ГЛАВА 7.
СЛАВЯНСКИЙ ВИКИНГ.
Время неумолимо приближалось.
Мари всё труднее было сосредоточиться на основной мысли: «С чего начать разговор с Олегом?»
В голове впервые было пусто, а уж план разговора вообще никак не складывался, не выстраивался, рассыпался, как пересушенный слоёный пирог! Дрожа мелкой дрожью, пыталась взять эмоции под контроль – тщетно. Боялась человека, пожалуй, впервые в жизни. Знала, страх – сильное оружие против неё. Нельзя дать слабину ни на миг! Знала, понимала, ругала себя и… продолжала трястись в мелком противном ознобе.
Вздохнула и решительно подошла к телефону.
– Срочно нужен препарат против страха! Немедленно! – бросила трубку.
Криво улыбнулась, представив лица парней на пульте: «Плевать! Сейчас это, как никогда важно: быть сильной».
Через пять минут вошёл врач и, не смотря в глаза, протянул на ладони голубую капсулу.
– Время действия пятнадцать-двадцать минут. Сильный побочный эффект. Я рядом, – и… исчез.
Заколебавшись, едва не передумала, но через приоткрытую стеклянную дверь, выходящую в сад, увидела на дорожке хмурого, как туча, Олега – плохой знак. Это и стало решающим. Выбора не осталось и времени тоже. Рывком подтянула бутылку с минеральной водой, налила в хрустальный стакан и запила капсулу. Присела на стул. Закрыла глаза, прислушиваясь к организму.
Холодная вода медленно стекла по пищеводу, погнав по телу холодок озноба. Не успела жидкость согреться внутри, как неприятная нервная трясучка, что трепала с утра, стала стихать, порождая полный штиль. Стало тихо, покойно. Никакого чувства опасности или паники, лишь тонкий звон в ушах.
Под «ложечкой» возникло странное ощущение полёта: словно Мари оказалась в детстве и катится с Интернатской горки вниз по длинному склону, дух захватывает от скорости, снег сыплет в лицо. Не страшно, кричит: «Быстрее! Лечу!», и замерло сердце, застыла кровь в венах – вместо неё поёт горный железисто-кисловатый воздух, воздух Родины и радости, тепла и воспоминаний…
Тихий стук в приоткрытые двери со стороны парка заставил очнуться и открыть со вздохом глаза: «Пришёл».
– Разрешите войти, «Марыля»? Явился по Вашему приказанию.
«Да уж, не явился, а нагло ввалился!»
– Здравствуйте, Олег. Разрешаю. Прошу садиться.
Встав со стула, прошла к журнальному столику в углу гостиной у камина, села в кресло.
– Немного рассеянна. Извините, не спала ночь – нелёгкая выдалась.
Закрыла на секунду глаза, потом распахнула, посмотрев в глубину его моря. «Глухо. Да, крепкий орешек. Что происходит, чёрт?»
– Ваш старшой уже побеседовал с Вами?
– Да.
«Не многословен. Ох, не нравится мне это!»
– Ваше мнение?
– Я солдат: прикажут – исполню, – в глазах темнота, не пробиться. – Нас не спрашивают здесь. Мы никто, мусор цвета хаки.
– Аналогично, – тихо проговорила, успев спрятать несвоевременные слёзы. – Для меня тоже всё непросто, как понимаете, боец.
Резко вскинула глаза, шикнула: «Какого чёрта ты творишь?» Поймала заминку и смущение, ахнула: «Вздрогнул! Так…»
– Простите, нам лучше ближе к двери подойти… – слабым голоском просипела и неверными шажками пошла к задней двери гостиной.
– Марина, тебе плохо? Врача? – вскочил, подхватил под руку. – Господи…
Хмыкнула тайком: «Надо думать».
Идя к двери, словно в попытке освободиться от душащего палантина, расстегнула брошь и сорвала с себя шарф, уронив его на пол. «Ха! Полюбуйся, викинг, на свою работу!»
Замер сзади.
Мари ухватилась за створку скользящей стеклянной стенки.
