ГЛАВА 1. МРАК
Дни текли скучные и скудно однообразные. Жизнь в монастыре была подчинена строгим жестким правилам, которые отучали любого человека думать и мечтать. Однообразное течение жизни и отсутствие событий обволакивало разум и лишало воображения. Одни и те же ритуалы, одна и та же еда, одна и та же одежда. Так тянулось месяцами, годами, десятилетиями. Веками отработанный конвейер по приведению души и тела к единому стремлению — служить Ему, думать только о Нём, любить только Его.
Аньес, послушница монастыря, смотрела на привычную картину монастырского двора через крохотное окно своей кельи. Унылый двор давно ей надоел, но она снова и снова рассеянно смотрела в окно, потому что ничего другого в её жизни все равно не было. Режим её жизни в монастыре был самым строгим, она имела право выходить только на время молитвы и в сопровождении монахини, которая её сторожила. Проход от кельи до часовни и обратно, маленькое окно с убогой картинкой монастырского двора, старая затертая библия и скудная еда два раза в день составляли всю её жизнь.
Она не знала, почему год назад оказалась в этом монастыре. Она выросла в набожной строгой семье. Её родители жили очень закрыто, совсем не общаясь с соседями. В этом маленьком городке их уважали, но сторонились. Что-то было странное в этой семье, шептались соседи. Вроде бы достойное, трудолюбивое семейство, в церковь ходят регулярно, но избегают любых контактов и общения. Аньес запрещали играть с другими детьми, а братьев и сестер у неё не было. Родители были уже в зрелом возрасте, когда господь даровал им долгожданную дочь. Девочка росла робким и застенчивым ребенком. На игры и шалости других детей она смотрела из небольшого окошка своей комнаты. Ей хотелось быть там, с соседскими детьми, так же весело бегать и играть, смеяться во весь голос. Но на все её просьбы мать отвечала категорическим отказом. Она никогда не объясняла, почему нельзя играть с детьми, но запрет был непреклонный. Лицо у матери становилось злым и неприятным. Она исступленно начинала говорить о порочности этих детей и о том, что порок заразен. Однажды мать, словно впав от своего исступления в забытье, впервые произнесла это слово, «свет». Грязный мир может осквернить чистый Свет, сказала она. На недоуменный вопрос девочки, о каком свете она говорит, мать внезапно очнулась и закричала на неё:
— Рано тебе знать! Рано! Придет твоё время, и ты всё узнаешь, — она неожиданно заплакала и ушла в амбар.
Аньес слышала, как она глухо рыдала, стараясь, чтобы никто не услышал. Но к моменту, когда вернулся отец, мать уже привела себя в порядок и была такой, как всегда. Только губы поджимала сильнее, чем обычно. Отца боялись все. Это был высокий, широкоплечий и все ещё красивый мужчина, но очень мрачный и угрюмый. Аньес никогда не слышала, чтобы он шутил или смеялся. Она слышала шутки и смех других отцов, но никогда не замечала такого за своим. Ей хотелось узнать и понять, почему их семья так отличается от других. Может быть, у них есть страшная тайна? Или они все больны? Или её пожилым родителям тяжело растить её, позднего ребенка? Почему они так грустно и безрадостно живут? Зачем нужно так жить? Она думала, что, наверное, ничего не понимает только потому, что еще маленькая. Нужно подрасти, и ответы на эти вопросы найдутся сами собой. Аньес росла, но ответов на эти вопросы так и не находилось. Ей по-прежнему нельзя было выходить за ворота их дома. Из своего окошка она наблюдала, как вырастали и хорошели её сверстницы, какими сильными и красивыми становились сверстники. Но жизнь проходила мимо неё. Она знала, что тоже хороша собой, ведь когда они в воскресенье ходили на мессу, она видела, какие восхищенные взгляды бросали на неё юноши. Она понимала, что, очевидно, выглядит не хуже тех красавиц, которых видела из окна.
Со временем мать становилась всё угрюмее и всё чаще плакала в амбаре. Аньес как-то попыталась узнать, что её так тревожит, но мать раскричалась и прогнала дочь. Она слышала, как родители разговаривают по ночам друг с другом. Это был странный разговор. Мать что-то быстро говорила умоляющим голосом, а отец отвечал кратко и жестко. После этого мать глухо рыдала, и теперь уже отец на чём-то сердито настаивал.
В один из весенних дней к ним приехала монахиня из монастыря Сен-Барт. Увидев её во дворе, мать побледнела и схватилась за косяк двери. Она не могла ничего выговорить, только шептала беззвучно и мотала головой. Отец сдержанно приветствовал монахиню и, молча, выслушал то, что передала ему на словах настоятельница монастыря. Она просила своих брата и сестру по вере отдать ей Свет, поскольку пришло время. Мать завыла в голос, но отец зло прикрикнул на неё, чтобы она ушла в дом. Монахиня должна была забрать девочку на следующий день. Ночью мать тайком пробралась в комнату дочери и долго смотрела на неё. Она не решилась погладить девочку, боясь разбудить. Она только проводила ласково рукой над её лицом, как будто бы гладила и, думая, что Аньес её не слышит, тихо шептала:
— Как бы я хотела быть сильной и смелой для тебя, моя девочка! Тогда бы я смогла тебя спасти! Но я слаба, я боюсь нарушить клятву, я боюсь пойти против братьев и сестер моих, я боюсь всего. За этот страх карает меня Отец Небесный! Я не могу спасти тебя, как не смогла спасти твою сестру. Может быть, ты окажешься сильной. Может быть, ты сможешь избежать этой страшной участи. Ведь говорят же они, что ты необычный ребенок. Сделай это, дитя моё, ради меня, ради сестры, ради себя. Спаси себя и спаси её…
Аньес слушала горячий шепот матери и не могла поверить тому, что слышала. У неё, оказывается, была сестра. Где она сейчас? Почему её нужно было спасать? Горячая слеза упала на её лицо, но Аньес лежала, тихо замерев, надеясь услышать что-нибудь ещё. Но мать испугалась, что отец обнаружит её исчезновение, поэтому тяжело поднялась с колен и, грузно шагая, вышла из комнаты. Наверное, отец все-таки заметил, что жена ходила к дочери, потому что утром мать не показалась из своей комнаты. Так Аньес с тех пор больше её и не видела.
