ГЛАВА 13.
ПО ЗЕМЛЕ, ПО ВОДЕ…
Прошёл месяц с момента того «броска надежды» на пирсе города Делфт в Голландии.
Всё, что Мари осталось: жить, работать и помнить. Больше ничего. Родившаяся на том причале «Соня» потеряла там свою душу, а сердце навсегда осталось в руках мужа-викинга Ингмара.
Вот и поражала окружающих её черноволосых людей выдержкой, здравомыслием и холодностью – истинная норвежка. Была «Марыля»-искра: взбалмошная, страстная, глуповатая полячка, стала «Соня»-льдинка: расчётливая, хладнокровная, трезвомыслящая скандинавка.
Эта метаморфоза с зеленоглазой гостьей огромного круизного лайнера произошла не сразу.
Ох, и помучились с ней израильские специалисты: и врачи, и военные, и психологи-корректоры! Но, понимая, что им попало в руки, терпеливо лечили, выправляли психику и моральное состояние молодой женщины, баловали, потакали и охраняли, как Первую Королевскую Особу. Немало им довелось услышать слов и истерик в свой адрес от сорвавшейся в «психическое пике» пациентки, как говорил врач-психиатр, но немало и удивляла. Как только наступало просветление, становилась сущим кладезем информации по интересующим вопросам. Ничто не могло укрыться от её странных расширенных, светящихся в темноте изумрудных глаз, словно повёрнутых внутрь сознания.
У взрослых матёрых закалённых мужчин-военных волосы становились «дыбом», и кожа покрывалась крупными нервными «мурашками», когда медиум входила в транс: электричество сходило с ума, лопая стеклянные абажуры и лампы в помещении, воздух начинал кипеть, достигая сумасшедших температур, взрывая градусники на стенах закрытой каюты!
Это вскоре и вынудило их перевести Соню наверх, в обычный «люксовый» номер с большими окнами и дверьми. Она добилась своего: теперь стала доступной и визуальная информация. Черпая видимое только ей информационное поле, была не просто результативна – бесценна!
На девушку работал целый штат разведотделения и элитная бригада высококлассных врачей. Вся верхняя палуба была отдана в полное их распоряжение, не допуская проникновения посторонних: только проверенные и вышколенные сотрудники, которых в лицо знал начальник охраны. Частые гости прибывали по воздуху на вертолёте и вовсе не желали чужих глаз в силу своей профессии.
Девушка не являлась полной затворницей. Для неё была придумана прекрасная «легенда», позволяющая запросто сливаться с пассажирами первого класса и пары нижних палуб, что было необходимо медиуму для сбора информации.
Не скучала – работы хватало.
– …Соня, Вы уже можете со мной поговорить? – мужчина в форме был настойчив. – Вы изучили последние материалы по «программе»?
– Да, но всё это ложь. По ней я не смогу ничего сказать, – спокойно смотрела в чёрные глаза военного-оперативника, прекрасно понимая, что сейчас произойдёт.
– Что?! Вы понимаете, что сейчас сказали? – кипел праведным еврейским гневом и обидой за свои службы. – Эти материалы мои люди доставали с риском для жизни! И многие не вернулись с заданий!
– Господин офицер, мы зря тратим время. Сожалею о потерях, но их обманули. Такое случается в нашей работе, и я Вас понимаю, как никто другой, – говорила медленно, чтобы переводчик успевал переводить правильно. – Их ввели в заблуждение в самом начале той «операции». Вижу предательство и подкуп из очень близкого к Вам окружения. Сейчас этих людей рядом с Вами нет, – увидела страх в глазах юноши-переводчика, приподнялась с шезлонга и посмотрела глубоко в чёрные глаза. – Только попробуй переврать! – шёпотом на иврите сказала парню.
Побелел и едва не упал в обморок! Сглотнул и тихо с хрипом стал переводить ещё скрупулёзнее.
