1
В 1960-61 годах военно-строительную организацию, где служил папа, передали из состава Черноморского военного флота в Закавказский военный округ. Новые объекты были раскиданы на всей западной Грузии, и папа зачастил по командировкам – неделю-полторы дома, два-три дня в отъезде. Как-то в середине июня, когда ребята со двора разъехались кто в пионерлагерь, кто в отпуск с родителями, я заскучал и уговорил папу взять меня с собой в командировку. Мама, естественно, возражала – как ребенок будет питаться, где будет спать, что будет делать! Но я и ее уломал!
Первый вояж совершили в Кобулети – на два дня. Понравилось! Ехали на газике, нормально устроились, пока папа был занят делами, мы со Степаном изучили поселок, а в дальнейшем торчали на пляже. Степан – папин водитель, солдат срочной службы из брянской области, как и всякий солдат больше предпочитал спать в теньке, но, если его расшевелить, мог и в морской бой сыграть, и в крестики-нолики.
На пляже в Кобулети, правда, по неопытности со мной случился конфуз. Пляж здесь глубокий галечный, не то, что в Поти – мелкий песчаный. Я разделся и сразу полез в воду. Дул порывистый ветерок, и на берег накатывались пенящиеся волны – накатывались мощно, не как на мелководье, постепенно гасящем энергию волны. В шести-семи метрах дно резко уходило вниз, но в прозрачной воде отчетливо виднелись камни, ракушки, водоросли. Минут десять поплавав и поныряв, подался к берегу. Почувствовав ногами дно, стал выходить из воды, но набегающая волна ударила в спину, а отлив предыдущей волны подкосил ноги. Я упал и был отброшен назад в море. Сделал еще один заход – тот же результат. Сначала это казалось забавным, но после нескольких попыток занервничал – с такой чертовщиной раньше не сталкивался.
– Ты чего дурака валяешь? Почему не выходишь? Может, помочь? – недоуменно спросил Степан, нежившийся на теплой гальке.
– Не надо, сам справлюсь! – крикнул я и, максимально близко подплыв к берегу, буквально выполз на сушу, обдирая грудь, живот, локти.
2
Так оно и повелось – каждое лето папа несколько раз брал меня в командировки. Мы даже в Тбилиси съездили – в штаб округа. Но эта поездка оказалась не очень – скучновато! Во-первых, ехали на поезде Поти-Тбилиси, разумеется, без Степана. Во-вторых, весь рабочий день приходилось ждать папу – в гостинице или слоняясь у штаба. Вечером, конечно, было веселей – ходили в зоопарк, гуляли по красивому проспекту Руставели, катались на трамвае и фуникулере.
Мне нравилось бывать в Сухуми, где строился новый семиэтажный спальный корпус в большом военном санатории. Прекрасно оборудованный пляж с волнорезами, буйками, спасателями. Папа спокойно занимался делами, оставляя меня одного – не утонешь даже при желании! В самом Сухуми тоже было на что посмотреть – обезьяний питомник, например!
Проводя время на пляже, знакомился с ребятами, приезжавшими с родителями со всех концов страны. Запомнились девочка и мальчик – оба лет десяти. Девочка была из Подольска, а мальчик – из какого-то отдаленного сибирского гарнизона. Девочка щеголяла в ярком купальнике и от этого казалась старше своих лет – на потийских пляжах ее сверстницы пока еще ограничивались трусиками. Мальчик был флегматичным, да еще, наверное, впервые выбрался из своей Тмутаракани – эти два фактора наложились, и он ходил как заторможенный. «Откуда вы приехали?», спросил он при знакомстве. Я представился аборигеном, девочка ответила, что живет под Москвой. «Под Москвой!», удивленно раскрыл рот мальчик, а потом брякнул: «Это под землей что ли? Как же вы там живете – без солнца? Не страшно?»
В сухумском санатории у папы мастером работал местный грузин Тенгиз. В Гудауте – а это в 30 км в сторону Сочи – у него был доставшийся по наследству дом. Однажды приехали – Тенгиз в слезах:
– Вах, началнык! С домом бэда! Оползэнь! Что дэлать, нэ знаю!
– Не плачь! – ответил папа. – Разберемся!
После работы поехали в Гудауту. Действительно беда! Дом стоял у склона горы, и громадная масса земли подползла уже к стене – зазор составлял 4-5 метров. Полезли наверх. В точке отрыва оползня хорошо, как на разрезе, было видно, что полутораметровый слой грунта соскользнул со скальной породы.