Когда они приехали в монастырь, мать-настоятельница вышла её встретить. Это была высокая, статная пожилая женщина с красивыми глазами. Черные блестящие глаза необычного миндалевидного разреза. Рассмотрев внимательно девочку, она одобрительно кивнула и ласково улыбнулась одними уголками губ. Она не сказала ни слова, просто развернулась и ушла. Больше Аньес её тоже ни разу не видела. Только монахиня, которая сторожила её, передавала время от времени распоряжения настоятельницы. Жизнь в монастыре немногим отличалась от той, что была дома. Такие же запреты, такое же окно, такие же молитвы, такая же скука. Она бесконечно думала над последними словами матери, но никак не могла понять их смысл. Тогда она вздыхала и начинала мечтать о другой жизни. Как было бы замечательно, если бы у неё были веселые и добрые родители и, конечно, была бы сестра. Как хорошо бы у них всё сложилось, как бы они любили друг друга, радовались жизни и были счастливы. Она закрывала глаза и удалялась в мир своих мечтаний. Там было так хорошо, так радостно, так светло! Свет в этом мире был везде, он был яркий, искрящийся, с нежными серебристыми переливами. От него шло ощущение чистоты и свежести, и он дарил покой и тепло! Аньес чувствовала этот нежный свет на своем лице. Он осторожно касался её кожи, пробегал лучиком вниз и замирал где-то в середине груди. В ту же секунду в этом месте вспыхивал такой жар, что ей становилось трудно дышать. Через несколько секунд это пронзительное счастье начинало излучаться из её груди, и ей казалось, что она вся светится. Она замирала, и постепенно всем своим существом переливалась в этот свет. Это было нежное, чуть щемящее чувство блаженства! Она прятала новое чувство от других. Оно принадлежало только ей, и никто другой не имел на него права. Ни её родители, ни мать-настоятельница, ни монахини. Она поделилась бы этим светом только с сестрой, если бы встретила её.
Заметив, что с девушкой что-то происходит, монахиня начала подозрительно расспрашивать Аньес. Но та, потупив глаза, чтобы случайно не выдать «свой свет», кротко отвечала, что с ней ничего не происходит. Она молится неустанно, помыслы её чисты и невинны. Монахиня впивалась в лицо девушки, пытаясь понять, правду ли она говорит. Что-то было не так, и она не преминула доложить настоятельнице о переменах, которые наблюдала в воспитаннице. Настоятельница встревожилась и впервые за весь год вызвала Аньес к себе. Зайдя в комнату, девушка осторожно осмотрелась. Сначала казалось, что это была обычная монастырская келья. Но что-то было не так, что-то тревожило Аньес, и она пыталась понять, что именно вызывало тревогу. Настоятельница ласковым голосом предложила ей сесть. Девушка робко взглянула ей в лицо и снова опустила глаза. Её снова поразили необычные глаза монахини, но смотреть долго в эти глаза было трудно, от них исходило что-то недоброе. От этого неприятного ощущения девушка поёжилась. Монахиня слегка улыбнулась и начала негромко говорить ласковым голосом. Голос её убаюкивал, успокаивал и усыплял. Аньес медленно погрузилась в сладкую дрему, слушая певучий тихий голос. Вдруг настоятельница резко спросила:
— Ты же видела Свет? Ты уже его видела? Он сливался с тобой?
Аньес, как зверек, почувствовала опасность. Не для себя, а для её Света. Как будто хищник подбирался к нему, как к желанной добыче. Она не понимала, что происходит, но только знала, что угроза идет от этой ласковой пожилой женщины. Она должна была защитить, уберечь свой Свет. Аньес хитро догадалась, что нужно оставаться в полудреме. Она старательно удерживала мечтательное выражение на своём лице, сделав вид, что даже не услышала вопроса монахини.
— Вы, матушка, что-то спросили меня? — как бы пробуждаясь, спросила она. — Мне так хорошо было, когда я слушала ваш добрый голос.
«Уводи её в сторону, уводи!», как бы услышала Аньес внутренний голос. «Спроси её о чём-нибудь!»
— Матушка, позволите ли вы мне видеть вас немного чаще? — робко спросила она. — Мне трудно без родителей, я ещё не привыкла здесь. Я была бы так счастлива хоть изредка видеть вас, слышать ваш голос.
Настоятельница цепко рассматривала девушку. Она ни на секунду не поверила представлению, которое устроила эта маленькая глупышка. Разве можно обмануть её, служительницу Света, которая всю свою жизнь посвятила поиску Светоча? Она так долго к этому шла, она принесла столько жертв, перенесла столько страданий, чтобы сейчас поверить этой наивной игре? Настоятельница едва не фыркнула презрительно, но сдержалась. Время ещё не пришло, поэтому пусть девчонка думает, что её уловка удалась. Нужно будет отдать распоряжение, чтобы с нее не спускали глаз. Настоятельница знала, что на этот раз у нее всё получится, важно только не допустить ни одной ошибки. Время идёт, шансы становятся всё более призрачными, вера братьев и сестер слабеет. Им нужно свидетельство истинности избранного ими пути. Она с силой выдохнула, и в этом выдохе было её презрение к тем последователям, которым нужны доказательства. Но что поделать, немногие могут сравниться с ней по силе духа. Она ещё раз вздохнула и посмотрела Аньес прямо в глаза. Она смотрела спокойно, почти не мигая, и от этого взгляда бедная девушка не знала, куда деться. «Забавно, — подумала настоятельница, — но даже её имя говорит о предназначении. Аньес, «ягненочек». Живи пока, глупый жертвенный ягненок!»
— Ступай, дитя моё! — негромко и ласково сказала монахиня. — Ты увидишь меня. Как ты и хотела. Скоро.
Аньес не помнила, как она покинула келью настоятельницы. От пережитого волнения она даже не задумывалась, куда идет. Монахини, которая шпионила за ней, почему-то не было рядом. Она пришла в себя только тогда, когда поняла, что стоит в самом дальнем углу сада. Она растерянно озиралась, не понимая, как здесь оказалась.
— Я никогда раньше Вас не видел, сестра, — раздался рядом голос.
Аньес вздрогнула и обернулась. Незнакомый юноша стоял совсем рядом с ней около куста розы. Он был такой высокий, что Аньес пришлось запрокинуть голову, чтобы разглядеть его. Круглое доброе лицо и широкая улыбка — вот что сначала бросилось ей в глаза. Ей почему-то не было страшно, хотя она обычно дичилась незнакомых людей, потому что не знала, как себя вести. Она доверчиво сказала:
— А я обычно сижу в своей келье, и меня никуда не выпускают.
— Как можно не выпускать такую милую девушку? — удивился весёлый юноша. — Вас наказали за что-то?
— Я не знаю. Наверное, нет. Я вообще ничего ещё не сделала в жизни. Меня не за что ни хвалить, ни наказывать.
Это простое осознание бессмысленности своей жизни так ошеломило Аньес, что она даже не услышала, что спросил её юноша. Он снова повторил свой вопрос.