Злорадно усмехнулась, скрывая эмоции: «Лишь эту фразу и выучила за месяц, но он-то этого не знает, вот чуть и не умер от страха, бедняга. Зато, теперь можно не переживать за чистоту перевода. Да, господа евреи… я быстро учусь работать с вами». Очнулась, вернулась к разговору.
– Господин Рив, у меня есть предложение по решению этой проблемы, но боюсь, Вам оно не понравится.
Вздохнула, деликатно отведя взгляд за борт, на бескрайний океан.
«Как же он меня “любит”, блин! Кипит и пыхтит, несмотря на то, что сидит на обдуваемой верхней палубе круизного лайнера. Ничего, вояка, меня наскоком не взять, и не такое пережила, – оглянулась на окна крытого павильона. – Сидят и наблюдают за нашей беседой – мои “родители” по “легенде”: Хана и Илан Шпиллеры. А я, получается, Соня Шпиллер. Чего у этой Системы не отнять – стройности “легенд”. Красиво придумали: престарелые родители везут нездоровую девятнадцатилетнюю единственную дочь Соню к знахарю-шаману в Африку. Не справилась традиционная израильская медицина с её случаем. У стариков осталась последняя надежда на известного колдуна в Конго. Только он может вернуть душевный покой их нервной неуравновешенной дочери. Ну, тогда и Яхве нам в помощь!»
Заметив её взгляд, Хана тяжело поднялась на полные ноги, покачнулась, что заставило Илана подскочить и поддержать жену в ровном положении. Тепло ему улыбнувшись, поковыляла на открытое солнце, оглянувшись на плетёное кресло. Муж метнулся и принёс соломенную шляпу.
«Дочь» хмыкнула, скривив красивые губы в доброй усмешке: «Ё-маё, влюблённые, а самим лет по шестьдесят-семьдесят! Молодцы».
– Что тревожит моё дорогое дитя? Он, таки, утомил тебя, Соня? – мама наклонилась к ней, потрогала смуглый лоб. – Так и есть: у тебя опять голова горячая!
Ловко обернулась и выпалила такую тираду в адрес военного, что он побагровел, косясь на девочку, а муж стал тихо смеяться, прикрывая рот шляпой жены. Истово выполнив материнский долг, обернулась к дочери.
– Теперь он тебя выслушает, девочка моя, или я не Хана Шпиллер! Ему такое сокровище доверили, а он смеет сомневаться?..
Прибавив ещё пару смертельных по остроте и едкости фраз, величаво вернулась под крышу павильона, послав любимице воздушный поцелуй.
За месяц полюбили друг друга по-настоящему.
Мари стала бальзамом на их исстрадавшиеся одинокие души и… уши: просто млели от её русско-польского сленга, которым «крыла» тупых военных и врачей в приступах!
Девушка не была наивна и прекрасно понимала, что «родители» из той же разведгруппы, что выкрала её из Голландии, но было в их союзе положительным то, что супруги оказались одинокими и бездетными.
Когда им впервые представили беглянку – потеряли разум: вцепились намертво, вереща на идиш, суржике и русском, что она – копия их умершей в младенчестве дочери… Сони! Всё совпало невероятно и мистически! «Оперативные» родители вмиг стали настоящими, потеряв почти полностью чувство реальности. Обрушили на «Соню» такую лавину радости и обожания, превратились в могучую защитную стену, непоколебимую охрану. Это спасло девочку в буквальном смысле: и от неизбежной переброски куда-нибудь на закрытый полигон, и от психологических опытов израильских «спецов», хищно нарезавших вокруг уникальной пленницы круги, потирая в предвкушении руки. Хана практически сама придумала «легенду» и всю схему этого маршрута, вытребовав и выругав их в жарких многочасовых спорах и с Иланом, и с руководством всех уровней.
Поняв глубину её подвига, Мари приложила все силы, дабы оправдать надежды родителей, и не разочаровала, «уж будьте в этом уверены, или я не Соня Шпиллер», как со смехом говорила потом!
Вот и вмешивалась новая мама во все её дела без зазрения совести и чести.