Заметил, что вся дрожит.
– Холодно? Может, закрыть?..
– Нет… Мне не хватает ещё воздуха… Пожалуйста, Олег… просто поговори со мной… А я здесь подышу… – взглянув несчастными глазами раненого оленёнка, держала лицо, не осуждая, не презирая, просто приготовившись слушать. – Не таись…
Надолго замолчал, не совсем понимая, что от него требуется. Заупрямился, не собираясь вовсе отвечать и вообще говорить, но, посмотрев на резко посиневшее лицо и вцепившиеся в створку мертвенно-белые пальчики девочки, судорожно вздохнул и шагнул вплотную. Касаясь её одежды, шевеля порывистым взволнованным дыханием женские волосы на затылке, порождал на нежной чувствительной коже крупные колючие «мурашки», бегущие частыми волнами по тощему тельцу. Дотронулся до багровых следов на длинной, тоненькой, беззащитной шейке, нахмурился, что-то вспоминая, замер дыханием. Поразился до оторопи, медленно, как во сне, положил руки точно на следы, как бы сличая отпечатки на коже и его собственные размеры пальцев. Отдёрнул, отступил на шаг, резко выбросил руку в том же смертельном захвате, не удушающем, а контрольном, для проверки.
У Марины хватило выдержки спокойно стоять, не дёргаясь и не пытаясь вырваться. Поняла Олега и его мучения.
Повторив ещё раз опыт, так и замер с пальцами на её шее, впав то ли в транс, то ли вернувшись мыслями в кабинет и ту роковую минуту.
Краем глаза видела, как к двери ринулись парни во дворе.
Они уже давно вяло возились с последней опавшей листвой, украдкой наблюдая за парой, и вот миг настал: «объект» душат!
Осторожно выставила руку на улицу в останавливающем жесте, покачав указательным пальчиком «не мешайте», и скрытно вернула её обратно – Олег не заметил.
Продолжал держать пальцы на пульсирующей девичьей шейке и тяжело дышал: всё чаще, сиплее и громче.
– Так это я? Я?! Не Игнат? Но он только что сообщил…
– Я боялась за тебя. Не сказала ему определённо, – прошептала совсем тихо, нервно сглотнув и дёрнувшись горлом.
Передёрнулся от этого движения, виновато и медленно разжал пальцы, сняв их, наконец, с шеи. Хрипло дыша, смотрел сзади на поникшую светловолосую головку, словно не решаясь предстать перед прямым взглядом жертвы. Решившись, резко выдохнув, схватил её за плечики и развернул-крутанул, как куклу, лицом к себе. Впился в предплечья цепкими пальцами, пытливо вгляделся в лицо тёмно-синими глазами, рассмотрев в ярком свете дня, увидев всё ясно и без прикрас.
«Сине-багровое – часты астматические приступы, со следами на шее – последствие попытки сильного удушения, с тёмными отёками под глазами – барахлят сердце и почки, с лопнувшими сосудами глаз – высокое давление и повышенная ломкость капилляров, со вздутыми венами на висках – внутричерепное давление нестабильно, с дрожащими синюшными губами в крупных трещинах, сочащихся кровью – крайнее физиологическое истощение, неусваиваемость витаминов. Полная катастрофа, а не здоровье! За что так страдает? Почему прикрыла нас? Меня!»
Вздохнул, принялся за основательный допрос – самое время.
– Почему? Объясни, – пристально смотрел в глаза.
– Они бы тебя убили. Вот и молчала, – отвернула голову.
Схватил руками её лицо, повернув навстречу негодующему требовательному взору.
– Ты не ответила! – кипел внутри, мелкая дрожь тела стала прорываться наружу.
– Ты был не в себе. Не виню никого. И тебя.
– Почему?! – на последнем рывке воли сдержался, чтобы не начать её трясти, как грушу!
– Защищала. Семья. Только не потеря… Не ты… Ты мне дорог…
Чудом вырвавшись из безжалостных рук, опустила головку и… залилась непонятными слезами: то ли от бессилия, то ли…
– Ты им всем это говорила, да? – странным тихим голосом просипел.
