Первый приезд Булата Шалвовича Окуджавы, выдающегося русского поэта, прозаика, автора замечательных песен в Ростов-на-Дону состоялся в далёком теперь 1958 году. Это время создания первых песен поэта, так называемого «московского цикла», они еще не тиражированы на магнитофонах, но Окуджава, работающий в издательстве «Молодая гвардия» известен среди московских и ленинградских литераторов. Он уже подружился с Евтушенко и Ахмадулиной, Левитанским и Рейном. Личная же жизнь поэта сложна. Взаимоотношения с супругой Галиной Смольяниновой были под угрозой разрыва. Приезду в Ростов способствовали два обстоятельства. Первое: в московском издательстве он готовил сборник стихов балкарского писателя Жанакаита Залиханова ,а в Ростове поэт Николай Егоров переводил поэму Залиханова, и Окуджава приехал в Ростов — поработать на месте. Второе и главное: в Ростове проживала дама сердца, с которой у Булата Шалвовича развивался роман.
Здесь он встретился со своим другом поэтом Даниилом Долинским. В Тбилиси в послевоенные годы они были участниками литературного кружка «Соломенная лампа», названного в честь никем никогда неувиденного абажура в квартире тети Булата Окуджавы, где он жил в Тбилиси около консерватории. К сожалению, многие участники этого неформального студенческого союза были арестованы КГБ. Окуджава вернулся в Москву, Долинский перебрался в незнакомый ему тогда Ростов. У Даниила Долинского сохранилась и первая книжка стихов Окуджавы, изданная еще в Калужском издательстве, во времена работы Окуджавы учителем сельской школы с дарственной надписью «Данила, «Соломенная лампа» жива! В память о ней, о молодости нашей, и в честь их...» Булат 11.X.1957. Калуга». Автограф видимо был поставлен автором при встрече в Калуге.
Позже Даниил Маркович напишет диптих, посвященный этому кружку — «Соломенная лампа». Два стихотворения Булату. Вот его первая часть, написанная в первый день Нового 1991 года.
И все же, дорогой мой Булат,
Хоть годы уже и болят
И рвется идущего рынка
К душе загребущая лапа, —
Нас греет тбилисская лампа,
Под ней мы вновь — к брату брат.
И — светел судьбы циферблат,
И — длится надежд вечеринка!... (1.01.91)
Вторая часть диптиха написана Долинским на следующий день после смерти Окуджавы — 13 июня 1997 г.
Как под лампою «соломенной»
Мини-солнышко жило!..
Виснул гром на ветке сломанной —
Добела ее прожгло.
Время было не весеннее —
Речь кровили удила,
И на ниточке висели мы,
Прошивающей дела.
Чьи-то строчки…где-то..что-то там
Молодняк, да наивняк:
То да се…Никак не шепотом,
Да и вслух-почти никак..
Пронесло..Прошло..В прогалины
Чист средь тучищ небосклон!
Ты влюблен в улыбки Галины,
Я-в Иринины влюблен…
Сквозь старенье наше сирое
На скамеечке места
Все нам держат Галя с Ирою
У Мухранского моста,
Где Кура рядится истово
Белогривым скакуном,
Где шуршанье многолистово,
Где рассвет пьянит вином…
Две сестрицы-две красавушки
(где тот дом,и где та дверь?!)
Две плакучих-после ивушки
Незабудки две теперь
Все то памятью не сломленной
Сохранилось в вихре лет.
Но под лампою «соломенной»
Время выключило свет...
Из текста этого замечательного реквиема, кстати написанного в манере Булата, что не свойственно Долинскому мы узнаем, что Даниил Маркович ухаживал за сестрой первой жены Окуджавы-Ириной Смольяниновой(Живописцевой).
Думаю друзьям было что вспомнить в эти дни.
Второй приезд Булата Окуджавы в Ростов произошел в сентябре 1966 года.