— Так что же Вам мешает совершить что-нибудь? Это же Ваша жизнь, — серьезно сказал юноша.
— Как можно так говорить? — испугалась Аньес такой крамольной мысли. — Это не моя жизнь! Моя жизнь принадлежит Богу.
— Это Вы так решили?
— Я не знаю.
— Значит, не Вы!
— Разве я могу что-нибудь решать сама?
— А кто Вам мешает?
— Я не знаю. Наверное, родители, монахини, мать настоятельница. Они всё решают за меня.
— А что будет, если Вы осмелитесь и что-нибудь решите в своей жизни сами?
У Аньес от такой дерзкой мысли закружилась голова. Она запротестовала:
— Так нельзя говорить!
— Почему?
— Я не знаю.
— А почему Вы все время говорите только одну фразу «Я не знаю»?
— Я не знаю.
Тут Аньес поняла, как смешно прозвучал её ответ, и искренне рассмеялась. Она звонко смеялась, и от этого в груди появилось такое же ощущение, как в те моменты, когда к ней приходил Свет.
— Какой у Вас замечательный смех.
— Вы мне, наверное, не поверите, но я смеюсь в первый раз за последние несколько лет.
— Какая у Вас, должно быть, грустная жизнь.
— Я знаю.
— Ну вот, наконец-то, хоть что-то вы знаете, — обрадовался юноша. — Я Антуан, я помогаю иногда моему дяде. Он работает здесь садовником, ему уже трудно приходится, вот он меня и просит о помощи.
Вдруг Аньес испугалась. Наваждение прошло, и ей стало страшно. Она разговаривает с незнакомцем. Она разговаривает с мужчиной. Она разговаривает! Её обязательно накажут. И она кинулась со всех ног к себе в келью. Но наказали не её, а монахиню, которая должна была следить за ней. Жестоко наказали только за то, что та не сопроводила девушку в свою комнату. Хотя настоятельница и не знала о разговоре с юным садовником. Аньес тихо плакала, слушая жалобные крики монахини, которую наказывали плетьми за нерадивость служения.
ГЛАВА 2. ТАЙНА СВЕТА
Антуан был заинтригован, почему юная послушница так испугалась и почему к девушке такое суровое отношение. Он попытался расспросить дядю, но старик знал только, что о ней запрещено говорить. Это ещё больше распалило желание юноши разгадать тайну девушки. Он узнал, где находится её келья, и под видом какой-то работы пробрался к её окну. На его счастье, келья была в дальнем углу сада, где росли большие кусты, и увидеть его можно было, только подойдя совсем близко. Но поскольку всем было запрещено приближаться к этой части монастыря, его никто и не увидел. Сначала Аньес отказывалась разговаривать с ним, боясь, что если об этом узнают, то снова накажут бедную монахиню. Но потом поняла, что юноша тут выполняет какую-то работу, и у неё будет оправдание. Пока Антуан делал вид, что подрезает кусты, они разговаривали через приоткрытое окно кельи. Постепенно Аньес привыкла к этим разговорам, она перестала дичиться и пугаться. С Антуаном было легко, он был добрый и весёлый человек. Поначалу ей было неловко, потому что её собственная жизнь была бедна событиями, и она не читала ничего, кроме Библии. Она стеснялась того, что ей совсем нечего ему рассказать. Но именно поэтому она была очень благодарным слушателем. Она жадно впитывала всё, что говорил ей юноша. Антуана восхищало то детское изумление, в которое она приходила от самых простых вещей. Он был совершенно счастлив, если его незамысловатые рассказы вызывали у неё удивление или восторг. Она постепенно осмелела и стала задавать вопросы. Так они все больше и больше привыкали друг к другу.
В какой-то из дней Аньес решилась и рассказала ему про Свет, который она ощущает. Ей хотелось порадовать его чем-нибудь. Он так щедро с ней делился, а ей нечем было его удивить. Антуан сначала не понял, о чём она говорит, поэтому Аньес решилась показать ему Свет. Антуан был зачарован. Он видел, как луч света скользил по лицу девушки, потом, постепенно, она вся начала светиться, все сильнее и сильнее, а потом как будто исчезла в ярком свечении. Через окно он в изумлении наблюдал столп чистого света. Он переливался, как живое серебро, вспыхивал и играл лучиками. Потом замер и медленно направился к Антуану. Лучик коснулся его лица, начал двигаться быстрее и быстрее, дошел до груди, и юноша ощутил там тепло. Вместе с этим теплом возникло ощущение блаженства и восторга. Аньес была счастлива, она радостно сообщила юноше, что он понравился её Свету. Иначе бы он не показался, она уже знала, что он очень привередливый, и пока ещё никому не захотел показываться. Антуан никогда о таком не слышал ранее, он начал понимать, что девушку здесь держат по какой-то особой причине. Теперь он целыми днями пропадал в монастыре. Его дядя удивился неожиданному рвению племянника, но очень быстро раскрыл причину такого старания. Он испугался, потому что знал, чем это грозит им обоим. Он решил, что нужно любым способом прекратить это опасное общение. Но в самое ближайшее время всё прекратилось само собой.
Мать-настоятельница решила, что пришло время проверить, права ли она по поводу девушки. То, что рассказывала монахиня, которая следила за ней, подсказывало настоятельнице, что наконец-то дело всей её жизни будет завершено. Она вызвала к себе Аньес, поскольку пришло время сообщить девочке о ее счастливом предназначении. Когда Аньес вошла, настоятельница стояла около распятия. На ней было непривычное одеяние, и, если присмотреться, распятие выглядело тоже необычно. Но Аньес решила, что нельзя так откровенно рассматривать чужую комнату, и опустила глаза. Добрый голос настоятельницы негромко, но очень торжественно произнес:
— Пришло твое время, моя девочка. Через несколько дней будет обряд, который явит чудо нашей общине. Пришло время освободить Свет из темницы и выпустить его на свободу.
Аньес ничего не поняла. Какой свет? Какая темница? Причем здесь она, Аньес? Может быть, монахиня про неё говорит, что её надо выпустить на свободу? Наверное, её отправляют домой. Она вспыхнула от неожиданной радости. Конечно же, её наконец-то отправляют домой. Ее отпустят, она вернется домой и сможет видеться с Антуаном и разговаривать с ним. Но уже не из темницы, а так, как это делают свободные люди. Антуан рассказывал ей, как юноши ухаживают за девушками в их деревне, и это было так красиво. И может быть, он даже… он даже… он попросит её руки у родителей. Эта мысль была такой неожиданной и приятной, что у неё стало горячо в груди. Она не заметила, как стала светиться. Мать настоятельница цепко наблюдала за изменениями, которые в ней происходили. Вот оно! Она торжествовала, она была права. Это подлинный Живой Светоч! Она была права, она наконец-то нашла его! От волнения у старухи ослабли ноги, и она присела на свой стул с высокой прямой спинкой.