Неотрывно смотрел сверху на макушку и пепельные локоны, алые ушки, тощую шею-стебелёк и выступающие острые позвонки, бегущие бугристой дорожкой вниз по спинке за мягкий воротник платья. Какая-то особенная, беззащитная хрупкость девочки чуть не лишила воли: едва не притянул в объятия! Выругался, отряхнулся от цепкой жалости и… одури желания, рыкнул молча: «Ведьма! Дьяволица! Манкостью берёт!» Ухватился за злость, как за единственный спасательный круг.
– Любовью блазнила? Постелью? То-то они такие загадочные приходили! Думаешь, и со мной это пройдёт? Я – не они! Не смогли устоять, да? Получили дозу?
– Спроси у них об этом, – тихо, с хрипотцой и дрожью, буквально «царапнув» его по сердцу коготками незаслуженной обиды и острого возмущения.
– Не смеши! – взбеленился. – Не скажут! И я бы не сказал, неужели не понимаешь?
Жёстко схватил за предплечья, буквально подвесив в воздухе тщедушное тельце, впился взглядом в упор.
– Это война за личную территорию! Понятно?
Заметив краем глаза, что во дворе парни перестали работать и опасливо поглядывают в их сторону, сбавил обороты, отпустил Мари, снял руки с плеч.
– Охраняют? – презрительно кивнул в сторону бойцов. – От меня? Не бойся, я не причиню тебе вреда.
– Что? Ты о ком? – невинно и удивлённо вскинув бровки, распахнула мокрые зелёные глазищи.
Медленно оглянулась за спину, проследив за его брезгливым взглядом, вновь ошарашенно уставилась в синь.
– Просто люди, листья убирают. Осень. Я их не заметила. Столько нагребли! Будут жечь листья, – личико смягчилось, порозовело; мечтательно улыбнулась, склонив светлую головку к плечику, взгляд затуманился, став омутом. – Люблю запах костров осенью… Домом так пахнут…
Замер, посмотрел потрясённо и недоуменно в нежно-наивное счастливое личико девочки и… громко рассмеялся.
– Ты всегда это умела, да? С самого детства? Вертеть мужиками?
– Олег! – возмутилась, потемнев взором. – Я лишь жду ответа. Что всегда умела х-хорошо – ждать… И зад-давать… в-вопросы…
Пошатнувшись по-настоящему, задыхаясь, резко посинев, со стоном стала медленно оседать, сползать по стеклу двери, безуспешно цепляясь за скользкую скрипящую поверхность тоненькими бессильными пальчиками – действие лекарства закончилось.
– Маринкааа… – последнее, что услышала далёким эхом.
…Он держал её на руках, сидя на скамье в осеннем парке, а вокруг пылали костры, издавая головокружительный сладко-горький аромат перезревших умирающих листьев.
Голова Мари горела, горло перехватила одурь, всё двоилось, тело сотрясала дрожь.
– …Я сам! – рычал витязь, отказываясь отдавать девушку медикам.
Понёс обратно в коттедж.
– Что с ней? Это всё ещё оно так действует? Часто приступы?
– Я не обязан Вам отвечать, боец! – врач возмутился.
Очевидно, Олег так на него посмотрел, что мужчина сдался.
– Да, и будет ещё долго «аукаться». Часто и сильно. Ей досталось больше Вас! – сердился и негодовал. – И не только лёгким, если Вы не забыли!
– Не надо… – прохрипела, пытаясь приподняться.
– Лежи! Сейчас внесу под крышу. Когда стала задыхаться, выскочил с тобой на улицу, на ветер, пока уборщики бегали за врачом.
Прижимая к себе, положил на диван осторожно. Не ушёл, игнорируя сердитые взгляды медика.
– Мы не закончили разговор. Не уйду, пока не договорим.
Доктор, оказав помощь, опасливо покосился на визитёра, но, увидев успокаивающую улыбку пациентки, ушёл, пообещав навестить позже.
– Я жду! – русич не сдавался.