Приближалось 50-летие Советской власти. Празднества начались более чем за год до «дня торжества». Московский театр массовых представлений привез в Ростов-на-Дону спектакль «Говорит Москва». Спектакль, а вернее многочасовое шоу, представляющее из себя театрализованное представление о жизни одной семьи на протяжении 50 лет Советской власти с вкраплениями эстрадных номеров прошло 10 и 11 сентября ( суббота и воскресенье) 1966 года на стадионе «Ростсельмаш». Вот что писали о спектакле ростовские газеты :
«Молот» 11 сентября под рубрикой «Наши встречи» опубликовала статью о выступлении театра и фотографию фотокорреспондента Б.П.Каралкина, сделанную в редакции. В первом ряду- директор театра Н.Петренко, певица Майя Кристалинская, актер Михаил Пуговкин, во втором ряду- артист Семен Соколовский (известный по роли начальника МУРа в сериале «Следствие ведут знатоки»), поэт Булат Окуджава, художественный руководитель театра А.Дунаев, главный режиссер театра И.Слуцкер, народный артист СССР Борис Андреев, главный администратор В.Штейн, режиссер-постановщик театрализованного концерта Туманов. Встреча с журналистами «Молота» состоялась накануне 10 сентября. Поэт Окуджава рассказал о том, что работает над новыми киносценариями, недавно зрители увидели кинофильм «Верность» по его сценарию(совместно с П.Тодоровским), написаны новые повести. В столичных издательствах выходят в свет его новые книги стихов( по всей видимости речь идет о сборнике «Март великодушный»). 13 сентября газета сообщила о прошедшем концерте и спектакле. «Тепло встретили зрители народных артистов СССР Павла Лисициана,Ермека Серкенбаева,Бориса Андреева, народных артистов РСФСР Ивана Любезнова,Марка Бернеса,Юрия Гуляева,Михаила Пуговкина,Зою Федорову,Иосифа Кобзона,Бориса Брунова,Семена Соколовского,Майю Кристалинскую.»Далее преречисляются и другие имена, предпоследним назван поэт Булат Окуджава.
12 сентября в газете «Вечерний Ростов» на первой странице фотографии А.Романченко из спектакля- «Ленин на броневике»( в роли вождя мирового пролетариате Дмитрий Масанов, через пару лет он снимется в фильме «Хозяин тайги», в роли директора магазина), у микрофона певец Юрий Гуляев. В заметке А.Иванова указано: «задушевно звучит голос поэта и композитора Булата Окуджавы»
13 сентября в газете «Комсомолец» под названием «Говорит Москва» выходит статья Г.Шершевского, в которой сообщается, что на стадионе присутствовало 80 000 зрителей(видимо имеется в виду совокупное число проданных билетов на трех концертах), в театрализованном представлении участвовало более тысячи артистов, в том числе любимые актеры кино, театра и эстрады. Спектакль рассказывал о простой рабочей семье с октября 1917 года до середины 60-х. Как писал автор заметки :» С наслаждением слушали старожилы стадиона басни в исполнении Ивана Любезнова, частушки Зои Федоровой» В списке участников предпоследним указан и поэт булат Окуджава. На снимках Э.Литвинова, наряду с Гуляевым,Кристалинской,Бернесом и Пуговкиным есть и фото Булата с гитарой.
В своих воспоминаниях краевед и журналист Владислав Смирнов сообщает, что концерт на стадионе «Ростсельмаш» состоялся 12 сентября и в этот же день Булат Окуджава дал концерт в ВТО при театре им. М. Горького. Однако ростовские газеты это не подтверждают, да и 12 сентября в 1966 году был понедельником. Ошибка памяти, на мой взгляд, связана с тем, что свою фотографию работы Э.Литвинова, Булат Шалвович подписал Даниилу Долинскому именно 12 сентября. Есть и еще одно неопровержимое доказательство тому, что 12 сентября на стадионе «Ростсельмаш» не мог состояться концерт, так как в этот вечер на футбольном поле стадиона выясняли отношения в очередном матче чемпионата СССР по футболу во второй лиге класса «А» «Ростсельмаш» и рижская «Даугава». Учитывая события предыдущего дня и вечера, скорее всего концерт в ВТО состоялся в воскресенье 11 сентября, а в понедельник Булат Шалвович встречался и с Даниилом Долинским. Во вторник 13 сентября, а скорее всего 12 сентября в понедельник Владислав Смирнов договорился с Булатом Окуджавой об интервью для Ростовского радио (где он тогда работал), и вместе с В. Бондаренко, редактором молодежной радиостанции Дона «Парус», пришел к нему в гостиницу «Ростов». Чуть позже подъехал и Долинский.
