БАРАНУШ-ШКА
Никто не смог мне объяснить, почему именно так называли это существо, что целый день мигрировало по обширной больничной территории рядом с запряжённым в телегу на мягких авто-колёсах (видимо, чтобы не шуметь) мерином.
Вообще-то это был обыкновенный баран с необыкновенной судьбой. Проходя в той больнице обследование, я очень заинтересовалась этим странным тандемом и узнала вот что. Когда-то один благодарный больной подарил главному врачу ягнёнка. Не зная, что с ним делать, его с опаской поместили в конюшню, в другой угол. А утром обоих животных обнаружили вместе мирно жующими сочное сенцо. Коня вывели, запрягли – начинался его обычный рабочий день (кухня, лечебные корпуса, прачечная), а ягнёнка оставили. Целый день он блеял, плакал, бился в дверь, стремясь выйти наружу, и успокоился только вечером с приходом «домой» друга. Спал он, притулившись к мягкому, тёплому конскому брюху. А утром, предвидя новое расставание, они целовались, облизывая морды друг друга…
Однажды ягнёнка решили выпустить вместе с конём. Так они и ходят парой, не расставаясь никогда. Если Барануш-шка чувствует опасность, забирается под брюхо коню, и тут его не достать, иначе копытом схлопочешь. Если мальцу захотелось пощипать свежей травки – бежит на обочину, а конь останавливается, терпеливо ожидая; и никакие силы его не столкнут с места; одно спасение – загнать Барануш-шку на дорогу.
Шло время. Ягнёнок подрастал, но по-прежнему крепкой была эта необычная дружба. Обедают, пьют из одного тазика, и снова на работу. Казалось, что вместе им эти пути-дороги вовсе не в тягость. Даже дед-возчик привык. Для него это тоже маленькое развлечение в однообразной, медлительной ежедневной работе. Так что рассказывал он мне об этом не без удовольствия и позировал перед фотокамерой с добродушной улыбкой.
ФЕНЯ, НУ КАК ТЕБЕ НЕ СТЫДНО!
Меня зовут Феня. Вообще-то я собака. Перерод лайки с чем-то там ещё, кажется с гончей. Мне уже три года. Я совсем взрослая и, наверное, очень красивая, потому, что меня все любят и стремятся со мною дружить. Дружба всегда завязывается очень интересно и непросто. Я люблю лето. Мои хозяева («мама» и «папа») берут меня с собой на дачу; а там… простор! Многие участки совсем свободны – бегай, сколько хочешь! Я уже знаю все горки и холмики, дорожки и лужайки. Каждый раз, бывая на даче, мы делаем моцион по ближним участкам с «мамой» или «папой», а иногда и два.
Вообще-то я эти моционы не очень люблю, потому, что надо чинно идти рядом и выполнять все команды. Больше всего я люблю заходить к дядь Володе: у них долго не было машины, и они ездили с нами. Сидели мы рядом, и мне доставалось много ласки, улыбок, хороших слов; но особенно мне нравится целоваться. По-моему я это делаю просто классически – облизываю с удовольствием всё лицо. А вот лапу подавать почему-то не люблю и не умею: целоваться куда приятнее, тут и по земле поваляться можно, а лапу – стой на трёх, как инвалид.
Хозяйка дачи рядом с дядь Володиной в таких пегих штанах и широкополой шляпе, как пугало огородное, всё время подлизывается ко мне. Как только у нас моцион – она тут как тут у калитки. Я и подходить не хочу, да мои стыдят: «Феня, ну какая же ты невоспитанная, поди, поздоровайся с тётей!». Что делать? Иду. Погладит она меня, поговорит, но как только выдастся удобный момент – фить – и нет меня! А если бегу самоволкой, без хозяйки, то и вовсе не подхожу к тётке-подмётке, хоть она и старается меня подозвать, не замечаю – и всё тут! Даже смешно, как она старается, а по мне – будто её и вовсе нет.