— Спасибо, матушка. Я так хочу вернуться к своим, увидеть родителей. Мне когда можно будет уехать?
— Куда уехать? — недоуменно спросила настоятельница.
— Но вы же меня отпускаете домой?
Монахиня почувствовала, как в ней просыпается холодная ярость. Эта дурочка всё испортила! Как можно говорить о низменном, когда она сообщила ей такое известие! Она избранная! Как она может говорить о таких глупостях? «Господи, ну, почему Свет всегда достается таким глупым созданиям!» — почти застонала про себя настоятельница. «В чем промысел божий, когда он дарует своей милостью столь бессмысленных тварей?» Ей захотелось вдруг причинить девушке боль, рассказать всё, как есть на самом деле. Хотя это было против правил. Никогда ранее она ничего не рассказывала тем, кому предстоял обряд. Им не нужно было это знать, они были просто средством достижения её цели, обычным инструментом в её руках. Но эта девушка вызвала у нее почему-то невероятную злобу. Настоятельница почувствовала непреодолимое стремление избавиться от этого чувства. Еще ей почему-то захотелось рассказать, как она пришла к вере. Она никому никогда этого не говорила, но сейчас у нее возникло безудержное желание, чтобы хоть кто-то знал её историю.
Аньес терпеливо ждала ответа, пока настоятельница молчала и смотрела на неё немигающим взглядом. Неожиданно она начала говорить, медленно, чуть раскачиваясь телом из стороны в сторону. Эти завораживающие движения были похожи на танец змеи.
— Я тебе расскажу то, что ранее ни одной воспитаннице не рассказывала. Ты, наверное, уже поняла, что наш монастырь особый, многое здесь отличается от того, что ты раньше видела в церкви. Моё одеяние сейчас отличается от того, что я обычно ношу. Ты посмотрела на распятие, и по твоему взгляду я поняла, что ты заметила разницу, хотя пока не понимаешь, в чём именно она заключается. Ты наблюдательная и умная девочка, я это поняла с самого начала. Хотя всё, что отличается от привычной веры, я скрываю от чужих глаз. Ты — не чужая, поэтому тебе позволено всё это видеть. Всё началось очень давно, когда я сама стала послушницей в этом монастыре. Это был мой путь.
Она умолчала о том, что этот путь ей навязали, что она стремилась совсем к другой жизни. Она уже испытала первое чувство, её избранник, серьезный трудолюбивый юноша, был удивительно хорош собой. Он тоже полюбил её, она была яркой, дивно красивой девушкой. Они мечтали о женитьбе и куче детей, бесконечно обсуждая свою будущую жизнь. Но его родители решили, что её послушная, скромная младшая сестра будет более подходящей женой их сыну, и настояли, чтобы он женился именно на младшей из сестер. Сын не рискнул пойти против воли родителей, они были очень строгой веры и воспитали сына в полном повиновении.
Они оба страдали, даже вместе плакали, но выхода не видели. Она исступленно возненавидела сестру и не скрывала этого. Родители не знали, что им делать, и боялись, что она может вытворить нечто такое, что их опозорит. У старшей дочери был сильный характер, и если уж она вбила себе что-то в голову, то жди беды. Поэтому они обрадовались, когда появилась возможность отдать её в монастырь Сен Барт. Она протестовала, страдала и металась в ярости, но ничего в своей жизни изменить не могла. Ее заперли во мраке темницы навсегда. Всё, что ей оставалось — это отдать свою любовь Господу. Она повернулась к вере со всей нерастраченной страстью, которая билась в ней и искала выхода. Но эту часть её жизни этой девочке знать было не нужно, да и всё это давно не имело значения. Поэтому настоятельница опустила эту часть истории и продолжила дальше:
— Господь открыл мне истину, и я поняла, что церковь идет ложным путем. Это путь тьмы. Тьмы, которая окутала нашу веру и затуманила разум. Она, как ядовитый плющ, оплела наши души, и мы уже не видели Света любви. Свет должен был пробиться к нам и осветить наш путь. Я нашла в одной из монастырских книг свидетельство веры. Сказано было там: «Чистый Свет веры приведет неразумных чад к Отцу небесному, в царствие Его. Живой Светоч, сгорая сам, прольет Свет только на истинно верующих и укажет им путь к вечному блаженству». Я поняла, что мне нужно делать.
Я искренне верила, что если найти живой Светоч, то он укажет нам путь к Свету. Мы сможем слиться с ним и с его помощью уйти в царство истинной любви и веры. Но я знала, что темная церковь считает любое отступление от канона ересью. Если бы я хоть единожды произнесла вслух то, во что истинно верую, мой жизненный путь закончился бы как у большинства тех, кто познал истину, но не смог скрыть её. Все они закончили свою жизнь на костре или в подвалах монастырских тюрем. Глупцы, они шли неправильным путем. Они возвещали истинную веру. А надо было сначала найти Светоч и с его помощью уйти из этого мира тьмы.
Я смогла убедить в этом свою сестру, и она пошла за мной. Её молодой муж, — голос монахини несколько дрогнул, — тоже присоединился ко мне. Так, понемногу, ко мне стали приходить и другие. Мы стали тайной общиной. Мы искали живой Светоч всю нашу жизнь. Монастырская книга подсказала мне, что нужно делать. Нужно найти девочку, в которой сокрыт Свет. Он заключен в ней как в темнице, поэтому его нужно просто освободить. Он сам покажет день и час, когда готов это сделать. Нужно неусыпно следить за девушкой и ждать сигнала. А когда появится знак, нужно быстро освободить Свет. Нужен огонь! Да, для этого нужен огонь, именно он может открыть темницу. Но важно не ошибиться. Ведь если выбрать не ту девушку или неправильно прочитать знаки, то девушка просто сгорит. Так и происходило много раз.
— Моя сестра, — вдруг тихо сказала Аньес, — моя сестра тоже была здесь? Она тоже была Светочем?
— Твоя сестра была нашей первой попыткой. Но, увы, она была пустышка, в ней не было ничего, — холодно сказала настоятельница. И убежденно добавила: — Вот ты — совсем другое дело, ты подлинное дитя Света.
— Что стало с ней? Где она сейчас?
— Сгорела как факел. Я же сказала, она была первой моей попыткой. Хотя я знала, что она пуста.