Смотрел на Марину упрямым взглядом. Сел на диван рядом, напрягся телом, казнился за жестокость, но не отступал: ему нужна была правда.
– Я тоже! – заупрямилась в ответ.
Пошатываясь, привстала на ложе, села и… уставила руки в бока!
«Синяя, взлохмаченная, слабенькая, как паутинка, но упрямая, как… Да бог её знает, кто! Сейчас кто угодно, только не умирающая истощённая девочка!» – Олег едва сдержал смех, спрятав его за хмурой маской.
Замолчав, долго смотрели друг на друга и… расхохотались.
Юмор всегда помогал решать спорные ситуации, не давал свалиться в яму банальной склоки.
Вот и теперь, кинувшись в едином порыве в объятия, упершись лбами, сидели и смеялись, утирая друг другу смешливые слёзы, не находя силы остановить гогот.
– Вот дураки! Упрямые и непримиримые, упёртые, как бараны! – захлёбывался, сияя синью в горящий изумруд, оттаивая душой и сердцем. – Того и смотри, свалимся в пропасть, сойдясь на узком мосту правды. А стоит ли она наших жизней, милая?
– Олежка, поехали, родной! Тогда они от меня отстанут. Буду рядом с вами – не посмеют «убрать»! – едва уловимо шептала вздрагивающими губами.
Чудными глазами рыбкой ныряла в морские омуты, лаская и радуя взбудораженной щекочущей свежестью и юностью, касалась тоненькими чешуйками-пальчиками его висков и гладко выбритых щёк, трепетно гладила губы и ямочку на подбородке. Останавливаясь пальцем в ней, прикасалась пухлыми губами к своему ногтю.
Парень замирал от такого странного поцелуя, отчего-то не в силах сдержать крупную дрожь крепкого мощного тела. Жадно целовал в лоб, закрыв глаза и беззвучно рыча: «Колдунья! Волшебница! Отрава!»
– Может, повезёт, и мы вернёмся со щитом? Дай нам всем шанс на простую жизнь и её человеческие радости, молю. Призрачный, маленький, но шанс…
– А они будут? – хрипло просипел прерывающимся голосом, вжал в себя, глубоко заглянул в буйную майскую зелень. – Минуты? Часы?..
Вместо ответа растворила-распахнула бездну, захватила зелёными канатами, увлекла вглубь и сильно зажмурилась, запечатав выход. Прижавшись к его груди котёнком, поджала колени к подбородку, к губам кулачки – пушистый тёплый родной комочек в ангоре.
Ощутил сутью и телом, понял, что попался, застонал, стал исступлённо целовать голову, шею, плечи и закрытые веки.
– Я всё понимаю. Про всех пацанов и про тебя… – страдал, хрипел горько и потерянно. – И одной частью мозга ненавижу, а другой… – не договорив, притянул в поцелуе: сильном, жёстком, опасном, с прикусом до крови.
Опомнился от её стона боли, ослабил хватку, медленно стал тонуть в страсти, в настоящих зрелых опытных поцелуях: сладких, глубоких, долгих, требовательных и… взаимных! Затрепетал, зарычал, едва не закричав от… Он и сам не смог объяснить, от чего. То ли от счастья, то ли от боли, то ли просто нервы сдали. Не стал разбираться, растворился в этой минуте без остатка.
Мари в благодарность раскрыла-вывернула душу, как потаённый Каменный цветок в чреве уральской малахитовой горы. Цветок цвета её глаз.
Запоздало выдохнул: «Не Хозяйки ли Медной горы была её прабабка? Чародейка и есть… Морок… Мана… Погиба…»
– …Первая часть тогда победила, да? – спросила тихо.
Оторвался от её губ с сожалением и неохотой, посадил к себе на колени. Обнимал с любовью, вдыхая запах волос и тонких духов, сознавая, что повержен, но не чувствовал побеждённым.
«Я счастлив! Впервые. Не пришлось как-то раньше встретить свою женщину. Нашёл здесь, на базе. Её, Маришку. Мою полячку неистовую. Странные игры судьбы».