Во время интервью Окуджава рассказывал о выступлениях. Вот эпизод, связанный с одной из самых популярных его песен того времени — о Леньке Королеве.
«Вызывают меня как-то в один очень высокий кабинет и говорят: «Зачем вы поете песню о каком-то Леньке Королеве, не туда-де зовете нашу молодежь». Проходит несколько лет. Снова вызывают в ЦК. «Зачем вы поете песню о дураках? Есть же у Вас замечательная песня о Леньке Королеве».
Булат Шалвович не только отвечал на все, о чем мы его спрашивали, а даже просил побольше задавать вопросов: «Мои песни на кассетах перепутаны с блатными, обо мне ходит дурная слава, и я хочу, чтобы обо мне знали правду»-вспоминает В.Смирнов
Когда записывали интервью, Смирнов попросил Окуджаву как-то связать свое творчество с молодежью, ведь передача предназначалась молодежной аудитории. На что поэт ответил: «Я не пишу для молодежи. Я пишу для всех. Если хотят, пусть читают и молодые люди, а нет, так нет. А как можно вообще разделять литературу на молодежную и немолодежную? Разве Лев Толстой писал для молодежи? Меня иногда просят написать туристскую песню. А я не понимаю, что значит туристская песня. Хорошие песни поют все».
Подробные воспоминания о встрече в ВТО так же читаем у Владислава Смирнова: Булат Шалвович, видимо, очень дорожил такими встречами. Гитара висела у него на ремне, он снял пиджак, подчеркивая тем самым, что предстоит настоящая работа. Он вообще считал себя поэтом, а не исполнителем. И на встрече в ВТО Окуджава читал стихи: «Павел I», «О Пушкине», «Советы тому, кто хочет научиться рисовать»... Рассказывал интересные случаи из своей творческой биографии, истории создания некоторых песен. А главное — пел. «Ленька Королев», «Франсуа Вийон», «Метро», «Дежурный по апрелю», «А как первая любовь», «Шарманка»... До этого мы слышали Окуджаву на затертых до предела магнитофонных бобинах. А здесь его голос звучал чисто, ярко. В нем было что-то магическое. Гармония слияния слов, музыки и исполнения и наша «жажда» его песен и создавали «тайну» удивительного воздействия на слушателей. Он отвечал на все вопросы, поэтому это был скорее не концерт, а творческое общение, создавшее особую атмосферу доверительности, искренности. После выступления, когда зал опустел, я подошел к нему и попросил автограф. К сожалению, я собирался на эту встречу в такой спешке, что не мог найти единственную книгу, которая у меня была — уникальное издание, выпущенное крошечным по тем временам тиражом в Тбилиси, в 1964 году сборник «По дороге к Тинатин». Под руки попалась лишь папка с его стихами, перепечатанными на машинке. Я выбрал один из своих любимых текстов «Опустите, пожалуйста, синие шторы» и попросил написать какую-нибудь дорогую для него строчку из его стихов. И он написал: «Берегите нас, поэтов». У него был удивительно ровный, четкий «округлый почерк» — как у прилежного школьника.»
На концерте присутствовал и писатель Виталий Сёмин, который был знаком с Окуджавой. После вечера он пригласил его к своему другу поэту Леониду Григорьяну. Далее приводим воспоминания Леонида Григорьяна, которые он давал в кинодокументалистам.
