разрежь себя на кусочки и разбросай по комнате.
ядрышки, катышки, марки-конвертики
и все эти приветики в никуда и не от кого,
умоляю, спалите.
всякие мысли без оправдания простого стеснения.
цепляться за всякую мелкую дрянь и тебя чуть-чуть.
перед самыми экзаменами вспоминать силу трения,
чур, чур, меня, тебя, соседа сверху, даже его.
счастлив будь.
все твои друзья - музыканты, писатели и поэты.
благо что не мажеры разодетые, словно в запыленные шторы.
по-утрам дышать разогретой пылью (по тавтологии, этих же штор) и зловонными мыслями.
точки-приветы-точки-знаки восклицания.
тебе это нравится?
ну и хорошо.
Кто-то умирает, не дожив до сорока,
без срока годности на оставшиеся от него ошметки и стихи.
давай обещать самим себе, что это не мы.
безоправданно и печально давит на виски запредельно тяжелыми гирями март,
что ты, что ты, любимый, дорогой, тебя ждать, тебя, март, только тебя
и как-то. как-то.
в отличии от него, мы умеем оправдываться.
еще как, как еще
хоть во что-то верить и рисовать на стене отпечатки лап
котов.
оправдываться и ждать.
блять.
а ждать-то нечего.
бежать в задальние дали по фуникулерам, спустив курок
готов все исправить?
под палящими солнца пожарами, горящего, словно в масле,
и как по накатанной какойпосчету раз отрывать и распечатывать.
давать обещания все исправить,
все исправить.
все.
исправить.
с каждым днем все шикарное прячется внутри тебя,
и это настолько глубоко, что не воротишь.
даже мои мысли, кажется, грустнее тебя,
тебя, тебя, тебя, господи,
и все эти межкомнатные двери, что не закрываются, сложные предложения, задания, и все без объяснения.
что даже волшебность теряется.
господи, господи, и повторять это постоянно, да всюду каяться,
следовать несуществующим правилам,
и пичкать себя наркотиками.
улыбаемся,
улыбаемся и машем.
мы готовы к полетам,
так давай полетаем
по темным душам страждущих прохожих.
да какой там март?