– Как по маслу! – сказал папа, внимательно осматривая склон. – А вот, смотрите, и само масло!
Чуть в стороне от точки отрыва журчал родничок!
Папа накидал Тенгизу план спасательных мероприятий. Первым делом заключить родник в трубу, отведя сток воды в сторону от дома, и оперативно убрать сползший грунт. Потом укрепить склон железобетонной ступенчатой террасой – три-четыре ступени в полметра высотой и в полтора шириной – с заделкой арматуры в скалу. И наконец, высадить выше террасы особый кустарник, корни которого проникают в трещины скалы и укрепляют почву.
– С техникой поможем, – закончил папа, – но ты, смотри, не воруй!
Тенгизу пришлось попариться и раскошелиться. Одного бетона вбухал 150 кубов. Высаженный кустарник погиб – зимой, как назло, стукнули небывалые морозы, пришлось пересаживать. Но дом спас! Мы заезжали в Гудауту на следующий год – стоит, как вкопанный, защищенный полукруглой террасой.
Однажды в сухумский санаторий нагрянул с инспекцией важный генерал из штаба округа. Естественно, стали наводить лоск на почти готовый к сдаче спальный корпус. В день приезда генерала я не пошел на пляж – хотел поглазеть на его лампасы. Заявившийся за пару часов до прибытия начальства майор из генеральской свиты строго спросил папу, указывая на курящих солдат-стройбатовцев и меня:
– А это что за публика? Разве вы не знаете, что шеф терпеть не может на стройке праздно слоняющихся людей и простаивающую технику! Устроили здесь народное гуляние!
Папа велел Тенгизу дать солдатам метлы, чтобы для показухи мели территорию, а мне шепнул – иди, сынок, на пляж, подальше от греха! Пока я нехотя плелся со стройплощадки, майор увидел стоящий за прорабским вагончиком гусеничный экскаватор.
– Почему не работаем? – с угрожающим видом побежал он к экскаваторщику.
– А чего делать-то? – спросил экскаваторщик, добродушный хохол в замасленной спецовке.
– Копать! – закричал майор. – Вот-вот генерал приедет, а экскаватор стоит без дела!
– Да на днях все уже выкопали! – пожимал плечами экскаваторщик, не понимая, что от него требуется. – Завтра придет трейлер, перевезет технику на другой объект.
– Все равно заводи экскаватор! – вошел в раж майор. – Заводи и махай ковшом!..
3
Один раз у Зугдиди прямо на дорогу выбежала светловолосая девушка.
– Вот дуреха, под самые колеса лезет! – выругался Степан, резко нажав на тормоза. Девушка подбежала к папе и взмолилась:
– Товарищ военный, довезите меня, пожалуйста, до Сухуми!
– Мы едем в Очамчиру, милая, Сухуми дальше, – ответил папа.
– Тогда довезите до Очамчиры, я вас очень прошу!
– Садитесь-садитесь, довезем, – разрешил папа. Девушка устроилась на заднем сидении, рядом со мной. Было ей не больше 22-23 лет, вид – испуганный, из вещей – одна дамская сумочка и небольшой пакет. Папа обернулся назад, пристально взглянул на нее и спросил:
– Так что все-таки случилось? Куда мы так сломя голову несемся?
Степан оказался не далек от истины: Марина – так звали девушку, – скорее всего, была дурехой. Немного помявшись, она сбивчиво поведала свою историю. Из Рязани. В Сухуми приехала отдохнуть по путевке. За неделю до отъезда познакомилась с молодым видным грузином – Кахи. Он водил в ресторан, угощал сациви, шампанским. Предложил сдать билет на поезд и съездить к нему в гости на пару дней. Обратно обещал отправить самолетом, чтобы вовремя успела домой. Так сдуру и поступила. Оказалась в Зугдиди, где Кахи мигом преобразился, держал взаперти и обращаться как с наложницей. После недели заточения, улучив момент, улизнула, оставив даже чемодан, огородами выбралась к дороге и остановила первую машину с военным номером.
– Так ее в милицию надо отвести, чтобы заявление написала на этого Кахи, – сказал Степан.
– Ой, только не в милицию! – запричитала Марина, – Кахи говорил, что вся местная милиция у него в друзьях ходит!
Когда приехали в Очамчиру, папа велел Степану свернуть к вокзалу. Через воинскую кассу помог Марине взять билет до Москвы на первый проходящий поезд, спросил, остались ли еще деньги, по частому хлопанью длинных ресниц оценил финансовое состояние девицы, дал десять рублей и сказал на прощание «Будь умнее!»