— Но зачем тогда… зачем тогда вы… — Аньес никак не могла выговорить страшное слово.
— Зачем я её сожгла? — охотно пришла ей на помощь монахиня. — Мне нужно было начать с кого-то, чтобы показать путь нашей общине. Это объединило нас, придало новые силы, новое дыхание. Страстное желание искать истинный Светоч.
— А моя мать? Как она могла согласиться на это? Как она могла отдать свою дочь?
— Так же, как отдала и тебя, — спокойно ответила монахиня. — Твоя мать всегда была послушной и безропотной. Больше всего на свете она любила твоего отца. Самым важным для нее было, чтобы он на неё не сердился, чтобы не оставил её, не лишал своего расположения. Вера для неё была всего лишь ширмой. Она хваталась за веру и строгие догмы оттого, что ей было страшно, поэтому она легко поверила тому, что нужно пожертвовать дочерью для общего счастья. Ей было удобнее поверить в это, чем сопротивляться. Не было у нее никакой веры. Только бестолковая любовь к твоему отцу. Вот и всё. Вера всегда была у меня, — жестко сказала она и потом неожиданно горько добавила, — и у твоего отца. У нас с ним была и есть настоящая вера. Мы с ним неразрывно связаны любовью к истинной вере. Между нами есть связь, которую никому не дано разорвать. Пусть в мирской жизни он рядом с твоей матерью, но по вере он самый мой настоящий… — тут она запнулась, не найдя нужно слова. — Довольно, всё это пустые разговоры. Я устала от них. Ты достаточно знаешь для того, чтобы понимать, насколько важно для тебя всё сделать правильно. Тебя будут готовить три дня к обряду перехода. Обряд очень трудный, можно сказать, даже жестокий, но ты выдержишь. Я верю в это. Ты истинный Светоч. Но ты должна молиться всё время, не прерываясь ни на что. Помни, самое главное — молиться. Ты должна очиститься от всех помыслов, желаний, надежд. Ты уже практически готова, твоя жизнь в семье и этот год в монастыре воспитывали тебя в особом духе. Осталось совсем немного — уничтожить мельчайшие остатки земных желаний. Иначе переход не состоится, и ты станешь очередным факелом, коих я уже видела предостаточно. Мне нужен Свет, и ты должна мне дать его. Я слишком долго этого ждала.
Она закрыла глаза, показывая, что разговор окончен. Монахиня-хранительница просунула голову в дверь и знаками показала, что Аньес должна следовать за ней.
ГЛАВА 3. ПОБЕГ ИЗ МРАКА
Аньес была ошеломлена. Долгие годы пустой жизни не приучили её думать самостоятельно, поэтому ей сейчас приходилось сложно. Но даже её маленький ум понимал, что всё, сказанное монахиней, неправильно. Увы, стремление очистить её ум от любых размышлений привело к тому, что её собственная вера не была столь истова и сильна. Мать-настоятельница считала, что от Светоча и не требуется сильная вера. Девушка только должна выпустить свет на волю, а что с ней будет дальше, это уже не важно. Она — всего лишь инструмент достижения цели. Но это значило, что разум Аньес не был затуманен ложными идеями, как это произошло с её матерью. «Бедная матушка, — подумала Аньес, — сколько же она страдала, ведь ей пришлось отдать обеих дочерей». К несчастью для Аньес, её воля тоже не была сильной. Хотя она протестовала против самой догмы, она не собиралась бороться. Она не умела этого делать и покорно ждала исхода, проводя всё время в размышлениях о печальной участи своей сестры и матери. Мысли о том, что это теперь и её участь, она старательно избегала.
Антуану о предстоящих событиях сообщил дядя. Старик не выдержал, увидев, что в подвале начались новые приготовления. Он знал, что произойдет через несколько дней, и на этот раз решил не молчать. Он понял, что еще одного раза не переживет. Его собственная вера в истинный Свет была подорвана весьма давно. Он понял, что всё, творимое матерью-настоятельницей и братьями по вере, неправедно. Нельзя попасть в чистое царство любви и веры таким грязным путем. А то, что это грязный путь, он знал наверняка. Ведь именно он чистил и убирал подвал после каждого неудавшегося обряда. А когда ты постоянно убираешь такую грязь, очень трудно сохранить веру в чистоту. Но он не знал, что делать. Донести он не мог, потому что был одним из них, а значит – его бы тоже судили и отправили на костёр. Он надеялся, что наконец-то настоятельница угомонится. Но, увы, он ошибался. Узнав о новом распоряжении, он решился и всё рассказал Антуану. И об общине Света, и об их обрядах, и о том, что ждет Аньес. Антуан не медлил ни секунды и обратился за помощью к нескольким соседям, и хотя он не рассказывал всей правды, они согласились ему помочь. Теперь осталось только уговорить девушку. Уговорить бежать.
Как ни удивительно, это оказалось несложно сделать. Аньес была настолько потрясена рассказом настоятельницы, что поначалу не могла даже до конца понять свою историю. Она была очень напугана тем, что её ждет. Она понимала только одно — это будет что-то очень страшное. Нечто, что погубило её сестру. Когда она вернулась из часовни, на маленьком столике около кровати лежало письмо. Сначала она его даже не заметила, погруженная в мысли, но потом кинулась читать. Оно было от матери. Аньес удивилась. Как оно могло попасть сюда? Но это был почерк матушки, она знала это точно. Мать кратко написала, что очень волнуется за неё, что любит её. Всего одна строчка, а всё остальное было посвящено тому, что если что-то произойдет в её жизни и ей потребуется помощь, чтобы Аньес ни минуты не медлила и сразу пришла к матери. Она писала так, как будто знала, что у неё будет беда. Прочитав это письмо, Аньес как будто очнулась от ступора и начала искать выход из этой ситуации.
Выход нашел Антуан. Вернее, его дядя подсказал ему, как можно спасти девушку. Ей нужно было попросить сопровождавшую монахиню после службы в церкви оставить её ненадолго одну. Как будто она хочет помолиться в одиночестве. Монахиня останется сторожить за дверью, но в часовне есть тайный ход, рядом с алтарем. Этот ход ведет наружу монастыря и выходит в неприметное узкое ущелье, ведущее в лес. Выбраться из этого места самому очень трудно, но там, где растет огромный дуб, расщелина становится менее глубокой. Если у дерева оставить веревку, то Антуан подсадит девушку наверх, она выберется и сбросит веревку Антуану, и он по ней вылезет наверх. Исчезновение девушки заметят очень быстро, поэтому у них будет совсем немного времени до начала погони. Антуан должен договориться с кем-нибудь в деревне, чтобы его ждали с лошадьми на опушке. Тогда они смогут ускользнуть и переждать тревожное время у родственников. А когда всё успокоится, они вернутся. Старик изложил весь план Антуану и своей сестре. Она сначала не понимала, как это можно — похищать послушницу? Она подумала, что старик хочет помочь влюбленному Антуану. Поэтому она сурово осудила их и сказала, что не позволит свершиться такому богопротивному делу даже ради своего сына. Никакие уговоры не действовали, и ему пришлось смириться и рассказать всю правду об общине. Матушка была ошеломлена и после недолгих раздумий поддержала идею спасти девушку. Она давно слышала недобрые слухи об этом монастыре, только не подозревала, что её родной брат увяз в такой темной истории. Она давно замечала, что его гнетёт что-то, но никогда не могла даже подумать о таком. Доброй женщине хотелось помочь всем — брату, Антуану, девушке.
