Взгляд второстепенного персонажа (няни) на события, изложенные в рассказе Ильти «Китайский болванчик» (написано для проекта Копирайт-2).
Послушай, Глаш… Ты в атаку ходить боишься? Нет? А у меня, как пули засвищут, внутри всё так и замирает. Боязно. Комиссар говорит, он тоже поначалу боялся. А потом пообвык. Глянь, луна-то какая! Что твой блин на масленицу. А помнишь, Глаш, как мы в деревне, на масляной гуляли! А вот комиссар наш говорит – нельзя. Новая жизнь другой будет. Представь – ни богатых, ни бедных, и праздники совсем другие. И мы с тобой в господском доме заместо хозяек. Если только доживём, не убьют нас белые. А то не знаешь, чем день-то кончится. Знаешь, Глаш, я часто своих вспоминаю… Хоть дармоеды проклятые, но всё равно люди. Хозяйка добрая баба была. Мужа любила, хотела счастья, тепла. Совсем как мы с тобой. Свечку-то разожги – старая догорела совсем. Холод вон как пробирает, аж до костей. А хозяйка-то моя бывшая, говорят, к нашим ушла. Вроде как с дохтуром. То ли слюбилась, то ли просто пожалел её. Спрашиваешь, с чего я вдруг про неё? Просто… Привыкла я к ней. Мне же тринадцати не исполнилось, когда нянькой в господский дом взяли. Батя в лесу сгинул, у матери – мал мала меньше, а я – старшая. Вот и ушла – семью кормить. У них сын тогда родился. Петькой назвали. Бойкий такой мальчишка. И впрямь словно петух - всё голосил, ночами спать не давал. Барин часто в отъезде бывал. Далёко где-то. Слово мудрёное – никак не вспомню. Штуки диковинные привозил. А мы с хозяйкой вдвоём, с мальцом нянчились. Вроде как родные стали. Сидим, бывает, вечерами у кроватки. Я сказки рассказываю, а она подопрёт рукой голову, и слушает. А луна всё в окошко глядит. Вот как сейчас. А потом хозяйка мне книжки читала. Всё про любовь. Про жизнь… Красивую такую – иногда завидно становилось. Всё думалось - почему только одни хорошо живут, всё как по маслу, а другие, вроде нас, в нищете мыкаются? Может, поэтому я и за Павлом к красным пошла? Ничего, Глаш, мы с тобой ещё заживём… А её всё равно жалко. Натерпелась. Сама отроду не думала, что самой придётся пропитание детям добывать. А мужа своего любила - вроде как в книжках этих. Едва ступал на порог, она вся радостная такая становилась, по дому хлопотала, смеялась. А он схватит её на руки и кружит, кружит по дому. Целует, слова такие говорит – аж сердце замирает. Как мне любви такой хотелось, Глаш! Всё мечтала о таком же красавце. Высоком, статном, с усами и саблей. Наверное, потому и в Павла влюбилась… Ах да, опять я о другом. Я же тебе рассказать про неё обещала. Про Павла ты и так знаешь. Так вот. Про барыню мою. Хотя какая она теперь барыня? Такая же, как и мы с тобой. Просто баба. Так вот, в последний раз барин штуку одну заморскую привёз. Болван раскосый – сидит, башкой качает. Хозяйке эта игрушка особенно нравилась. Всё глядела на неё, думала о чём-то своём. А он кивал ей, словно поддакивал. Ей всё казалось, что он её от бед охраняет. Мне-то не верилось. Уж слишком вид у него дурацкий был. Но поначалу у них в доме действительно наладилось. Барин почти всё время дома проводил, дочка родилась, в семье покой был. Ну а потом… Война проклятая! Сколько баб от неё пострадало! Барин только по вечерам приходил. Злющий такой, нервный. Хозяйка каждый день плакала. Мне жаловалась, говорила, что любит, счастья хочет. Что всё равно ей, какая власть, лишь бы с ним и детишками. А он всё за своё. За царя, за отечество… Должен, и всё тут. А ей, бабе, не понять его. Сам стал словно болван железный. Холодный, чужой. Как войдёт в дом, я в сени, чтобы под горячую руку не попасть. Ссорились даже при детях. Даже мне, чужому человеку, в доме тяжко было. В то время в деревню как раз красные пришли. Тогда мы с Павлом и встретились на базаре. Ну ты знаешь, я же тебе рассказывала. Вот и ушла вслед за ним. Нет, не жалею. Вот только… Знаешь, что я вчера на хуторе услышала? Он её на хутор отправил. И представь – на тот самый, где наш отряд стоит. Вот только… Померли дети её. То ли от голода, то ли от заразы какой. И ещё этот кобель - дохтур, из беляков. Знаешь, как я пьяных мужиков боюсь! Чуть что – сразу из ножен маузер. Комиссар наш всё шутит, что я никому спуска не дам, потому что палец на спусковом крючке держу. А если честно, Глаш... Я всё думаю – если бы не ушла я вслед за Павлом, может, помогла бы ей чем? Может, уберегла бы детишек? Кобеля бы этого к хозяйке не подпустила… Тоскливо мне что-то сегодня. Чувствую – виновата я – и перед ней, и перед детьми… Нет, говоришь? Болван этот железный виноват? Он-то конечно. Мужик – он должен прежде всего семью беречь. Бабу, детей. А я кто? Да никто. Но всё равно, нехорошо на душе. Чем-то бой завтрашний кончится? Знаешь, Глаш, если убьют меня, ты мамке моей передай... Хотя нет, ничего не надо. Пусть думает, что дочь её жива.