Семин и Окуджава отправились домой к Леониду Григорьяну, по дороге к Окуджаве подошла девица доступного вида, и пригласила его к себе в гости. Булат поколебавшись сказав Виталию «А ладно, схожу, сколько там в той жизни осталось » ,и в итоге согласился, но буквально через несколько минут догнал на улице Сёмина. «Представляешь я пришел, а там сидят её «друзья»- комсомольско-чекистские мордовороты. Хотели, что бы я как шут для них пел. А эта девица-подставная утка». Дома у Григорьяна собрались друзья, жёны, Окуджава пел очень задушевно. Слушать его дома несравнимо, чем в зале или на стадионе, пел как бог». Спустя сорок лет Леонид Григорьевич написал стихотворение, с эпиграфом из Окуджавы «Возьмёмся за руки, друзья» пронизанное этой встречей.
Тогда ещё я был и здрав и млад
И горестей никто мне не накликал,
А за стеною чародей Булат
По вечерам задумчиво мурлыкал.
Вблизи плескался Дон – не Ахерон,
И мышцы были дьявольски упруги.
Но главное, что с четырёх сторон
Тянулись руки – дружеские руки.
Мирволила мажорная строка,
Плясали девы, звякали мониста.
Стекались в этот круг издалека
Бретёры, менестрели, лицеисты…
Тогда страданьем не была страда
И у фортуны не было пробела.
Тогда… О вожделенное тогда!..
Как хорошо, что память ослабела!
В третий раз Окуджава посетил Ростов через год. И опять его приезд был спровоцирован, в какой- то степени всенародным праздником. На этот раз 50-летний юбилей справлял Ленинский комсомол. Воспоминания об этом приезде оставил поэт Леонид Григорьян, и сам непосредственный участник событий писатель Василий Аксёнов, который приезжал вместе с Окуджавой в Ростов. Причем Василий Павловичу принадлежат как беллетристические воспоминания, виде главы под названием «Карузо» в его последнем романе «Тайная страсть», так и в виде видеозаписи выступления в тогда еще общественном музее Окуджавы (запись датируется 1997 годом). Хотелось бы отметить, что воспоминания Аксёнова и Григорьяна различаются и хронологически и событийно, но нам полагается больше основываться на воспоминания ростовского поэта, который работал в те годы преподавателем медицинского института, и для которого встреча с Аксёновым и Окуджавой была более значительным событием в жизни, чем для московских литераторов одна из многочисленных встреч с читателями Советского Союза.
Попытаемся сравнить два текста.
Василий Аксёнов «Я начну с того, что расскажу вам один эпизод из жизни Булата и моей собственной, то есть мы были вовлечены в этот эпизод вместе. Это было осенью 1968 года (26-27 октября, что подтверждено статьей в газете ростовского мединститута «За медицинские кадры»). Вы конечно помните, что это был за год. Только что прошло вторжение в Чехословакию (август 1968 года), которое было своего рода нервным кризисом нашего поколения…. Просто люди потеряли головы, мировоззрение, надежды, и вообще казалось, что свет клином вышел. Не знаю, как так получилось, и не знаю, почему мы туда отправились, но мы вместе с Булатом поехали в Ростов-на-Дону. Нас туда пригласили на празднование пятидесятилетия Ленинского комсомола. Почему мы согласились - трудно сказать, я сейчас уже не помню. Мы были очень радикально антисоветски настроены тогда и не стеснялись высказываться, и очевидно было известно, что нехорошо настроены эти два товарища. Как и многие другие. Но видимо в Ростове-на-Дону этого не знали, и нас пригласили выступать на каком-то грандиозном концерте во Дворце спорта Ростова-на-Дону. И мы решили с ним вдвоем поехать.
….. Там были любопытные события. Мы приехали в Ростов, нас встретили, поселили в местной хорошей гостинице( гостиница «Ростов»-Л.С.) и потом повезли на встречу с комсомолом. Огромнейшее помещение, несколько тысяч зрителей-может десять тысяч, может пятнадцать ( Ростовский Дворец спорта построен в 1967 году, его вмещаемость-4-5 тысяч зрителей-Л.С.). Гигантская совершенно сцена, на которой развивались такие патриотические советские игрища: тачанки неслись там, Анка-пулемётчица строчила, флаги развевались, какие-то невероятные песни: «Комсомольцы-благородные сердца, комсомольцы все доводят до конца» (неточная цитата из песни А.Островского на стихи Л.Ошанина-Л.С.).