Когда Антуан рассказал свой план Аньес, она немного поколебалась, но быстро согласилась. У них всё получилось. Девушка смогла уговорить охранницу, и, оставшись одна, быстро нашла потайную ручку и открыла дверь хода. Когда она показалась в стене монастыря, Антуан с облегчением вздохнул, потому что самое трудное было уже позади. Теперь еще немного времени, и они будут мчаться на лошадях к горам. Туда, где свобода и спасение. Пока они пробирались сквозь сучья и коряги на дне ущелья, Аньес, задыхаясь от непривычной для неё ходьбы, сказала Антуану, что ей обязательно нужно повидать матушку. Им нужно зайти в городок, где живут её родители. Антуан отказался наотрез. Он знал, что погоня будет послана очень скоро, и у них мало времени. Аньес чувствовала тревогу, и, кроме того, слова матушки с предложением любви и помощи внушали надежду, что она будет спасена. Матушка, очевидно, почувствовала, что у дочери беда. Впрочем, почему чувствовала, подумала впервые Аньес, она знала. Ведь она же знала, зачем отдала дочь в монастырь. Она же знала и о судьбе старшей дочери. Может быть, она решилась и захотела её спасти. Вина за содеянное и желание спасти единственную оставшуюся дочь могли придать ей силы. Больше всего на свете Аньес сейчас хотелось узнать всю правду, она устала от всего неясного и загадочного в своей жизни. Она хотела понять, что заставило мать отдать своих дочерей, должно же быть какое-то объяснение. Антуан отказывался идти в город. Но у Аньес крепло желание самой во всём разобраться. Когда они подошли к тому месту, где на поверхности рос дуб, Антуан объяснил ей, что нужно делать дальше.
— Я сейчас подсажу тебя, ты выберешься на поверхность. Там под дубом спрятана веревка. Тебе нужно обвязать ее вокруг дерева, и тогда я тоже смогу выбраться.
Аньес забралась ему на плечи и с трудом вылезла на обрыв. Она немного полежала, отдышалась, а потом, склонившись к нему с края, сказала:
— Прости, но я должна повидать мать. Не сердись на меня, я быстро вернусь, и тогда сделаю всё так, как ты мне сказал. Прости, что так поступаю, но ты бы не позволил мне к ней пойти.
И она исчезла. Антуан был в ярости, потому что она не понимала, насколько опасны её преследователи. Он корил себя, что не рассказал девушке то, что узнал от своего дяди. Он не хотел её расстраивать перед дорогой, и оказалось, что был неправ. Теперь было поздно. Она может попасть в ловушку, а он ничем не сможет ей помочь. Но он не сдавался и упорно искал способ вылезти из расщелины. Всё было бесполезно, ему оставалось сидеть и ждать. Ждать и надеяться.
ГЛАВА 4. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Аньес тайком пробралась к своему дому. Полумрак позднего вечера скрывал ее от лишних глаз. Она всматривалась в темноту двора, пытаясь понять, где находится сейчас мать. Обычно в это время она всегда была в амбаре, шум и звуки подсказали Аньес, что она не ошиблась. Озираясь и стараясь шагать бесшумно, она пробралась в амбар. Матушка стояла спиной, но на скрип двери обернулась и вскрикнула, но тут же зажала рот рукой. Она прижимала руку все сильнее и сильнее, как будто хотела причинить себе боль. Потом, смотря на Аньес умоляющими глазами, она кивнула ей на дверь, как будто прося её уйти.
— Не бойся, матушка, это я, твоя Аньес. Я хотела тебя проведать, ведь ты же передала мне, что если что-нибудь произойдет, мне нужно обязательно к тебе прийти.
Мать продолжала молчать, только смотрела на неё, не отрывая взгляда. Она как будто боролась с собой.
— Ну, что же ты! Обними меня скорее, я так тосковала по тебе.
Мать по-прежнему не отвечала, но теперь она опустила голову и глубоко дышала, как будто ей не хватало воздуха. Потом медленно подняла голову и грустно улыбнулась.
— Здравствуй, дитя моё. Я тоже по тебе тосковала. Пойдем в дом скорее, там никого нет. Не годится встречать дочь в хлеву.
Она вдруг заторопилась, как будто очнулась или у неё появилось срочное дело. Аньес недоумевала, ведь она совсем не так представляла встречу с матерью, но безропотно направилась за ней. Выйдя во двор, мать на секунду в нерешительности остановилась около ворот, но потом, мотнув головой, снова заторопилась в дом. Она открыла дверь, пропустила дочь впереди себя и резко захлопнула дверь, встав сзади.
— Вот, — глухо сказала она. — Привела, как ты велела.
— Вот и умница, — услышала Аньес голос настоятельницы. — А ты, дорогая сестрица, переживала. Видишь, как всё удачно получилось. С возвращением тебя, дитя мое.
Потрясенная девушка увидела мать-настоятельницу, которая сидела на стуле чуть в глубине комнаты. Затем она увидела отца, который стоял рядом с настоятельницей, почему-то держа руку на её плече, как будто стремился защитить её. Аньес недоуменно обернулась и посмотрела на мать. Та опустила голову.
— Видишь ли, дитя мое, — продолжила монахиня. – Примерно такая же история произошла с твоей сестрой. Несмотря на всю строгую охрану, ей тоже удалось бежать. Я даже знаю теперь, кто ей тогда помог. Очень вы бойкие девочки оказались. Я знала, что вы пошли характером в вашего отца, а не в мать-овцу, — презрительно кивнула она головой. — Та тоже прибежала к родной матери за спасением, поэтому с тобой я решила не рисковать и заранее передала тебе письмо матери. Я знала, что моя сестра сделает так, как ей приказали, и непременно приведет тебя ко мне.