4
Иногда с нами ездил Шония – Шота или Бутхузи, кому как нравится. Он числился в управлении прорабом, но фактически помогал папе в организационных вопросах. Почему-то с ним мы часто попадали в передряги – то колесо лопнет, то Степан не туда свернет, то еще что-нибудь случится, – а два раза вообще были на волоске от гибели.
В Джвари, где располагалась авиационная часть, папина организация реконструировала аэродром. Завершив осмотр последнего отдаленного участка, собрались на обед. Полковая столовая находилась на противоположной стороне длиннющей взлетно-посадочной полосы. Грунтовая дорога проходила по ее краю и была поганой – колдобина на колдобине. «Всю подвеску ухайдакаем!» – в сердцах сказал Степан и выехал через пробел ограждения на бетонную полосу, потом, осмотревшись по сторонам, врезал по газам. «Ты что спятил! По краю езжай!» – крикнул папа, но было поздно – Степан погнал газик напрямик к столовой.
Однако проехать по взлетно-посадочной полосе – это совсем не то, что нерегулируемый перекресток проскочить. Здесь мало таращиться по сторонам – здесь еще вверх желательно смотреть! Примерно на полпути именно оттуда, сверху, раздался страшный нарастающий рев, мгновенно заглушивший все звуки – МиГ-21 промчался над нашими головами и круто взмыл вверх. Брезентовый тент газика сорвало в двух местах, и он затрепетал, как парус при плохо взятом галсе.
Дрожащий Степан с трудом подрулил к столовой и вывалился из кабины наружу. «Я тебя на губе сгною, паршивец!» – схватил его за грудки папа. «Щени могитхнам дэды страки!» – орал Шония, стараясь врезать кулаком по физиономии шофера. «Щени могитхнам…» – это крепкое грузинское ругательство в самом мягком переводе означает «Я имел анальный секс с твоей мамой!» От командно-диспетчерского пункта к нам бежало несколько офицеров во главе с командиром истребительного полка. Они матерились не хуже Шония, но – по-русски! Смертельной катастрофы удалось избежать благодаря оперативности диспетчера. Истребитель уже выпустил шасси, и газик был вне поля видимости пилота. Диспетчер вовремя заметил посторонний объект и мгновенно отменил посадку.
После обеда, когда все улеглось, командир полка спросил, указывая на Степана:
– А с этим перцем что делать будешь? Я бы его под трибунал отправил!
– Ничего определенного пока не скажу про трибунал, – ответил папа, – но до конца службы ему теперь раствор месить придется – это факт!
Накопившееся нервное напряжение разрядил Шония, надумавший почистить пропылившийся за день макинтош. Истребители перед взлетом продувают турбину. Мощная струя воздуха вырывается из сопла и бьет на 25-30 метров – бьет настолько направлено, что можно стоять в полутора метрах от нее и почти не ощущать. Шония осторожно приближался сзади к продувающему турбину истребителю, держа на вытянутых руках макинтош. Замысел его был ясен – подойти в 10-15 метрах от хвоста самолета к струе воздуха и подставить для чистки макинтош. Просчитался или оступился – короче говоря, попал в струю, она сбила его с ног и покатила кувырком по бетонным плитам. Поднялся, чертыхаясь, в ссадинах и ушибах с головы до ног, с разорванным и еще более грязным макинтошем. Все, кто наблюдал за этим экспериментом, схватились за животы.
– Слушай, с тобой сегодня одни чудики прибыли! – покрутив пальцем у виска, сказал папе командир полка и направился к командно-диспетчерскому пункту.
5
Второй раз мы чуть не лишились жизни в Агудзере – поселке вблизи Сухуми, где строилась база отдыха. Работами на месте руководил капитан Зерщиков, недавно переведенный из Белоруссии. В Агудзере Шония встретил приятеля-абхазца – председателя местного райпотребсоюза. Тот сходу принялся приглашать нас на день рождения. Шония вопросительно смотрел на папу – что скажет начальник. Папа согласился – время позволяло.
Вечером мы подъехали к охотничьему домику, расположенному в предгорье, в 10-12 км от поселка. Гостей собралось человек тридцать, все почтенные люди – главврач, начальник милиции, заведующий заготконторой, директор совхоза и пр. Многие красовались в национальных костюмах с кинжалами на боку. Из уважения к нам говорили по-русски. Стол ломился от яств. Витиеватые здравицы и поздравления запивались домашним вином. Зерщиков, не привыкший к столь обильному возлиянию, хмелел на глазах.