– Что тебя заставило? Ревность? Или ненависть ко мне? Ответь, пожалуйста. Только не отгораживайся, родной, отговоркой, что не помнишь, – взяв его голову в руки, окунулась в глаза, достигнув самого дна. – Я-то всё помню. До последнего кадра.
– Трудно сказать…
Ослабил объятия, нежно взял маленькие тонкие ручки в ладони, сняв со своей головы, ласково поцеловал, замер.
Поддержав, посмотрела в упор и отпустила взор.
Тут же отвёл взгляд, вернувшись в тот день мыслями.
– Что-то неведомое и дикое мелькнуло перед глазами… Чёрное и косматое… Волчья голова будто… Оскал с клыками в крови… – нахмурился, потряс головой. – Бред сумасшедшего, конечно…
– Нет, не бред, Олежек…
Поражённо и потрясённо выпрямилась, выскользнула из его рук, села на диван, опустила ноги на пол, вскинула ошеломлённый взгляд.
– Я, кажется, всё поняла.
Поразившись не меньше, немного отстранился, пытливо заглянул в глаза, не подгоняя, давая свободу и время для объяснений. Знал её дотошность и въедливость, и мудрость, за что и уважали все, кто был знаком близко.
– Не удивляйся, но я знаю, что тогда случилось: ты вспомнил себя викингом. Это они носили на голове чучела волков и медведей для устрашения чужаков, когда совершали набеги на другие племена. Ты – викинг. Всегда это знала, с первого дня нашей встречи. Спроси у ребят. Я не единожды тебя так за глаза называла. Это память твоей крови. Хочешь верь, хочешь думай, что у меня не всё в порядке с головой, но, увидев меня на Валерке, у тебя сработала кармическая память: ты видел в той жизни, как насилуют твою жену, и предпочёл убить её, понимая, что не спасёшь от бесчестья, – побелела личиком, распахнула испуганные глазищи, словно содрогаясь душой от вскрывшейся беспощадной правды. – Я была твоей женой там, в прошлой жизни, Олежка! Потому нас так тянуло друг к другу!
Поражённо молчал, сильно побледнев, остановившимся взглядом смотрел в никуда.
Погладила его щёки прохладными пальцами, успокаивая.
– Все мы время от времени видим прошлые жизни, но, принимая их за сны-наваждения или кошмары, не допускаем даже мысли, что уже жили на этой земле не однажды, – повернулась, мягко сжала его крепкие плечи, поддерживая в трудный момент. – Сама была в шоке, когда открылись такие познания. Поверь, я это точно знаю – «вижу». Потому меня и «зацепила» Контора ещё в марте 85-го – из-за «дара» «видеть» и прошлое, и будущее. Иначе мы с тобой никогда не узнали б друг друга в этой, современной жизни. Элементарно не представилось бы возможности – жили на столь разных орбитах, что пересечение их было физически невозможно!
Протянула руки, положила ладонями крест-накрест на мужское сердце, заговорила тихим, монотонным, глухим голосом, не сводя взгляда:
– Прошу тебя сосредоточиться и прислушаться к ощущениям. Закрой глаза, выброси все мысли из головы и слушай свою и мою душу. Поверь и доверься, молю. Дай мне время и шанс наглядно доказать это. Вслушайся в эфир. Сработает. Верь.
Непонятно взглянув исподлобья, задумался на мгновение, затем вздохнул глубоко, протяжно выдохнул и смежил мятежные, подозрительные и недоверчивые глаза.
Дождалась, когда мышцы его лица расслабятся, дыхание выровняется, станет реже, впадёт в оцепенение. Тогда медленно закрыла глаза, входя в транс.
Дыхание обоих стало глубоким и редким, и с каждым новым вздохом перед их мысленными взорами всё яснее стала проявляться картинка прошлой жизни: мощный двухметровый светловолосый синеглазый конунг и миниатюрная белокурая женщина с изумрудными глазами рядом с ним. Потом: крики, плач, огонь, кровь, чужие руки на теле княгини Сони, её дикий крик и… руки мужа Ингмара на шее жены. Он успел её задушить. Его разрубили огромным топором минутой позже. Враги надругались над их телами, но это отныне было не важно: супруги уже уплывали в семейной лодке в Вальхаллу, крепко держась за руки; в страну радости, верности и вечной любви, где их больше никто, ничто и никогда не разлучит…
– Соня! – хрипло и гортанно вскрикнул Олег, вцепившись в девушку, не раскрывая глаз.
