Во времена моего детства еще существовали бани «по-черному»- это когда каменка расположена почти посреди бани, а над ней дыра в потолке. Вот эту печку-каменку топили, а дым вытягивало в дыру. Печки, как таковой, не было. Каменка называлась потому, что сложена она была из крупных камней. Дымохода тоже не было, дым шел прямо в баню. Конечно, стены были закопченные. На каменку потом лили воду, и шел пар. Камни были крупные и долго держали тепло. Лавки, полок и пол чисто мыли и скоблили ножом. Если не касаться стен, то все было чисто.
Летом мы с двоюродной сестрой Ниной любили играть в куклы на чердаке бани. Она была невысокая. Чердак дома я освоила позже, лет в десять.
И вот наша баня сгорела. Отца моего к этому времени уже не было в живых, новую баню построить некому. Мне было года четыре-пять. Мама купала меня в цинковой ванне около печки –буржуйки. Потом как-то мылась сама. Напротив нас жила мамина крестная, бабка Христолюбиха. Вот она-то и пригласила нас ходить к себе в баню. Леля, так звала мама свою крестную. И с ее легкой руки так звала бабку почти вся деревня - Леля Христолюбиха.
У бабки Христолюбихи новая баня была по-белому. Прошло пятьдесят лет с тех пор, а я до сих пор помню ту баню. Помню предбанник и полок, и печку без дыма. И ту бочку с холодной водой в углу, откуда мы с Толькой пили воду со льдом. Вернее, это даже была не бочка, а кадка. Наши подбородки как раз лежали на краю этой кадушки. Толька ходил в баню со своей матерью- тетей Марусей, а я со своей мамой. Нам тогда не было и пяти лет.
Но самое хорошее в субботе была даже не баня, а то, что после нее, мы заходили к бабке Христолюбихе отдохнуть и попить чаю. Взрослые, конечно, заходили поговорить.
Около печки у бабки стоял огромный сундук, на нем я иногда и засыпала. В субботу по радио транслировали концерты или шел «Театр у микрофона». Все взрослые тихо сидели и слушали, даже говорили шепотом. Но иногда Хрущев заводил свои выступления. Тогда концерты отменяли. Мужики ворчали: «Ну, Никитка такой концерт испортил, теперь на два часа заведется». У нас с мамой тоже была «тарелка»- репродуктор, но он плохо говорил, шипел что-то. Поэтому мы с мамой засиживались у бабки допоздна. Маме тяжело было находиться дома после смерти моего отца.
Бабка Христолюбиха была очень хлебосольной, а мы с мамой в то время жили еще беднее ее. В банный день у бабки собиралось своих детей и внуков человек семь-восемь, а еще и мы с мамой. Но бабка варила ведерный чугун постных щей в русской печи или делала редьку с квасом - и всем хватало. Хлеб тоже пекли сами в русской печке. Огромные караваи с хрустящей корочкой. Иногда бабка пекла пироги, чаще из ржаной муки. Пироги были большие, со взрослую ладонь.
Вот однажды она мне говорит: «На тебе пирог, Валя». Я терпеливо ела, съела больше половины, а начинки все не было. Тогда я спросила:
- А с чем пирог, бабушка?
- С молитвой, Валя, с молитвой! Ешь, детка,- ответила бабка и погладила меня по голове. У нее все было необыкновенно вкусно. Но вкуснее всего был чай из огромного самовара. Его топили щепками: летом на улице, а зимой около русской печки. Сверху надевали такой патрубок-колено, который вставляли в отверстие, соединенное с дымоходом русской печи.
Когда самовар закипал, его ставили на стол. Стол стоял в переднем углу поперек избы. За него могли уместиться десять-двенадцать человек. Заварка была из сушеных трав или из сушеной моркови. Морковь слегка поджаривали на листе в русской печке. Но нас, детей, заварка как-то мало интересовала. Мы смотрели на маленькое блюдечко или вазочку рядом с самоваром. Там лежали сосательные конфеты или мелко колотый сахар-рафинад.
Во главе стола сидела бабка, распаренная после бани, в белой кофте с платком на плечах. Рядом с бабкой обычно сидела ее дочь – тетя Маруся с сыном Толькой. Мы с мамой сидели сбоку. Мужики за столом долго не сидели, чаи не распивали. Быстро ели и уходили на улицу покурить. А тетя Маруся и моя мама, не спеша, пили по два-три стакана чаю. Бабка была полная, грузная и после бани она пила не менее пяти стаканов.
Вот и в тот памятный вечер я взяла одну конфету, это были «Театральные». Я даже бумажки помню. Быстренько схрустела и запила чаем. Взяла вторую конфету - мама выразительно на меня посмотрела. Я схрустела и эту. Еще немного попила чаю. Когда я потянулась за третьей конфеткой, мама толкнула меня под столом ногой. Тут мы быстро стали прощаться и пошли, даже не послушав радио. А уже на улице мама сказала мне: «Неужели ты не видишь, что бабка Христолюбиха с одной конфеткой по пять стаканов чаю выпивает? Ты ведь уже большая, должна понимать!» С тех пор я на всю жизнь запомнила, что нехорошо брать конфет больше, чем хозяева.
В деревне дети взрослели быстро. И уважение к старшим прививалось с раннего детства. Бабка Христолюбиха на правах старшей могла ругать и воспитывать не только своих взрослых детей и внуков, но и соседей, да и вообще любого в нашей Байроновке. За что односельчане прозвали ее «прокурором» и слушались во всем. Прожила Христолюбиха до девяноста восьми лет. Светлая ей память! В доме сейчас живет восьмидесятилетняя тетя Маруся- копия своей матери. А в переднем углу по-прежнему стоит огромный стол, немного меньше старого. Сохранился и сундук из моего детства. И наш дом тоже сохранился, в нем живут люди. Дома эти стоят с начала двадцатого века, с 1902 года, строили тогда на века. И, кажется, до сих пор хранят память о тех людях, что жили в них.
Январь 2012г.