Москвичка не знала, какого чина эта женщина достигла в израильской разведке и армии, но с нею считались. Да и как не считаться с особой килограммов в сто двадцать веса и почти метр восемьдесят роста? Муж Илан был таким же высоким, но его английская суховатая стройность только оттеняла её сочную мощь.
Вот это была «мама»! Да Соня на их фоне выглядела замухрышкой, несмотря на то, что считалась «дочерью»! Чтобы приблизить визуально «родство», девушку пропитывали каждую неделю каким-то особым растительным составом, который делал её прозрачную тонкую мраморную белую кожу плотной и смуглой, а волосы раз в десять дней подкрашивали в чёрный цвет, как брови и ресницы, которые ещё и наклеивали для густоты и выразительности.
Мама настаивала, что надо и «нижнюю причёску» привести к такому же цвету, но муж что-то прошептал на ухо, и, залившись краской, она оставила эту затею.
Соня подозревала, что у самой Ханы имелся диссонанс в окраске волос сверху и снизу, о чём напомнил Илан. Смеялась только по-доброму над мамой и её потугами сделать дочь, пусть и оперативную, настоящей еврейкой – надеждой и гордостью обеспеченных одиноких престарелых родителей.
Теперь, смотря на себя обнажённую в зеркало во весь рост, не узнавала Марылю-полячку – там была еврейка-Соня: смуглая, с полной грудкой, крутой попкой, округлившимся животиком, с красивой ореховой кожей, с тёмными волосами до лопаток.
Да ни одна разведка мира не узнала бы её теперь!
Чёрные густые длинные наклеенные ресницы и широкие смоляные брови ещё сильнее оттеняли зелёные глаза девушки, делая их темнее и глубже цветом – чистая погибель для мужчин!
Не зря же на вахту на их палубе чаще всего ставили пожилых матросов и стюардов, как со смехом сообщил папа. Всегда был невероятно горд, заметив очередного стюарда, уронившего поднос в ресторане – неосмотрительно натолкнулся на девичий сногсшибающий изумрудный взгляд и коварную озорную улыбку.
– Радость моя! Нет, ты это видела? Он, таки, его уронил, бедняга! Ой, боюсь, нам придётся стать честными и взять на себя часть его штрафов за разбитую посуду! Это будет по-человечески и божески, – хохотал во всё горло, беря тонкую ручку дочери и целуя, зорко продолжая следить за мужчинами вокруг. – Соня, а вот этот ещё не спотыкался? Так, таки, и ходит по сей момент, не осчастливленный твоим чарующим взглядом?.. Непорядок…
Развлечений хватало, когда отдыхала от напряжённой умственной работы со «спецами» из различных отделов и подразделений.
Сейчас один из них сидел напротив неё и готов был порвать руками, если бы не мама Хана.
– …Я готов внимательно выслушать Вас, Соня, – тихо проговорил, наконец, оправившись после словесной атаки ветеранки. – Я Вас не первый день знаю и понимаю неплохо: если Вы такое сказали, значит, имеется повод серьёзно задуматься, – опасливо покосился на Хану. – В чем смысл Вашего предложения?
– Прямая психометрия, если Вам это о чём-то говорит. Кстати, мне проще станет с Вами работать, если перестану «выкать» и просто буду обращаться по имени.
Привстав с кресла, села, выпрямила спинку, расправила плечики, выкатив в глубоком вырезе батистового светлого утреннего платья смуглую грудку, протянула тонкую ручку красавцу-военному.
– Будем знакомы: Соня Шпиллер. Можно Соньхен.
Оторопел, долго всматривался в вежливое и спокойное, худенькое личико. Не найдя в нём следов язвительного смеха или коварной издёвки, странно вздохнул, метнул на павильон настороженный взгляд и… протянул руку, уважительно пожав женскую.
– Нуриэль Рив. Будем знакомы, Соня, – голос взрослого мужчины «сел» и, завибрировав, стал ниже тоном. – Очень приятно познакомиться с… тобой, – вздохнул, исподлобья посмотрел и… залился румянцем по белой коже щёк, на которых резким контрастом зачернела небольшая щетина. – Мама звала Эликом.