И вот мы сидим с ним…. Почему-то мы не представляли, что это именно так будет происходить. Абсолютная вакханалия, вакханалия пропаганды коммунистической. И что делать нам в этой ситуации, совершенно нельзя было представить. И вот объявляют в середине концерта: «К нам приехали московские писатели, и среди них поэт Булат Окуджава-любимец советской молодежи и комсомола…». И его выпускают на эту гигантскую сцену, и он на таких тоненьких ножках идет туда, становится таким маленьким-маленьким и начинает что-то такое говорить об интеллигентности, которой не хватает советской молодежи. Без упоминания комсомола. Вообще, ни одного слова о комсомоле, но говорит, что надо вот думать об интеллигентности; интеллигентности нам не хватает. И так как-то упорно , минут десять об интеллигентности. Тут я вижу недоумённые взгляды: только что прошел какой-то хорал невероятный: «Под солнцем Родины мы зреем год от года»( неточная цитата из песни В.Мурадели на стихи С.Михалкова-Л.С.), -а тут какой-то поэт странного вида говорит всё время об интеллигентности.
И он ушел. И какая-то странная реакция зала: не то что истерические вопли сзади, а спереди-совсем еле-еле аплодисменты. И затем меня тоже выпускают. Уж не помню, с какими эпитетами, но тоже что-то такое: советский, любимый комсомолом, и так далее. Я тоже выхожу и, продолжая тему Булата, начинаю говорить о том, что мощь это не всегда мускулы, мощь-это не всегда огромные размеры, что динозавр тоже был очень могущественным, но головка у него занимала одну сотую часть всей общей массы, и так далее. Так что, развивая наши мышцы, дорогие товарищи, мы забываем часто про умственные способности. Вот в таком духе продолжаю тему интеллигенции, случайно совершенно возникшую. Мы об этом с ним не говорил. И я завершил своё довольно позорное выступление так же под какой-то полусвист… Трудно понять, что такое было в этой реакции: то ли негодование, а то ли, наоборот, восхищение какое-то. В общем, под какой то свист, какие-то странные выкрики и я ушел со сцены.
В действительности публика на торжественном собрании, посвященном 50-летию Ленинского комсомола во Дворце спорта в субботний вечер 26 октября 1968 года собралась разношерстная. Для встречи со студентами Ростовского мединститута пригласили генерала армии, Героя Советского Союза Ивана Тюленева, вдову Николая Островского Раису Порфирьевну, киноактрису Варвару Мясникову, игравшую в кинофильме «Чапаев» Анку-пулеметчицу, популярную киноактрису Татьяну Конюхову. Приветствовал гостей секретарь парткома института- майор медицинской службы с военной кафедры Гребцов. А вот как среди этих людей оказались Окуджава и Аксёнов рассказывает поэт Леонид Григорьян:
«К 50-летию ВЛКСМ студенты мединститута решили сделать себе подарок — пригласить писателя или поэта. Пришли в партком к Гребцову, человеку малограмотному, трусливомму, к тому же ретрограду. Говорят, хотим пригласить Евтушенко. Гребцов закричал, что это категорически исключено. Фамилию Евтушенко он слышал. Тогда попросили пригласить Симонова. Гребцов сказал, что это невозможно, так как Симонов сам не поедет. Тогда возникли фамилии Окуджавы и Аксенова. Студенты рассказали Гребцову (никогда не слышавшему этих фамилий), что один — певец , композитор, поэт-фронтовик, а второй — писатель, но по образованию врач, так что в мединститут его пригласить — самое то. Получили согласие, все организовали, повесили объявление в «Большой терапии» (самая большая аудитория в меде, амфитеатром). И тут более осведомленные товарищи приходят к секретарю парткома и спрашивают, не сошел ли он с ума, пригласив на юбилей комсомола этих двух персонажей. Растолковали, что он чуть ли не врагов народа в родной институт зазвал. Но менять что-то было уже поздно.