Есть и ещё один интересный «экземплярчик» на наших дачах – симпатичненькая, но очень сердитая собачушка Жулька. Приезжает она с хозяевами на мотоцикле, и если кто рядом – так противно фистульно тявкает, что в ушах свистит. При встрече я поворачиваюсь к ней, «делаю ей глаза», и она мигом убегает за свою ограду, откуда продолжает хвастливо тявкать. Я и не думаю ей отвечать, ещё чего! Просто ухожу и всё.
Однажды, услышав гул машины, я побежала на то место, где обычно ставит свою дядь Володя, но, к сожалению, это были «те» соседи. Было так обидно, что я села на место дядь Володиной машины и жалобно завыла. Когда подошла тётка и спросила: «Что, Фенечка, ошиблась?», я сделала такую морду, что, по-моему, просто уничтожила её своим презрением. Кажется, она тоже сильно огорчилась. Да… не клеится у нас пока.
Шло время, знойное, душное. Как-то я вяло, с высунутым от жары языком, бежала мимо тёткиной дачи; она, как увидела меня, бросила все свои дела, лопаты, и – стремглав ко мне. Меня так тронул этот порыв, что я сама подлезла под колючую проволоку и впервые оказалась на её огороде. Неплохо… Также мягкие грядки, по которым я немного побегала, много зелени… А уж радости тёткиной не было конца. Мы и валялись и целовались, и вычёсывала она меня (я как раз линяла), а это так приятно! Нет, определённо, тётка – ничего, сносная. Теперь мне ещё веселее. Если мы ночуем на даче, то утром я встречаю две машины. Встречаю далеко от делянки. Тетка всегда выходит из машины и здоровается со мной.
Однажды я пришла без всякого повода, подлезла под «колючку» и верчусь на тёткиной даче. Она оказалась догадливой и угостила меня вкусненьким кусочком мяса. Хотела покормить с руки, да видно испугалась, что укушу (я, что, ненормальная?): кусочек упал, она хотела поднять, но я предупредительно сказала: «вврр!» – мол сама справлюсь. Теперь я эту дачу не пропускаю, обязательно прихожу и целуюсь.
А вот случай – стыдно вспомнить, как я опозорила своё собачье достоинство: пришла к дядь Володе – машина его стоит, а самого нет. Бегаю вокруг машины и ничего не понимаю, а дядь Володя наблюдает, оказывается, за мной с другого участка, где они посадили картошку… Наконец, не выдержав моих мучений, кричит: «Фе-е-еня! Ну как тебе не стыдно?».
«Стыдно, ох как стыдно». Несколькими прыжками преодолев расстояние и привстав на задние лапы, уже целую его, прошу прощения за свою оплошность.
Заметила я как-то, что «папа» поругал тётку и дядь Володину тётю Галю за то, что они меня балуют. Тогда я стала убегать самоволкой, и всё пошло о’кей! Ведь хозяев своих я всё равно очень люблю.
Вот так началась наша дружба с тёткой, и теперь мы, наверное, обе ждём лета, чтобы её продолжить и укрепить.
Выслушивала Феню и перевела на язык хомо сапиенс Нелли Мельникова.
ДЕЛОВАЯ КОШКА
Она появилась как-то вдруг, неожиданно. Стоял июльский послеполуденный зной, а здесь, под навесом было относительно ничего, сносно. Серовато-тигристая, не очень ухоженная, с взъерошенной шерстью, она без робости обследовала все уголки, как личную вотчину, и остановилась у «холодильника» – ведра с холодной водой, в которой плавали банки с маслом и колбасой. Постояла, пригляделась, и потом началось… Она курсировала методично между раскладушкой, где я растянулась, спасаясь от жары, и ведром. Никаких звуков, мяуканья и только этот «маятник», сопровождаемый требовательно-красноречивым взглядом щёлочек-глаз. Пришлось встать и уделить ей колбаски.
Поев и умывшись, она так же спокойно с достоинством ушла, как будто всё это было ей привычным, и она проделывала это много раз.
Стемнело. Солнце уступило место любопытной луне. Зной спал, и можно было, расслабившись, заглянуть в звёздную вечность.