– Можно, я тебя буду звать… Нурой? Так звали моего одноклассника, – едва слышно проговорила, покраснев не меньше собеседника.
Смущённо кивнул, не сводя серьёзного пытливого взгляда: словно впервые увидел.
Мягко и приветливо улыбнулась, дрогнув правой бровью.
– Приятно познакомится, Нури.
Распахнула безмятежный зелёный взгляд, окунувшись в агат умных крупных глаз.
«Красив по-еврейски, зрел, интеллигентен, даже несколько аристократичен, с великолепными аккуратными руками и трепетными тонкими пальцами с ухоженным маникюром, – тайком вздохнула. – Всем хорош, только рост подкачал – едва метр семьдесят. Привыкла к русским парням под два метра, этот кажется коротышкой».
Рив утонул в зелени, зацепился за золотую корону вокруг зрачка, ещё больше покраснел. Руки взмокли, пальцы, дёрнувшись, сильнее сжали девичью ладошку, тоже мокрую. Старательно зажимал мысли, держа их под спудом, зная о её способностях к их чтению. Не мог лишь сдержать трепет тела. И кипящую кровь, что летала по жилам, как по трассе слалома лыжник! Дышал размеренно, глубоко, но это мало помогало – горел! Тайком проклинал жару и… русскую ведьму.
Оба понимали, что пора разорвать визуальное свидание чувственных душ, и не могли это сделать, только таяли на солнце и… огне сильного обоюдного влечения! Так и сидели, краснея лицами, сжав руки в двойном пожатии, не смея разорвать их под пристальным взглядом наблюдателей и… мамы Ханы, вставшей с кресла и стоящей на пороге крытого павильона, наблюдающей за поразительной сценой оччень заинтересованно.
– Они, таки, нашли общий язык, Илан! Хвала Иегове! Теперь она его возьмёт в оборот, и дело сдвинется с мёртвой точки! Ай, да Соньхен! Я всегда это знала: он был сразу обречён! А не нужно было мою умницу злить! Не хотел слушать умом и душой по-хорошему, теперь будет слушать телом и сердцем поневоле! Сам себе стал врагом! Яхве ей в помощь! Так его!..
Гремела на всю палубу, не заботясь о том, что её все слышат. Видимо, надеялась, что идиш знают лишь единицы.
Только тогда пара у борта рассмеялась и… расцепила взмокшие на жаре руки.
Судя по скрытой ехидной улыбке Нуриэля, он идиш знал прекрасно: сжимал губы, старался не хохотать и не краснеть. Опустил голову, сделал вид, что вытирает мокрые руки влажной салфеткой, уважительно поданной Симхой.
Девушка, тоже возясь с сырой бумажкой, взглядом потребовала отчёта у переводчика: сдался и перевёл на ушко, вызвав лавину смеха, зажатого тут же ладошкой.
Соня и Рив посмеивались долго, неотрывно смотря в глаза друг другу.
Этим ввергнули в ярую краску мальчика-толмача, который понял: «Скоро мой перевод нафиг никому не будет нужен. Когда мужчина и женщина так смотрят и смеются – разные языки не помеха». Краснел, бедный, и продолжал грустным голосом переводить всё, что звучало вокруг молодой хозяйки. Включая ядовитые замечания мамы Ханы – оговорённая Соней ранее обязанность: «Всё, что окажется в зоне моей слышимости! Даже мерзости и угрозы!»
Переговорщики успокоились не скоро, едва найдя силы вернуться на деловые рельсы.
– …Я в курсе, что такое «прямая психометрия», Соня, – Нури продолжил, как ни в чём не бывало, опомнившись первым – военная выучка пришла на помощь. – Мне пришлось перечитать кучу литературы по этой теме, когда стало понятно, с кем придётся работать.
Старался не поднимать глаз, пока она, подняв с шеи тонкими смуглыми ручками, держала длинные отросшие волосы на весу, подсушивая на морском ветру волнистые тёмные блестящие пряди, вспотев от смеха и жары.