Мать дернулась как от удара. Монахиня спокойно продолжала:
— Её собственная вера не столь крепка, зато она послушна. Правда, сестра? А теперь мы поедем домой, моя девочка. Обряд нельзя откладывать, и нам нужно торопиться.
Аньес, не веря, спросила:
— Матушка, как это может быть правдой? Ты предала меня? Ты заманила в ловушку? Как же ты могла?
Мать, глядя на нее умоляющими глазами, заговорила:
— Прости меня, но они сказали, что ты настоящий Светоч. Если у них получится, то моя бедная девочка вернется ко мне. Я снова её увижу. Они обещали, что с тобой всё будет по-другому, потому что ты настоящая. Моя маленькая девочка не была Светочем, я это знала, она была просто маленькой испуганной девочкой. Но они сказали, что так надо сделать. Сделать ради веры. Я должна была отказаться от моей девочки, чтобы сохранить нашу веру. Поверь сейчас сестре-настоятельнице, всё будет хорошо. Ты пройдешь обряд, у них все получится, и моя девочка вернется ко мне. А ты, наконец-то, увидишь свою сестру.
Аньес слушала это безумное бормотание и ничего не понимала. Её собственная мать предала и сестру, и её саму. А отец? Как он мог так поступить? Она вопросительно посмотрела на него, но поняла, что его бессмысленно спрашивать. Он даже не видел её, он неотрывно с невыразимой нежностью и печалью смотрел только на монахиню. Как можно предать собственных детей? Как можно обречь их на такую жестокую смерть? Она не понимала, как сможет теперь жить. Лучше уйти в Свет, там нет боли и предательства. Там нет обмана и лжи. Глаза её затуманились, и она заворожено слушала вкрадчивый завораживающий голос настоятельницы:
— Ты должна вернуться. Ты принадлежишь Ему и только Ему. Твой долг — отдать Свет, который тебе не принадлежит. Ты должна это сделать. Эта жизнь тебе чужая. Ты её боишься. Ты ничего не умеешь делать. Ты не знаешь, как жить в этом мире. Куда ты пойдешь? Ты никогда не жила в миру, ты не знаешь, как это делать. А у нас всё понятно. Тебе только нужно пройти обряд, и ты станешь Светом.
— Да, я ничего не понимаю. Я боюсь, — эхом повторила Аньес. Она действительно перестала что-либо понимать. Она потеряла волю к жизни. Она не нужна даже собственной матери. Она не нужна родному отцу. Она никому не нужна. Значит, она лишняя в этом мире, тогда лучше пройти обряд и покончить со всем этим.
— Вот и умница. Пойдем, моя милая. Пришло твое время. По дороге ты мне расскажешь, как старый садовник помог тебе бежать. Он уже наказан, но я хочу знать, как вы это сделали.
Аньес от пережитого потрясения плохо понимала, что происходит. Она была сломлена. Она покорно пошла к двери, но вдруг остановилась, обернулась к матери и спросила:
— Как ее звали? Как звали мою сестру?
— Агата, — чуть слышно прошептала мать, не поднимая головы. — Мою маленькую девочку звали Агата.
Выйдя за двор, Аньес позволила усадить себя на повозку, на которой ей предстояло вернуться. На этот раз её охраняли несколько незнакомых мужчин, очевидно, это были братья по вере. Она тихо и покорно сидела под их настороженными взглядами. Ей нужно было спокойно доехать до знакомого поворота в лес, быстро соскочить и домчаться до расщелины, где её ждал Антуан. Она знала, что её, конечно же, догонят, но у неё будет несколько минут, чтобы попрощаться с ним. Она должна была это сделать. Она вернется обратно, она пройдет обряд, но она хотела увидеть Антуана в последний раз. Ей нужен был последний глоток свободного воздуха. Тогда она сможет всё выдержать. Она очень устала, но ей хватит сил на последний рывок. Обманутые её покорным видом, охранники ослабили внимание, и она, набрав полную грудь воздуха, резко спрыгнула с телеги и стремительно нырнула в кусты. Она бежала так быстро, как только хватало её дыхания. Голоса преследователей на какое-то время стихли, но она знала, что это ненадолго. Скоро они её найдут.
ГЛАВА 5. ПРОЩАНИЕ
Прошла целая вечность, пока над краем обрыва появилась её голова. Она явно бежала и заметно запыхалась:
— Антуан, ты здесь?
Ему показался странным её голос, он был каким-то отстраненным и чужим. Но он откинул страхи, ведь самое главное, что она вернулась.
— Антуан, милый, ты возвращайся домой. Я сброшу тебе веревку, но не пойду с тобой дальше.
— Аньес, опомнись! Что с тобой случилось? Что тебе наговорила твоя мать?
— Мне нужно вернуться, — вдруг каким-то чужим голосом стала говорить Аньес. — Я должна вернуться. Я принадлежу Ему и только Ему. Мой долг — отдать Свет, который мне не принадлежит. Я должна это сделать.
— Господи! — закричал юноша, не понимая, что произошло. — Ты только послушай, что ты говоришь! Они хотят тебя сжечь на костре ради своих глупых идей. Ты и так светишь. Ты светишь мне! Ты будешь светить моей доброй матушке! Ты будешь светить всем тем, кто помог нам с тобой! Всем людям в деревне!
— Прости, но я вернусь, — устало сказала Аньес. – Я должна вернуться. Я не могу тебе объяснить, но я должна это сделать.
— Кому должна?
— Я не знаю.
— Ну, вот опять началось, — с отчаяньем сказал юноша. — Аньес, послушай меня, мы уже почти выбрались. Нам осталось немного. Там, на опушке, нас ждет мой друг с лошадьми, мне нужно только выбраться из этого ущелья. Дай мне руку, помоги мне выбраться, и мы быстро доберемся до опушки.
— Иди один. Прости меня. Настоятельница права. Эта жизнь мне чужая. Я её боюсь. Я её не понимаю. Здесь только обман и предательство. Здесь нет радости. Я ничего не умею делать. Я боюсь людей. Я не знаю, как с ними разговаривать. Меня всё пугает. А там все понятно. Там моя привычная жизнь. Настоятельница сказала, что мне нужно только пройти обряд, и я стану Светом. Я буду всем светить.
— Аньес, не делай этого! Ты уже выбралась из этого мрака, нам остался один лишь шаг и ты будешь на свободе. Ну, посмотри мне в глаза. Я помогу тебе, не надо бояться! — умолял Антуан.