Народу собралось, естественно, битком, причем не только из мединститута, но и из университета. Пока ждали гостей, Гребцов вышел, как на плац, и скомандовал: мол, сейчас выступят такие-то и такие-то, надо дать им достойный отпор! Как выяснилось потом, институтское начальство пыталось помешать писателям приехать в институт. По Буденновскому проспекту пустили кросс, не то велосипедный, не то бегунов. Поэтому встреча началась через час после назначенного времени.
В первом ряду сидело институтское начальство «с ледяными злобными мордами». Времена-то, были такие, что даже песня «Капли датского короля» считалась антисоветской.
Говорили на той встрече о многом и о разном. Аксенов, например, о русской литературе 20-30 годов - Бабеле, Платонове, которые были практически запрещены. Окуджава пришел без гитары, но гитару студенты быстро нашли и Булат спел несколько песен, отвечал на вопросы. В том числе — на вопрос, как он относится к событиям в Чехословакии. Окуджава ответил, что считает это трагической ошибкой. И тут из рядов раздался возглас: «Позор!» Так и осталось неясным, Окуджаве ли некий доброхот решил «дать отпор» или же это по поводу ввода войск в Чехословакию... Один парень-грузин спросил, знает ли Окуджава грузинский язык, на что Булат сообщил, что он грузин-московского разлива, что родителей его репрессировали в 1937 году, как и родителей Василия Аксёнова, а так же других известных деятелей (шло перечисление). Институтское начальство было в шоке. Закончилась встреча тем, что на сцену вышел студент и что-то прошептал Аксенову. Аксенов усмехнулся и сказал: «Нам сейчас сообщили, что нам пора торопиться на вокзал, подходит поезд. И хотя у меня в кармане лежит билет, и я знаю, что поезд уходит завтра, может быть, изменилось расписание». По окончанию встречи студенты бросились подписывать журналы и сборники, и через полчаса Окуджава с Аксеновым ушли вместе с Григорьяном и Семиным.
Всю встречу записывал мальчик из университета с магнитофоном, что в те времена было еще редкостью. Его буквально уволокли в кабинет к Гребцову, и запись отняли. Хотели смонтировать запись, что бы там был слышен «Отпор писателям», но конечно у них ничего не получилось. Мальчик умудрился схватить стакан с водой и плеснуть в физиономию Гребцову.
А мединститутское начальство накатало «телеги» во все возможные инстанции- в ЦК ВЛКСМ и журнал «Юность», которые все же имели последствия. Окуджаву два года не печатали в «Юности» и из плана издательства сняли книгу.
А вот как описывает эту встречу Василий Аксенов: « После концерта во Дворце спорта мы уехали в гостиницу,где нас ждали булатовские поклонники: уже там гитару привезли, и выпивка была подготовлена. И мы начали обычный вечер такой. Он немножко пел. Отказывался сначала, но потом немножко пел, выпивали. И все было мило. А потом пришли какие-то люди молодые и сказали, что на завтра назначена встреча в университете(на самом деле в мединституте-Л.С.), что начальство городское очень недовольно было и один из секретарей горкома сказал: «Завтра надо дать отпор московским писателям, которые выступали вразрез с тенденциями, с настроением юбилейного вечера». Далее Василий Павлович рассказывает о встрече в институте, ему так же запомнился вопрос про Чехословакию, и крики «Позор» непонятно к кому обращенные, то ли к Окуджаве, то ли к тем, кто войска ввел.
Аксенов рассказал, что написал рассказ «Бурная жизнь на Юге», о Ростове, о городе, посвятил Булату.