– Так понимаю, это заставит нас возить Вас… прости, тебя по самим местам?..
– Да, Нури. Выезд непосредственно на места, пока там ещё теплится информационный след. Тогда сведения будут самые правдивые, из первоисточника – ауры места. Есть только одно «но» в этой методике…
Успокоившись, перестала возиться с волосами, строго посмотрела на переводчика.
Весь подобрался и сел ближе к столику, склонившись к девушке черноволосой головой.
– Сильно мешает считывать информацию беда.
Посмотрела глубоко в глаза – старательно перевёл, подняв взгляд на Рива.
– Если на том месте кровь, смерть, страх. Они своими эмоциями практически полностью перекрывают канал восприятия, размазывают картину события.
– Увы, так чаще всего и бывает, Соня. Они не сдаются живыми. Окружают себя живым щитом из женщин и детей. Дикость и бесчеловечность, – Нуриэль погрустнел и поднял красивые печальные глаза. – Мне слишком много приходилось видеть таких сцен. Готова ли ты к ним?..
– Мне приходилось не только видеть, но и самой их воссоздавать, пока художник зарисовывал с моих слов. Это ещё страшнее, Нура, поверь! Видеть и описывать словесно каждое мгновение преступления поэтапно! А крови не боюсь – многих уже потеряла. Столько смертей… Сонм…
Едва прошептала, и ничто теперь не могло остановить приступ нервной астенической истерики.
Разговор был окончен.
Закричали все: Хана, Илан, Сима, Нури, врач…
Укол. Темнота. Спасительница.
Только через трое суток приступ был снят.
Нервы не держали – почти коллапс! Но Соня им была нужна, вот и терпели, лечили, восстанавливали и лелеяли.
…Как оказалась на этом круизном лайнере, Марина Риманс не помнила.
После того приступа истерики в душевой, в её памяти остался лишь звон осыпающегося стекла двери – охранник разбил стекло рукояткой пистолета, когда услышал женский крик.
Кинулся, попытался открыть дверь, не смог: привалила намертво, тогда и решил разбить. Пока выключил горячую воду, пока рассеялся пар, пока обернулся, застал жуткую картину: гостья в кровавой луже. Ох, и напугала его тогда: стёкла рухнули и на её обнажённое тело! Стоял в оцепенении и не знал, что делать: голая окровавленная девушка в истерическом припадке. Потом сообразил метнуться к шкафу и набросить на неё простыню. Только после этого вызвал помощь.
Порезы на коже были поверхностные и неглубокие. Хуже дело обстояло с кровью: не хотела сворачиваться – чудом остановили! В кошмарном сне, наверное, врачам ещё долго являлась эта больная: истощённая до предела, в гематомах, бело-синяя, обильно истекающая кровью, ставшей такой жидкой, что ни один препарат не справлялся с задачей по свёртываемости.
Видимо, те капсулы, которые поддерживали Марину последние три месяца в Голландии, так повлияли на её качество.
Переливание – выход, но когда стало известно, какая нужна группа и, главное, резус – схватились за голову:
– Где её столько взять? Да ещё такую?..
Выход подсказал сам офицер-охранник:
– Натовская военная база поблизости. Там, среди восьми тысяч человек, уж наверняка найдутся подходящие доноры?
Почесали-почесали головы медики и разведчики и… пошли на поклон к начальству на ту самую базу. Как сумели уговорить, что предложили взамен, чем пожертвовали – загадка. Главное – пришли к соглашению.
…Пришла в себя в прохладном подземном бункере. С ужасом обведя глазами серые бетонные стены, напомнившие тоннель, прохрипела страшным сорванным голосом, предусмотрительно говоря на жутком английском:
– Нет, не хочу тоннель… Не хочу подземелье… – уставившись глазами на дальнюю стену, заметила яркий рекламный плакат. – Хочу солнце… Песок… Море… – и вновь потеряла сознание.