Аньес грустно посмотрела на него, провела в воздухе рукой, как будто хотела погладить его по лицу. Потом она резко сбросила вниз веревку, встала на ноги и быстро пошла туда, где раздавались голоса преследователей. Она исчезла. Свет погас…
Выбравшись, Антуан долго сидел под могучим дубом, прислонившись к его шершавой коре. Ему ничего не хотелось делать. Он не мог понять, как можно вернуться обратно в тюрьму, если ты уже вырвался на свободу? Он не знал, что ему дальше делать. Второй раз у него вряд ли получится вытащить её оттуда, да теперь она и не пойдет с ним. Он не понимал, что заставило её изменить свое решение. Что могла сказать ей мать? Что могло так изменить её?
Прошло много лет. Антуан часто приходил к этому дубу и сидел под его густой кроной. Он постарел, годы не прошли для него бесследно. Он вспоминал то время, думая над превратностями судьбы. Эти воспоминания помогали ему в трудные минуты, когда казалось, что нет больше сил. Странная судьба милой светлой девочки, которой жизнь уготовила жестокую участь только лишь потому, что кому-то захотелось возвыситься над остальными. Или просто какой-то человек сошел с ума? Как играет жизнь событиями и людьми. Сводит и разводит людей. Дает шанс и отбирает его. Дарит надежду и тут же, смеясь, забирает свой дар. Что или кто управляет всем этим сумасшедшим потоком? Есть ли в нем смысл, или просто бурная стремнина бездумно увлекает человека за собой, подобно тому, как река несет в своем течении ветки, листья и камни? Как воля слабого человека может справиться с этим бешеным течением? Как случайность может повернуть неумолимое течение вспять? И если удается ускользнуть из этого водоворота, человек будет жить совершенно в другом мире. Один поворотный момент, одно лишь мгновение определяет твою дальнейшую жизнь. Если ты смотришь на каплю воды с одной стороны, ты видишь один мир, если посмотришь с другой, там отразится совершенно другая картина.
Он всегда возвращался в своих воспоминаниях к тому страшному году. Когда всё открылось, в подвале монастыря нашли огромную потайную комнату со странными символами и знаками на стенах. В центре комнаты стоял большой железный крест со следами копоти. Там же нашли тело старика садовника с глубокими ранами, как будто большая птица растерзала его когтями. В саду нашли останки сгоревших тел, все они принадлежали юным девушкам.
Родители Аньес исчезли без следа, никто из соседей даже не мог сказать, когда это произошло. Был тайный церковный суд, и настоятельницу приговорили к сожжению на костре. Антуан хорошо помнил тот день. На казнь собрался весь город, огромная толпа недобро загудела, когда высокую седую старуху привезли на телеге. Она резко подняла голову и, прищурив необычайно темные глаза, пристально обвела толпу горящим взглядом. Толпа в испуге отхлынула назад. Старуха усмехнулась и медленно поднялась на помост. Она спокойно подошла к столбу и безропотно дала себя привязать. Лицо её было равнодушно и неподвижно. Как будто ей было совершенно безразлично то, что будет с ней дальше. Только глаза её беспокойно что-то или кого-то искали. В какой-то момент они остановили своё движение на высоком широкоплечем старике. Лицо его было скрыто колпаком, видны были только глаза. Увидев старика, глаза монахини замерли и ещё сильнее заблестели. Занялся костер, но старухе не было до него дела. Она, не отрываясь, смотрела только в глаза этому старику. Он тоже не отводил от неё взгляда. В какой-то момент она на мгновение подняла глаза к небу, как будто показывая ему что-то, потом счастливо улыбнулась…
Каждый раз Антуан обязательно вспоминал тот день, который изменил его собственный мир. Изменил тогда, когда надежда уже оставила его. Эти воспоминания всегда радовали его. Он словно возвращался в молодость и видел себя молодым и сильным. Он вспоминал тот вечер с удовольствием, минута за минутой, стараясь не пропустить ни единого штриха в этой картине. Он помнил, как совершенно без сил добрался домой и долго сидел на крыльце. Солнце уже зашло, всё казалось мрачным и серым, низкое небо нависало над горизонтом, придавливая к земле. Ему не хотелось заходить в дом, потому что встревоженная матушка начала бы его расспрашивать об Аньес. Сейчас ему не хотелось об этом говорить, он боялся, что не выдержит и разрыдается. Мир без неё стал пустым и тусклым, и другим уже не будет. Он с ужасом понял, что больше в этом мире не будет солнечного света, и он всегда будет черно-белым, потому что нельзя без света рассмотреть краски и цвета.
В доме слышался какой-то шум и голоса. Он тоскливо подумал, что это, очевидно, пришли его друзья, которые так и не дождались их. Стало совсем тяжело на душе, он вспомнил, сколько людей помогало им, и всё бесполезно. Одно неверное решение, одно событие — и всё поменялось безвозвратно. Он резко смахнул рукой навернувшуюся слезу. И вдруг осознал, что пока сидит здесь и жалеет себя, Аньес… Он с ужасом представил, что ждет её впереди, а он сидит здесь и ничего не делает! Еще ничего не потеряно, он придумает что-нибудь. Он лихорадочно соображал, что можно сделать. Пока ничего в голову не приходило, но там, в доме, матушка и их соседи, они вместе найдут выход. Он вскочил и бросился в дом. Как он мог потерять столько времени!
Антуан рывком открыл дверь и увидел Аньес. Она сидела за деревянным столом и с аппетитом ела хлеб, что-то торопливо рассказывая матушке, хлопотавшей вокруг неё. Увидев замершего юношу, она засмущалась, неловко положила недоеденный кусок хлеба и виновато сказала:
— Я не пошла к ним. Когда я вышла на поляну, там был Свет, он светил мне и звал меня за собой. Но он показывал путь в другую сторону. Я пошла за ним и пришла сюда. Это он меня привел. Тогда я подумала, что если Господу хочется, чтобы я освещала жизнь людей, ему же должно быть все равно, где я это буду делать — в монастыре или в вашей деревне. Для того чтобы светить, не обязательно гореть на костре. Я умею светить и без огня. Вам ведь тоже нужен Свет?
— Еще как нужен! — решительно сказала матушка, выразительно глядя на Антуана. — Еще сильнее нужен, чем монастырю. У них добра разного предостаточно, а нам пусть хотя бы Свет достанется. Так будет справедливо и по-божески. Антуан, ну что ты застыл, как истукан? Скажи хоть слово…
Аньес напряженно смотрела на Антуана, тревожно ожидая, что он скажет. Юноша, не в силах выговорить ни слова, кивнул, а потом широко улыбнулся. Аньес засияла и счастливо сказала:
— Тогда можно, я доем эту булку? Я никогда еще не ела таких вкусных булок.
Она вся светилась.
Свет мой! Ты выбрал меня, ты спас меня! Будь благословен тот, кто тебя послал…