– Я рядом, Ингмар, – низким незнакомым голосом ответила, погладив его руку.
…Стук во входную дверь вырвал их из видения, ещё несколько минут не отпускавшего из своих страшных и счастливых объятий.
– Марина, к Вам посетитель, – не входя в гостиную, проговорили из-за приоткрытой двери.
– Через полчаса, – чужим голосом медленно ответила. – Дайте нам ещё время – это очень важно. Время.
– Хорошо, мы его задержим, – и пропали.
– Что это было? Сон? Гипноз? Как такое возможно?.. – поражённо прохрипел Олег-викинг, раскрыв потрясённые изумлённые глаза цвета летнего Норвежского моря.
– Это называется психометрией: «считка», снятие с объекта информации. Я считала с тебя ещё на плацу, потому оставила в группе. Больше не потеряю тебя, Ингмар, – приникла к мужской груди головой, слушая дикий тревожный ритм мощного сердца воина. – Отныне и всегда будем вместе, мой ярл, муж мой. Великий Один подарил нам вторую жизнь в этих телах, спустя тысячу лет. Как же долго я тебя ждала, мой конунг!..
– Считала? Но я видел своими… Нет, не глазами – были закрыты. Своей душой, получается? – волнуясь, не мог сложить картинки миров: древнего и современного. – Почему я тебя там узнал?..
Недоумевал и поражался, держал Мари за плечи, заглядывая в панике и полной растерянности в понимающие и милосердные, по-настоящему родные, любящие глаза. Затих, припомнив что-то, вскинул умный взор, глухо выдавил:
– Вот оно что. Буддисты говорят правду? Реинкарнация?
– Да. Накопление знаний веков в одной оболочке. Юрий-бурят понял сразу, потому со мной и занимался отдельно по личной методике. Сказал: «Учу и учусь». Он расширил мой «второй» мир. Верь – они правы: живём не единожды. Мы с тобой уже жили и любили друг друга. Так сильно, что этот след не растворился в тысяче жизней и тел! Потому я вспомнила, едва увидела, – положила руки на его виски и щёки, узнавая пальцами, кровью. – Здравствуй, супруг, король мой, господин…
Он её вспомнил тоже: касанием, теплом кожи, страстью тела, «взяв» тут же, наплевав на «прослушку». Вдыхая запах волос и губ, прикасаясь к каждому потаённому изгибу фигуры, слушая частое трепетное дыхание и гулкое биение сердечка, внимая душой голосу женской глубинной сущности в сокровенный момент, понял: «Я нашёл то, что так долго искал, о чём тосковал, что предчувствовал. Мари – судьба, предназначенная в веках. Нашёл! Чудо настоящее! С радостью соглашусь на любые условия проклятой “операции”, пойду хоть в пасть к дьяволу, но не отпущу любимую ни на миг! Особенно теперь, вновь познав телом! Моя! Мы едины! Мы одно целое… Не расстанусь, пока жив. Вместе до смертного часа и вздоха, Соня… Как в прошлой жизни… Жена…»
…Вечером, отчитавшись начальству, стояла в своей гостиной, смотрела невидящими глазами в темень осенних ранних сумерек. Мысленно подведя итог встреч, закрыла глаза и расплакалась.
«Вот и всё. Группа готова. Мы, идущие на смерть, приветствуем тебя, Родина*».
* Идущие на смерть приветствуют тебя! – С латинского: «Morituri te salutant!» Подобными словами императора приветствовали гладиаторы, отправляющиеся на битву в цирке. Иносказательно: лозунг тех, кто отправляется на некое дело, предприятие, финал которого неизвестен.
Март 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/03/22/1544