Спали в машине. Где-то ближе к полуночи – лёгкий, осторожный шумок; пробудившись, вскочили – она… Мягко запрыгнула на капот, с него – на верхний багажник и, юркнув в открытое окно, чуть повозившись, улеглась у меня в ногах. Кошка была, наверное, простужена: несколько раз за ночь её душил приступ кашля. Прокашлявшись, она «включала» удивительно успокаивающее кошачье мурлыкание, как бы убаюкивая нас и извиняясь за причинённые неудобства. Ранним утром она той же дорогой без затруднений выбралась из машины, исчезнув в сероватой дымке рассвета.
НАСТЫРНАЯ СИНИЦА
А может быть это был «синиц»? Не знаю, не уверена… Ну да это, как говорят в народе, «без разницы». А дело было так. К решетке моей лоджии привязан обыкновенный ящик для рассады. С весны до осени, когда синицы «на вольном выпасе» в лесах, степях и рощах, я успеваю вырастить три-четыре урожая чудного «бархатного» укропчика «на зелень», а к прилёту их в город ящик становится кормушкой. Ну, там, где сальца, давно завалявшегося в морозилке, покрошишь, где кусочки жилистого мясца подкинешь (синички – мясоеды, и сало «любять як хохлы»). Когда же под нож идёт очередная тыква, то угощаем их семечками, предварительно измельчив их ножницами (синица, хоть и называется «большая», но целое семечко ей трудно одолеть).
Интересно за ними наблюдать – вместе почти никогда не кормятся; одна другую сгоняет, схватит кусочек семечка – и на ветку ближайшего дерева; так и функционирует этот «летучий, едучий» конвейер.
Но вот в кормушке пусто. Синички полетали, полетали, да и пустились в поиски «…где оскорблённому есть чувства уголок». Но… не все. Одна упорно и настырно обследовала всю лоджию, и вдруг… помните: «лисица видит сыр, лисицу сыр пленил» – на подоконнике на тарелочке сохли семена для посадки. Синичка и с той стороны глянет, и с другой подлетит… Нет… близок локоть…
Она прилетала несколько дней подряд, привыкла к движению на кухне. И вдруг… начала долбить клювом раму. «Чего, мол, зажала корм! А ну выноси!».
Забавляясь и удивляясь её настырности, я услышала, поняла её требования и подарила ей семечки. Когда корм кончался, она ещё много раз повторяла свой маневр и всегда добивалась желаемого. А я всякий раз, вынося корм, радуюсь, что мне подарено такое милое общение с природой.
Друг «Настырной».
ВОРОБЬИНЫЙ БАССЕЙН
Воробьи на даче – труженики, не то, что городские «помоишники». Эти и обсмотрят каждый листок, собирая себе пропитание, ну, жучки, гусенички там всякие. После сытного обеда хочется и попить, да и зной мучает, располагая к купанию, а с водой на полупустынных дачах проблема.
Мы пробовали кидать досочку в бак или ванну, но видать глубина водоёма пичуг пугает: не пьют и не купаются. Придумали иное – достали плоскую банку из-под маринованной селёдки и поставили под вишню, где они обычно «тусуются». Наблюдаем… Вот сел на край «малого водоёма» самый смелый и напился, а залезть в воду слабо – боится. Но тут, как-то не сбалансировав, плюхнулся в воду. Обнаружил, что не глубоко! Не утонешь! И ну плескаться, полоскаться!
Вскорости выросла очередь к «бассейну», поднялся гвалт, начались баталии. Пришлось расширить зону купания. Воробьи осмелели, уже совсем нас не боятся и плещутся в своё удовольствие.
А однажды я в капустные лунки поставила пластиковые бутылки с махонькими отверстиями. Они фонтанировали, и воробьи, решившие обрадованно, что их социально-бытовое «обслуживание» улучшилось – к бассейну прибавился ещё и мягкий прохладный душ – стали с удовольствием плескаться под тёплыми струйками. Вот так и дружим с воробьями.