…Очнулась от шума волн и нового незнакомого запаха: солёного, морского, терпкого, колючего, сушащего губы и нос до трещинок.
Медленно открыла глаза, зажмурилась от яркого дневного света, присмотрелась: в приоткрытые раздвижные стеклянные двери вливался шум океана и ветра, белый песок покрывал берег, солнце не затмевалось ни одной тучей, а лазурь неба была невероятно пронзительна и бесконечна.
– Похоже? – тихий чужой голос привёл её в чувство.
Осторожно повернула голову.
Возле журнального столика стоял мужчина.
«Незнакомец средних лет, высокий, статный, подтянутый. Понятно – военный. Форму не надел по двум причинам: не испугать и не рассекретиться. Значит, не уверен, принесёт ли результат сотрудничество, согласится ли пленница. Умно, – отодвинув серьёзные мысли, принялась отстранённо рассматривать визави. – Красив, белокож, черноглаз, с чёрной недельной щетиной и алыми полными губами. Отращивает бороду? Да, по-еврейски красив. Очень».
Заметив пристальное осознанное внимание, офицер глубоко заглянул в глаза девушке-приведению.
– Или трёх пальм не хватает?
Из-за спины со стола что-то взял, повернулся и развернул перед её глазами… тот самый плакат.
– Можно без пальм, – тихо ответила.
Удивилась: «Почему так хорошо его понимаю? Он ведь говорит на английском! Хотя, несколько слов-то осилю, многому научилась в Голландии. Бася натаскала».
– Спасибо, – абсолютно обессилено откинулась на подушки. – Не люблю подземелье… Сойду с ума… Крышка. Гроб. Паника убьёт.
– Бункер? Бывали? – едва слышно насторожённо проговорил, положил плакат на стол и неслышно шагнул к кровати. – В Москве? Понимаю. «Блок» использовали? Сколько раз?
Не дождавшись реакции, понял, погрустнел, искренне сочувствуя малышке с такими невероятными глазами: «Да, алмаз, а не девочка. Понятен интерес с “их” стороны: даже не обладай она “даром”, всё равно бы “зацепили” – такое не пропускают нигде. А уж ЦРУшники…»
– Как Вы выжили? Польза?
– Была нужна, – только и сумела найти слова в скудном своём словаре. – Я медиум. Берегли.
– Поэтому Вы здесь, Соня. Вы нам нужны! Очень. «Гнев Божий»… – испытующе посмотрел в худое лицо и, сообразив, что его почти не понимает, опечалился. – Пригласить переводчика?
Увидев утвердительный виноватый кивок, тяжело разочарованно вздохнул, сдавшись: «Так надеялся, страстно желал оставить здесь это зеленоглазое чудо! Такое сокровище!.. Не судьба: если придётся привлечь постороннего, другой отдел будет заниматься».
– Женщину? Мужчину?
– Молодого, высокого, красивого и умного парня, – грустно улыбнулась, покраснев нежным застенчивым румянцем, став совсем юной и беззащитной. – Нужно для дела.
Услышав, замер, пытливо и недоверчиво посмотрел прямо в изумруд и… звонко рассмеялся! Быстро взяв себя в руки, странно зыркнул в мерцающие глаза, отступил от кровати шаг, второй. Покачал смущённо и восхищённо головой и неслышно вышел со словами:
– Будет Вам красавец!
Расслабившись, тоже покачала головой, вспоминая последние события и встречи: «Вот так фортели выкидывает судьбина! Ну и дела! Катер по каналам Голландии, корабль по Ла-Маншу, потом бункер, и вот – побережье океана. Где же ты оказалась, Марыля? Ещё только самолёта до кучи не хватало! Будет точно, как в песне: по воде, по земле и по небу. Да уж, лягушка-путешественница! Что ж, коль мы вынужденно высадились здесь, вероятно, дальше двинемся по воздуху. В Израиль, наверное. Судьба вновь выгибает причудливо спинку. Ну-ну, киска, посмотрим ещё, кто кого поцарапает…»
Март 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/03/28/1998