывала па-раллельно обочине, идти по которой не было никакой необходимости в этот час полного отсутствия какого-либо движения. Любой звук, любой шорох был бы слышен. Но – звуки спали, как спали на стоянке у кафе с нехитрым сервисом водители в своих уютных или не очень фурах. Однако пустынность трассы оказалась обманчивой.

- Куда топаешь?
Потрёпанный и пообтёртый сибирским бездорожьем мобиль распахнул дверцу. Что ж, может, и к лучшему. Впереди  тянулось многокилометровое неровное покрытие, памят-ное ещё по прошлому году, неприветливое и некомфортное, которое хотелось проскочить по возможности скорее. С удовольствием плюхнулась на переднее сиденье. Поглядывая то на водителя, то на хорошо утрамбованную дорогу, привычно слушала ещё одну биографию.
 
Дима, небольшого роста, сибирского крепенького сложения, с забронзовевшим лицом, встречающим любую погоду и время года без забрала, крутился, как мог.  Имел четырёх детей, 600 рублей за три ранения на афганке да пенсию ветерана – вместе 2.400 – всё, чем наградила Родина бывшего разведчика. Дорогой Дима часто прикладывался к объё-мистой бутыли.
- Допинг, надо себя подбадривать, без этого никак. Много работать приходится, - пояснил.

Рассказывал, кто как устроился в жизни из соратников-однополчан.
После сокращения в Вооружённых Силах высококвалифицированных военных  специали-стов просто выставили на улицу. Один из друзей Димы обошёл множество организаций. Возраст после 40 никого не привлекал. Сработала выдержка  и знание  бюрократической стороны процесса. Собранные письменные отказы позволили эмигрировать в Финляндию, раз Отечество не в состоянии обеспечить конституционные права.
 
Другой в 90-е годы, когда на волне интереса к переменам в стране русские эмигранты принимались бывшей вражеской стороной охотно, остался в Германии, женился на русской. Довольный зятем, тесть перевёл на него управление несколькими фирмами, сетью магазинов. А Дима вот осел на родине жены, где пущенные корни были слишком много-численны и крепки, чтобы вот так запросто махом всё перерубить.

Друзья один за другим уходят раньше всех мыслимых сроков. Дима перечислял имена и возраст: 43, 45, 47. Лучшие годы жизни. Не дожившие до пенсии российские мужчины отдавали  её Родине, охотно  экономившей на жалких крохах пособий и выплат.
- Да нет, не обязательно спиваться. Я вот на нескольких работах. Не знаю, успею ли поднять детей…

Машина тряслась и подпрыгивала, погромыхивала и дребезжала, напоминая чем-то  жизнь моего собеседника, далёкую от пасторальной идиллии деревенского быта. За ручку дверцы держаться было страшновато, надёжней - ухватившись за сиденье обеими руками, по крайней мере, не подбросит до потолка.

- Всего доброго, Дима, давайте живите долго, обязательно долго.
Собеседник мой махнул рукой. В знак согласия с моими словами, неулыбчивой судьбой? Я посмотрела вослед свернувшему налево синенькому газику и пошла прямо. По коридору оседающего уже тумана.