– Позвольте мне произнести тост в адрес достопочтимого именинника, – вдруг встал он, расплескивая вино из доверху налитого рога.
Язык у него был подвешен не плохо, и начал он благопристойно, традиционно желая хозяину процветания, успехов, здоровья, но скоро, воодушевленный вниманием аудитории, пустился в свободный полет.
– Пользуясь случаем, хочу также выпить за абхазский народ, чьим верным сыном является именинник, – распинался Зерщиков. – Я с удовольствием пью за этот гордый и гостеприимный народ, сумевший сохранить древнюю культуру, уникальные обычаи, оригинальный язык! Пью за ваше мужество и стойкость, которые помогали вам отстаивать на протяжении веков свою независимость и самобытность среди других более многочисленных народов, неоднократно пытавшихся стереть абхазов с лица земли. Но вы выстояли – не растворились в инородном окружении. Подумать только, ведь абхазов всего-то 50 тысяч человек! Если, конечно, к этой цифре прибавить обезьян из сухумского питомника, то абхазов станет больше…
– Вах! Что он говорит! – зашумели гости и потянулись к кинжалам.
Шония побледнел – дело пахло керосином! Даже я, мальчишка, понял, что Зерщиков спорол несусветную чушь. Вот-вот разгоряченные вином гости выхватят кинжалы и перережут ему, а заодно и нам горло – кавказцы не прощают подобных оскорблений! Папа из всех сил стукнул Зерщикова под столом ногой. Но тот, к счастью, уже осознал допущенную оплошность и очень изящно выкрутился из взрывоопасной ситуации.
– Не надо обижаться, дорогие братья! – воскликнул он. – Все мы произошли от обезьян! Да здравствует великий абхазский народ!
– Вах! Хорошо все-таки сказал! – удовлетворенно закивали головами гости, вкладывая кинжалы в ножны.
6
Мы приехали в Ланчхути накануне важного события – футбольного матча на кубок СССР. В 1/256 финала встречались местная «Гурия» с нашей потийской «Колхидой». Выход в эту стадию розыгрыша кубка был для обеих команд большим успехом, и матч по праву считался гвоздем сезона. Игроки победившей команды представлялись к званию «Кандидат в мастера спорта СССР». Маленький Ланчхути предвкушал победу своей команды, которая была на подъеме, а «Колхида» – так себе, прозябала в середине турнирной таблицы. Все грузины любят футбол, но гурийцы – обожают! Представляете, их Гурия в 1987 году умудрилась даже пробиться в высшую лигу – играла вместе со Спартаком, ЦСКА, московским и киевским Динамо!.. Правда, в том же году бесславно вылетела, заняв последнее место, но, тем не менее, факт – есть факт!
В общем, вечером решили пойти на футбол. С билетами проблем не было – Шония в Ланчхути знал нужных людей. Четырехтысячный стадион был забит до отказа. Многие зрители принесли голубей, чтобы разом выпустить их вверх, когда «Гурия» забьет первый гол.
– За «Колхиду» болеть можно, ребята, не побьете? – спросил папа у соседей по трибуне.
– Болейтэ! – ответили гурийцы. – Толко нэ поможэт! Мы побэдым!
«Гурия» сразу прижала потийцев к воротам – те еле отбивались. Все отошли в защиту, кроме центрального нападающего Нугзара. Стадион неиствовал в предвкушении гола. И гол случился – только в ворота «Гурии». Правый полузащитник подхватил наобум выбитый из штрафной мяч, прошел с ним по краю, навесил на ворота, и набежавший Нугзар слета вколотил его в сетку.
– Вах, Нугзар, молодэц, биджо! – вскочил Шония, но его возглас повис в гробовой тишине, на несколько секунд воцарившейся над стадионом. Когда же игра возобновилась, ор трехкратно усилился и не прекращался до самого финального свистка. «Колхида» выстояла – 0 : 1! Поникшие гурийцы потянулись к выходу, а на трибунах осталось лежать несколько сотен голубей со свернутыми шеями…
7
Вдоль дороги в Цхакая стоял мертвый поселок – десятки заброшенных одноэтажных домиков раскинулись на пустынном участке Колхидской низменности. Меня при виде поселка охватывал трепет, особенно когда ехали в сумерках и только в считанных окнах мерцал свет – там, очевидно, обитали бомжи. Казалось, что жизнь ушла из этого места и время остановилось. В конце 1930-х годов товарищ Сталин и товарищ Берия решили осчастливить грузин из отдаленных высокогорных сел. По мнению вождей, горские грузины жили плохо – без электричества, радио и прочих благ цивилизации. Поэтому было принято решение построить вблизи Поти поселок и переселить в него отшельников. На второй день после смерти Сталина горцы дружно снялись с места и вернулись в свои села, а брошенный поселок остался памятником национальной политике тех лет.