В своем последнем романе «Таинственная страсть» Аксенов так же возвращается к ростовским встречам, приводим небольшой отрывок, напомним носящий, несомненно беллетристический характер:
В ноябре( все же в октябре-Л.С.) все того же «катастрофного» года Кукуш( Окуджава) и Baксон( Аксенов) оказались в Ростове-на-Дону. В предвечерний час прогуливались там по центральному бульвару. Кое-какие, пусть жалкие, следы остались там в архитектуре от буржуазного богатства. Ну, ранний модерн, конечно, с его извивами. От комсомольской утопии конструктивизма тоже осталось два-три памятника; ну, например, фисташкового цвета отель, где они остановились, похожий боками на элеватор зерна.
Прогуливаясь, столичные гости не замечали большого разночтения со столицей. Приблизительно такие же очереди за продуктами накапливались к этому часу у гастрономов. В кафе и рестораны публика пропускалась малыми дозами в соответствии с числом выходящих. Одно заведение чем-то отличалось от других, что заставило писателей остановиться перед его вывеской: «Коктейли». Эти неизменные «Коктейли», всегда они будоражат советскую молодежь! Так было и здесь. Братва, пересчитывая металл и бумажки, протискивалась в открытые настежь высокие двери и далее дерзновенно внедрялась во внутреннюю толпу. За толпой, по всей вероятности, были открытые мраморные прилавки, где и смешивались соблазнительные напитки.
Оттуда доносились грубовато-женские голоса: «Возвращайте бокалы, хлопцы! Имейте совесть, не во что наливать!»
Эти хлопцы в широченных клешах уже на расстоянии двух-трех метров от прилавков начинали выкрикивать свои заказы: «Одно «Карузо»! Два «Карузо»! Три «Карузо»!»
На стене под портретами Брежнева и Подгорного висел «Прейскурант напитков». Там среди всяких «Южных» и «Крымских» выделялся вот именно этот самый «Карузо» с пояснением (напиток средней крепости). Вот именно к нему по каким-то веским причинам и тянулись помыслы молодежи.
— Вот видишь, Кукуш, какая тут бурлит жизнь: одно сплошное карузо! — задумчиво произнес Ваксон.
— Им, наверное, кажется, что это какое-то крутящееся колесо с фейерверками. Колесо Карузо, звучит неплохо, — отозвался Кукуш.
— Придут дни, когда и Кукуш тут появится в меню, — предположил Ваксон. — Представляешь, как будут заказывать: один «Кукуш», два «Кукуша», три «Кукуша»!
Милейший Кукуш с его тонкими усиками и лермонтовским лбом весело, но, как всегда, слегка грустновато, грустноватенько-весельчаковски, хохотнул: — А вот коктейля «Вакса», ручаюсь, ты не дождешься!
Они приехали сюда по приглашению местного университета.Совместный вечер: Ваксон читает, Кукуш поет. Кучка студентов встречала их на вокзале. Прямо там передали дополнительное приглашение — выступить сегодня вечером на городском празднестве в честь 50-летия Ленинского комсомола. Ваксон было заартачился, но Кукуш ему шепнул:
— Соглашайся, чудак, ведь комсомол — это наша альтернативная партия.
Тут следует отметить, что в те времена писатели получали за выступление от «Бюро пропаганды художественной литературы» четырнадцать рублей пятьдесят копеек: времена были не меркантильные.
Их привезли во Дворец спорта. Зал на десять тысяч мест был заполнен. На сцене разыгрывался театрализованный концерт по истории Комсомола. На настоящих донских скакунах дефилировала Первая конная. Выезжала настоящая тачанка, в честь которой гремел хор:
«Эх, тачанка-ростовчанка, наша гордость и краса, пулеметная тачанка, все четыре колеса!» Маршировали с отбойными молотками строители ДнепроГЭСа. Бойцы ВОВ водружали флаг на здание Рейхстага. В скафандрах спускались по торжественным ступеням вернувшиеся с орбиты космонавты. Реяли красные стяги. Трубили трубачи. Потом все затихло и сцена очистилась. Кукуш шепнул Ваксону: «О последнем подвиге почему-то молчок».
