- Что, будучи девочкой, я знала про любовь? Да ничего: ни книжек, ни телевизора. Парни с девками встречались всё тайком, в темноте. А мне маленькой ой как хотелось узнать, что это – любовь? В самом деле – как у петуха и курицы или как у быка с коровой? У людей ведь всё по-другому? Свадьбы гуляют, веселятся. А до свадьбы что? А после что? Ой, как интересно! Особенно меня интересовала любовь нетрадиционная. Многие сейчас говорят о терпимости и понимании. Да, я понимаю, и никогда не буду смеяться и презирать. Но и принять не смогу.
А теперь расскажу, как в нашей деревне появились представители этих самых меньшинств.
Мужик – баба.
Около самой дороги, рядом с единственным в деревне магазином жил с женой и тремя сыновьями мужик... Жил, как все, пил, как все. Вот только выпивши, становился дурным, буйным. Однажды по весне выпивал он со своими сыновьями и не хватило им водки. Послал он младшего сынка в магазин. А продавщица ему не продала. Послал он среднего – опять не продала. Послал старшего – и снова отказала. «Всё, хватит водку жрать, магазин закрыт!» Пошёл тогда батька сам. Видит: продавщица уже замок в скобу продевает. Говорит ей вежливо: «Постой, любезная, не замыкай лабаз, я твою маму помню, и тебя помнить буду. Дай мне пузырёк беленькой, растревоженную душу успокоить». Продавщица на эти его любезные слова и ухом не повела, а спокойно, не спеша, замок приладила, и домой поковыляла. Огорчился Палыч, и вслед ей кричит: «Не хочешь по-хорошему? Так я без тебя возьму!» и опять её маму вспомнил.
Стемнело. Видит продавщица в окно, а её дом недалеко от магазина был (что конечно особенно Палычу обидно, ладно бы на другом краю жила, а то тут рядышком и мужика не захотела уважить, стерва). Вот видит продавщица: в сумерках кто-то у магазина возится, какие-то подозрительные тени дверь ломают. Ну и, конечно, вызвала милицию. Слава богу, к тому времени уже на почте телефон установили. И на следующий день к вечеру примчалась милиция. Продавщица уже список украденного составила. Значит так: «Злоумышленник или злоумышленники похитили, а точнее уничтожили: три бутылки водки, пол буханки чёрного хлеба и одну банку рыбы в томате. Из улик оставили: пустую посуду, окурки в консервной банке и три шапки-ушанки, одна из которых подписана».
Следователь оказался не промах, сопоставив факты, улики, рассказ продавщицы, через неделю сделал вывод, что к ограблению деревенского магазина и ещё пяти магазинов по области причастна семейка Палыча. Палыч сначала от областных магазинов отказывался, но под воздействием неопровержимых улик вынужден был сознаться во всех ограблениях. Единственно, на чём он настаивал, что был один. А то, что там ещё две шапки нашли, так это он несколько раз в магазин возвращался и каждый раз в новой шапке.
В общем, за всё про всё получил он пять лет. А когда вернулся назад, был уже другим человеком, с другими ценностями и другой ориентацией. Жена его к тому времени всё больше болела, сыновья женились, да разъехались. И ходил он неприкаянный по деревне и при каждом удобном случае вербовал себе сторонников. Лучшим агитатором новой любви была водочка. Заманит, бывало, к себе мужичка или парня какого, напоит его и «кувыркается» с ним на сеновале. Некоторым даже нравилось.
Только тайное всегда становится явным. Как-то раз во время сенокоса застукала их жена одного из его бой-френдов. И принялась их корить. А они, нет бы, покаяться, стали на неё наезжать, да запугивать, чтобы огласки избежать. Но женщина не испугалась. Её уязвлённая гордость требовала мести. «Пойду, все людям расскажу!» - закричала она и бросилась в деревню. А любовники со спущенными штанами за ней. Орут да вилы в неё кидают. Только со спущенными портками не шибко быстро бежать. Успела баба до своего бабьего коллектива добежать. И всё про запретную любовь им и вывалила.
А там уж дело техники. На следующее утро вся деревня знала, с кем Палыч в овраге сопел, и что Палыч к мужскому имеет еще и женский орган и посему он: мужик – баба. После огласки жена от него ушла, и никто к нему не стал ходить. Так и доживал он жизнь неудовлетворённым.
Чернобылки.
Я уже ходила в школу, когда на нашей улице поселились две женщины. Пришел председатель, открыл им пустой колхозный дом. Соседям сказал: "Здесь будут жить, и на ферме сторожами работать две хохлушки «чернобылки»". Так и стали их звать «чернобылками». С посторонними они были ласковые и предупредительные, а дома у себя шумные, крикливые. Да еще помню, меня поразили их наколки. Раньше я таких наколок, тем более у женщин, не видела. "Чернобылки" к мужчинам были равнодушны. А вот к женщинам, особенно одна, ластились. Другую это очень огорчало и на этой почве они часто ругались и даже дрались.
Время шло. Великий Советский Союз «развалился» и сразу за ним «развалилась» и наша ферма. "Чернобылки" остались без работы и без жилья. Дом, впрочем, они легко нашли – стали жить в брошенном (таких тогда было много). Деньги по инвалидности получала только одна. Огородик свой они почему-то не завели, зато у соседей стали овощи и зелень пропадать. А однажды исчезла соседская коза. «Наверное, волки съели», - сочуствовали «чернобылки». Вот как-то раз принесла почтальонка деньги той, что поменьше. Вручила. А та такая ласковая, домой приглашает. Водочкой самодельной угостить обещает. За руки берёт, в светлую горницу ведёт. По спине гладит, да ласково так бает. «Что ж, - думает почтальонка - зайду, отдохну, посижу немного». Вот уже почти в дверь вошла. Вдруг видит: бежит другая. Ей издалека кулаком грозит, бранными словами ругается. Испугалась почтальонка, струхнула – кто их "чернобылок" знает, может они свихнулись от радиации. Перекинула свою сумку на другое плечо и тикать. Бежит и слышит, как маленькая орёт, не переставая.
Через месяц деньги за маленькую получала большая. Объяснила, что подруга больная лежит, встать не может. А в избу она почтальонку пригласить не желает, так как нет у неё к ней доверия. Так и повелось: за младшую, которую с тех пор никто не видел, деньги получать стала большая. С каждым днём она всё чернела и худела, начала сильно «поддавать». И однажды не открыла дверь. Позвали мужиков. Сломали запор, и нашли её повесившуюся. А младшей так и не нашли, словно её и не было. Тогда только председатель и сознался, что никакие они не "чернобылки", а уголовницы – лесбиянки.
Меньшинство оно и есть меньшинство. Больше их в нашей деревне не было. Да и этих бы не было – если бы в их судьбу не вмешались неблагоприятные обстоятельства. Вот так.