8
Сарпи находится в 15 километрах от Батуми, это – последний населенный пункт у турецкой границы. Дальше – запретная зона. Так я один раз и там побывал – папа строил что-то пограничникам. Когда мы приехали, на заставе был праздник – задержали двух нарушителей. Командир погранотряда находился в приподнятом настроении – предстояло поощрение. Вечером за ужином он предложил папе распить бутылку, а за вином – разговорился.
Нарушители были явно не шпионы. Два молодых московских пижона решили через Турцию бежать в США. Для чего – сами толком не знали. Приехали в Сарпи под видом отдыхающих, два-три дня купались-загорали, осматривались, потом – приступили к главному. Ранним утром на удивление легко переправились через пограничную реку, прошли еще с километр и, пребывая в полной уверенности, что находятся на турецкой территории, сели перекурить. Тут из-за кустов вышли наши пограничники и взяли их под белы ручки. Подвела пижонов карта Аджарии, которую они купили в Батуми. Надо сказать, что на всех административных картах пограничных республик и областей СССР граница указывалась не правильно – ее специально смещали на 5-10 километров вглубь страны. Для чего? Чтобы вводить в заблуждение таких вот балбесов! Они пересекают речку или ущелье и – сразу расслабляются, а до фактической границы надо еще топать и топать – к следующей речке, к следующему ущелью!
До Грузии командир служил в Карелии на финской границе. За второй бутылкой он рассказал пару историй о проделках наших пограничников.
Был у него на заставе один грузин. Практически все время ходил под градусом. Где брал спиртное, не понятно – до ближайшего населенного пункта десять километров. Долго ломали голову, наконец, случайно обнаружили. Грузину регулярно слали посылки с апельсинами, которые из шприца начиняли коньячным спиртом. Съест грузин апельсин – все равно, что сто грамм выпьет!
Два друга-умника захотели съездить в отпуск. Благородное желание реализовали очень просто – заступили в наряд, прихватив пустую водочную бутылку. Свою границу финны охраняли символически. На финской стороне батрак стоговал сено. «Эй, Юхо, давай выпьем!», крикнули пограничники, показывая батраку бутылку. В Финляндии сухой закон, и водка для финна – как валерьянка для кота! Бросив грабли, батрак радостно побежал к пограничникам. Но только он пересек границу, те направили на него автоматы «Стой! Руки вверх!». На заставе переводчика не было, в погранотряде – тоже, финна повезли в пограничный округ – в Петрозаводск. Пока его возили, пока разбирались – друзьям дали десятисуточный отпуск. Правда, когда они вернулись – сразу получили пятнадцать суток губы.
Слушая рассказы командира, я расстроился – вся пограничная романтика, сложившаяся в моем воображении из книг и кинофильмов, пошла насмарку.
9
Ездили мы с папой не только летом по командировкам. Каждый год в одно из воскресений ноября обязательно отправлялись в горные районы за цитрусами. Отъезжали километров на пятьдесят от Поти и покупали их, как картошку, мешками, по 6-7 штук – сколько влезет в газик. Три мешка мандаринов, три – апельсинов, один – лимонов. Вообще-то в советские времена даже в Грузии цитрусовые были в некотором роде дефицитом. Пока республика не выполнит государственный план поставок, частным лицам заниматься торговлей и перевозкой коммерческих партий цитрусовых запрещалось – на дорогах устраивались милицейские кордоны. А несколько мешков – это уже коммерческая партия! Мы, конечно, коммерцией не занимались – тем не менее, нарушали. Правда, машины с военными номерами милиция, как правило, не останавливала, да и папа знал, как разговаривать с местными стражами порядка, но немного пьянящее чувство нарушителя закона не покидало меня в этих поездках.
Дома мешки ставили на балкон, на кухню, в коридор, и мама потихоньку отсылала посылками мандарины, апельсины, лимоны всем родственникам. Можно представить, какой божественный аромат распространялся по квартире! Запах детства – он до сих пор у меня связан с мандаринами и апельсинами…