После паузы ведущий объявил: «Поздравить нас с замечательным праздником приехали московские писатели, поэт Октава и прозаик Ваксон». Под мощные аплодисменты два друга поднялись на сцену; оба были не при параде, без галстучков, один (Кукуш) в кожаночке, второй (Вакс) в помятой вельветовой костюменции. Весь первый ряд, заполненный «отцами города», хоть и помахал ладошками, однако обменялся недоуменными взглядами. Слово для приветствия было предоставлено Кукушу. В короткой речи этот московский товарищ сосредоточился на роли интеллигенции, иными словами, об основных классах общества вообще не говорил, а только лишь превозносил прослойку. Зал в ответ на это потерял свою ритмическую пружину, погрузился в подобие хаоса. Первый ряд просто напросто насупонился. В центре некто что-то тихо проговорил, и шепотки разбежались по флангам. Ваксон, выйдя к микрофону, продолжил тему Кукуша и даже оную усугубил. Сейчас нам надо, сказал он, не столько силу увеличивать, сколько развивать интеллект. Иначе мы уподобимся динозаврам. Развитие этих наших предшественников в роли лидеров Земли зашло в тупик, когда оказалось, что у них только мускулы неимоверно увеличиваются, в то время как мозг остается непропорционально малым. В ответ на это бестактное заявление хаотические звуки в зале увеличились, а в центре первого ряда образовалась прореха.
Утром в гостиницу прискакали с круглыми глазами университетские энтузиасты нового искусства. Кукуш и Ваксон, будьте, пожалуйста, осторожней. В руководстве прошло мнение, что московские писатели вели себя неадекватно и испортили молодежи ее заветный праздник. Больше того, стало известно, что первый секретарь порекомендовал университету дать отпор этим неадекватным товарищам.
В университете царила какая-то перепуганная беготня, как будто к городским рубежам подходила Добровольческая армия. Амфитеатр был полон, или, лучше сказать, битком набит. Московские гости завели разговор на сугубо литературные темы. Последовало несколько филологических вопросов. Потом кто-то попросил Кукуша спеть «что-нибудь новенькое». Бард, как всегда, стал немножко кокетничать. Да я сейчас почти не пою, да у меня и гитары нет, и так далее. Заготовленная студентами гитара тут же приплыла к нему прямо на колено. Он спел «Моцарта», «Молитву Франсуа Вийона», «Возьмемся за руки, друзья». В зале, как всегда среди учащейся молодежи, выявилось несколько чудных девичьих лиц с глазами на мокром месте. Вдруг по рядам как будто швабра прогулялась; прошла полоса искаженных черт, в конце которой вздыбился могутный казак из преподавательского состава( как выяснилось позже за «могутного казака» Аксёнов принял поэта Георгия Булатова. Это сообщил поэт Александр Иванников, со слов покойного поэта Александа Брунько присутствовавшего на встрече) Он задал кардинальный вопрoc: «А вот скажите-ка, московские писатели, как вы относитесь к вводу наших войск в Чехословакию?» И вновь, как вчера, возникает какой-то специфический ростовский феномен — хаотическое бурление толпы.
Ректор быстро поднимает и медленно опускает обе руки, как бы говоря: спокойно, товарищи! Не нужно так реагировать на сугубо академический вопрос. Зал затихает, и в наступившей тишине Кукуш Октава произносит свой ответ: «Лично я считаю ввод войск в Чехословакию большой политической ошибкой». За этими словами следует взрыв, уже не просто хаотический, но скорее землетрясительный. Со всех сторон амфитеатра гремит или визжит слово «Позор!» Трудно понять, кому оно адресовано: советской ли армии или Кукушу Октаве, позорному либералу и пораженцу? Кукуш сидит, прикрыв ладонью глаза. Ваксон стоит с поднятой рукой и кричит: «Прекратите провокацию! Не трогайте Кукуша!» Зал затихает только через несколько минут. Встреча окончилась. Уходя, Ваксон говорит в микрофон: «Хотел бы я знать, кто это все приказал и разыграл».
Больше Окуджава в Ростов не приезжал, но при встречах с ростовскими литераторами в Москве всегда тепло говорил о нашем городе.